Ни морей не бывает без бурь, ни любви

— Малихор бы их побрал, эти Аль-Садские чернила! — выругалась де Сарде, только что поставившая здоровенную кляксу вместо своей подписи. Она хотела написать короткое письмо Константину, чтобы передать его со встречным, идущим из Хикмета, караваном, но уже потратила на написание столько времени, будто каждое слово давалось ей с невыносимым трудом. Отчасти, так оно и было: подложенная под бумагу книга норовила соскользнуть с колен, сильный ветер трепал листок, а трещавший рядом костёр нет-нет да и пытался стрельнуть искрой прямо на письмо. — Ты слишком торопишься, вот и поставила пятно, — чуть обиженно заметила Афра, которая и одолжила де Сарде чернильницу. — Прошу прощения, я погорячилась, — не задумываясь, извинилась де Сарде. — У меня пальцы окоченели. — Я когда на тебя смотрю, мне самому холодно, — признался только что подошедший Васко. Он хоть виду и не подавал, но тоже старался держаться поближе к огню. — Не может такого быть. — Это почему ещё? — Ты же сам мне говорил, что навтов такой погодой не проймёшь, — сказала де Сарде с торжествующей интонацией человека, подловившего другого на лжи. — Дак я и не на погоду жалуюсь, — отказался признавать поражение Васко. Неловко придерживая лист, де Сарде, наконец, изловчилась и поставила подпись, прямо рядом с кляксой. Убедилась, что чернила высохли, спрятала листок в книгу, и с облегчением протянула руки к костру. — Сейчас бы подогретого вина со специями, — мечтательно сказала Афра. — Но вина у нас нет. — Зато есть ром! — оживилась де Сарде. — Поверь мне, пить горячий ром это очень плохая идея, — покачал головой Васко. — Но можно же смешать с чаем и сделать грог! — теперь оживилась уже Афра. — У караванщиков должен быть приличный чай. — Против Аль-Садского чая ты не возражаешь? — спросил Васко у де Сарде, когда Афра ушла. — Нет, — заулыбалась де Сарде. Она не так давно поймала себя на том, что разговоры с Васко всегда вызывали у неё улыбку, о какой бы чепухе (особенно если о чепухе!) ни шла беседа. И это была не профессиональная, отрепетированная улыбка дипломата, а её собственная, искренняя. Понимал ли Васко эту разницу? Де Сарде надеялась, что понимал. Балансировавшая на коленях книга, наконец-то, упала. — Уэльс, — Васко успел заметить имя автора, оттиснённое на обложке, прежде, чем де Сарде схватила томик и принялась отряхивать пыль. — Ты обещала прочесть что-то из него, кстати. — Да! — кивнула де Сарде с плохо скрываемым ликованием. Почему так заколотилось сердце, что такого было в том, чтобы запомнить одну фамилию и одно неловкое обещание? Она пролистала книгу примерно до середины, ровно до того места, где страницы охотно раскрывались сами собой из-за часто лежавшей в этом месте закладки. — Do not go gentle into that good night, Old age should burn and rave at close of day; Rage, rage against the dying of the light. Though wise men at their end know dark is right, Because their words had forked no lightning they Do not go gentle into that good night. Good men, the last wave by, crying how bright Their frail deeds might have danced in a green bay, Rage, rage against the dying of the light. Wild men who caught and sang the sun in flight, And learn, too late, they grieve it on its way, Do not go gentle into that good night. Как и в прошлый раз, когда де Сарде закончила читать стихи, Васко молчал. Ей очень хотелось думать, что не потому, что он не мог придумать, как прихвастнуть знанием поэзии, если уж трюк с угадыванием автора уже был испробован. И не потому, что он пропустил мимо ушей озвученные строки и теперь не знал, что сказать. Когда Афра вернулась к костру, а вместе с ней и Курт, и отец Петрус, Васко и де Сарде ещё смотрели друг на друга. Лишь смотрели, не касались, не говорили. Но Афра, всё же, тактично кашлянула, давая знать о своем приближении.