Самое странное место в самом странном мире

– Сколько мы будем в Москве? – Два дня, мисс Боу. – Называй меня Фрэн, как и всегда. – Даже учитывая вот этих молодчиков? – с этими словами, неопрятного вида человек лет пятидесяти указал на двух амбалов, занимавших места в лимузине за ним и девушкой, лет на пятнадцать-двадцать младше него. – Уверяю тебя, Ричард, они нас целенаправленно не слышат. – Отчего ты в этом так уверена, Фрэнсин? – Я в этом бизнесе дольше тебя, Ричард. Этим людям не впервой выполнять поручения правительства, или, как в нашем случае «правительства», – повторила голубоглазая девушка с заметной иронией в голосе. – Так что они со стопроцентной вероятностью видят, слышат и чуют всё вокруг своих заказчиков, а сами они для них пустое место. Даже если ты начал бы меня здесь ублажать, они бы не повели и бровью.       На этом разговор законился. Примечательно другое: через два часа после беседы о телохранителях, Фрэн, а также Ричард, который почему-то выглядел лет на пятнадцать моложе и сильно респектабельнее, сели в самолёт, который должен был прибыть в Москву. И через семь часов полёта эти двое действительно оказались в Москве. Следующим их пунктом была одна андеграундная выставка. *** Двадцать лет. Больше половины жизни Антона прошло с поимки Хозяина Леса. Им оказался простой учитель английского из их школы, Лев Семёнович Капустин. Петров постоянно вспоминал его и думал: как под маской такого хорошего, компетентного и приятного человека мог скрываться подобный лживый манипулятор, доведший жену до самоубийства, а сына до смены фамилии и эмиграции. Психопат, способный на многое. Очень многое. Например, создать секту из учеников, а потлм заставить их помогать ему в преступлениях, да так хитро, что каждый думал, что это его и только его секрет. А самое страшное, что Антон сам чуть не стал одним из членов этой секты. Хотя нет, страшнее тот факт, что он также является, пожалуй, единственным выжившим из этой ОПГ школьников, что Антон естественно скрывал эти двадцать лет и планирует скрывать всю оставшуюся жизнь. Конечно, эта выставка не была признанием, это была лишь рефлексия. Рефлексия на темы «Я ведь любил его уроки», «Я бы мог оказаться в том гараже», а также на секретную тему «Я бы мог ему помогать».       Эта выставка привлекла к себе очень много внимания. Во-первых, потому что это была первая выставка Антона за довольно долгое время, а во-вторых, потому, что на огонёк к искусствоведам, из-за темы выставки, пришли психиатры, в частности Фрэнсин Боу-Дагенхарт. Фрэнсин «Фрэн Боу» Боу-Дагенхарт. Пожалуй, одно из самых загадочных лиц современной психиатрии. Она была влиятельным лицом на психиатрической арене, несмотря на свой юный возраст, всего лишь двадцать пять лет, что конечно невероятно мало для какой-либо психиатрической деятельности,пусть Фрэн и говорила что она «всего лишь менеджер». Её прошлое было окутано мраком, а шрамы на руках и ногах, ровно как и поведение, которое порой резко сменялось с привычного вежливого и спокойного, на грубое или даже паническое. Не помогало делу и её знание культуры 1940-вых как будто она там жила. И сейчас вот эта девушка, почти девчонка будет на основе анализа картин Антона предполагать о том, что творится в его голове, собирать воспоминания и эпизоды из прошлого по картинам и, возможно, начать как-то пользоваться Тошей, дергая за ниточки его личности, если конечно узнает его достаточно хорошо.       В данный момент, Антон находился в кафе в Строгино, и рассказывал свои опасения насчёт Боу (естественно умалчивая про секту, но говоря про всё остальное) своей сестре, Ольге Петровой. – Тош, – ответила она после окончания монолога Антона, – знаешь что произошло бы, будь ты маньяком или его сообщником? – Что? – спросил Антон, подавляя волнение в голосе. – Извини, я неправильно выразилась. Знаешь что произойдëт, – Ольга сделала сильный акцент на последнем слове – , будь ты маньяком или его сообщником? В ответ Антон сделал недоуменный, но в то же время и любопытный жест. Он молчал, так как боялся, что любое слово, которое пройдет путь по нервам от его мозга к его рту, на выходе превратится в словосочетание «Какого хуя?!», или нечто подобное. – Ты, точнее вдохновленный тобой персонаж, был бы антагонистом моей следующей книги. – смеясь сказала Оля. – А я-то думал… – Что ты думал? – А я, – тут Антон усмехнулся, – думал сова. – Тоша, блять. – Не матерись при старших, Оля. – Мне двадцать семь, дяденька, я взлëслая, – намеренно пищащим голосом сказала Оля. – А если серьезно, то мне уже есть двадцать один и если мы не находимся в общественном месте, то я имею полное право всех покрывать непечаточками. – Но мы-то в кофейне. – Но я-то говорю тихо. – Да… – А когда тебе на выставку? – спросила Оля примерно через двадцать секунд молчания, во время которых каждый поглощал свой кофе. – Как ты можешь не знать? Я же тебе контрамарку давал. – Да, ты давал контрамарку на открытие выставки и предшествующую ей лекцию от Евгения Гусарова, а сама выставка будет идти неделю. Ты не говорил, что тебе необходимо прийти к открытию. – Однако это так. Все-таки зарубежные психиатры вроде бы хотели посмотреть выступление их российского коллеги. – Да… Кстати, а кто второй? – Ээ, что? – Психиатры. «Ы». Кто еще? – Да он не врач, он искусствовед и переводчик. Из эмигрантов, с такой фамилией… и английской и русской одновременно… как там его? – Блэков? – Да! Ричард Блэков, теперь вспомнил. – Офигеть. – Почему? – Блэков написал ту статью в «New York Review of Books», о моей первой книге, хотя она тогда на английском была только в инете, а на русском, ясное дело, сложно было её в штатах найти. – Но он нашёл? – Он мне потом признавался, что шерстит литературное медиаполе РФ и Восточной Европы, всё-таки он на ней и специализируется. – Ты с ним лично общалась?! – Да. А ты чего так взволнован? Ревнуешь что ли? – Я… нет. – А он красивый. – Мне было интересно, откуда ты его знаешь. – Я искала переводчика для следующей книги и вышла на него. Он хорош. – Как кто? – Извини Тоша, я конечно не спрашивала, но он скорее всего натурал. – А откуда ты знаешь это, и то что он хорош? – Он хорош… как искусствовед, переводчик и писатель. – Он и своё пишет? – Да, но не очень много. Он с определенной периодичностью печатается в разных сборниках от групп авторов, и, говорят, выпустил роман, но его нигде нельзя найти, даже в Интернете, я пробовала. И, кстати, ты на открытие выставки успеешь? Тебе же ещё переодеваться. – Ну да, ехать недалеко. – Антон, это Москва, пятница. – Девять утра. – А когда поедешь, будет уже десять или даже одиннадцать. – А если на метро? – И ты весь опрятненький и чистенький поедешь на метро? – Да. Народу в тот момент когда я поеду будет не очень много. ***       Так и случилось. И вот, к полудню он уже сидел как на иголках, ждал окончания лекции и наблюдал за сидящими несколько в отдалении от аудитории, за специальным столом, Фрэн и Ричардом. Психиатр конечно говорил интересно, однако Антону было не особо важно о чём он говорил. Ему были важны только эти двое. Поэтому, когда Евгений закончил речь, Антон сразу же побежал к ним. – Я имею честь говорить с Мистером Петровым, творцом? От такой вежливости Антон опешил. – Ээ, да. – Извините меня за проблемы с русским языком. Я его знаю нехорошо. Не очень хорошо, извините, ведь так правильно, Ричард? – Да, Фрэнсин. А вам, Антон, здравствуйте. Весьма интересная выставка. – И насколько интересная? – Если сравнивать со всеми выставками всех времён и народов, то она чуть выше среднего, так как это не просто помещение с картинами, этот концептуальная экскурсия, своеобразный квест через детство Капустина по всей его жизни с акцентом на его увлечении религией и садистскими наклонностями. Если сравнивать исключительно с вашими выставками, то… меня не было ни на одной из предыдущих, но судя по записям из интернета, «Кляп в рупоре» при столь же высоком качестве самих картин был несколько более смелым и эпатажным выступлением. Но в этом нет вашей вины, будем честны, проведи вы «Кляп» сегодня, вы бы вмиг оказались бы в розыске за экстремизм или что-то подобное. – Да, с вами не поспоришь. Только мне казалось, вы литературовед, а не искусствовед в принципе. – Это хобби. Затем у них прошёл разговор об искусстве, этой выставке и, наконец, о самом Капустине. – И ещё, недавно появилась новость о его секте. – добавила к вполне обычному разговору Фрэн, – может быть есть ещё живые её члены. После этого, Антон, хотя вроде как вёл обычный диалог, на деле был как на иголках, впрочем эти иголки были недостаточно большими, чтобы причина того, почему не психиатр, а «всего лишь менеджер» Фрэн Боу решила вдруг прийти для обсуждения этой выставки. Они хотели приобрести права для использования копий этих картин в «мировой терапии». – Что за «мировая терапия»? – Мы даём пациентам создать свою реальность по своим психическим расстройствам и ждём пока она сколлапсирует, от чего пациент становится способен сразу же принять своё состояние практически без шока. – А картины вам нужны? – Да. Мы хотим вылечить Капустина. Он ещё может влиться в общество, а также он может подтвердить или опровергнуть слухи про выживших из секты. Только мы не должны говорить о том, что вы – создатель картин. Это точно вызовет регресс. – Нет. – Антон чувствовал как пол будто уходит у него из под ног. – Капустин… вменяем. Я в этом уверен. – Мы можем это опровергнуть. – Да вы лишь малолетка! Вы даже не психиатр. – Да. Я знаю психиатрию на уровне второго курса университета. А вы? – Я?! – Вы проходили хотя бы одно занятие по психиатрии в школе, университете или, прости Ньярлатхотеп, в Интернете? – Нет. – Так кто из нас больший специалист в этой области? – Вы. Но картины я не отдам. Из принципа. – Ясно. – с этими словами Фрэн и Ричард ушли. *** – Всё прошло успешно, Фрэнсин? – спросил Ричард, прогуливающийся с Фрэнсин по Патриаршим Прудам. – Наилучшим образом. – Да. А как выставка? – Весьма хорошо, я согласна с идеями, которые ты высказал. А ты явно не преувеличивал. – Естественно. – Поедем на такси? – Здесь довольно далеко до метро, но,ели ты не против, я думаю, что лучше если мы, по крайней мере сначала пройдемся. Ты вроде хотела посмотреть Москву? – Да. Пойдём.       По дороге они увидели поистине ужасающую картину, двух детей, тянущих за хвост кота, несмотря на явное сопротивление последнего. – Я люблю его так тянуть! – воскликнул (с добавлением лексики,слишком обильной и крепкой даже для этого произведения) один из мальчишек. – А я люблю смотреть как умирают дети, – громогласно начал Ричард, схвативший детей в полуудушающий захват, – вы прибоя мглистый вал заметили за тоски хоботом? – Что за хуйн… – удар по лицу от Фрэн прервал нецензурный вопрос. – Молодой человек, принимайте наказание достойно. – сказала она. – Но отвечая на ваш вопрос: это Маяковский, «Несколько слов обо мне самом». – добавил Ричард.       Через три часа у кота, проходившего в данный момент медосмотр, уже был новый владелец, надежный и проверенный, из знакомых Ричарда, а тот в свою очередь вместе с Фрэн летел в США. Ещё через десять часов Фрэнсин вместе с постаревшим на пятнадцать лет Ричардом пересекли ворота клиники.