Моя

Убивать людей куда проще, чем оставлять им жизнь. Обладая невероятной силой, Саске уже давно забыл, каково это — стараться не прикончить врага; казалось, что подобное происходило давно, в прошлой жизни, а сейчас приходилось прикладывать такие усилия… Ради чего? Саске не знал и сам, почему согласился со словами Хинаты. Что-то просто надломилось в его сознании, когда эта молчаливая Хьюга решилась столь рьяно защищать жизнь каких-то преступников; слишком напористо, слишком уверенно. От Наруто нахваталась? Или сам Саске нахватался от Наруто? Плевать. Кусанаги покоится в ножнах, когда Учиха лёгким ударом отправляет последнего нукенина в бессознательную тьму — сейчас, только на время; вокруг нет ни капли крови, но Саске чувствует себя очень вымотанным, хоть и не физически; он оглядывает поле, если можно так сказать, битвы, усмехается непонятно чему (своему выполненному обещанию?), а потом смотрит в сторону обрыва, где уже виднеется фигура Хинаты — тоже сдержавшей своё слово. Почему-то хочется рассмеяться, рассыпаться рокотом безумного смеха по сухой траве и степной пыли, но Саске лишь щурится и отворачивается от слепящего солнца.

***

Невесомым тюлем пробивается свет сквозь прощелины завалин — прежде, возможно, прекрасная зала, теперь скорее выглядит как пещера, где мхом покрыты и увиты лианами остатки былого величия; лишь часть прежнего интерьера почти не тронута природой, другая же открыта грабителями и оставлена на месте, как не представляющая ценности. Сетка вздутых вен обрамляет потускневшие глаза, пока Хината в сотый или тысячный (или миллионный) раз сканирует взглядом огромную каменную скрижаль — единственное, что ни толики не пострадало от времени и вандалов — и высеченные на ней письмена. Бьякуган тщетно исследует странную и неизвестную чакру, наполняющую древний артефакт, и с каждым разом выходит всё хуже, более размыто, бессмысленно, как повторяемое вновь и вновь одно и то же слово. Может, будь у неё на то силы, Хината бы даже отчаялась, но всё её существо оставалось сконцентрированным на задаче настолько, что она даже не замечает сразу, что Саске уже стоит за её спиной.  — Отправил за отрядом, — сухо информирует он. Хината только кивает, стараясь не отрывать взгляд от скрижали, но более нет той нацеленности, Саске занимает слишком много внимания и пространства (как всегда), находясь слишком близко, сверля взглядом слишком пристально, до жжения в затылке, до коликов между лопатками. — Результаты есть? — Саске надзирает, даже тон голоса у него требовательный. Хината отрицательно качает головой.  — Не думаешь отдохнуть? — ни ноты заинтересованности в вопросе. Снова молчаливое покачивание головы.  — Если перенапряжешь глаза, будешь бесполезна. Хината хмурится, только она могла бы позволить себе подумать хорошо о Саске, как он снова окунает её с головой в ледяные воды своего расчётливого равнодушия. Бьякуган рассеивается, а зрение всё никак не фокусируется, предметы размыты и яркость снижена — или уже стемнело? Хината кожей на спине ощущает присутствие Учихи и невольно вновь вспоминает загадку — почему он такой, какой есть, и не из-за этого ли она сама не может обернуться и посмотреть на него.  — Я не устала, — она не врёт, она просто не чувствует усталости, хотя даже не пытается встать или поменять позу.  — Хьюга, — Саске понижает тембр голоса пуще прежнего, — Посмотри на меня. Хината снова чувствует себя маленькой девочкой, словно её сейчас отчитают и накажут, унизят, поставят в угол, запрут на все праздники в комнате. Она выбирает стандартный паттерн поведения — избегание, не отвечает и не движется, только пытается унять дрожь. Такого с ней не происходило ни с кем, кроме как с отцом, и с Наруто бы не произошло никогда, но Саске…  — Повторюсь, — шаг вперёд, этот звук в тишине взрывом бьёт по ушам, — Я сказал тебе посмотреть на меня. Наверное, сработал рефлекс; что-то просто щёлкнуло, как в заводном механизме, и тело действовало на автомате — Хината просто повернулась полубоком, улыбаясь вежливо и мягко, словно пытаясь обезоружить, прикрывая глаза в этой трогательной полуулыбке. Навык защиты на уровне инстинктов, который, впрочем, никогда не работал как нужно. Не работает и в этот раз.  — Глаза открой. — Учиха, даже находясь на расстоянии полутора метров, нависает. Хината послушно устремляет свой взгляд в сторону голоса Саске, но самого его точно разглядеть не может. Она ослепла? Она теперь бесполезна?  — Я не нанимался с тобой нянчиться. — Яркая вспышка света режет глаза, врезаясь в сетчатку. — Это работа, и для работы нужно быть в форме. Кристалл, освещающий залу, Саске держит в вытянутой руке — тот качается на шнурке, и тени пляшут в такт этих покачиваний. Хината протирает глаза ладонями, и хоть окружение немного размыто, она понимает, что со зрением всё в порядке, и осознание этого освобождает от гнетущего страха, но не от чувства вины.

***

Долгое время вновь царило молчание. Даже разведение костра и скудный ужин, состоящий из каких-то вялых диких овощей и резинового вяленого мяса, сваренных наспех в призванном из свитка котле, не располагал к разговору. Хината молчала, потому что чувствовала себя и физически, и эмоционально выжатой, а Саске, казалось, просто брезговал заводить беседу. Всё это слишком напоминало домашнюю обстановку пять лет назад, разве что в те годы Хината собиралась ночевать на мягком футоне, а не в спальном мешке, и тогда ей не приходилось заниматься кормлением и сопровождением в туалет заключённых — ещё с самого начала Учиха переложил все заботы об этих людях на неё, заметив, что это будет справедливо. Хината согласна, что справедливо. Хината не жалуется и не сетует даже в мыслях. Хината на такие случаи имеет чёткий неосознанный комплекс действий и поведения — казалось, уже почти стёртого из подсознания. Холодная степная ночь ветром бьётся о разрушенные стены, но в катакомбах спать опаснее, чем в надземной части комплекса; в серп убывающей Луны вонзаются вытянутые острые облака, а звёзды, как искры от костра, вспыхивают и тают за ними. Разница температур между временем суток не такая, как в пустыне, но всё равно заставляет жаться к главному источнику тепла, потому что холодный лунный свет — лишь иллюзия, отражение ушедшего за горизонт солнца, не греющий и мёртвый. Образы этого что-то символизируют, что-то, что крутится на языке и никак не может стать произнесённым, Хината почти готова мысленно сказать первую букву, но Саске, обладающий поразительной способностью появиться внезапно, как из-под земли, садится по другую сторону костра и насильственно выдёргивает её из этого транса. — Значит, ничего не нашла? — он прерывает затяжное молчание продолжением предыдущего разговора, а смотрит куда-то в сторону.  — Пока нет. — Хината веткой от сухого дерева всё так же ковыряет угли и тоже не прибегает к прямому зрительному контакту. — Разве что скрижаль излучает сильную и неизвестную чакру, но это ты…  — И сам знаю, — заканчивает фразу Саске, и девушка, наконец, обращает к нему взгляд.  — Да, — тушуется она и вновь смотрит на огонь. — Завтра я продолжу работу, у меня… появились кое-какие идеи, но их нужно сформировать и продумать.  — Только без перегибов, без бьякугана…  — Я буду бесполезна… Прости, больше такого не повторится. Это моя вина… Хината чувствует взгляд Саске на физическом уровне, и это ещё одна мистическая способность Учих или его лично. Пугающе.  — Если за три дня ничего не выйдет, то запросим транспортировку артефакта, — кажется, что он, говоря это, кривит лицо от презрения (какую эмоцию ещё можно испытывать в данной ситуации?). Тело сжимается и каменеет, Хината противится этому, продолжает диалог:  — Через три дня должны прибыть за задержанными?  — Да. — Перифирийным зрением получается уловить утвердительный кивок головой, но не выражение лица Саске. — И ты отправишься сопровождать их с отрядом. А я останусь здесь до прихода научно-исследовательской группы.  — Но я бы могла остаться с тобой, — не перечит, но предполагает Хината. — Было бы больше времени для исследования скрижали.  — Эти преступники — твоя прихоть, значит, твоя ответственность, — эта фраза звучит как-то устало от повторения. — Если ты за три дня не справишься, то потом неважно, сколько времени проведёшь перед камнем, его всё равно привезут в Коноху. Становится вдруг понятно, почему Саске такой холодный — он лишь Луна, способная тускло отражать Солнце, но не производящая ни тепла, ни света; ледяной кусок камня, вынужденный взаимодействовать с Землей, но не заинтересованный в этом. И что мучительнее — сгорать в пылающих лучах дневного светила или леденеть в призрачном их отражении — трудноразрешимый вопрос. Хината кивает и горько улыбается своим мыслям:  — Хорошо, конечно. Так и будет.