По следам хромоногой птицы

***

" – Где-то на полпути

бег стал казаться побегом. "

Хромающей поступью, волоча больную ногу позади здоровой, я поднимаюсь по лестнице. Прогулка по этому старому жилищу оказалась не из лёгких, ведь окружение постепенно начинало давить растревоженным и до боли знакомым дежавю. Каждая комната, каждая дверь и замок в ней. Вид из каждого окна на туманный день и зеленеющие лужайки, верхушки елей и серое небо. Солнце – бледным отблеском космического светила – пробивается через смешанные с дымчатостью туманов облака, но всё впустую. Не припекает землю, не иссушает родники. В жилище и за его окнами – чистота, выбеленный пейзаж и сонливое марево. Только там, над горизонтом деревьев и концом опушки, пыльной тучей нависает городской смог. Жилище построено на границе миров, за пределами чернильного городка и будничными мыслями его горожан. Подальше от людских глаз и ушей, обустроивши место на отшибе слишком стабильной урбанизации и великолепия независимости природы. Затаив в себе бессчётное количество тайн и откровенной подлости, предательства и хладнодушия, умерщвляющих своих хозяев. Подумав о жилище под такими предлогами – я, наконец, узнаю его. Мой кровный дом, роднее некуда. Гнездо настоящих падальщиков. Особняк витиеват проходами и коридорами, заброшен в местах огромной библиотеки и старой оранжереи. Высокие потолки (в особо позабытых комнатах) кое-где обсыпаются на пол расколотой краской. Под тяжестью тела и обуви скрипит паркет, под аккуратностью рук и касаний рассыпаются лепестки высохшего букета, вероятно, оставленного здесь так давно, и принявшего облик нетленной мумией до тех пор, пока я не потревожил его покой спонтанным визитом. До тех пор, пока интригующий мираж не превратился в кошмар. Я разбудил нечто. Спускаясь вниз по запасной, безманёвренно узкой и винтовой лестнице с верхнего этажа, я считаю каждую следующую ступень отзвуком трости, отбивая ей собственный ритм посмертного марша.

" – Ты есть бестолочь. Но в тебе ещё будет толк, если сделаешь всё то, о чём она попросит. Ты будешь непривередлив и мягкосердечен, как и подобает быть лучшему из лучших. Ты сделаешь всё, чтобы поцеловать её вновь. Ты сделаешь всё, чтобы остаться для неё единственным. Запомни, как молитву перед сном, вожаче. Её счастье – есть истинно твоё счастье. "

Это моя совесть. Честности ей не занимать, она знает меня как препарированного мышонка; знает каково мне, когда сердце сжимается в резком давлении изнутри, сдавливая грудную клетку. Бой механических часов позади, громоздящий вслед моему бегству от незримого нечто. Оглядываться не решаюсь. Нечто занимает столько места, что гонится за мной, подминая под себя ковры и роняя люстры с потолка – они бьются об пол, и к топоту конечностей нечто добавляется звук трескающегося стекла. На выходе из жилища я задыхаюсь и почти рыдаю. Выбиваю двери и поскальзываюсь в рыхлой почве, отчего трость начинает предательски в ней вязнуть. Наверное, недавно прошёл дождь. Кругом деревья и голые полянки. ...Куда бежать? Это мой страх. Личный, откормленный миллиардами мыслей за всё то время, когда я повстречался с тобой впервые. Когда впервые почувствовал теплоту твоих ладоней и вгляделся в очарование твоих застенчивых глаз, опущенных в пол. Такая мимолётная лесть для меня... И, кажется, тогда я осознал: смирение и покорство. Твоё крепкое терпение и умение ждать делает из меня истеричного подростка, который выпаливает как на духу любой проступок, слёзный поток и скрытую злобу на неизвестных людей. Надеюсь, что при всех возможных условиях, эти неизвестные люди останутся для тебя таковыми, по крайней мере до того, как мы не выйдем отсюда. ...До комьев кладбищенской земли в их падальских клювах, которыми они благополучно удавятся, разумеется, не без моей помощи... И я заткну их навсегда. Но это не месть всему птичьему роду, нет. Это моя благодарность за их неумолимо насмешливый и прикрытый важностью своей персоны идиотизм и ...абсолютный деспотизм. Невнимательность сбивает меня с толку и с уставших ног, и припрятанная сухими листьями яма торжествующе разевает свою пасть, перепутав меня с лесным хищником. А, может быть, ей всё равно кого удастся проколоть острыми зубьями. Мне хочется закричать, но разжать челюсти никак не получается, словно на меня накинули узду и вцепили в рот удила, издевательски дёргая за невидимые поводья, пока я хриплю слюной металлического привкуса и плююсь кровью. Я глотаю воздух, как рыба на суше, неуклюже корчась на заточенных палках, как вампир на осиновых кольях. Они проткнули мне горло и живот, я лежу на них куском тухнущего мяса и вновь пытаюсь кричать, разрывая зажившие мозоли в уголках губ. Мне знакома эта боль. Крик вырывается наяву мычанием и сдавленным стоном, отчего я просыпаюсь.

***

Здесь очень тихо... Распахнув глаза, нахожу себя в неправильной темноте и резко выныриваю оттуда, будто упаду в книжную пропасть под своей же кроватью. Сажусь в полной растерянности, скрипя пружинным матрасом и осматривая комнату. Некто храпящий недовольно чмокает, переворачивается на другой бок и продолжает свою драконью песнь. Впервые в жизни я был так рад услышать звуковые признаки его нахождения в спальне. Плохое сновидение развеивается безмятежностью Гнездовища и убывающей луной, заглядывающей к нам в гости через незашторенное окно. Меня потряхивает, мне также холодно, как и ей там – на звёздном небосводе. Но Старой Птице гораздо проще не волноваться о своём ознобе, потому что его ложе греет нежная лебёдушка. Если бы не моё желание вновь вернуться сюда, в твои объятия... Я бы погиб прямо в той выгребной яме. Озлобленный на них, на весь мир и невидимых божеств, возможно, наблюдающих за нами откуда-то извне. Но ты, милая!.. Ты так прекрасна. И ради тебя, я бы поверил в какого угодно бога, самого скверного или выдуманного из полной чуши боязливых людей, но я бы верил. Верил так, как веришь ты. Это мучительно и часто изнуряюще, но ... безнадёжно красиво, – мои чувства к тебе, льющиеся из уст клятвами о верности, неумело целуя твои руки и лицо, что по щекам мальчишки Рекса катятся слёзы, застывшие прежде на кончиках ресниц птичьим молоком. Кто-то говорил, что они могут исцелить или облегчить любой недуг. ...Если тебя это утешит, то я могу плакать столько, сколько потребуется для утоления твоей боли. Нужна ли тебе такая жертва, в качестве меня? Никакая моя боль не сравнится с твоей, пташечка. Когда больно тебе – мне тоже больно. Это тревога, клокочущая через весь мозг и слабые кости, пробирающая мурашками от кончиков пальцев до корней волос. Это вновь страх – боязнь потерять тебя, моё счастье. Только ты, лишь ты одна всё ещё способна держаться со мной на рвущемся, но спасательном тросе. Руки дрожат, я борюсь с трепетным желаем поцеловать тебя – попросить о сочувствии, отогнать от меня трупный смрад ночного кошмара, но только лишь касаюсь шёлковых прядей твоих волос, гладя по голове. Тело горит, со лба катятся капли пота от нервных и методичных действий, от слишком тяжёлых мыслей. Тело горит, но где-то за пределами сердца всё ещё холод. Морозящий, тоскливый и оглушающий своим воем, проникающий в ушные раковины и неуёмную мигрень. Бессилие. Я так устал. Мне постыдно, насколько отчаянно я нуждаюсь в твоей любви, в любом её проявлении, однако не посмею тревожить твой крепкий сон. ...Хочу заобнимать этот несчастный обогреватель, пока он не прожжёт мою кожу до костей. Хочу проглотить горящую спичку, пока она не растворится в желудочной кислоте, не потеряв возможности обжечь мою гортань и лёгкие перед невозвратимым угасанием. ...Мне нужно выпить таблетку. Ворочаюсь, толкаюсь и неосознанно бужу тебя. Прости! Прости! Ты садишься, стараясь вглядеться в меня, а я так и застываю со стаканом воды в руке. – Что случилось? – недоумённо вопрошаешь ты. О мой ангел, моя любовь. Мне стало гораздо лучше, как только наши взгляды вновь встретились. – Никак не получается уснуть, – шепчу я, но нервный смешок выдаёт мою лживость. – Тебе снился Макс? – Это был не он, – улыбнуться не получается, как бы мне ни хотелось. Только постукиваю по граням стакана отросшими ногтями. Нужно будет их обрезать, вчера я расцарапал себе шею. Жаль, что смущения перед тобой во мне в избытке, и что я не могу попросить тебя вылечить мои раны своими поцелуями. Конечно, на них не распустятся бутоны райских соцветий, но пусть на них останутся горячие следы от твоих губ. ...Может быть, однажды. Я протягиваю тебе стакан, и ты забираешь, делая пару глотков. – Если не Макс, значит никто. Значит только чьё-то бурное воображение и отсутствие нормального сна. Я вздыхаю и вяло киваю, принимая обратно стакан. – Видишь... Кто от кого воды напьётся, тот с тем и жить соберётся. Ты смеёшься, тихо-тихо, а мне так хотелось бы слышать этот смех лишь немного громче. – Спасибо. Тебе не нужно меня привораживать и читать заговоры тем более. Я тоже пью, считай, что уже из твоих рук. Горечь таблеток мне привычна, не морщусь, только трогаю щёки и виски, будто сейчас ты можешь увидеть... – У тебя лоб мокрый, – гладя меня по голове изрекаешь ты. Затем проводишь ладонью за шиворотом, как ребёнку, отчего я резко выпрямляю спину. – Ты, наверное, сильно укутался. Жарко, правда? Давай я попробую температуру. Я наклоняюсь к тебе, в теле снова дрожь, но теперь она добралась и к губам. Всхлипываю и, треская позвоночником, наклоняюсь ещё ниже, чтобы ты не заметила выступившие слёзы. Карабкаюсь в твои объятия, цепляясь за тебя и общее одеяло. Ты принимаешь меня, успокаиваешь расчёсыванием волос и укачиваешь, внушая мягкими обещаниями то, что скоро всё пройдёт. – Было страшно?.. – Было отвратительно. Размазываю слёзы о твою шею и плечо, облегчённо выдыхаю и уже начинаю проникаться мирной дремотой. У меня нет сил и надобности рассказывать тебе о том, как я сыт по горло этой тягостью бытия. Но главное сейчас далеко не важность моего существования, а тот лучик света, ради которого я до сих пор просыпаюсь каждое утро. Ты вновь что-то спрашиваешь и укладываешь обратно в постель. Я соглашаюсь на всё, кивая или угукая, не отрываясь от тебя ни на секунду. ...Неужели высшие силы смиловались, послав на мою тернистую тропу самого дивного ангела? Мне никогда не узнать ответ, но я буду любить и оберегать тебя, даже если окажусь там, где сейчас обитает мой брат. Однако надеюсь, что это произойдёт не так скоро. Не хочу твоей грусти. И я засыпаю счастливым, теперь уже до рассвета.

***