По следам хромоногой птицы

***

Трудно мыслить в силу обстоятельств, когда борешься с ощущением, что все внутренние органы перемолоты в мясорубке, а затем вложены в тебя обратно. Мне ничего не нужно. Только бы держать твою руку в своей и, может быть, однажды умереть у тебя на руках. В твоих объятиях, чувствуя тёплый поцелуй в лоб. Вздыхаю, умываю лицо холодной водой. Всё хорошо, пока рядом есть ты. – Ничего, – сказал мне однажды Шакал Табаки и похлопал по спине. – Будет и на твоей улице праздник. И, кажется, я дождался этого праздника. Согретый случайной встречей, чуть не упавший на ровном месте, я пошёл за тобой. Как мало нужно для счастья, в самом деле. Лишь зной уходящего лета, когда Старой Птице едва ли исполнилось шестнадцать, тянущий за собой мою одинокую фигуру на крыльце и серые линии дыма. Вечер плавно перетекал в ночной сумрак, перелётные птицы допевали свои песенки и маячили перед оранжевым закатом. Уже остывшее солнце светило в лицо, перекликаясь с цветом огонька на окурке сигареты. Все уже начали собираться в Дом, да и мне пора было отправить больную ногу на покой. Дверь позади негромко хлопнула, и краем зрения я уловил невысокий силуэт, скрывавший себя за длиной волос. Силуэт настороженно остановился за моей спиной, но затем облокотился о перила крыльца, притаившись в углу. Я простоял так ещё с полминуты, сомневаясь в том, что этот «кто-то» вначале хотел обратиться ко мне. Однако, может, это один из Птенцов решил позвать меня в Гнездовище, пока совсем не стемнело? Я выпрямился, отбросил окурок в чью-то самодельную пепельницу и подобрал трость. Обернулся и обомлел. – Солнечные глаза? – спросил меня ласковый голос. И я замер, не в силах отвести от тебя взгляд, как будто сердце сжали в кулак. Ты улыбнулась. Я подошёл ближе, прекращая загораживать собой солнце, и его лучи мгновенно спрыгнули на твои волосы янтарным отблеском. – Ты меня простишь? – вновь спрашиваешь ты. – За что? – недоумеваю я, тихо хрипя гортанью. – За то, что не могла подойти к тебе раньше, когда умер брат, – отвечаешь ты, печально опустив глаза в пол. – Я знала, как тебе тяжело и как ты нуждаешься в поддержке. Все об этом знали, не только парни, но и девушки сочувствовали тебе. Закон не мешает сплетням расходиться по Дому, как и особо не мешает мне увидеться с тобой. Прошёл почти год, и я подумала, что если не сегодня, то, кажется, уже никогда. На грани с неясно откуда взявшимся чувством тоски и умиления, я делаю ещё один шаг вперёд, ближе к тебе. – Я соболезную, – продолжаешь ты, глядя на меня. – Я не могу представить всего, что тебе пришлось пережить, но ты очень сильный. ...Прощай. Я последовал за тобой, как загипнотизированный. Я не замечал никого из тех, кто здоровался со мной или о чём-то спрашивал – перед глазами был лишь твой образ. Мы остановились посреди коридора первого этажа. Проходящие и проезжающие мимо бросали на нас косые взгляды, шептались и корчили удивление. Я затаил дыхание, нервно сглатывая от волнения. Мы смотрели друг на друга жалостливо, но с пониманием того, что между нами произошло что-то невозможное, выплеснувшееся из краёв чаши жизни сладким и горячим вином. Я ощутил, как кровь внутри закипела, приливая в щекам. Ты, смутившись, прикусила нижнюю губу и сняла со своей руки браслет. Подобрав мою почти неживую ладонь, ты вложила в неё подарок и осторожно погладила меня по плечу. Цоканье каблучков низеньких туфель быстро удалялось, оставляя взбалмошного Стервятника надеяться на ещё одну встречу. – Она самая чудесная девушка, которую я видел в своей жизни, – тем же вечером за стаканом алкоголя лепетал я Дракону в Кофейнике. Алкоголь по-странному не опьянял и не давал расслабиться, а наоборот, вызывал жажду и неприятную кислоту во рту. Я подтянул к себе кружку с чаем, который не допил ушедший спать Валет, и влил в себя содержимое практически залпом. Дракон почесал бороду и закрыл глаза, положив голову на сложенные руки. – И много же ты видел? – усмехнулся он. – Нет, совсем нет... – честно ответил я. – Но больше мне и не нужно.

***

Воспоминания хороши тем, что их можно неожиданно воспроизвести в памяти, как когда-то потерянную кассету. Отражение смотрит на меня мокрым лицом и уставшими глазами, но общая картина уже не кажется мне настолько отвратительной, хотя я всё ещё выгляжу так, словно час назад меня достали из камеры пыток. "– Ну здравствуй, моя оболочка. Здравствуй, мой футляр для измученной души. Предположим, больше не чахнешь?.. И славно, нам это ни к чему."

***

Рассмотри меня, Пташечка, Сквозь весь маскарад, Сквозь всё серебро и порезы. Рассмотри мою честь В слезливых глазах, Сквозь голую душу и песни. Рассмотри, укради и пригрей на груди. «Любовь, которую ты получаешь, равна любви, которую ты отдаёшь» – сказали когда-то «Битлз». Я бы сказал, что любовь многогранна, и что не всегда ты можешь обрести взамен ту любовь, на которую рассчитывал изначально. Но всякая любовь прекрасна, если она искренняя, – я считаю так. «Любовь – это благословение с небес, воспетое на земле» – говорю себе я. И, наверное, в чём-то я прав. У людей нет крыльев, но какое-то возвышенное чувство позволяет ощущать их лёгкость за своей спиной. Моя любовь к тебе со временем перерастает во что-то слишком осязаемое, уязвимое. Во что-то нежное, к чему начинают тянуться ладони и губы. Иногда это вызывает у меня тревогу. Однако как только нас оставляют наедине – я начинаю чувствовать неловкость. Неловкость того, что сейчас могу обнять тебя, поцеловать туда, куда захочу, и что могу получить взаимность. ...Что могу вдыхать твой аромат несколько раз подряд, всё глубже и быстрее, как будто ревнуя и боясь, что его может украсть кто-то другой. Ты смеёшься и так прелестно смущаешься от щекотки, когда моё дыхание касается твоей шеи, намеренно играясь и дразня. ...До момента, когда твоя ладонь начинает сжимать моё плечо, взволновано царапая его через ткань рубашки. И тогда я понимаю, что мне пора прекратить свои забавы, ведь ничего дальше поцелуев между нами быть ещё не может. ...Помнится, как же я был изумлён, когда, наклонившись, посмотрел на тебя через плечо и встретился с таким спокойным, но вовлечённым взглядом. Затем мимолётная улыбка и ты вновь занята делом, а я протестую, исцеловывая тонкую шею и ключицы. Вначале я млею, а после становлюсь ужасно разгорячённым, когда твои губы касаются моих. Я боюсь быть слишком напористым, боюсь быть слишком неуверенным в своих словах и действиях. Я не хочу напугать. Но стыдно признаться самому себе, что я кусаюсь. ...Какие глупости, даже думать о таком смешно, ведь это всего лишь моё нетерпение. Я могу невольно укусить твои губы, прося не разрывать поцелуй так быстро, но как только слышится скрип открываемой двери в Гнездовище и шум коридора – мы поневоле, но спешно отстраняемся друг от друга. За нашими шалостями не нужен посторонний наблюдатель. Если бы тебя можно было съесть, но только так, чтобы ты ютилась не в моём желудке, а в самом сердце – я бы сделал это сразу же после первого поцелуя, моё счастье. Наш, беспрекословно наш и скрытый от ненужных взглядов первый поцелуй, когда даже утреннее солнце смущённо спряталось за облака, не имея желания вмешиваться. Мой и твой, наш первый поцелуй... Мне не забыть его никогда...

***