Янтарный горшочек и пустота

С самого утра моросил холодный дождь. Не смотря на это, в одиннадцать часов лодка с Густавом и Тарной была готова к отплытию. Студенты и учительница собрались у места отбытия. Множество деревянных обломков принёс прибой за время шторма и выбросил на берег, который до этого ребятам запомнился чистым. — Я зуб даю, сейчас упадёт последняя капля и больше никаких дождей не будет целую неделю, — заверял Густав, посмотревший прогноз в интернете. — Да главное, что ветер улёгся и на воде больше нет таких больших волн, — пожал плечами Денеш. — Волны — вот, чего стоит опасаться. Дождь и в самом деле закончился. Выглянувшее из просвета облаков солнце окрасило озёрную гладь в жёлтый цвет, было удивительно тихо и мирно. Над озером даже встала едва заметная радуга. — Юлёк, поехали с нами, в город по пути заглянем, — предложила Тарна. — Устроим этнот вашенский шоппинг. — Бр-р, — поморщилась Юля. — Я бы и не против, но совсем не хочу качаться два часа в мокрой лодке, да и холодно к тому же всё ещё, пусть даже и солнце выглянуло. — А ты, Денеш, не хочешь с нами на шоппинг? — улыбнулась Тарна. — Ты с ума сошла? Я ненавижу походы по магазинам, — сказал Денеш, изобразив на лице притворный ужас. — Ну и зря. Густав и Тарна отплыли, а Денеш, Юля и Дорис вернулись в лагерь, сопровождаемые бегающей под ногами Штукатуркой. Делать особенно было нечего, потому что занятия с только половиной студентов профессор Ноябрёва вести не хотела. Учительница решила приготовить обед, простенькую лапшу. — Ох ты ж, вы посмотрите, у нашей кастрюльки окончательно отломилась ручка, — вздохнула она растеряно, крутя в руках пострадавшую. — Денеш, вы не сможете её починить? Денеш взял кастрюльку, осмотрел её и заключил, что без инструментов и новой ручки починить её никак не получится. — Я могу сделать ухват из ветки, чтобы её можно было с огня снять, — предложил выход Денеш. — Ну давайте хотя бы ухват, — со вздохом согласилась Дорис. Пока Дорис готовила нехитрый обед, Юля валялась неподалёку на пледе и читала книжку. Денеш вернулся из кустарниковых зарослей с ухватом, положил рядом с очагом и пошёл играть со Штукатуркой. Когда обед был готов, Дорис стала громко охать, потому что была неуверена в том, как следует справляться с самодельным ухватом. — Денеш, помогите, пожалуйста! Денеш подошёл, они кое-как вместе подцепили кастрюльку и стали перетаскивать с горячих углей на камень возле пледа, служивший им столом. Тут кастрюлька вывернулась из ухвата и опрокинулась на землю, выплеснув прочь всё своё содержимое. Юля взвизгнула и поджала колени, потому что на ступни её босых ног попала горячая капля. Денеш выругался, а Дорис рассмеялась. — Вот и покушали! — всплеснула учительница руками. — Вы испоганили мои кроссовки своей лапшой! — заныла Юля, обнаружив, что лапша вылилась не просто на землю, а прямиком на кроссовки, которые она сняла и поставила рядом с пледом, прежде чем на нём устроиться с книжкой. — Скажи спасибо, что всё попало на твои кроссовки, а не на твои ноги, — буркнул Денеш. — Вот уж спасибо, — проворчала Юля. Если бы у тебя не были косые руки, то всё попало бы куда нужно, в наши животы! — Да тут больше я виновата, чем Денеш, — признала Дорис. — Во всяком случае, я держала большую часть ухвата. — Вам надо было кому-то одному держать, а не вместе! В чём я теперь ходить буду? — Помой их в ручье, — сказал Денеш. — Помою, чего уж теперь, — сказала Юля. — А пока они будут высыхать, мне полдня босиком ходить? — У нас, к сожалению, нет никакой запасной обуви, если я не ошибаюсь, — проговорила Дорис, поглядывая на кучу вещей в палатке и вспоминая, что у них вообще есть. — Ну, походишь босиком, не сахарная, — сказал Юле Денеш. — Щас бы тебе так и врезала по носу, — ответила она ему. Юля ушла к ручью мыть кроссовки, а когда она вернулась, то Дорис сообщила, что у них, оказывается, осталось слишком мало лапши, овощей и продуктов в целом, чтобы приготовить ещё один обед. — Надо идти на ферму, — заключила она. — Я собиралась завтра, но мы остаёмся без нормального съестного уже сегодня. Небо всё ещё было бело-пасмурным, но тяжёлых дождевых туч нигде не наблюдались. — Густав сказал, что дождя больше не будет, значит можно позволить себе далёкую прогулку, — проговорил Денеш. — Давайте сходим. — А я останусь в лагере, умирать со скуки? — недовольно пробурчала Юля. — Мы оставим тебе Штукатурку, — сказал Денеш. На ферме Денеш и профессор Ноябрёва не только пополнили запас продуктов, но и сделали другое полезное дело: рассказали фермерской семье о подслушанном Юлей разговоре и о том, что на острове поселились воры. — Пусть только попробуют что-то своровать у нас, папка их пристрелит с ружья, — уверенно заявил мальчуган Сашка. Назад решили возвращаться не по той же дороге, по которой пришли, а выбрали тропинку вдоль берега. Она была более длинной, но зато существенно более красивой. Пахло соснами и цветами, а еще влажной травой. Тропинка петляла между холмами, с одного бока виднелась широкая озёрная гладь, с другого высились холмы и редкие сосны, с крохотными осинками под ними. Стволы и ветки сосен казались кружевными на фоне белого неба. Внезапно налетел порывистый ветер, взвыл, нарушив тишину, заглушил шум прибоя и шёпот листьев на деревьях. Оба подняли глаза и посмотрели в небо, на которое, вопреки всяким прогнозам, стремительно набегали тёмные дождевые тучи. Денеш случайно прикоснулся к пальцам Дорис, и от этого прикосновения по его телу пробежал невидимый ток. Ему показалось, что он никогда он не радовался прогулке так сильно, как сейчас. — Обманули нас прогнозчики, — сказала Дорис. — Успеть бы прибежать в лагерь до дождя. Денешу совсем не хотелось успевать в лагерь и он нарочно замедлил темп, чтобы продлить променад. Он притворился, будто по песку пляжа, на который они сошли с закончившейся тропинки, ему с сумкой продуктов идти тяжелее. И разумеется дождь застиг их в пути. Сперва они увидели, как поверхность воды озера покрылась рябью кругов от дождевых капель, а потом ощутили прикосновения капель и к своим лицам. — Давайте, спрячемся в сторожке! — потянул Денеш учительницу за руку. — Да тут небольшая тучка, она сейчас пройдёт, успеем добежать до лагеря, — запротестовала Дорис. — Это только кажется, что небольшая. А вот сейчас как разойдётся! — внушительно стал уверять Денеш. Профессор Ноябрёва сдалась и они свернули на боковую тропинку, а оттуда к приделанной к скале сторожке. Ключ от двери теперь висел на гвоздике, так, как они оставили его. Денеш отпер дверь и она оба забежали под крышу. Через несколько секунд пророчество Денеша сбылось, чего он сам даже не ожидал: дождь разошёлся. Очень быстро он превратился в непроглядную стену ливня. Они стояли в полуметре от открытого входа, спокойно созерцая изнутри старого убежища первобытную ярость природы, разыгравшейся с неожиданной силой. Дорис с детства любила грозы и ливни, и если многие девушки в страхе прятались при первых раскатах грома и вспышках молнии, то она находила их успокаивающими, а если позволяли, то иногда даже выбегала под дождь. Возможно, из-за своей особой близости к растениям, Дорис чувствовала, как важен дождь для её безмолвных друзей: деревьев и трав, кустарников и цветов. Как питает он почву, и с каким наслаждением природа впитывает в себя дождевую воду. Словно младенец, сосущий молоко матери. Именно такое сравнение часто приходило в голову Дорис. Такое спокойствие. И себя она всегда ощущала причастной к этому празднику дождя. — Прекрасно, правда? — прошептала Дорис, думая, что придётся ему объяснять, что именно она имеет в виду. Но Денеш всё понял без слов. — Хотите взглянуть поближе? Дорис улыбнулась, но с сожалением покачала головой: — А смысл тогда какой был прятаться? Вряд ли вам понравится, когда на ваше обозрение предстанет мокрая, растрёпанная, простывшая учительница, не способная вымолвить и слова урока из-за охрипшего горла. — Когда вы в последней раз простывали, профессор Ноябрёва? — с хитрецой в глазах спросил Денеш. — Мне трудно представить вас заболевшей. Вы всегда бодрая и румяная. — Ну да, я редко простужаюсь, — призналась Дорис. — И редко болею вообще. Наверное, это потому, что я всё время нахожусь и работаю в очень здоровой атмосфере. — Лично я считаю, что прежде, чем исполнится тридцать шесть с половиной, задумываться о здоровье не следует ни на секунду, — сказала Денеш. — Почему именно тридцать шесть с половиной? — удивилась Дорис. — Средняя продолжительность жизни человека на Земле — семьдесят три года. Значит тридцать шесть с половиной — это середина жизни. Пройдя её мы уже начинаем топать на кладбище, и тогда становиться важно не топать слишком быстро. — Ну-у, я к этой пограничной черте в тридцать шесть с половиной годиков нахожусь в два раза ближе, чем вы, Денеш. — Это упрёк? Профессор Ноябрёва хихикнула. Денеш, растянув в ответ на лице широченную улыбку, взял Дорис за руку, и увлёк её из под крыши наружу, под дождевые струи, а сам поднял голову к небу, наслаждаясь неистовым буйством ливня. — Господи, я вам двойку поставлю за нарушение дисциплины! — с весёлой угрозой в голосе проговорила Дорис. Но не убежала назад, а осталась стоять рядом с юношей. — Я люблю весенние дожди, — проговорила Дорис, постояв минуту и промокнув до нитки. — Пожалуй, весна — моё самое любимое время года. Хотя и лето я люблю... Да и осень тоже... Есть в ней своя особенная красота. Да блин! Все времена года люблю, кроме зимы. Ну её — эту зиму! Ни единого листика живого! Но всё же весну больше всего… не могу сказать, чем хороша, а нравится больше, чем даже лето. Какое-то особое небо весной над головой стоит. И ветер особенный. Он навевает чувство, будто ты только что проснулась ото сна вместе со всей живой природой, почвой и ручьями. И хотя ты проснулась, на языке ещё остался вкус странных снов, словно воспоминаний о местах, в которых никогда не была, о лицах, которых никогда не видела и о событиях, которые никогда не случались… Господи, ну я и болтушка! — закончила Дорис свою странную эмоциональную тираду и засмеялась над самой собой. — Вы говорили, что знаете какие-то песни про весну, — напомнил Денеш, прекрасно поняв, что она имела ввиду. — Да я-то их много знаю. А знаете ли вы какие-нибудь подходящие моменту песни, Денеш? Денеш смутился. — Подходящих моменту... это сложная задачка. Большая часть песен, которые я могу вспомнить, звучат примерно как: «Kill, kill, kill! Everybody's dead now! Blood, suffering, oa-a-ahhh!» — Я в вашем возрасте тоже только такие песни слушала, — засмеялась Дорис. — Хотя я помню одну обычную песню про дождь, — подумав хорошенько, сказал Денеш. — Но она мрачная и тоскливая. Её сосед с улицы, где жила наша с Густавом бабушка, часто пел, и я её запомнил. Загадочный и угрюмый человек. И песни у него были все такие же. — Спойте! — толкнула Денеша в плечо Дорис. — Я не умею петь, — испугался Денеш. — Лучше вы спойте. Вы умеете петь и репертуар у вас наверняка повеселее. — В моём репертуаре полно печальных песен, — возразила Дорис. — И в печали, кстати, нет ничего плохо. Только человек, который по-настоящему глубоко умеет чувствовать печаль, умеет так же по-настоящему сильно радоваться и быть счастливым. Жизнь состоит из дней и ночей. Не следует отвергать ночи в угоду дню, иначе дни станут слишком уж пресными. — Но я правда не умею петь, — последний раз попытался отговориться Денеш. — Не верю в это, — твёрдо отчеканила Дорис. Денеш вздохнул тяжело, кашлянул и начал петь. Гораздо увереннее и громче, чем он ожидал от себя. В сердце и в поле так нелюдимо! Рядом ни друга нет, ни любимой… Юность проходит тщетно и мимо… В сердце, как в поле, льёт с небосклона… Плещет и плещет дождь монотонно. Денеш остановился и посмотрел на реакцию Дорис. Она улыбнулась и снова слегка толкнула его в плечо, побуждая продолжать. Но всё же сниться сердцу и ниве, будто их доля станет счастливей, Ливень льёт всё монотонней. Плачет и плачет дождь с небосклона Денеш остановился и ляпнул: — Если что, нива в песне — это не марка машины. Это так поле называется. Кажется, засеянное. — Я знаю это слово! — расхохоталась Дорис. — С чего вы взяли, что оно может мне быть незнакомо? — Так вы же наполовину датчанка. Вдруг вы не знаете редких слов в русском языке? — Русский для меня в той же степени родной язык, что и датский, — сказала Дорис. — Я равномерно подвергалась воздействию обоих языков с самых ранних лет. — В любом случае я не хочу петь эту песню дальше, — вздохнул Денеш. — Эту песню совершенно неправильно петь сейчас. В ней есть строчки, о том что рядом нет любимой. А это совершенно неправильно. Это противоречит месту и моменту. — Денеш, не начинайте, — нахмурилась Дорис. И в этот момент раздался страшный треск и близкий раскат грома оглушил их на мгновение. — Вот же рассердился батюшка облаков небесных! — рассмеялась Дорис. От такого громкого грохота она испугалась, словно маленькая девочка, и сердце её ухнуло вниз и заколотилось. Денешу показалось, что, поддавшись безоглядному порыву, он внезапно сошёл с ума. Взгляд на лицо Дорис парализовал его. Восторг, удивлённая радость, светившиеся на её лице, преобразили её в волшебную красавицу. Волосы её промокли от дождя и прилипли ко лбу беспорядочными прядями, и как магнитом его притягивали её поразительные глаза. Тяжёлая капля повисла на ресницах, прежде чем скользнуть по щеке и поползти по подбородку. И тут взгляд Денеша упал на влажные соблазнительные губы, нежно улыбавшиеся ему… Он сжал ладонями милое личико и припал к её губам. Порыв, о котором он ничуть не жалел. Дождь был холоден, но Денеш ощущал лишь жар этих сладких уст и тепло прижавшегося тела. Дорис отвечала ему и даже обняла его, положив ладони на спину. Опять громыхнул рядом гром, и Денеш инстинктивно притянул Дорис ещё ближе. Небеса рассекла молния, и он, раздвинув языком губы Дорис, проник внутрь. Окружающее внезапно исчезло, остались только они, гроза и… страсть, внезапно вспыхнувшая между ними. Немного придя в себя, Денеш резко отстранился от Дорис. Они ведь договорились подождать, пока не вернуться с острова и он не выпишется из класса травоведения. — Этого не должно… — Денешу стало трудно говорить. Он совсем не мог найти слов. — Прости, Дорис. Я обещаю — больше такого не повторится. — Ты не умеешь их хранить. Так что не надо ничего обещать. Дорис взяла его за руку и потянула за собой под крышу. — Идём внутрь. Они зашли. Денеш закрыл вход, а потом они с Дорис поднялись наверх, в более жилую и приятную на вид комнату со столом и кроватью. Здесь было темно, словно в поздние сумерки. Никаких средств освещения не было, кроме старой керосиновой лампы, но в лампе не было и капли керосина. Однако Денеш отчётливо видел в этой темноте соблазнительную фигуру Дорис, каждый мокрый волосок, прилипший к её обнажённым плечам. Денеш обвил руками талию женщины и прижал спиной к себе, не давая возможности повернуться лицом. Он боялся, что, увидев бездонные, как весеннее небо, глаза, снова захочет окунуться в их таинственную глубину. И тогда он никогда не сможет отпустить Дорис, потому что рядом с ней в нём как никогда пробуждалась жажда смеяться, любить и жить. Однако Денеш напомнил себе не расслабляться, осознавая, что не имеет права удерживать её только потому, что ему с ней так чудесно. — Хорошо. Давай продолжим, раз ты так сильно этого хочешь, — неожиданно сказала она. Денеш был ошеломлён. Но он быстро взял себя в руки. Тихим, но твёрдым голосом он спросил: — Мне важно знать, насколько сильно этого хочешь ты? — Насколько сильно я этого хочу? — задумалась Дорис. — Ну-у… скажем на восемь из десяти. Минус балл за то, что это немножко аморально. Минус второй балл за то, что ты не умеешь держать своего слова. — Я не давал никаких слов, — слегка рассердился Денеш. — Ты только предложила подождать. Но я не сказал да или нет, насколько помнишь. — Это не важно, забудь, — мягко произнесла Дорис. — Плевать, что я там предлагала. У меня было время, чтобы подумать обо всём. Теперь я чувствую по другому. Дорис отвернулась от Денеша, подошла к окну и уставилась взглядом на льющиися снаружи потоки воды. — Знаешь, бури всегда успокаивали меня, — сказала она. — Но зато тебя, видимо, они возбуждают. Ещё бы — ярость матери природы во всём её великолепии! Наверное, в штормовой погоде есть нечто примитивное, способное разжечь бурное сексуальное влечение в любом мужчине. — Как скажешь, — развёл руками Денеш. Потом добавил: — Мои чувства к тебе гораздо больше, чем примитивное сексуальное влечение. Дорис улыбнулась, протянула руки к стеклу, подышала на них и оставила на запотевшем участке окна отпечатки. — Предположим, я в это верю. Денеш подошёл сзади и снова положил ладони на её талию. — Это правда. Тёмные дубовые ветки за стеклом шумно танцевали на ветру, впрочем, танец их больше напоминал конвульсии лихорадочного больного, чем что-то прекрасное. — Мне однажды приснился сон, — начала Дорис медленным, выразительным шёпотом, — в котором я разговаривала с травами и они отвечали мне. Они рассказывали сказки о своей жизни. Знаешь ли, мы люди считаем, как правило, что любовь между мужчиной и женщиной существует, чтобы обеспечить продолжение рода. Чтобы жизнь возобновляла себя снова и снова, а любовь это только такая уловка природы для поддержания этого процесса. — Дорис взяла короткую паузу, длинною в два спокойных вдоха и выдоха. — Но совсем иначе считают растения. Они считают, что это жизнь существует ради моментов любви. Жизнь всего-лишь побочное явление, которое позволяет любви между мужчиной и женщиной случиться. Именно любовь является реальной целью, ради которой случается вся эта круговерть. На последних словах Дорис широко развела руками, — этакий жест указывающий на окружающую вселенную во всём её великолепном объёме. — Я думаю, что мне очень нравится точка зрения растений, — сказал Денеш. — Она гораздо интереснее людской. Растения явно знают толк в жизни. — Я думаю, — заговорила Дорис неожиданно капризным тоном, — я думаю — какая же это тупость! Что за хрень мне снится?! Уму непостижимо! Денеш рассмеялся. Потом прикоснулся к её волосам, совершенно влажным, после стояния под дождём. Пропустил между пальцев длинные пряди. Провёл кончиками пальцев по спине женщины. Денеш представил её спину голой. Представил Дорис под собой, изгибающуюся и исполненную жаркой страсти. От нахлынувшего возбуждения он застонал и крепко обнял её, прижав к себе. Целую минуту они стояли так, слегка покачиваясь, словно в каком-то предварительном животном танце. Затем резким движением она расцепила его руки на своём животе. Дорис повернулась к Денешу лицом, и он немедленно начал осыпать её лёгкими, быстрыми поцелуями. Дрожа всем телом, Дорис прильнула ближе. Волосы её разметались по плечам, и Денеш запустил в них пальцы, чтобы ближе притянуть её личико. Щёки её покраснели, глаза горели. Дорис чувствовала, как слабнут и немеют её руки и ноги, она таяла под его нежным натиском. Она стала активно отвечать на его поцелуи. Денеш был красив, она хотела его; это точно. Они осмотрелась по сторонам, отыскивая место, где можно было бы расположиться более комфортно, чем стоя у окна. Единственным подходящим местом была кровать, но ней не было матраса, только холодная металлическая сетка. Дорис вспомнила, что в ящике видела толстое одеяло. На миг она вырвалась из объятий Денеша и предложила застелить кровать. Денеш вытащил из ящика одеяло, которое оказалось совсем не грязным, и даже не особо ветхим, и обустроил лежачее место. Прежде, чем лечь туда, необходимо было снять мокрую одежду. Это представляло из себя затруднение, особенно для Дорис. Стягивать с себя мокрые джинсы, стоя на одной ноге, было нелегко. Денеш стал свидетелем почти комической сцены. — Облокотись на меня, — предложил Денеш, наблюдая, с каким трудом учительница пытается удержать равновесие, балансируя на одной ноге. На мгновение Дорис замерла в нерешительности, но потом послушалась и вскоре мокрые джинсы полетели на стол. Денеш снова прильнул к её губам. Теперь он не был порывистым, теперь он был игрив и расслаблен. Его язык то мучил, то поддразнивал, играя на её ощущениях, подстрекая вступить в игру, а в следующие мгновения дерзко врывался в её рот. Дыхание обоих стало прерывистым, но в столь прекрасный момент просто некогда думать о таком ничтожном обстоятельстве, как необходимость дышать. Оба забыли обо всём. Воздух свободно проник в их лёгкие, только когда Денеш переключился на то, чтобы покрыть поцелуями шею учительницы. Они лежали на кровати и целовались и обнимались так долго, словно у них есть всё время мира в запасе, и это единственное на что они собираются его использовать. Они совершенно не обратили внимания на то, что за окном прекратился дождь и стало светлее. Дорис трепещущая, охваченная неземным восторгом, потеряла голову и издала громкий стон. И тут же спохватилась. Вдруг Юля задумает их искать, набредёт на сторожку и застанет их здесь? Но она тут же выбросила эти мысли прочь из головы: Юля даже не знала о существовании сторожки, потому что её не было с ними, когда было совершенно её открытие. Она было вцепилась в плечи Денеша, но потом нерешительно дотронулась до его волос… снова отняла руки, словно не зная, что с ними делать, хотя всё что она хотела, — привлечь любимого к себе. Да, «любимого» — теперь это слово казалось правильным. Дорис потрясённо охнула, когда широкие ладони накрыли налитые полушария. Руки Денеша оглаживали талию, бёдра, скользили по ногам, вниз, потом вверх, Денеш массировал маленькие ступни, каждым дерзким касанием покоряя её, не оставляя неизученным ни одной области её кожи. Однако Денеш не спешил, хотя Дорис уже этого хотела. У неё закружилась от счастья голова, когда он в очередной раз крепко обнял её. Ах, этот пьянящий мужской запах, так непохожий на ароматы цветов и всяких женских штучек, к которым она привыкла! Мужские мускулы, поросль лёгких волос на груди. Как давно она этого не испытывала. Теперь Дорис казалась себе совсем крошечной, тяжесть тела, придавившего её к подушке… Это было восхитительно. И тут, прежде чем они поняли, что происходит, случилось это. Старая кровать под ними треснула и переломилась в середине. Опора под ними мягко рухнула вниз. Дорис вскрикнула от испуга. Они оказались в яме с мягкими одеяльными стенками. Когда они поняли, что произошло, то оба громко расхохотались. Кое-как они выбрались из ловушки. — Так, что ещё здесь можно сломать? — задал вопрос Денеш, окидывая взглядом комнату. Так как лечь было больше некуда, ни стол, ни пол для этого не подходили совсем, — пришлось сымпровизировать и воспользоваться помощью стула. Деревянный стул с широкой спинкой выглядел достаточно крепко. Дорис накинула на эту спинку одеяло, чтобы смягчить, и уперлась в неё животом. Руки она поставила на сиденье стула. Поза была неказистой, но достаточно удобной. Денеш снял её трусики. Неукротимое желание ворваться в её горячую, влажную глубину поглощало его, подстёгивало, гнало вперёд. Он погладил пальцами пушок её мохнатой киски. Дорис почувствовала себя совсем уж по-животному. Но плевать. Это вызывало такой восторг! Денеш снял с себя всё ещё в кровати. Взяв в руку член, он направил его во влагалище Дорис. Он медленно проник внутрь и стал двигаться. Одна его рука накрыла её грудь и пальцы ласкали сосок. Другая рука лежала на её спине, сначала неподвижно, а потом стала гладить позвоночник и впадину между лопаток. — Не останавливайся, — прошептала она. — Прошу, не останавливайся. Денеш застонал и переключился на другой сосок, прищипывая маленькую вершинку. Дорис вскрикнула, тело её дернулось. Постепенно они всё больше теряли себя. Денеш обнимал Дорис сзади, целовал плечи и шею. Дорис вздыхала, стонала и кричала. Но вот поцелуи Денеша стали нежными и лёгкими. В потоке блаженства оба настолько забылись, что даже не поняли когда настиг оргазм. Казалось, что всё совокупление было сплошным длительным оргазмом. В пьянящем полусне оба стали неспеша одеваться и приводить себя в порядок. — Холодно-то как! — прошептала Дорис содрогнувшись в ознобе. Промокшая одежда нисколечки не высохла. Одевшись, они снова надолго сплелись в крепких объятиях. На этот раз, чтобы согреть себя и мокрую одежду. Денеш никогда ещё не чувствовал себя настолько завершённым, настолько счастливым, как в этот момент. Когда они спустились из комнаты по лестнице на первый этаж, то обнаружили, что неплотно прикрытая от ветра дверь распахнулась и стояла открытая. Сумка с продуктами возле порога упала и из неё на пол выкатилось две луковицы. Дорис подобрала луковицы и положила обратно. Денеш взял сумку и они пошли обратно в лагерь. Погода совсем успокоилась, тяжёлая туча ушла и над ними было светлое небо раннего вечера. Когда они вышли на пляж, то сразу же заметили впереди нечто неожиданное: лодку. — Неужели, Густав и Таран уже вернулись? — недоумевая спросила Дорис. Они что, в самый шторм причалили? — Может, ещё до него? — предположил Денеш. — Хотелось бы надеяться... Они подошли к лодке осмотрели. Лодка была затащена на берег и привязана, как полагается. Денеш и Дорис направились в лагерь, ожидая там встретить посланников на большую землю. Но в лагерь никого не было. Не только Густава с Тарной, но даже Юля и Штукатурка исчезли. И что хуже всего — палатка упала, а все вещи вокруг были разбросаны. С лагерем приключился какой-то серьёзный погром. — Неужели, от шторма упала? — задала вопрос Дорис, когда Денеш проник под полотно палатки и попытался поставить один из опорных шестов прямо. — Не знаю, — пожал плечами Денеш. — Надо бы спросить, да только где все наши обитатели? — Может, убежали прятаться от дождя в руины, когда палатка опрокинулась? — предположила Дорис. Тут вдруг они услышали жалобное тявканье и поскуливание из кустарника неподалёку. Голос животного было знаком. Дорис и Денеш быстро направились на звук и отыскали Штукатурку. Собака была привязана к стволу осины. У неё была перебита передняя лапа и она даже не смогла встать, когда подошли Денеш и Дорис подошли, но поприветствовала их очень обрадованным визгом. Дорис опустилась на колени и обняла пострадавшую. — Господи, Штукатурочка, что же у вас тут произошло? — спросила она.