Страхи

      Дмитрий не помнил, когда начались его кошмары, но точно после поступления на работу. И пугала его не кровь или мёртвые тела, часто разбросанные по бесконечным коридорам из подсознания, ужас внушали ненависть окружения из снов и безграничное чувство одиночества. Там, в грёзах, он бродил по опустошённым залам величественных зданий ненужный, забытый, старый.       – У тебя стресс, – говорила мама. – Ты слишком переживаешь за работу. Горишь ею. Весь в отца.       Отец, к слову, умер от инфаркта ещё когда Дмитрий был на первом курсе, и мама все причитала, что её старшего сына ждёт та же судьба.       Молодой врач Дмитрий Сергеевич Сеченов действительно много нервничал. А как быть, когда ты мечтаешь сделать мир лучше и держишь в столе прототип чего-то совершенно нового, прорывного? Чего-то столь важного, что может мир как возвысить, так и разрушить. Кошмары указывали именно на второе. Да ещё и университетская больница выжимала из него последние соки.       Поначалу сны были скорее тревожными нежели страшными. Коридоры ординатуры вились змеями, а лестницы становились удушающе тесными, операционные наполнялись бездонными тенями, а приёмное отделение жадными чудовищами с акульими зубами, но все эти картины были скорее неприятными.       – Жениться тебе надо, – привычно пробубнила как-то мама.       Дмитрий приехал очередным пятничным вечером ближе к полуночи и с удовольствием уговаривал щи, пока по кухне растекалась лекция о роли женщины в крепости нервной системы мужчины.       – Не срослось же уже один раз… – заметил Сеченов.       – Молодые вы были, вот и не срослось. Отец тебе говорил, что этих Машек у тебя будет ещё за сотню. А ты нам что твердил? Что она такая единственная, и мы не понимаем. Скажи, что не так было.       – Так, – согласился Дмитрий. – Мам, я ни о чём не жалею.       – Конечно, не жалеешь! Жалел бы, поварёшкой по лбу дала.       – А Маша приходит? – аккуратно поинтересовался Дмитрий.       – Приходит. Исправно вечерами по вторникам, средам и четвергам водит Серёжу на секцию самбо, делает уроки и гуляет. Весело у вас сыну – будничная мама и выходной папа.       Понуро опустив взгляд в тарелку, молодой врач поймал лавровый лист и отложил в сторону.       – Так вышло. Хочешь, я заберу Сергея к себе?       Мама тяжело вздохнула.       – Куда? В пустую квартиру?       – Почему в пустую? Там будет Муся.       – Скорее мне Мусю от вас надо забрать.       Прыснув в кулак, Сеченов отодвинул пустую тарелку:       – Харитон о ней хорошо заботится… У неё всегда есть корм и убран лоток…       – Замечательно. В одну миску он будет класть корм кошке, а в другую – Серёже? – мама поставила перед сыном дымящуюся тарелку с картофельным пюре и котлетами. – Дим, что у вас с Харитоном? Я понимаю, дружба – это прекрасно, но вы два взрослых мужчины… Тебя не пугает, что он всё ещё не женат? Может он из этих?       – Он не из этих, и не из тех… – Дмитрий пожевал губу. – Это не мой секрет…       – Какие секреты от матери?! Признайся, он тебя шантажирует? Тебе нужна помощь полиции?       – Мам… Ну, не могу я его прогнать… особенно после всего, что случилось… Да и нет у него никого, ни родителей, ни жены, ни детей. Все умерли…       – Кто все?       – И родители… И жена… И дочка…       Не Дмитрия, конечно, это была тайна. Да и не тайна, просто Харитон не любил распространяться о себе.              Захаров появился в поле зрения Сеченова аккурат перед защитой последним кандидатской диссертации. Высокий, широкоплечий, слегка сутулый, с копной чёрных кудряшек на голове, Харитон Радеонович на кафедре произвёл фурор. Лаборантки и студентки влюблялись, а сотрудники удивлялись собранности, сдержанности, хорошим манерам и блестящему уму. Впрочем, при упоминании последнего качества многие слегка кривили рот. Владимир Михайлович сердечно попросил взять шефство над новым аспирантом, приехавшим из городка под Петербургом. Не чаявший души в научном руководителе Дмитрий поторопился сделать всё возможное.       Харитон не желал принимать никакой помощи и поначалу воротил нос от любых попыток Дмитрия вмешаться в чужую научную деятельность, а ближе к концу месяца бледный как смерть Захаров и вовсе бы, наверное, убил навязчивого доброжелателя, если бы не представлял собой некое подобие призрака. Тогда-то Сеченову и пришла в голову странная мысль, положившая начало дружбе.       Вернувшись от матери как обычно с полным пакетом пирожков с капустой, Дмитрий понёс их не в университетскую больницу медсёстрам, а на кафедру. Харитон попробовал было изобразить привычное безразличие, но взятый “из вежливости” один пирожок превратился в два, три, четыре…       – А ты чем вообще питаешься? – поинтересовался Сеченов, заваривая себе чай.       Досадливо осознав, что его подловили, Захаров вроде как с чем-то смирился и соизволил завести нормальный разговор:       – Геркулес, макароны, всё как у всех. Увлекаться выпечкой у меня времени нет, я в Москву приехал заниматься наукой, знаешь ли.       – Углеводы… Понятно. Сытно и мало полезно. А белки? Клетчатка?       – Белки и клетчатка неоправданно дорогие в этом городе. Как и жильё.       В голове у Дмитрия словно переключился тумблер. Сколько зарабатывали ординаторы? Тысяч сорок пять? Снять комнату в Москве – двадцать пять. Проезд на метро порядка двух тысяч. А ещё есть прочие расходы, халат за свой счёт, одежда, мелкая бытовая химия и, наконец, еда.       – И сколько сейчас берут за комнату? – поинтересовался Сеченов.       – Тебе-то что? Ты же местный.       – Сдать хочу.       – Пятнадцать, – явно приуменьшил Харитон.       – Отлично. Надо мне разместить объявление… – закинул наживку Дмитрий.       Захаров очевидно понимал, что ему предлагают подачку, но шанс сэкономить десять тысяч пересилил чувство гордости, и в жизни Сеченова появился Тоша. Нет, сначала по Дмитриевой квартире с неделю ходил не просто Харитон, а Харитон Радеонович. Захаров всячески пытался абстрагироваться от хозяина “двушки в ЦАО” и демонстрировал свою автономность, однако после первого же выходного, проведённого Сеченовым у мамы, что-то поменялось.       – Слушай, Харитон…       Захаров редко на работе контактировал с Дмитрием и недовольно промычал в ответ: "Что надо?"       – Я просто хотел тебя предупредить, что уеду на выходные. Я вообще обычно на выходные уезжаю. Ты можешь, ну… Отдохнуть с девушкой. Но если что-то случится, я буду в Москве. Просто у мамы. В принципе каждый выходные – твои.       Дмитрий не знал, зачем он это уточнил. Почему-то это показалось важным.       – Она больна? – первое что спросил Харитон, когда воскресным вечером после возвращения Сеченов суетился на кухне.       Дмитрий удивлённо моргнул:       – Да нет… Здорова.       – Ты не похож на мамкиного сына. Почему каждую неделю?       Немного смущённо Сеченов достал смартфон и выудил из галереи фотографию с Сергеем. Мама постоянно устраивала “фотоохоту”, и всевозможных изображений отца и "надежды Орехово-Борисово на ближайшем турнире по самбо" было предостаточно.       С нечитаемым выражением лица Захаров полистал немного галерею и подвёл итог:       – Значит ошибка молодости. Интересно.       – Серёжа не ошибка! – выпалил Дмитрий.       – А мама его где?       – Маша врач. Я на работе круглые сутки, и она тоже не хотела отказываться от карьеры. Мы… Она… Ну, изначально ребёнок был не запланирован. Я рассказал маме. Маша своим родителям. Выбора особо не было. Наши родители договорились, что будут по очереди ребёнка растить. А потом много всего случилось. Я стал папой выходного дня, Маша – вечерняя мама. Как-то так… Я думал, что когда ординатуру закончу, заберу Сергея, но…       – Зачем, если все равно возвращаешься к полуночи, – закончил Захаров, кивнул своим мыслям и ушёл.       Харитон и на следующий день вновь проявил интерес к Сеченову.       – Зачем болтаться здесь? – спросил Захаров, наблюдая как хозяин его жилья который вечер раскладывает на столе свои путаные записи в блокнотах, тесня чашку чая. – Ты же хороший нейрохирург. Можно устроиться на хлебное платное место или уехать в Германию. Я слышал, что тебе часто присылают приглашения.       Дмитрий поморщился:       – Я не люблю Германию.       – Англосаксы?       – Неприятная нация. Бремя белого человека их слишком испортило.       – Франция. Испания. Швеция. Норвегия. Япония. Китай. Много хороших стран.       От каждого нового наименования Сеченов едва заметно дёргал плечами и подавлял в груди нарастающее раздражение:       – Наверное, меня не так воспитали, – предложил он. – Я хочу жить и работать здесь.       – А Сергей?       – Что Сергей?       – Он хочет жить и работать здесь? Какое здесь у него будущее?       – Мне не нравится, куда идёт этот разговор. Сергея ждёт прекрасное будущее. Он родился в замечательной стране, в лучшем городе мира, и я уверен, впереди только светлое и хорошее. Здесь. Как только я закончу с этим, – Дмитрий постучал пальцем по одному из блокнотов, – для России наступит светлая полоса. Всё плохое уйдёт на второй план.       – Ты – мечтатель, – констатировал Харитон.       – Разве это плохо?       – Нет. Я просто понял, почему Владимир Михайлович так рьяно убеждал меня с тобой сработаться.       – И почему же?       – Ты – человек, который стремится исправить все ошибки прошлого.       – А ты?       – А я, со слов нашего учителя, хочу обуздать неизведанное.       – Не нахожу связи.       Пожав плечами, Захаров заварил себе чашку чая и вопреки своему обычному поведению сел за стол.       – Что это? – кивнул он на записи.       Дмитрий хоть и не ожидал интереса или понимания, но с удовольствием попытался объяснить:       – Это полимерная нейромикросхема. Прямой путь к пятому поколению компьютеров! – вдохновенно выпалил он и, прервав любые вопросы, продолжил. – Понимаешь, мы сейчас ограничены кремниевыми подложками. Рисунок кристалла обречён быть нанесённым на жёсткую поверхность в силу своей хрупкости, но, если бы кристалл можно было зафиксировать в чем-то гибком или даже жидком, это позволило бы расширить возможности, или даже увеличить мощность. Шина, которая связывает основные компоненты каналами с более высокой пропускной способностью – это была первая цель моей дипломной работы.       Сеченов остановился перевести дыхание.       – Для нейробиолога у тебя слишком инженерные фантазии, – лениво заметил Харитон. – Красивая идея для романа.       – Это не идея для романа! Я покажу!       Сорвавшись с места, Дмитрий позвал Захарова за собой и скрылся в большой комнате.       Вообще Сеченов руководствовался принципом: порядок в вещах – порядок в голове. Иногда, конечно, случался взрыв в черновиках, но на то они и черновики, а вот комната у Дмитрия пребывала в полном порядке. Харитон и раньше бросал любопытные взгляды в открытую дверь, а сейчас, войдя в совершенно не скрываемое личное пространство хозяина квартиры, с интересом бегло рассмотрел корешки книг за стеклами шкафов, огладил пальцами поверхность одной из полок полупустого стеллажа, кивнул рабочему столу, идеально вписавшемуся у окна. Здесь практически каждый элемент гармонировал с общей обстановкой.       – Ты плохо спишь, – решил Харитон.       Дмитрий, раскладывавший на рабочем столе полимерную микросхему, обернулся и, проследив за взглядом, упёрся в диван.       – Что? Это очень удобный диван. И судя по тому, что у меня перестала болеть спина, правильно подобранный. Какое счастье, что я избавился от старого матраса!       – Та комната никогда не пустовала. Сам стеснил себя.       – Ерунда! Куча людей живёт в однушках, чем я лучше других?       – И тем не менее. Глупо теснить себя ради незнакомого человека.       – А разве я не глупец? – Сеченов растянул губы в своей самой нелепой улыбке и вернулся к столу. – Ты же так считаешь?       – Считаю. Мало ли, что я считаю.       – Вот и хорошо. Готово! Смотри!       Сделав шаг в сторону, Дмитрий открыл обзору рабочий стол. Захаров с вялым интересом подошёл. Перед ним предстали две желеобразные мутные субстанции. Обе были подключены к портативному аккумулятору ёмкостью десять ампер час. Правое творение Сеченов истыкал светодиодами, а левое словно пробовало на вкус порт PCI express вместе с вставленной видеокартой. От видеокарты шёл стандартный vga кабель в монитор.       – Пояснения будут? – приподнял одну бровь Харитон.       Дмитрий просиял, вдохнул воздуха и обратил внимание на правое нечто.       – Я надеюсь, здесь будет проще. Если коротко, это макетная плата. Она содержит сеть псевдонейронов. Я их так называю. Их можно активировать вручную, с помощью лабораторного электролизёра с целью нанести узор.       – Макетная плата?       – Жидкая микросхема, говоря примитивно. Я её носил на первые презентации биологам, – нажав на торчащую из желе кнопку, Сеченов заставил диоды перемигиваться, устраивая некое светопредставление. – Ток идёт по цепи, как бы нарисованной некоторыми псевдонейронами, остальные неактивны.       – Жидкая ёлочная гирлянда? – скучно промычал Захаров, хотя взгляд его загорелся.       – Да! – выпалил Дмитрий. – Это простая штука, но хорошо работает с людьми далёкими от микроэлектроники, – он активировал левую субстанцию. – С этим мне скоро выступать в РосТехе.       Монитор, пребывавший до этого в спящем режиме, моргнул индикатором и отобразил заставку операционной системы.       – Это не просто макетная плата, – гордо объявил Сеченов. Здесь кристалл в кристалле. Точнее одна псевдосеть внутри другой. Внутренний рисунок я взял с Байкала. Друг из МФТИ поделился. Внешний – по идее стандартный: северный мост, южный мост, шина данных, шина адреса, шина команд. С видео картой, конечно, сложнее. Это компьютер в компьютере… Ничего в них пока не понимаю.       Харитон жадно схватил мышь и пошевелил ей, затем открыл какую-то программу, несколько раз проверил, куда идут провода от монитора и наконец достаточно холодно заметил:       – Это жидкий компьютер.       Сеченов кивнул.       – Как он работает?       Словно сияя, Дмитрий перехватил манипулятор и, прощёлкав путь сквозь папки, вывел на экран документ. На эту диссертацию он последние пару месяцев тратил большинство своих вечеров. Захарову хватило деланной холодности на две страницы. Закончив с введением, он прытко сбегал за блокнотом с ручкой и снова сильно взволнованный засел за чтение.       Какое-то время Сеченов ходил по квартире, то допивая чай и убирая посуду, то готовясь ко сну, пока Харитон погружался в каждую новую главу. Дмитрий не отвлекал. Всякий раз, когда кто-то знакомился с его разработками, этот человек бросал попытки разобраться где-то на середине. "Больно мудрёно с инженерией," – сетовал Владимир Михайлович. "Инженерная часть – пушка, – восхищался давний друг из МФТИ Алексей, – но эта твоя биология…"       Ближе к полуночи Дмитрий вышел на балкон подышать свежим воздухом и немного подпортить здоровье. Там к нему, наконец, присоединился Харитон. Некоторое время они стояли в тишине, созерцая движение габаритных огней автомобилей в темноте.       – Не понимаю, как ты так спокойно стоишь сейчас рядом со мной, – хмыкнул наконец Захаров. – Мне же ничего не стоит скинуть тебя с балкона прямо сейчас и присвоить твоё изобретение.       – Хочешь сказать, ты разобрался? – с надеждой спросил Сеченов.       – До этого ещё очень далеко. Мне нужно освоить электродинамику, схемотехнику, кодирование информации. И это я пока по верхам скачу. Тот, кто это придумал – уникальный гений. Удивительный человек…       Дмитрий почувствовал, как щеки его зарделись от похвалы.       – Дима, – Харитон посмотрел на него первый раз не со смесью холодного деланного уважения, а с каким-то почти родственным умилением. – Ты удивительно глупый, наивный добряк, с фантастической гениальностью.       После того вечера Захаров будто бы потеплел по отношению к Дмитрию. Они часто стали вместе ездить на работу и с работы, завтракать, обедать.        – Затейник ты, конечно, Дима. Эк ты увлёк нашего Харитона, – пожурил однажды Дмитрия Владимир Михайлович. – Не для того я вас сводил, чтоб ты его ещё больше окрылил.       – Я… Не понимаю… Тоша что-то сделал не так?       – Тоша! О как! Он для большей части кафедры Харитон Радеонович, а для тебя Тоша, – научный руководитель рассмеялся, глядя на растерянного Сеченова, и похлопал его по плечу. – Не бери в голову. Ходил наш Харитон надутый как индюк, пыжился что-то, а с тобой пообщался и присмирел. Я, честно говоря, думал, что он твою работу прочтёт и с небес на землю опустится. А он, видишь как, вслед за тобой пошёл. Разобрался. Это хорошо, Дима. И для тебя, и для него. Ты всё время в облаках витаешь, а он слишком рациональный. Будете друг другу мозги промывать.       Директор НИИ так и ушёл тогда, задорно фыркая своим мыслям, провожаемый недоумённым взглядом своего ученика. Захаров, услышав про странный диалог с Владимиром Михайловичем, только закатил глаза и пояснять что-то отказался.       В те выходные Сеченов получил от матери нагоняй за жильца, макет комаролёта от Сергея и сообщение от "бывшей". Мария была лаконична, писала об уникальном предложении из Болгарии, сообщала, что собирается уезжать, умоляла отпустить Сергея с ней в светлое будущее.       – Дура баба, – прокомментировала мама зачитанное её сыном сообщение. – Курица не птица, Болгария не заграница.       Дмитрий хотел что-то сказать про Россию, себя, Сергея и будущее, но мысли долго не собирались. Окончательно поставил крест на попытках пылкой речи вбежавший в комнату сын.       Сергей сначала запрыгнул на диван, который Сеченов расстилал в тот момент, затем перескочил на кресло и вскоре устроился на стуле возле своей бабушки, умильно заглядывая той в лицо.       – Ба, там у Димона завтра сходка мужиков. Они будут новую игру на плойке смотреть… Можно я пойду?       – К тебе отец приехал! Какой Димон?! Какая сходка мужиков?! – прикрикнула та.       – Подумаешь! Папа каждую неделю приезжает… – насупился Сергей.       Сеченов сел на край дивана, изобразил обиду и скорбно опустил голову:       – Хочешь, я не буду приезжать?       – Па, ну ты же взрослый человек. Ты же должен понимать, что мужики – это важно. Ты просто не приезжай, когда у нас планы.       – И как я пойму, что у вас планы?       – Я тебе напишу, и ты придумаешь для бабушки, почему ты не можешь приехать.       Хрюкнув себе под нос, Дмитрий подцепил ногой ножку стула, на котором сидел сын, и придвинул Сергея к себе:       – Никогда, – стиснув мальчишку в объятиях, Сеченов опустил щёку на коротко стриженную макушку и довольно зажмурился.       – Пап, ну вы совсем меня замучили своим вниманием! Ты по выходным, мама по будням, бабушка вообще каждый день! Когда мне жить?!       – Значит так. Я уеду завтра раньше, если сегодня ты вовремя ляжешь спать!       – Дима, не потакай ему! – проворчала мама. – Он начнёт этим пользоваться!       Проглотив фразу о том, что ему всё равно надо завтра готовиться к выступлению в РосТехе, Дмитрий завалился на диван вместе с сыном и, притворяясь, что спит, не заметил, как провалился в дрёму. У Сеченова и раньше такое бывало – прикроет глаза на секунду, открывает, а уже глубокая ночь.       Сон пришёл на удивление тягучий и спокойный. Дмитрию снился родной отец. Высокий, массивный он приобнимал молодого врача за плечи и рассказывал о чём-то абсолютно бессмысленном. Сеченову хотелось познакомить деда и внука, но бегавший вокруг Сергей никак не желал униматься.       – Познакомимся ещё, Дима. Он подрастёт, и сам увидишь. Я таким же в его годы был. Жалко, времени у нас мало было.       Вынырнув из дрёмы в привычные два часа ночи, Дмитрий обнаружил, что мама заботливо помогла ему лечь удобнее и накрыла одеялом. Рядом почему-то спал Сергей. Обычно он “все эти телячьи нежности” терпеть не мог. А тут вдруг… Прижав к себе сына, Сеченов вспомнил, что у них с братом было мало общих воспоминаний с отцом. Покойный Сергей Алексеевич часто был в командировках месяцами. Мама рассказывала, что до беременности и она с ним разъезжала, но дети с опасной службой в разведке вязались мало, и Екатерина осела в Москве.       – Серёжа, – прошептал Дмитрий, крепче прижимая мальчика, – я тебя не брошу.       Воскресным утром мама заставила Дмитрия написать какое-то заявление, о том, что он просит классного руководителя Сергея, отпустить оного с последних двух дней четверти. На робкие заявления о важности учёбы, мама вместе с горе-учеником заявили, что все контрольные написаны, и учиться никто и ничему не будет. В остальном завтрак проходил спокойно, пока Сеченову не напомнили о его обещании.       Под покорное согласие уехать сегодня раньше Сергей убежал “собираться к мужикам”, и Дмитрий робко пробормотал в чашку чая:       – Мам, мне папа снился.       – С собой не звал?       – Нет. Ты продолжаешь верить в приметы?       – Тогда хорошо, что снился. Проверял, как ты.       – Мам, ты же умная женщина.       Екатерина обеспокоенно погладила сына по плечам:       – Ты вчера Серёжу очень испугал. Это я привыкла, что тебя вырубает на ровном месте, а потом из пушки не разбудишь, а он первый раз такое увидел. Видишь, даже одного тебя оставлять побоялся.       – Мам, я же не специально.       – Ты себя изводишь. Отдохнуть тебе надо. Возьми отпуск.       – Не могу, у меня в конце недели РосТех.       – Выступишь в своём РосТехе, и возьми хотя бы пару дней. Я с Серёжей в четверг на дачу уеду. Нам сезон пора закрывать. Мужская помощь не помешает. И этого своего хмыря позови. Не поедет, я его сама найду как выселить.       Задачку мама задала Дмитрию интересную. Захаров другом был весьма условным и новым. И как уговорить по сути постороннего человека приехать на дачу “вскапывать грядки”, Сеченов представлял мало. Харитон с природой вообще соотносился плохо. Впрочем, в фантазиях девочек с кафедры, он и с бытом никак не пересекался. Лаборантки отчего-то твёрдо для себя решили, что их новый предмет обожания не умеет ни стирать, ни готовить, ни убираться.       С бытом, вопреки фантазиям Ирочки и Светы, Харитон справлялся прекрасно, порой даже лучше хозяина жилья. Стиральная машинка всегда запускалась после одиннадцати вечера и с самым экономным режимом расхода воды, турка для кофе никогда не стояла грязной дольше пяти минут, а в туалете постоянно был опущен стульчак.       – Почему ты ничего не рассказываешь о Сергее? – спросил тем воскресным вечером за чаем Харитон.       Сеченов поднял туманный задумчивый взгляд и виновато улыбнулся:       – Не думал, что тебе это интересно. Обычно такие как ты не любят истории про чужих детей.       – Такие как я?       – Закостенелые холостяки. Хотя… Всё меняется со временем. Мужчина, женщина, ребёнок. Семья. Это ли не счастье?       – У тебя нет семьи. Ты несчастен?       – У меня не получилось. Но я скорее исключение. Наверное.       Харитон хмыкнул и меланхолично в тишине допил. Сеченов ясно осознавал, что задел какую-то рану, но его друг не распространялся о своей жизни до Москвы, и лавирование в некоторых вопросах походило на игру в морской бой.       Ночью Дмитрию опять приснилась какая-то чушь. Он бродил по коридорам больницы особо ничего не высматривая. Вокруг сновали андроиды, прыгали на двух ногах смешные страусоподобные роботы, и не было видно ни одной живой души. Мир машин. Зачем им больница? Тем более университетская. Наконец, в сумраке Сеченов наткнулся на табличку "нейробиология", скромно указывавшую прямо, а впереди была только черная копошащаяся бездна.       Часы привычно показывали середину ночи. Ставший обыденным кошмар о родном отделе побудил Дмитрия подняться и немного подпортить здоровье на балконе. Правда, привычный маршрут и вязкие мысли были прерваны абсолютно пустым кухонным столом с паспортом посередине.       Присутствовала у Харитона странная привычка вещами, о которых он не хотел говорить, делиться через действия, при этом как бы оставляя другому человеку возможность выбора, и от того, как ты отреагируешь на тот или иной его жест, словно в игре, начинали меняться условия.       Сеченов потянулся к пачке сигарет, спрятанной на подоконнике непонятно от кого, прикурил и медленно развернул документ, коим был снабжён каждый российский гражданин. Первая страница привычно демонстрировала фотографию, серию, номер, Выборг как место рождения и Санкт Петербургский ОВД, выдавший паспорт. Дмитрий пролистнул "прописку" и с удивлением обнаружил штамп о заключении брака и штамп о его расторжении. Разворот с детьми так же был не пуст. Элеонора Харитоновна, значит… Родилась где-то шесть лет назад.       Предчувствие неприятно укололо, и Дмитрий, отложив чужой паспорт, вышел на балкон. Захаров не хотел об этом говорить, но явно желал, чтобы Сеченов о чём-то узнал. Детей просто так с болью не скрывают, о них обычно говорят с гордостью или стыдливо притворяются, что ничего никогда не было.       Достав из кармана халата телефон, Дмитрий попытал немного поисковик на предмет пребывания в сети имени бывшей супруги Харитона или ребёнка, но никакой информации, кроме аварии на трассе с участием пассажирского автобуса и чёрной тонированной Тойоты, не нашёл.       – Тоша…       Намёк Сеченов понял. Возвратившись на кухню, он взял паспорт и вернул его на привычное место – во внутренний карман портфеля Харитона. Услышал. Понял. Принял.       Захаров часто вгонял в ступор своими привычками. Дмитрию в принципе везло быть "на одной волне" со своим коллегой, но это не мешало всякий раз удивляться.       В тот понедельник, например, дорога до работы прошла гипнотизирующе тихо. Сеченов молча, плечом прислонившись к двери, листал фотографии с Сергеем, сделанные матерью за выходные, а притихший Харитон из-за спины друга рассматривал фрагменты чужой жизни.       – Как ты относишься к природе? – спросил вечером на обратном пути Дмитрий.       Дремавший у двери Захаров приоткрыл один глаз и с подозрением покосился:       – В каком плане?       – Без планов… Берёзки, трава, домики, клумбы, грядка под чеснок…       – Озимый? Не поздно?       – Я плохо разбираюсь, всем процессом руководит мама.       – Мама – это святое, – Харитон открыл второй глаз и облизнулся. – А… Водоёмы у вас там есть?       – Пожарный пруд далеко. Река ближе.       – Река – это хорошо… А я госпожу Сеченову не потревожу?       Дмитрий чуть не проболтался, что идея изначально принадлежит оной “госпоже”.       – Маме лишняя помощь всегда в радость, – пряча хитрый взгляд, скромно произнёс Сеченов и мысленно пристыдил себя. Действительно маменькин сынок.       В РосТех тогда Харитон поехал вместе с Дмитрием. Владимир Михайлович санкционировал, раз уж Захаров проявил такой живой интерес к разработке без пяти минут кандидата наук. Передвигались по Москве они как обычно на метро. Погруженный в пособие по схемотехнике Харитон, оставив ненадолго без внимания страницу с шестнадцатибитным сумматором, поднял голову и поинтересовался:       – А мы как поедем?       Сеченов просиял, принимая окольное согласие:       – Можно, конечно, на машине, но мы по пробкам часа четыре только выезжать будем, а ночью я ездить боюсь. Однажды чуть не заснул за рулём.       – У тебя есть машина? – неверяще спросил Захаров.       – Угу, стоит во дворе. Это отцовская. Она хоть и старенькая, но на ходу. Я и тридцатки на ней не наездил…       – Не пойми меня неправильно, а почему ты здесь, – Харитон обвёл взглядом вагон поезда, – а не там? – он указал пальцем на потолок.       – В пробках? – брезгливо ответил вопросом на вопрос Дмитрий.       – Тоже верно…              Презентация прошла ровно так, как Сеченов и ожидал. Всё-таки есть в науке определенные правила. Хоть Дмитрий и шёл в расписании сразу после какого-то чиновникам из Мосгортранса, представлявшего новые инфостолбы теперь с закругленными краями и usb зарядкой, слушали их по-разному и, казалось, разные люди.       – Я не понял, а какое практическое применение у этой слизи, – задал было вопрос восхитившийся предыдущему выступлению член комиссии.       Молодой врач обескураженного выдохнул.       – Это от Владимира Михайловича, – шикнул кто-то.       – А. Пардон. Понял. Тогда он ваш.       Дальше разговор шёл по делу, но осадок на душе остался.              – Я не понимаю, – искренне в который раз сокрушался Сеченов, стоя на крыше террасы и заливая герметиком щель между печной трубой и фартуком.       Мама где-то здесь же обрезала дикий виноград, залезший под жестяные листы кровли, и мягко соглашалась.       – Нам настолько не нужна наука? Собственное производство? А как же указы президента?!       В общем и целом, Дмитрий был недоволен кумовством и уровнем коррупции. Он предлагал не просто ракету раскрасить под хохлому, а новое, революционное открытые, которого нет ни в одной другой стране, а его изволили выслушать и принять к сведению, только когда уважаемый человек рекомендовал.       – Ох, Димочка, – покачала головой мама, когда очередной приступ демагогии подошёл к концу, – ты весь в отца. Тот тоже, когда Союз развалился, долго не мог поверить в случившееся. Послушай меня. Любая управленческая система работает там, где есть команда. Изначально исторически складывалось, что команда – это семья, и людей подтягивали из своих, просто потому что им больше доверяли. Это до сих пор тянется у людей из подсознания. И ты, если будешь собирать себе команду, возьмёшь скорее "своих", нежели чужих.       – Я – нет… Я возьму учёных!       – Дай, угадаю. Лёшу, Серёжу, Игоря и Колю.       – И Харитона!       – И Харитон. Все свои. Не вижу тут, например, Рошаля.       – Если Леонид Михайлович захочет, мы и его возьмём… В чём проблема?       – А в том, что ты уже строишь свою вымышленную деятельность только на своих.       – Проблема, Екатерина Дмитриевна, совсем не в этом, – на приставной лестнице возник Захаров с сигаретой в зубах. – Дима, я тебе сто раз говорил, давай, в сто первый повторю. Ты принёс с их точки зрения "лютую дичь". Там у людей в глазах иногда возникало "о это из биологии". Что ты от них хочешь? Инфостолб с круглыми краями им понятен – травматизма меньше, а серое желе с проводами – это в институт питания. Тебя послали для галочки. Чем больше у тебя выступлений, тем больше потом будет узнаваемость. Пыжиться и хвост павлином распускать будешь на защите диссертации.       – Мне не нравится, как ты спокойно принимаешь подобное!       – Это система. Надо жить по её правилам. Или её можно поменять. И опять-таки есть два варианта развития.       – Ты предлагаешь мне встать на броневичок?       – Ну уж нет, батенька. Из нас двоих лысым скорее всего буду я, – недовольно закатил глаза Харитон и начал спускаться. – Толку от этих волос никакого. Даже зимой не греют.       Мама проводила Захарова нечитаемым взглядом до самого сарая.       – Был бы ты у меня дочкой, я бы сказала: "Беги"!       – Почему?       – Самовлюблённый, самоуверенный, умный, обаятельный. Классический закоренелый холостяк. Такой никогда не женится и детей не заведёт.       Дмитрий не нашёлся, что ответить, да и не успел. Со стороны сарая раздался резкий свист и последовавший окрик. Захаров недовольно глядя на дорогу, широкими шагами шёл по тропинке к калитке. Проследив направление, ничего необычно Сеченов поначалу не обнаружил – всё те же сосны, берёзки, дети, играющие на пустом участке. Однако, добравшись до ребятни, Харитон выстроил их в шеренгу и достаточно недовольно что-то начал выговаривать.       – Поднимите руки, кто у родителей не единственный ребёнок, – расслышал Дмитрий голос друга, приближаясь к дороге. – Замечательно. Детские похороны, это так увлекательно. Особенно, когда это единственный сын или дочь.       – Харитон!       – Что происходит? – нагнала Сеченова мама.       Из соседских калиток начали выглядывать ещё люди.       – Дети придумали увлекательную игру, – отрезал Захаров.       – Мы просто прыгали через канаву, – попытался оправдаться Сергей. – Она же не глубокая! Что бы могло случиться.       – Вы не просто прыгали через канаву. Они, Дима, проверяли, кто же выше запрыгнет на этот столб, – Харитон указал на установленный рядом с бетонной опорой ЛЭП металлический профиль с счётчиком.       – Ну и что? – зло как-то ответил мальчик. – Что такова? Просто железяка. Она даже не острая.       Захаров обернулся к Дмитрию:       – Да пусть дальше играют. Можно же ещё детей нарожать.       Покачав головой, мама забрала Сергея. Харитон чем-то недовольный пробрёл в сторону сарая. Пресловутый столб подмигнул красным индикатором счётчика марки "Меркурий", и Сеченов представил, как вызывает скорую, как пытается оказать помощь при ударе током. Когда-то это было. Или что-то другое было. Кто-то когда-то собирал умелыми пальцами кого-то близкого по частям. Что он тогда чувствовал?       Помотав головой, Дмитрий прогнал непрошеные мысли, догадываясь, что одним ночным кошмаром у него стало больше.       В доме на кухне уже происходила "казнь".       – Серёжа, ты дебил?! – разносился на весь участок из открытого окна голос мамы.       – А чё у вас везде ваше электричество? Достали уже…       – Дима! Ты знаешь, что они делают? Они лазают по высоковольткам, выясняют, кто выше заберётся!       – Ба. Я всё знаю.       – Что ты знаешь?       – Мишаню било током. Он сказал, что ничего такого. В руке покалывает. Я не боюсь!       – О, Господи! – мама схватилась за сердце. Дмитрию показалось, что наигранно.       У него в этом представлении была своя роль. Он достал телефон и лёгким движением нашёл в интернете несколько не самых страшных фотографий с жертвами высокого напряжения.       – Тебя в Гугле забанили? – он передал телефон сыну.       Сергей с отвращением отвернулся и забормотал что-то вроде:       – Мужики своим не врут.       – Я не обвиняю никого во вранье. Ты пойми, напряжение бывает разное. Это как ручеёк и река. Ток в розетке как ручеёк, а по высоковольткам течёт считай Волга, Нева или Амур. Понимаешь? Поток у реки такой, что тебя снесёт, и ты утонешь.       Воспитанные в атмосфере уважения к науке и словам взрослых Дмитрий и его брат никогда не сомневался в услышанном. Если мать или отец сказали, что делать чего-то нельзя, оба младших Сеченова беспрекословно соглашались с этим. Возможно, конечно, спасибо надо сказать фигуре покойного Сергея Алексеевича, вызывавшего в детях благоговейный трепет.       Дмитрий не был похож на своего отца ни капли. Он видел, как его слова не отзываются в сыне так, как это получалось у других родителей. Сергей, судя по выражению его лица, проблем со своим поведением не осознавал и при ближайшем удобном случае собирался повторить.       – Пап, ну ты просто не понимаешь. Ты уже, как бабушка, старый.       – Зато живой, – в окне появился Харитон. – Твоя глупость по всему СНТ разносится.       – Да ну, что прикопались? – вскипел мальчик. – Живой, живой. Что может случиться? Папа в любом случае всё исправит.       – А что, Дима у нас Господь Бог, а ты сын его Иисус?       – Папа – доктор, который вытаскивает людей с того света. Так бабушка сказала. Папа же меня любит? Вот. Проблема решена.       С ужасом уставившись на ребёнка, Сеченов пропустил момент, когда Харитон хитро ухмыльнулся.       – Для глупых людей вселенная придумала наказание в виде смерти. Она не позволяет таким, как твой папа, спасать их.       – И что тогда происходит?       – Из кладут в гробы, и они там лежат вечность недвижимые.       – Я убегу.       – Не убежишь. Во-первых, ты будешь лежать под землёй, а во-вторых – тебя будут держать черви.       – Какие черви?       – Которые тебя будут есть!       В детских глазах отразился смешанный с отвращением ужас, и Сергей, понурив голову, вышел, крикнув напоследок:       – Придумали свою смерть и издеваетесь теперь над детьми.       За окном, как показалось Дмитрию, торжественно чиркнули зажигалкой, и в сумерках по воздуху поплыло облачко дыма, быстро растворяясь в вечерней прохладе.       – Я понимаю, что мои душевные страдания мало кому интересны, но я, наверное, плохой отец… Не крутой.       – Неверное, – пожала плечами мама.       – Да точно, – согласился Харитон. – Не Игорь. Мы костёр жечь будем?       – Сначала листву.       Между ними завязался незамысловатый диалог, и Сеченов позволил себе удалиться, чтобы попробовать в очередной раз уложить слайды для презентации на защиту. Научная работа шла туго. Да и вообще, выходные на получились. Захаров, конечно, вытащил его потом на улицу ехидными: "Пс, Димон, поляна накрыта, будем лясы точить." Но ни шутливый пацанский разговор, ни вменяемый взрослый не ушли дальше слегка нетрезвого Сеченовского:       – Серёжа меня не уважает!       И уставшего Захаровского:       – Он тебя возвёл в статус Бога!       Эта мысль до Дмитрия никак не доходила, и, махнув рукой, Харитон увёл тогда разговор в другое русло.       Мама вроде бы тоже пыталась донести идею потаённых страхов, основанных на любви окружающих. Но и её попытки не увенчались успехом.       – Ты так зациклился на своей работе, что не отдохнул, – вздохнула она, отправляя их с Захаровым домой. – Найди всё-таки способ расслабляться.              Подготовка к защите проходила напряжённо. И вроде Дмитрий должен был расслабиться, когда получил в полиграфии свою диссертацию, но не получалось. Казалось, вот она, в двух экземплярах распечатанная и переплетённая, пахнущая краской и каким-то полимерным материалом, который уходит на обложку – осталось сдать на кафедру, где её подпишут, вложат аннотацию и отзывы, и Сеченову остаётся только тихо размеренно готовиться к защите: учить речь, лениво проверять презентацию и переставлять местами слайды. Но ему постоянно мерещились какие-то трудности.       Дошло до того, что во время репетиции перед зеркалом Дмитрий оценил свой внешний вид как недостаточно солидный и задался целью подготовить себя ещё и внешне.       – Дима, ты чокнулся? Мне вызвать неотложку?       – Тош, скажи, как мне лучше, так? – Сеченова выставил перед Харитоном телефон со своей фотографией в костюме. – Или так? – второе изображение было абсолютно идентичным, только на нём Дмитрию "прифотошопили" бороду.       – Дима… – Захаров снял очки и потёр переносицу. – Может димедрольчику?       – Я выпил двадцать капель настойки пиона, двадцать капель настойки пустырника, магний B6 с валерьянкой и Новопассит. Всё хорошо!       – И чай с ромашкой?       – Нет, ромашку на ночь!       Обняв друга и сопроводив его на кухню, Харитон попытался завести разговор на отвлечённые темы, даже попробовал начать политический диспут, но Сеченов оставался непреклонен в своей зацикленности на будущем выступлении.       Последней попыткой тем вечером Захаров решил поговорить о первом пришедшем в голову фильме. В мыслях возник почему-то "Терминатор", и вот тут наконец удалось сдвинуться с мёртвой точки. Дмитрий долго рассуждал на тему предполагаемого будущего, утопий, антиутопий, всячески подогреваемый аргументами за и против его идей.              В последние выходные перед защитой Сеченов даже не уезжал к матери. Харитон всё пытался настоять на том, чтобы Дмитрий хоть немного развеялся, но старания его не увенчались успехом. Оба дня молодой врач повторял и репетировал речь. Как, собственно, и каждый будний вечер до или после.       О том, что он попал в образ, Сеченов догадался, когда Владимир Михайлович перед защитой удивлённо осмотрел его и похлопал по плечу:       – Харитон рассказывал мне жуткие вещи о твоём психологическом состоянии, дескать у тебя без пяти минут нервный срыв. Я, честно говоря, удивлён его ошибочной оценке. Прекрасно выглядишь, а это уже двадцать процентов успеха.       Непонятно почему, но именно эти слова заставили Дмитрия расправить плечи и провести защиту, как ему показалось, на чистом экспромте. Из всего выступления он запомнил только внимательное лицо Харитона, довольного научного руководителя и без проблем "отбитые" комментарии обоих оппонентов. Даже тот момент, когда после объявления результатов ему практически все присутствующие пожимали руки и хвалили за вклад в развитие науки, у Сеченова не отложился. Навсегда осталось только:       – Как я выступил?       – Дима, блестяще.       Выглянув из кафедры, Владимир Михайлович намекнул, что надо бы обмыть событие на счастье.       Защита выпала на начало декабря, и темнело рано. Дмитрий мечтательно вглядывался в начинающие сгущаться сумерки за окном. Девочки по обычаю накрывали стол из закупленных заранее виновником торжества продуктов. Кто-то из достопочтенных членов комиссии спорил о том, что приносит больше счастья состоявшемуся кандидату: коньяк или шампанское. Харитон обсуждал с кем-то свою идею диссертации, основанную на теперь уже официальных "полимерах Сеченова".       Напряжение вроде бы начало отпускать, когда зазвонил его телефон. На экране высветилось имя брата.       – Димааааа! Как там твоя защита? Сдал? Халява поймалась?       – Спасибо, Гоша. Хорошо. Твоими словами "сдал".       – Ну, и прекрасно! Я не сомневался! Слушай, тебе мама ничего не говорила?       – Не припомню… Гош, у меня вся неделя как в тумане. Я же готовился…       – Ну, понятно! Слушай! Тебе надо забрать от меня Серёжу. У меня же Миленка свой День Рождения проболела, ну, и мы только на сегодня смогли панда-парк арендовать. В общем, эта. Мама Серёжу утром привезла. Надо, чтобы ты его забрал, а мы на дачу поедем. Я тебе сейчас скину геолокацию, – чувствовался в голосе брата какой-то подвох, но Дмитрий не помнил, разговаривал он с мамой или нет.       – Хорошо. Я маме перезвоню, уточню подробности…       – Позвони, конечно, но она недоступна. У неё какая-то поездка на сегодня была запланирована. В общем, жду. Чем раньше, тем лучше!       Проверить слова брата не представлялось возможным – мама действительно была недоступна. Дмитрий напечатал ей быстрое сообщение и посмотрел присланную геолокацию. Место его не обрадовало – где-то в Московской области, в сорока километрах от нормального шоссе…       Пустым взглядом уставившись на экран с присланной точкой на карте, Сеченов тяжело вздохнул.       – Что-то случилось? – почувствовал неладное Харитон.       – Я разговаривал на этой неделе с мамой?       – При мне – нет.       – Мне надо забрать Сергея вот отсюда, – Дмитрий продемонстрировал карту. – Сейчас.       Бегло оценив содержимое экрана, Захаров возмущённо бросил:       – Дима, какой нахер панда-парк. Ты использовал весь свой ресурс в ноль. Тебе надо выпить бокал шампанского и спать!       – Ты выпей за меня, а я завтра… Оказывается, я сегодня за рулём…       – Двадцать первый век! Вызови такси!       – Пока ждать, пока ехать, потом Сергею автомобиль нужен ещё пока с детским креслом… Проще мне самому.       Быстро объяснив ситуацию и распрощавшись со всеми, Сеченов поторопился добраться до дома. Харитон упрямо последовал за ним. Всю дорогу они потратили на спор: "кто сядет за руль".       – Тебя нет в страховке.       – Я готов позволить себе этот штраф.       – Ты вообще не обязан.       – Я взрослый мальчик. Сам решаю.       Дорога туда была ещё более-менее сносной, хотя последние двадцать километров в потёмках по неосвещённой трассе Дмитрий до белых костяшек сжимал руль, всё своё внимание концентрируя только на дороге. Но когда уставший Сергей был передан с рук на руки, усажен в машину, Сеченов ощутил нарастающую тревогу.       На выезде из панда-парка позвонила мама.       – Дима! Скажи мне, что ты никуда не поехал или хотя бы взял такси.       – Мама…       – Гоша у меня ещё получит, мы договаривались, что…       – Мама…       – Дима. Останови машину. Тебе нельзя ездить в темноте, ты становишься рассеян.       – Мама. Если это всё…       – Останови машину и вызови такси.       – Всё. Поговорим, когда приеду, – Дмитрий сбросил звонок и снова деревянными пальцами вцепился в руль.       Пару минут в машине царила холодная неприятная тишина, которую Харитон нашелся как рассеять.       – Я вот думаю, – лениво и тягуче начал он, – а что, если сделать не только программируемые полимеры, но и управляемые мозгом напрямую. Нейрополимеры.       Ухватившись за эту идею, разум Сеченова тут же начал работу, и вид дороги стал чуть менее тревожным:       – Один из принципов фон Неймана гласит, что компьютером можно управлять только программно.       – Это компьютером. Компьютер "мыслит" электрическими сигналами. А вот полимер работает очень схоже с мозгом. При должной отладке нам не нужны будут программы. Мозг будет воспринимать нейрополимер своей частью…       Телефон снова разразился мелодией входящего вызова. Дмитрий не заметил, как стиснул зубы.       – Не отвечай, – предложил Харитон. – У нас важный научный симпозиум. Два лучших ума мира обсуждают…       – Не могу, мама и так считает, что я не способен отвечать за Серёжу, – принял звонок Сеченов.       – Дима, останови машину от греха подальше. Гоша сейчас завезёт своих на дачу и заберёт вас! – мама привычно величественно раздавала указания.       – Мама, давай не будем добавлять всем сложностей.       – Дима, останови машину.       – Мама, я взрослый человек, я могу сам принимать решения.       – Дима, не ночью на дороге! Слушай, что мама говорит. Мама лучше знает.       Придумывая ответ, Дмитрий на секунду отвёл взгляд от освещённого фарами участка дороги, а дальше совершенно потерялся в событиях. Вроде бы правое колесо повело, и он, резко крутанув руль вправо и отпуская педаль газа, запоздало вспомнил, что машина полноприводная.       Обидно.              Открывал глаза Сеченов мучительно. Голова болела, свет слепил. "Наверное, сотрясение," – лениво подумал он и вспомнил, что был на дороге в машине с Сергеем и Харитоном. Дмитрий рефлекторно попробовал подняться и почувствовал, как его настойчиво пытаются уложить назад.       – Дима, – прозвенел успокаивающий голос мамы, – всё хорошо, мой хороший.       – Как Серёжа?       – С Серёжей всё хорошо. Как и с твоим Тошей. Врачи всех осмотрели. Пара синяков.       Обстановка была непривычной, но со знакомыми запахами – обычное приёмное отделение больницы. Мама хоть и смотрела с тревогой, но спину держала принципиально прямо.       Вспомнив трассу, по которой ехал и последний пейзаж в лобовом стекле, Дмитрий сообразил, в какой город его привезла скорая. Пару лет назад они тут едва не угробили сына отцовского сослуживца. Как же его звали… Саша что-ли… Тот, конечно, тоже молодец. Один попытался вытолкать машину с заведённым двигателем и без водителя. Его и придавало. Дмитрий лично собирал позвоночник. Испытывал новую полимерную методику. Юношеская глупость вместе со странным решением дежурных дождаться новой смены и им уже передать тяжелого пациента. Мама персоналу не доверяла.       – Я… Что случилось?       – Машину повело на льду. Харитон сказал, что ты среагировал как мог.       – Я разбил папину машину… Прости.       – Папина машина вас всех и спасла. Так сказали гайцы.       – Я не потяну дорогой ремонт…       – Не потянешь. Машина не подлежит восстановление. Все вещи вашего отца такие. Служат до того момента, пока не спасут жизнь. Как и он.       – Прости.       – Это просто вещь. Главное, что ты жив, и Серёжа жив. Ну, и, наверное, Харитон твой.       – Он тебе всё-таки понравился?       – Он мне напомнил кое-кого из прошлого. Но того, другого человека, я никогда не видела таким испуганным.       – Харитон? Испуганным? Он высечен из гранита.       – У него действительно каменное лицо, но очень говорящие руки. Когда я приехала, он сидел рядом с Серёжей, казалось бы, абсолютно невозмутимый и поправлял нашему мальчику то шапку, то шарф. Серёжа говорит, что твой Харитон не выпускал его из рук, пока не приехала скорая. Дима, у него есть дети.       – Угу.       Мама оставалась с ним ещё долго, пока врачи крутились и проверяли его состояние, а медсёстры нервно дёргались от шорохов в коридоре. Что-то явно происходило там, за пределами его зоны видимости.       – Мама, а где Серёжа?       – Гоша приехал на место аварии практически сразу после скорой. Он забрал Серёжу из больницы и сидит с ним дома.       – Опять Гоша…       – Я уже навтыкала ему полную панамку за то, что он вызвал тебя на ночь глядя. Знает же, что ты по темноте более рассеян. И вообще, это он должен был Серёжу в Москву везти, а не тебя с защиты вырывать. Я тебя, кстати, поздравляю!       В палату стремительно вошёл Харитон, размахивая снимком чьей-то головы. Он прошипел: "Они говорят, что он мутный." Потом добавил: "Понял, я посмотрю," – и Дмитрий смог разглядеть телефон, прижатый ухом к левому плечу. "Понял. Спасибо, Владимир Михайлович."       Сбросив звонок, Захаров убрал свой гаджет в карман джинсов и поднял телерентгенограмму к свету, видимо не первый раз.       – Тоша, что там?       – Голова, – чётко, задумчиво и по слогам ответил Харитон и внимательно посмотрел на друга.       Что-то промелькнуло в холодных синих глазах. Не то страх, не то облегчение, не то любопытство.       – Я говорил, что надо было мне садиться за руль. Я бы на месте Екатерины Дмитриевны запретил бы тебе водить вообще.       Захаров ворчал, но в голосе его чувствовалось умиротворяющее спокойствие.       – Что говорят врачи? – вмешалась мама.       – Смотря какие.       – Тош, – надавил Сеченов.       – Местные коновалы сначала хотели дождаться новой смены и намекали мне на отказ от госпитализации, потом позвонили из областного Минздрава, и теперь им очень сильно боязно. Даже главнюк приехал.       – Кто им позвонил из Минздрава? – строго поинтересовался Дмитрий.       Харитон покаянно потупил взгляд:       – Откуда я знаю, кого там возбудил Владимир Михайлович. Я получил то, что мне нужно. Средства мне не интересны.       – Отказ от госпитализации имеет смысл? – вновь подала голос мама.       – Определенно. Ночью я за ним посмотрю, а завтра у нас Владимир Михайлович сделает полное обследование. Но я думаю, что он больше устал, чем получил повреждений.       Дальше все происходило как-то судорожно и суматошной. Кто-то уговаривал Дмитрия остаться, мама гладила его по голове, Харитон недовольно огрызался.       – Харитон Радеонович, вы правда думаете, что это правильно? – спросила мама, когда они сели в её машину.       Сеченова усадили на заднее сидение за пассажирским креслом и категорически отказались слушать. Занявший соседнее с ним место Захаров, очень по-свойски потянулся руками к чужому лицу и принудил Дмитрия повернуть голову на себя. Подозрительно долго всматриваясь поначалу в глаза друга, Харитон затем улыбнулся так мягко и нежно, как никто, наверное, не подозревал, что он умеет, отчего Сеченов удивлённо вздрогнул.       Видимо его реакция Захарова устроила:       – Все нормально. Я даже думаю, что завтрашнее обследование будет лишним.       – Бережёного Бог бережёт.       – Сказала монашка, надевая на морковку презерватив.       Они синхронно захохотали. Нашли друг друга. Дмитрий вздохнул и прислонился к окну. Эмоций для участия в разговоре не было.       – Дима, нет, – его потянули в другую сторону. – Ещё не хватало покалечить тебя на ухабах по дороге из этого сельпо.       – Это полноценный и очень симпатичный городок, – попытался ответить Сеченов, заваливаясь на Харитона.       – Давай ты пересядешь вперёд и нормально откинешься.       – Нет.       – Хорошо. Тогда я сяду впереди, а ты ложись.       Захаров двинулся влево и был сразу же остановлен навалившимся весом.       – Нет, – промямлил Дмитрий и лег вдоль сидения, положив голову Харитону на колени.       – Ты его ещё попроси волосы тебе перебирать, – ехидно хмыкнула мама.       – Прекрасная идея. Пусть перебирает…       – Ты у меня такая неженка.              "Тоша – удивительный человек," – неоднократно размышлял Сеченов сквозь дрёму в последующее время. Тогда, когда Харитон аккуратно поддерживал его голову в машине, хотя такой необходимости не было. Тогда, когда Харитон закрывал шторы и убирал подальше телефон, книги и компьютер, хотя Дмитрий и сам бы прекрасно справился бы. Тогда, когда приходили кошмары, хотя это было совсем уж неловко, Харитон оказывался рядом.       – Ты ведь делаешь это специально.       Дмитрий сидел на краю своего дивана и смотрел, как Захаров включает его диковинный компьютер. Сеченова вроде как из-за того и разбудили, чтобы попросить разрешения залезть в файлы. Вот только Харитону не всегда нужно это разрешение. То он не может найти книгу, то не понимает, что за режим на стиральной машине, то прекрасно справляется со всеми задачам мироздания.       – М? – объект размышлений поднял на лоб очки, потёр глаза и мутно посмотрел на хозяина квартиры.       – Ты такой манипулятор, – фыркнул Дмитрий. – Я тебе уже несколько раз разрешил пользоваться и компьютером, и книгами, и вообще всем. И тем не менее, ты меня исправно будишь. Мне даже думается – намеренно.       Досадливо прикусив нижнюю губу Захаров поднял очки на макушку, убирая от своего лица волосы. Он какое-то время о чем-то размышлял про себя, пока не сформулировал мысль:       – Ты – человек порядка. Я его нарушил. Вот тебе и снятся плохие сны.       – То есть, это кривое чувство вины? Меня не надо спасать от "плохих снов".       – Это… Компенсация за моральный ущерб от вызванных моим появлением кошмаров.       Сеченову отчётливо представилось, что если бы они сейчас вели параллельный разговор на уровне мыслей, то не было бы всех этих "сложных" отговорок. Прозвучал бы только вопрос: "Ты зачем-то решил обо мне заботиться?" И такой же ответ: "Решил."       – Нет. Они начались раньше, – ответил Дмитрий.       Где-то в квартире скрипнула паркетная доска.       – Насколько?       – Не знаю. После школы. Возможно, на последних курсах, или в интернатуре, или в ординатуре.       – И что тебе снится?       – В основном коридоры, чудовища и роботы. Много крови много смертей. И все меня ненавидят.       – Кто все? Мёртвые или роботы? – голос Харитона сочился любопытством.       – На знаю.       – Мне тоже иногда снится то, что бы ты назвал кошмаром. Я словно заперт в чём-то, что делает меня не мной. Это что-то заставляет думать иначе, мыслить иначе и в конечном итоге меняет. И я разрушаю всё, что создал.       – И… Что это значит?       – Что ты очень зациклен на окружении, на его мнении о тебе, на том, что коллеги тебе кажутся бездушными роботами, а пациенты и их проблемы – непонятными чудовищами. А я понимаю, что некие события очень сильно на меня повлияли. И я вижу, как со временем то, что мне было дорого, перестаёт быть таковым.       – Всего-то? – разочарованно выдохнул Дмитрий.       – Как в том анекдоте про Фрейда и его пятилетнюю дочку. "Папа, мне сегодня приснился банан." "Милая, иногда сны – это просто сны." Отдыхай, Дима.               В выходные мама привезла Сергея. Не сказать, что сил у Дмитрия было сильно много, но желание провести время с сыном компенсировало вялость и заторможенность.       Младший Сеченов начал с того, что обошёл всю квартиру, в которой не был почти год и, заглянув к Харитону, вышел оттуда с чёрным котёнком.       – Ба, а папа разрешает своим жильцам животных. Я же твой жилец, разреши мне собаку.       Онемевший от наглости Захаров медленно с самым пугающим видом, на который был способен, забрал себе животное и уставился на привалившегося к стене хозяина своего жилья.       Дмитрий удивлённо изучал котёнка на расстоянии:       – А я думал, что мне эти шорохи и стуки кажутся. Тош, ты зачем животинку мучаешь?       – Я… Я ищу ей хозяина.       – Объявления развешиваешь на столбах? – лукаво улыбнулся Сеченов. – Я тебе не верю.       Под огорчённое "а, ему тоже нельзя" Сергей юркнул в отцовскую комнату. Медленно Дмитрий зашёл следом, краем уха отмечая поспешное исчезновения Харитона, приправленное "мы найдем квартиру, где можно с животными".       "Да и здесь можно, – подумал хозяин жилья, – только не надо Серёже говорить."       Последний лазил в книжном шкафу и искал печенье, которое Сеченов там обычно "прятал", вот только сегодня забыл. Дмитрий сел на диван и начал усиленно вспоминать, есть ли где-то ещё "заначка".       Устав копошиться в старых отцовских документах, Сергей вынырнул из шкафа, закрыл створки и переключил внимание на стеллаж. Странного вида вертолёт, два невиданных самолёта и робот с шарообразной головой были именно его авторства.       – Надо тебе червятанк мой привезти.       – Танк? – задумчиво повторил Дмитрий.       – Червятанк, – повторил Сергей, и подойдя к дивану, сел рядом. – Это и червяк, и танк. Очень удобно.       – Хорошо, – покорно согласился Сеченов.       – Пап. Нам надо серьезно поговорить, – его сын сурово насупился.       – Ты переосмыслил наши отношения? Мы расстаёмся? – пошутил Дмитрий.       – Папа. Это серьезно.       – Хорошо-хорошо.       Сергей закусил губу и какое-то время боролся со своими мыслями. Наконец, пересилив себя, он обвил своими тонкими руками отцовскую шею и пробормотал куда-то в плечо:       – Ты крутой! Я всем в школе рассказал, какой ты крутой! Как машину туда, а ты такой вжух. И мы как в кино крутились, а потом снова на колёсах оказались. Ни у кого такого крутого папы нет. Даже у Витьки. А у Витьки папа мент.       Взъерошив мальчику волосы, Дмитрий обнял его в ответ:       – Это вышло случайно.       – Опять ты, прибледняешься.       – Сынок, правильно будет "прибедняешься".       – Харитон твой, кстати, тоже норм.       – Да? А мне показалось, что вы враждуете.       – Вот ещё. У него приоритеты неправильные. Он после переворота больше обо мне заботился. Прикинь, какой хлюпик.       – Маленький ты ещё, Серёжка. Не понимаешь ничего.       – И ничего не маленький. Я большим буду!       Мама выкрикнула с кухни приглашение к чаю, и Сергей, описывая размеры купленного торта, потянул отца на кухню. Как оказалось, и Харитон уже успел как-то проскочить к столу.       – Если папа живёт с… – Сергей с прищуром осмотрел Захарова, – дядей Харитоном, то я могу жить с Мишаней.       – Чего?!       – Зачем тебе это, сынок?       – Мы будем киберспортсменами. А это ко-ман-да. Понимаете.       Дмитрий притянул сына и усадил к себе на колени, прижимаясь грудью к острым мальчишеским лопаткам:       – А меня возьмёте в свою команду?       Сергей скрестил руки на груди и с укором уставился на Харитона:       – Не, па. У тебя в команде вот этот. А я с ним в разведку в КаэСке не пойду.       – А в ПАБГе? – саркастически приподнял одну бровь Захаров.       Мама прервала их зрительный контакт, поставив на стол торт:       – Димочка, сынок. Мы с Серёжей поздравляем тебя с успешной защитой.              Лаборатория перед новым годом совсем не напоминала о празднике. Харитон скомкано проворчал ещё в середине декабря, что мишуре в его "царстве" не место и пресёк тем самым попытки лаборанток навести приличное праздничное настроение. Сеченов попробовал было поспорить с другом, что ощущение праздника позволяет и на проблему посмотреть иначе, и возможно с их исследованием поможет, но Захаров стоял на своём.       Рабочий день закончился пару часов назад, и Дмитрий в приподнятом настроении, поглядывая на центрифугу с новым образцом полимера, очищал поверхность своего рабочего стола. Омрачало предчувствие праздника только состояние Захарова. Тот который день мучился с головным болями.       – Это всё из-за ваших циклонов, ходящих вокруг. Как только начнется снегопад, так отпустит, – уверял Харитон.       Но тучи никак не собирались извергать своё содержимое на Первопрестольную, и Захаров продолжал, неприятно морщась, тянуться то к виску, то к переносице, то к зубам. А вечером тридцатого декабря и вовсе позволил себе вольность сесть на полу прямо под кондиционером.       – Тош, завтра тридцать первое…       Харитон промычал что-то в ответ.       – Тош, заболеешь же.       – Девять дней.       – Эти девять дней даются, чтобы отдыхать, а не болеть.       – Я согласен с рисками.       – Тош, потерпи чуть-чуть. Завтра снег пойдёт.       – Они это уже три дня обещают. Завтра вообще ясно.       – Если я обещаю снег, значит завтра будет снег.       Захаров не то улыбнулся, не то оскалился и закрыл глаза, зарываясь пальцами в свои волосы. Дмитрий вздохнул. Это скорее всего сосуды. Если помассировать… Если разогнать кровь в правильных местах… Однажды Сеченов обязательно разработает полимерное устройство, позволяющее снять и мигрени, и спазмы, и другие головные боли, но хотелось помочь сейчас, сию минуту.       Согласившись со своими мыслями, Дмитрий приглушил кондиционер, на что получил недовольное мычание. Мягко и тихо ступая, он подошёл к Захарову и, опустившись возле него на пол, едва слышно пробормотал.       – Тош, давай я помогу. Я знаю, как.       Харитон поднял нездоровый взгляд и выплюнул что-то вроде:       – Снег завтра, помощь сегодня. Волшебник что ли?       – Давай попробуем? Тебе нечего терять.       Получив едва различимое согласие, Сеченова жестами принудил друга лечь и опустить голову ему на ноги. Тот, отложив очки, скрестил руки на груди в защитном жесте и всё так же язвительно поинтересовался:       – Я не пожалею?       Дмитрий закатил глаза и нашёл пальцами чужие виски. "Мама была права," – подумал он, бросив короткий взгляд на Харитоновы пальцы. Практические спрятанные в сгибе локтя, несмотря на невозмутимое выражение лица своего владельца, они нервно подрагивали, выдавая волнение.       Едва касаясь подушечками указательных пальцев холодной кожи на висках, Дмитрий очертил круг и скользнул ко всегда точно им угадываемому венечному шву. Бабушка, когда была жива, называла это маленькой магией – юный Дима словно всегда знал, что надо сделать, чтобы голова перестала болеть. Харитон болезненно вздохнул.       Встретившиеся над лбом указательные пальцы дальше прочертили предполагаемый саггитальный шов, и правой ладонью Дмитрий обнял покрытый чёрными завивающимися волосами затылок.       – Тош? Поедешь со мной завтра?       – Куда? – голос Харитона звучал чуть более твёрдо, хоть и так же приглушённо, и Сеченов уверенно продолжил массировать скальп, уделяя внимание особым точкам.       – В представительные палаты Орехово-Борисово.       – Звучит как Купчино.       – В Купчино плохо?       – Как везде. Зачем мне в Орехово-Борисово?       – Новый год же. Мама намешает тазик оливье, я выпью шампанского и буду себя развязно вести, Серёга будет умолять отпустить его к "мужикам", они там петарды "на сквере" будут запускать.       – Очень мило, – хмыкнул Захаров и замолчал. Черты его лица начали постепенно расслабляться, а тонкая нить рта, наконец начала напоминать человеческие губы. – А причем тут я?       Дмитрий замер:       – Просто так. Мне бы хотелось, чтобы ты не был один. Мама тоже хочет тебя видеть… Ты произвёл на неё впечатление.       – Вот как…       – И на Серёжу… И на меня.       Харитон больше не сказал ни слова, но это и хорошо. Внятно он выражал только отказы, а теперь оставалось место для маневра.       Закончив то, что можно было отнести к медицинским процедурам, Сеченов совершенно не торопился прерывать момент. Правая рука, зарывшись в чёрные волосы, продолжала перебирать тонкие пряди. Помешкав, Дмитрий положил левую Харитону на грудь. Тот видимо заснул, потому что никак не отреагировал на совершенно необязательное прикосновение.       – Я думаю, это "да"... – зажмурившись, Сеченов улыбнулся своим мыслям, несколько раз клюнул носом и не заметил, как провалился в сон сам. Сон без кошмаров, коридоров и чудищ, с огромным синим небом, тёплым солнцем, заливающим поля и луга его необъятной Родины. И где-то рядом с Дмитрием, нет, с Димой, положив ему руку на плечо, стоял Харитон. И всё было и будет хорошо, пока…