江山如有待 | It Seems the Hills and Rivers Have Been Waiting | Горы и реки живут ожиданьем моим

Проснувшись на следующее утро, Фань Динсян лишь немного жалеет об этом, так что, честно говоря, эта ночная охота лучше, чем некоторые из тех, в которых она участвовала раньше. Благодаря лекарству, которое Ху Юэкэ заставила её принять накануне вечером, разнообразным мазям, купанию в горячей воде с целебными травами и десятичасовому крепкому сну, она в порядке – иными словами, она может одеться без посторонней помощи и с минимальным количеством стонов. Она по привычке начинает укладывать волосы в одну из подобающих для заклинательницы причёсок, которым Цзян Фэнли научила её за прошедшие годы, и замирает с гребнем в руке. Теперь нет нужды скрываться. Цзян-цзунчжу знает, кто она, и поэтому нет смысла притворяться тем, кем она не является. Фань Динсян кивает сама себе, снова приближает гребень к волосам, разделяет их на две половины и заплетает косы, которые она оборачивает вокруг головы и закрепляет булавками. Именно такую причёску она всегда носила, живя на ферме. Это разумно. С этим не требуется никакой нелепой магии меча, чтобы удержать волосы подальше от её лица. (Она добавляет пару шпилек с серебряной эмалью, которые ей нравятся, потому что притворство заклинательницей даёт некоторые забавные преимущества, и она не станет отказываться от них всех.) – Ауууууч, – стонет Ху Юэкэ, подползая к столу, где Фань Динсян сопротивляется желанию съесть весь завтрак, прежде чем до него сможет добраться кто-то ещё. – Я адски ненавижу потерю духовной энергии. Напоминает похмелье, но не у тебя самого, а у твоего золотого ядра. – Звучит неприятно, – говорит Фань Динсян невнятно с полным ртом рисовой каши. – Ощущается так же, – подтверждает Цзян Фэнли, лицо которой выглядит бледным, но волосы смотрятся фантастически, как и всегда. – Похоже на менструальные спазмы, но боль не колющая, а ноющая и постоянная. У Фань Динсян не течёт кровь, но лекарство, которое она принимает, действует очень хорошо, и она знакома с тем временем месяца, когда её внутренности решают, что пришло время бунтарства. – Я так рада, что у меня нет ядра, – горячо говорит она. – Я тоже рада, что у тебя нет ядра, – соглашается Ху Юэкэ, с отвратительными манерами соскребая остатки каши себе в рот. – Мы все, вероятно, были бы мертвы, если бы оно у тебя было. Втоптаны в землю гигантским кабаном. Какая смерть. – Ага, – говорит Цзян Фэнли с задумчивым взглядом. – Интересно, на что это было бы похоже. – Боги, ты такая странная, – говорит ей Ху Юэкэ, уже не в первый раз, и скользит вокруг стола, чтобы легко положить ладони под лопатки Фань Динсян. – От ядра есть своя польза, – говорит она, когда жар её духовной энергии льётся сквозь кожу Фань Динсян, словно горячая вода из чайника. – Понадобится около недели сеансов два раза в день, прежде чем ты вернёшься в норму? – Ммм, – красноречиво отвечает Фань Динсян, вращая шеей. – Примерно столько, да. Посмотрим, что смогут сделать целители, когда мы вернёмся на Пристань Лотоса, – она делает паузу и хмурится, когда вспоминает о реальном положении вещей. – Если я вернусь на Пристань Лотоса, полагаю. – О, ты вернёшься на Пристань Лотоса, – мрачно обещает Ху Юэкэ. – Я об этом позабочусь. Кто-то стучит, прежде чем Фань Динсян успевает ответить, и, как это обычно с ним бывает, Ху Синьлин немедленно открывает дверь и просовывает внутрь голову, не дожидаясь разрешения. – О, хорошо, – говорит он, – вы все одеты. Цзян-цзунчжу хочет видеть всех нас в своей комнате полпалочки благовоний назад. – Отлично, – говорит Цзян Фэнли с закатыванием глаз, достойным её дальнего родственника. – Звучит похоже на то, что он будет в очень хорошем настроении. – Он выглядит немного менее сердитым, чем вчера, – обнадёживающе сообщает Ху Синьлин. – Хотя так может казаться просто потому, что у него больше нет засохшей крови на лице. – Ну, – со вздохом говорит Фань Динсян, поднимаясь на ноги и лишь слегка вздрагивая от этого, – если это откладывать, лучше не станет, – она полностью выпрямляется как раз вовремя, чтобы заметить окончание каких-то многозначительных переглядываний между остальными, но она привыкла к такого рода молчаливым совещаниям после ночной охоты. Вероятно, они решают, кто следующий даст ей подпитку духовной энергией, чтобы ускорить её исцеление. Должна ли она взять с собой меч? Это заставит Цзян-цзунчжу меньше или больше злиться на неё? Хм. Он, вероятно, воспринял бы это как насмешку, если бы она его взяла, и она всё равно не хочет его брать, поэтому не делает это. Фань Динсян всегда думала, что идти навстречу своей возможной смерти будет чем-то более драматичным. (Не то чтобы она много об этом размышляла, стоит отметить, но иногда человек читает приключенческие истории, а потом лежит без сна по ночам, воображая всякое.) Это похоже на простую прогулку. Может быть, дело в том, что коридор не очень длинный, поэтому у неё просто нет времени, чтобы ощутить драматизм, прежде чем она проходит вслед за своими друзьями через совершенно обычный дверной проём, чтобы встретиться с тем, что ждёт её внутри комнаты. (Это Цзян-цзунчжу, очевидно, что это он ждёт её внутри комнаты.) Он стоит очень твёрдо, с расставленными врозь ногами, расправленными плечами и в другом комплекте изысканных пурпурных одежд, чистых, без засохшей кабаньей крови. У него действительно шикарные скулы, рассеянно отмечает в своих мыслях Фань Динсян, а затем ей приходится прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы не рассмеяться. Все они послушно выстраиваются в линию, заклинатели и Фань Динсян, и все вместе кланяются, бормоча: «Цзян-цзунчжу». Фань Динсян относится ко всему происходящему очень спокойно. Она не уверена, является ли причиной её спокойствия то, что она верит в хороший исход ситуации, или то, что её сознание сейчас ощущается оторванным от остального тела. На самом деле, она склоняется и к тому, и к другому. Цзян-цзунчжу обводит взглядом своих учеников, а затем и её, медленно и так сильно хмурясь, что она почти уверена – от этого у него болит голова. – Итак, – роняет он, и это слово проваливается в тишину комнаты, холодное и чёткое. Фань Динсян поднимает подбородок и готовится принять всё, что он на неё обрушит, встречая его взгляд без извинений и стыда. Это делает его ещё более хмурым, что, в свою очередь, делает Фань Динсян ещё более решительной выстоять до конца. Она почти уверена, что комната вот-вот спонтанно воспламенится от свирепости его взгляда. Это было бы интересное зрелище. Она в какой-то мере хочет увидеть, как это произойдёт. – Цзян-цзунчжу! – говорит Ху Юэкэ, разрушая напряжение, словно камень, пробивающийся сквозь поверхность замёрзшего озера. Сложив руки вместе, она склоняется над своим мечом, а затем опускается на колени, прижимая лоб к полу. – Я тренировалась с Фань Чжуэр с тех пор, как была младшей ученицей, – говорит она половицам. – Это я привела её на её первую ночную охоту. Я должна разделить с ней любое наказание, которые вы ей назначите. Её бы здесь не было, если бы не я. Фань Динсян чувствует головокружение от этих слов, почти пошатнувшись, и пытается собраться, чтобы что-нибудь сказать. В краткой тишине Чжан Луань делает шаг вперёд, чтобы поклониться, а затем тоже опускается на пол в низком поклоне. – Цзян-цзунчжу, – говорит она решительным голосом, – я тоже должна быть наказана так же, как вы накажете Фань Чжуэр. Я тоже тренируюсь с ней уже много лет и при каждой возможности тайком провожу её на ночные охоты. Это я украла для неё первую заклинательскую форму. Нет! Нет-нет-нет, всё должно было быть не так! Фань Динсян собирается сказать своим друзьям заткнуться и подумать лучше о себе, как только она поймёт, как работает её рот. Она недостаточно быстро это понимает, что даёт время Ху Синьлину следующим опуститься на колени. – Фань Чжуэр – одна из моих лучших партнёрш по спаррингу, – говорит он. – Вчера она спасла мне жизнь, и это происходит не в первый раз. Я так же настаиваю на том, чтобы разделить с ней наказание. – Я научила её делать причёски, которые носят другие заклинательницы, – признаётся Цзян Фэнли, преклоняя колени с завидным изяществом. – Я десятки раз помогала ей с её маскировкой. Нет никого, кого я предпочла бы иметь на своей стороне в бою больше, чем её, Цзян-цзунчжу, – она прижимается лбом к циновке. – Накажите меня так же, как вы накажете её. – Прекратите! – наконец выпаливает Фань Динсян, сделав полшага вперёд, как будто, если она сможет снова привлечь внимание Цзян-цзунчжу, то он забудет об остальных. – Я та, кого не должно быть здесь! Вам не… не нужно меня защищать. – Это справедливо, – упрямо говорит Ху Юэкэ. На мгновение в комнате воцаряется тишина. Цзян-цзунчжу прерывает её самым раздражённым вздохом, который Фань Динсян когда-либо слышала в своей жизни. – Кто-нибудь ещё хочет признаться в своём участии в этом? – сухо спрашивает он. – Ма Сюэлян украла для неё тренировочный меч, – немедленно говорит Ху Юэкэ. – И научила её пользоваться талисманами. Если бы она была здесь, она бы сама вам об этом сказала. – Можете вы просто перестать говорить? – шипит Фань Динсян сквозь стиснутые зубы. Из-за них у неё начинает зудеть кожа, и она ненавидит это. Другие люди не должны брать на себя ответственность за неё. Это Фань Динсян делает вещи, которые нужно делать! В этом вся её суть. – Кто-нибудь ещё? – спрашивает Цзян-цзунчжу теперь уже почти скучающим голосом. Трое оставшихся заклинателей всё ещё стоят, переглядываясь, никто из них не желает говорить первым, но, наконец, один из них делает шаг вперёд. – Цзян-цзунчжу, – говорит он. Фань Динсян знакомо его лицо, но она не уверена, как его зовут… Лю-гунцзы, кажется? Он кланяется над своим мечом. – Я уже был с ней на ночной охоте раньше. Я не… я думал, что она просто практиковала необычный стиль совершенствования, принятый в одном из небольших кланов, – двое других мужчин энергично кивают в знак согласия, явно не желая ничего говорить. – Ты тоже просишь о наказании? – спрашивает Цзян-цзунчжу. Сейчас он звучит раздражённо, а не сердито, но Фань Динсян не уверена, что в долгосрочной перспективе это окажется лучше. – Эмм… – отвечает, вероятно, Лю-гунцзы. – Не то чтобы… – Ху Юэкэ и Цзян Фэнли в унисон поворачивают головы, стреляя в его сторону абсолютно ядовитыми взглядами, и он спешит продолжить: – …но вчера она отнесла нас в безопасное место, и она хороший боец. Я уверен, что какое бы наказание вы ни выбрали, оно будет справедливым, – он снова кланяется, что плохо скрывает то, как он только что почти поставил под сомнение способность своего главы ордена принимать решения. Фань Динсян почти уверена, что у неё отклонение ци. Это не… не так должно было происходить! Она поворачивается к Цзян-цзунчжу, готовясь умолять или что-то в этом роде. – Ни звука, – говорит он ей, как только она открывает рот, и Фань Динсян повинуется приказу, с щелчком зубов закрыв рот обратно. Он поворачивается к Ху Юэкэ, подол пурпурного ханьфу вихрем взлетает вокруг его ног. – Как давно? – С тех пор, как мне исполнилось семнадцать, – легко отвечает она. Цзян-цзунчжу прищуривается. – Почему? Ху Юэкэ поворачивает голову в сторону Фань Динсян, и её лицо смягчается. – Она спасла меня от Дуань Гаошана, – говорит она, переводя взгляд обратно на Цзян-цзунчжу. – Фань Чжуэр схватила его за шею и бросила в озеро, – она снова кланяется, уткнувшись лбом в пол. – Она хороша, Цзян-цзунчжу. Одна из лучших, что я видела. – Вы ведь уже сражались вместе с ней, не так ли? – спрашивает Чжан Луань, просто указывая на этот факт, благодаря чему вопрос не звучит как претензия. – Однажды я видел, как она оторвала голову голодному призраку, – услужливо сообщает Ху Синьлин. Одна из бровей Цзян-цзунчжу дёргается при этих словах. На секунду он выглядит почти заинтересованным, прежде чем это выражение сменяется привычной хмуростью. Фань Динсян так любит всех своих друзей, а ещё она чертовски точно собирается убить их. Она пытается передать им это яростным взглядом и выразительными движениями бровей, но ей приходится немедленно прекратить это, когда Цзян-цзунчжу поворачивается к ней с уже знакомым суровым взглядом. Значит, вернёмся к тому противостоянию. Фань Динсян держит руки за спиной, её плечи расправлены, а подбородок приподнят. Может быть, если он вышвырнет их всех из Юньмэн Цзян, они смогут отправиться вместе с ней в её родную деревню и основать новый, крошечный клан. Может быть, они смогут вместе стать бродячими заклинателями. Звучит весело. – Твои травмы, – резко говорит он, как будто ранение Фань Динсян является для него личным оскорблением. – Сколько времени тебе потребуется, чтобы выздороветь? Фань Динсян моргает. Ему не всё равно? – Около недели, – честно говорит она. – Смогу сказать точнее, когда увижусь с целителем. Он хмурится на неё. – Как только мы вернёмся на Пристань Лотоса, отправляйся к целителям, – приказывает он. – Я хочу точно знать, сколько времени пройдёт, прежде чем ты придёшь в боевую форму, потому что в тот же день, когда ты будешь готова, я хочу видеть тебя на тренировочной площадке в час чэнь. Фань Динсян снова моргает. – Конечно, Цзян-цзунчжу, – говорит она, кланяясь (ой) из-за отсутствия какой-либо иной настоящей реакции. Ей не удаётся удержаться от добавления: – Может ли эта спросить зачем? Цзян-цзунчжу хмурится на неё сильнее. – Мои старшие ученики говорят, что ты хороша, – бросает он. – Я хочу посмотреть и убедиться, насколько хороша, – он стремительно оборачивается к остальным. – Поднимайтесь с пола. Мы уходим. Фань Динсян моргает и смотрит в никуда. Что ж… На самом деле, всё прошло довольно неплохо. Бескровно. . . . В общей сложности, это занимает полторы недели. Фань Динсян была бы не против воплотить планы Цзян-цзунчжу через неделю – в срок, который был назван ею изначально, – но её чудесные, ужасные, верные, двуличные друзья снова объединились против неё. – Честно говоря, я бы предпочла, чтобы ты подождала две недели, – говорит Ху Юэкэ спустя семь дней после ночной охоты, направляя свою духовную энергию в рёбра Фань Динсян, которые всё ещё реагируют немного болезненно, когда она совершает неверное движение. – Однако, если мы заставим его томиться целых две недели, он может разозлиться ещё больше, так что остановимся на полутора. – Я в порядке уже сейчас, – настаивает Фань Динсян. – Я ходила на ночную охоту и в худшей форме, чем эта. – Конечно, – говорит Ма Сюэлян, разливая по чашам чай, – но ты не спарринговала на глазах у Цзян-цзунчжу. Мы хотим, чтобы ты была в лучшей форме, – Ма Сюэлян, к слову, была очень расстроена тем, что её назначили на другую ночную охоту в тот день, когда кабан-яогуай испортил Фань Динсян всю жизнь, и у неё не было шанса присоединиться к остальным, когда они защищали её. Фань Динсян думает, что это очень мило, и в то же время ненавидит это. – Мы дали о тебе хорошие рекомендации, – добавляет Цзян Фэнли со своей кровати, где она вместе с Ху Синьлином просматривает весенние книги и критикует неправдоподобность поз. – Ты не можешь выйти туда и вздрагивать каждый раз, когда поднимаешь руки над головой, после того как мы так расхвалили тебя, – Ху Синьлину она говорит: – Это ни за что не сработает в жизни. – Где, чёрт возьми, этот художник думает, у него находится член? – соглашается Ху Синьлин, хмуро глядя на страницу. – Или этот мастер считает, что у людей члены растут из пупков? – Если ты думаешь, что это плохо, – говорит Чжан Луань, наклоняясь и заглядывая через край книжки, чтобы оценить картинку, – то тебе нужно увидеть, какое дерьмо они придумывают для любителей персиков. – Ух ты, – говорит Фань Динсян Ма Сюэлян, принимая от неё чашу чая. – Я так рада, что у меня есть такие друзья-эксперты, которые находятся здесь определённо для того, чтобы помочь мне добиться успеха во всём, что я делаю… до тех пор, пока это заключается в просмотре порно и ни в чём другом. – Если мы уйдём, ты будешь по нам скучать, – поёт Ху Синьлин, переворачивая страницу. Он корчит рожицу. – Я насчитал пять рук и только двух человек. – О, да, – невозмутимо говорит Фань Динсян. – Я слышала, что некоторым такое нравится. Ху Юэкэ смеётся так сильно, что в итоге теряет нить передачи духовной энергии и заваливается на бок Фань Динсян. Фань Динсян улыбается, поглаживая её по голове. Ещё несколько дней ожидания – это не так уж и плохо, если они будут похожи на сегодняшний день. . . . Цзян Чэн с нетерпением ожидает, стоя во главе тренировочной площадки. Обычно с этого места он наблюдает за своими адептами, корректируя их боевые формы или оценивая спарринги старших учеников. Сегодня он здесь, чтобы понаблюдать, как грёбаная фермерша делает какое-то дерьмо, которое почти, но не полностью, отличается от традиционного совершенствования. Это не самое худшее, чему он был свидетелем на этой тренировочной площадке, но, вероятно, самое раздражающее. Он сопротивляется желанию ущипнуть себя за переносицу. Что у него за жизнь. Фермерша, о которой идёт речь, находится на другой стороне тренировочной площадки. Фань Чжуэр – боль в его заднице, заноза в его боку, Пять Мечей, фальшивая заклинательница, предположительно кухонный работник (по словам его счетовода), чёртова лгунья – в настоящее время выполняет серию растяжек и разминок, которые он никогда не видел, чтобы кто-то делал. Это то, что делают люди, когда у них нет ядра? (Цзян Чэн на мгновение задаётся вопросом, растягивал ли Вэй Усянь хоть раз за свою жизнь подколенные сухожилия, а затем рефлекторно отгоняет прочь мысли о своём брате и отправляет всю эту идею в ментальную темницу.) В любом случае. Когда она закончит с этим, чем бы оно ни было, Цзян Чэн будет наблюдать за её поединком с некоторыми из его учеников. Ей надерут задницу, и тогда он сможет с чистой совестью выгнать её из ордена за всю ту ложь, которую она скрывала годами, как чёртова лгунья. Она убила того кабана в одиночку, снова шепчет этот тихий голос в его голове. Ты уверен, что она проиграет? Цзян Чэн игнорирует этот голос, как он поступает со многими вещами в нынешнее время, и кивает своему заместителю. Хуа Шаоцзюнь был рядом с ним со времён восстановления ордена и технически старше Цзян Чэна – что всегда приводит его в замешательство, когда он думает об этом слишком долго. Хуа Шаоцзюнь, во-видимому, тоже не знал о Фань Чжуэр: он мрачно поджимает губы, когда выходит вперёд, чтобы объявить о начале демонстрации. Цзян Чэн не вслушивается в его речь. Процесс ничем не будет отличаться от того испытания, через которое проходят бродячие заклинатели, решившие присоединиться к Юньмэн Цзян – серия спаррингов, чтобы увидеть, будут ли они полезны в бою, плюс последующее интервью, чтобы увидеть, будут ли они хорошо вписываться в культуру ордена. Такое случается нечасто, но было уже достаточное количество раз за время нахождения Цзян Чэна в роли главы ордена, чтобы этот обряд стал привычным. Он предполагает, с некоторой иронией, что на этот раз им не придётся устраивать интервью. Множество заклинателей останавливаются рядом с Фань Чжуэр, чтобы тихо поговорить с ней или положить руку ей на плечо, и он замечает, как домашняя прислуга собирается вокруг площадки, выглядывает из окон или из-за краёв двери. Это не то чтобы неожиданность, думает он, рассеянно наблюдая, как Фань Чжуэр, вооружившись ножом и зеркальцем, твёрдыми руками делает свежий порез за ухом. Это не неожиданность – не после того, как её друзья и тайные партнёры по тренировкам чуть ли не умоляли пощадить её жизнь, – но это добавляет ещё больше соли на рану, заставляя обман болезненно пульсировать у него под рёбрами. Что ещё другие посчитали нужным скрыть от него? Что ещё он упустил в своём ордене, если упустил это? Цзян Чэн подавляет свою боль, сосредотачиваясь на происходящем во дворе, где Хуа Шаоцзюнь заканчивает объяснять правила всем присутствующим – сражайтесь до признания поражения, используйте любой вид совершенствования, не убивайте друг друга, вы, животные – и Фань Чжуэр становится напротив настоящего ученика Цзян. Перешедшего в статус старшего адепта около пяти лет назад. Компетентного заклинателя с превосходными навыками, склонного быть немного претенциозным в своей работе с мечом, но имеющего прочную основу. Кажется совершенно несправедливым ставить его против обычного человека, размышляет Цзян Чэн, пока мужчина и Фань Чжуэр кланяются друг другу, но, по крайней мере, всё пройдёт быстро. Это действительно проходит быстро, просто не так, как он ожидает. Ученик Цзян обнажает свой меч и немедленно бросается на Фань Чжуэр, которая не двигается, не уклоняется и не парирует своим копьём, вплоть до того момента, пока не кажется, что уже слишком поздно делать что-либо, кроме как принять удар мечом, и в этот самый момент она проводит пальцами у себя за ухом, хватает талисман и делает аккуратный шаг в сторону. Она шлёпает талисман на спину в пурпурных одеждах, и Цзян Чэн с ужасом и недоумением наблюдает, как его ученик падает на землю, погружаясь в долбаный сон. Фань Чжуэр вытаскивает ножны из ослабевшей, бессознательной руки мужчины, хватает другую его руку в свой большой кулак и вкладывает меч в ножны, даже не прикасаясь к нему самостоятельно. (Это умно, отстранённо отмечает Цзян Чэн. Если у неё нет ядра, то попытка завладеть духовным оружием истощит её жизненную энергию. Таким образом, она всё ещё использует ядро заклинателя, который – Цзян Чэн не может перестать поражаться этому в укромности собственных мыслей – погружён в сон.) Как только меч вложен в ножны, она тянется к своим наручам, распутывая шнуровку. Она связывает руки и лодыжки мужчины за его спиной, как будто он животное, которое собираются отнести на рынок. Ещё одним шнуром она опутывает его меч, лишая его шанса покинуть ножны, и без видимых усилий поднимает их обоих. Фань Чжуэр несёт заклинателя и его меч к Цзян Чэну, почтительно кладёт их к его ногам, кланяется, а затем снимает талисман. Когда заклинатель просыпается, испуганно фыркнув, он недолго яростно ёрзает и наконец смиряется с поражением. – Сдаюсь, – говорит он земле тренировочной площадки. На всё это уходит меньше времени, чем понадобилось бы, чтобы воскурить полпалочки благовоний. Какого гуя. – Цзян-цзунчжу, – говорит Фань Чжуэр, ещё раз поклонившись, после чего опускается на одно колено и деликатно развязывает заклинателя, возвращая шнуры обратно на свои наручи так, будто делает это постоянно. Всё ещё коленопреклонённая, она снова кланяется, на сей раз заклинателю, и тот смущённо кивает в ответ, не глядя ей в глаза. Цзян Чэн чувствует ярость, но не только – есть что-то ещё, чему он упорно не желает давать названия. Хуа Шаоцзюнь выходит вперёд, чтобы организовать следующий поединок, на этот раз против одной из старших женщин, Лин-гуньян. Она присоединилась к Пристани Лотоса в то время, когда он начал восстанавливать её. Она была с Цзян Чэном в Безночном Городе в тот ужасный день, когда он потерял оставшихся членов своей семьи. Она хороша. Лин-гуньян кланяется Фань Чжуэр, которая кланяется в ответ. Когда раздаётся звонок колокольчика к началу поединка, она обнажает меч, но не повторяет ошибок человека, который предшествовал ей. Она кружит, проверяя рефлексы Фань Динсян, изучая дальность действия копья. Только когда она достаточно хорошо представляет, с чем её приходится столкнуться, она наносит удар, и Цзян Чэн подавляет ухмылку. Фань Чжуэр отражает каждую атаку меча кабаньим копьём, в одно из нападений скручивает лезвие древком и обезоруживает своего противника быстрым поворотом. Когда совершенствующаяся начинает рисовать в воздухе формулу заклинания, Фань Чжуэр бросает талисман, который заполняет тренировочную площадку плотной завесой тумана. Цзян Чэн слышит звуки драки и, вероятно, вспышки ещё нескольких талисманов, и когда туман рассеивается, его ученица лежит вниз лицом с прижатыми к земле метательными кинжалами рукавами, в то время как Фань Чжуэр изящно сидит на её спине. – Сдаюсь, – говорит явно побеждённая Лин-гуньян. Фань Чжуэр встаёт и кланяется, затем вытаскивает свои ножи и возвращает их обратно в портупею, которую она носит. Она подаёт заклинательнице руку, которую женщина принимает, поднимаясь с земли, и они, по-видимому, коротко о чём-то беседуют, пока Хуа Шаоцзюнь подготавливает следующий поединок. Когда они расходятся, Лин-гуньян выглядит гораздо более довольной исходом этого боя, чем, по мнению Цзян Чэна, у неё есть на то право, учитывая, что её только что победила чёртова фермерша и кухрабочая. Фань Чжуэр занимает своё место на другой стороне тренировочной площадки; кровь струится по её шее красным ручейком. Она выглядит так, словно даже не запыхалась. Цзян Чэн так сильно сжимает челюсти, что чувствует боль. Хуа Шаоцзюнь принимает очень разумное (как считает Цзян Чэн) решение, поставив противниками в следующем поединке сразу двух заклинателей. Они выходят вперёд и кланяются, как это делают настоящие совершенствующиеся, а Фань Чжуэр выходит вперёд и кланяется, как это, очевидно, делают фермерши, и все они ждут звонка колокольчика. Когда он раздаётся, мужчины тут же обнажают мечи и разделяются, обходя противника по флангу с обеих сторон. Хорошая стратегия. Фань Чжуэр поправляет хватку на копье и атакует более высокого заклинателя, что, с раздражением осознаёт Цзян Чэн, также является хорошей стратегией. Она лишила их преимущества флангового манёвра, подобравшись близко к одному из своих противников, где она может вступить в бой напрямую, продолжая при этом следить за вторым заклинателем. Солнечный свет бликами отражается от копья, металл звенит о металл – противник, с которым она сражается, не может проникнуть внутрь её защиты, и благодаря длине её рук, а также тому факту, что это грёбаное копьё, Фань Чжуэр имеет более выгодное положение, заключающееся в значительном радиусе действия. Второй, более низкий, заклинатель кружит вокруг неё, явно пытаясь найти точку атаки вне её прямого поля зрения, но Фань Чжуэр просто продолжает двигаться в том же направлении, атакуя своего непосредственного противника и не позволяя другому выйти за пределы её зоны видимости. Это… Это, на самом деле, чертовски хороший бой. Пульс Цзян Чэна ускоряется; у него так бывает, когда он видит, как младшим ученикам наконец-то удаётся применить освоенные ими боевые формы в спарринге. Фань Чжуэр сражается странно, но она также сражается по-юньмэнцзянски. Он может видеть в её движениях формы знакомых техник, приспособленных к её оружию и отсутствию у неё ядра. Он знает шаги, которые она делает, и щурится, предсказывая движение, основываясь на том, как она скользит одной ногой назад и вбок, а в следующий момент отбивает меч в сторону и бросается вперёд, чтобы нанести удар копьём своему противнику, очевидно, именно это она и собирается сделать… Фань Чжуэр не наносит удар копьём заклинателю. Она бьёт его кулаком по лицу с такой силой, что он отшатывается назад, а затем приближается ещё больше, чтобы схватить его за воротник и швырнуть в другого заклинателя. Одной рукой. Цзян Чэну кажется, что с его лицом что-то не так, и когда он сосредотачивает на нём внимание, то понимает, что у него отвисла челюсть, что совершенно недопустимо. Он закрывает рот и опускает брови, пока его лицо снова не становится его собственным. Бой тем временем продолжается. Фань Чжуэр отбрасывает своё копьё, чтобы снова воспользоваться тем странным приспособлением – верёвочной цепью с острым наконечником, который она посылает во всё ещё слегка ошеломлённых заклинателей с поразительной скоростью и точностью. Каким-то образом ей удаётся удерживать обоих своих противников, прижимая их к друг другу и преследуя повторяющимися, но при этом непредсказуемыми атаками каждый раз, когда они пытаются разделиться, чтобы снова окружить её с флангов. Цзян Чэн может видеть, как они вырабатывают стратегию, как шёпотом обсуждают её друг с другом, и в следующий раз, когда наконечник летит к ним, более высокий заклинатель пытается отразить его своим мечом, в то время как более низкий подпрыгивает в воздух, взлетая выше досягаемости оружия и направляя клинок прямо в Фань Чжуэр. Это отличный план; она не сможет атаковать их обоих одновременно. Цзян Чэн на мгновение задаётся вопросом, как именно она собирается справиться с этим. Наконечник, уже не в первый раз, меняет направление с такой скоростью и контролем, которые по-прежнему заставляют Цзян Чэна гадать, является ли это оружие духовным. Фань Чжуэр поворачивается, корректируя направление цепи и наконечника своими плечами и ногами, и атакует летящего заклинателя слишком быстро, чтобы тот мог увернуться. Цепь оборачивается вокруг его тела, и Фань Чжуэр волочит его на землю, словно хамелеон, стреляющий в жертву своим гибким языком и утаскивающий её к себе в пасть без шанса на побег. Мужчина приземляется с тяжёлым глухим ударом, подняв в воздух облачко пыли, и Фань Чжуэр уже там, приветствует его талисманом, который она шлёпает ему на спину. Кажется… Ах. Он обездвижен. Конечно. В этом есть смысл. Цзян Чэн с чувством ужаса понимает, что он ожидал, что Фань Чжуэр сделает что-то подобное. Он ожидал, что у неё будет способ избежать поражения. Какого дьявола, серьёзно. Фань Чжуэр освобождает своё оружие от упавшего заклинателя и снова раскручивает цепь, глядя на оставшегося противника. Указанный противник выглядит намного более настороженным, и они оба медленно кружат вокруг друг друга, оба ищут возможность успешно атаковать. Острый наконечник снова мелькает в воздухе, вот он есть – и уже исчез, почти слишком быстро, чтобы его можно было увидеть. Это захватывающее оружие, одновременно и похожее, и непохожее на кнут. У Цзян Чэна чешутся руки, когда он смотрит на него. Он хочет тщательно исследовать это оружие и опробовать его. В следующий раз, когда Фань Чжуэр атакует его цепью, заклинатель отталкивает наконечник в сторону и бросается вперёд, пытаясь сократить расстояние между ними. Она ни за что не сможет сражаться с ним в ближнем бою – именно так поступил бы Цзян Чэн, если бы оказался в той же ситуации и не имел собственного оружия дальнего боя. У неё нет меча. Она совершенно не готова к ближнему бою, если только не прячет какой-нибудь клинок в складках своих одежд. Цзян Чэн, честно говоря, не исключал бы этот вариант. У него отчётливое ощущение, что у неё всегда при себе больше оружия, чем видно глазу. Фань Чжуэр спокойно воспринимает это нападение, резким движением притягивая цепь обратно. Наконечник по пути врезается в спину заклинателя, заставляя его пошатнуться, а Фань Чжуэр уклоняется и шлёпает ему на спину ещё один талисман обездвиживания, пока он спотыкается мимо неё. Она осторожно ловит его и опускает на землю, чтобы мужчина не разбил себе лицо. Это удивительно хорошие манеры с её стороны, и когда-нибудь Цзян Чэн выяснит, почему этот жест заставляет его чувствовать жар за ушами. Последующие ёрзания с целью освободиться недостойны. Иммобилизация, по-видимому, неполная, и, хотя ни один из заклинателей на самом деле не может встать или в принципе сделать что-то, похожее на движение, они оба, очевидно, могут яростно дёргаться, пытаясь сделать что-нибудь, кроме лежания лицом вниз. Мужчины, кажется, также не могут пошевелить своими мечами – Цзян Чэн видит, как один из них периодически вибрирует, и это напоминает ему некоторые случаи, когда младшие адепты впервые учатся летать. Меч всё же отскакивает в сторону примерно на ширину пальца, после некоторого очевидного усилия со стороны своего владельца, а затем с грохотом падает обратно на землю. После этого они оба сдаются. Фань Чжуэр снимает свои талисманы и помогает им обоим подняться с земли, похлопывая их по плечам так, как один из его старших учеников мог бы похлопать своих товарищей-совершенствующихся после хорошего поединка, и Цзян Чэна внезапно охватывает пробирающая до костей ярость. По крайней мере, он интерпретирует это ощущение именно так. Когда Фань Чжуэр возвращается на другую сторону двора, а побеждённые заклинатели уходят, Цзян Чэн расстёгивает тяжёлый пурпурный плащ. Тот соскальзывает с его плеч – флаг, боевой штандарт, заявление о намерениях, которое кружится в воздухе и падает на землю, когда он сам делает шаг вперёд. Среди зрителей проносится ропот, который он игнорирует. Цзян Чэн сражается перед толпой с тех пор, как ему исполнилось десять. Это? Это ничто. Фань Чжуэр, к его разочарованию, соглашается без единого колебания. Она окидывает его взглядом с головы до пят, смотрит ему в глаза и поднимает одну бровь. В самом деле? – будто бы говорит она. Вы? Цзян Чэн негодующе смотрит на неё и занимает своё место. Да, он. Он посмотрит, как она справится с настоящим заклинателем, а затем вышвырнет её из ордена, как она того заслуживает. (Ты ни за что этого не сделаешь, говорит этот долбаный голосок у него в голове. Он игнорирует его.) Фань Чжуэр кланяется, со своим копьём, потому что у неё нет ядра и она не заклинательница. Цзян Чэн кланяется, потому что он глава ордена и есть соответствующие формальности, которые нужно соблюдать. Они снова смотрят друг другу в глаза, и Фань Чжуэр выглядит почти позабавленной, что Цзян Чэн ненавидит – очевидно, именно поэтому у него внутри что-то сжимается. Звенит колокольчик, и что-то тугое между плечами Цзян Чэна ослабевает. Каким бы странным ни был этот бой, это всё равно бой. Цзян Чэн знает, как сражаться. Сражаться легко. Бой не требует от него думать, чувствовать или делать что-то более сложное, чем разрабатывать стратегию и реагировать. Цзян Чэн нуждается в хорошем грёбаном поединке, и, к его досаде, он думает, что вот-вот получит его. Фань Чжуэр переносит свой вес вперёд, на пальцы ног, слегка сгибает колени и наклоняет тело под косым углом к нему, чтобы представлять из себя меньшую цель. Она поднимает копьё в защитной позиции и замирает на месте. Она ждёт его первой атаки, чтобы изучить его способности, прежде чем пытаться что-то сделать самой. Это стратегия, которая ему хорошо известна, которую он пытается вбить в маленькие импульсивные головы младших учеников, и которую с приводящими в бешенство мастерством и комфортом демонстрирует лишённая ядра фермерша. Цзыдянь потрескивает на запястье Цзян Чэна, и он, наконец, позволяет ему ожить толчком своей ци. Кнут извивается по земле, светясь энергией, и Фань Чжуэр имеет чёртову наглость ухмыльнуться. Гуль её задери, серьёзно. Цзян Чэн отработанным движением щёлкает по ней кнутом. Не собираясь убивать. Не собираясь даже ранить. Просто чтобы проверить. Цзыдянь способен вывести из строя пристойного заклинателя пятью ударами, а иногда и меньше. Как бы он ни был разъярён, забить до смерти мирного жителя за преступление, связанное с хорошей ночной охотой, будет немного за гранью. Удар её даже не касается. Разумеется, чёрт возьми, нет. Разумеется, долбаная Фань грёбаная Чжуэр спокойно наблюдает за приближением оружия, отслеживая завиток, который движется от его запястья к кончику кнута, и плавно отступает в сторону, когда электрическая энергия вспыхивает, ударяясь о землю. Разумеется, она делает это с изяществом опытной танцовщицы. Разумеется, она умеет уклоняться от кнута – навык, которым, как Цзян Чэн имел возможность убедиться, заклинатели старше него не могут овладеть. Он притягивает Цзыдянь назад лёгким движением запястья, после чего атакует вновь. И это, чёрт возьми, всё продолжается и продолжается. Цзыдянь вспыхивает снова и снова, скручиваясь в воздухе, разворачиваясь на всю длину и опаляя землю. Фань Чжуэр продолжает уклоняться, плавно и грациозно, словно цветок лотоса, плывущий по воде и кружащийся в водоворотах. Её просто никогда нет там, куда приходится удар кнута; её одеяния развеваются вокруг неё, когда она пригибается и покачивается, а одеяния Цзян Чэна кружатся вокруг него пурпурным ураганом, когда он поворачивается и вращается, заставляя Цзыдянь постоянно искрить и двигаться. Прошло много времени с тех пор, как кто-либо по-настоящему бросал вызов его мастерству владения Цзыдянем, и горячее, странное удовлетворение наполняет его, когда Фань Чжуэр аккуратно уходит от очередного удара, совершая полное колесо в сторону без помощи рук. Она легко приземляется, всё ещё отслеживая глазами траекторию движения кнута, и во время его следующей атаки ловит его оружие своим копьём, быстрым движением опутывает вокруг древка и дёргает. Цзян Чэн пошатывается, спотыкаясь вперёд, прежде чем ему удаётся снова обрести равновесие и упереться в землю обеими ногами с помощью направленной волны своей ци. Он щёлкает запястьем, чтобы получше схватить Цзыдянь, и резко дёргает его на себя, вкладывая в это движение свою духовную и мускульную силу. Он успешно вырывает копьё из рук Фань Чжуэр и отбрасывает его куда-то на другую сторону тренировочной площадки с грохотом, который он полностью игнорирует. Её руки тут же тянутся к верёвочной цепи, заставляя ту вращаться, в то время как уголок её рта искривляется в позабавленной? впечатлённой? полуулыбке. Какое-то время они кружат вокруг друг друга; Цзыдянь ползает по земле плюющейся искрами змеёй, столь же гибкий и смертоносный. Фань Чжуэр делает небольшое движение наконечником – нечто нарочито эффектное и похожее на приветствие – и играет бровями в безошибочном: «Попробуй обезоружь» движении. Как будто он уже этого не сделал. Как будто не в этом смысл всего происходящего. Цзян Чэн сжимает кулак и снова наносит удар кнутом. Подробности дальнейшего ускользают от него, когда он пытается вспомнить об этом позже. Всё, что у него остаётся – образы плавных движений, вспыхивающих и гаснущих искр Цзыдяня, столкновений кнута и цепи, когда они движутся вместе так легко, словно их бой был заранее отрепетирован. Словно они уже не раз сражались друг с другом. Он атакует – Фань Чжуэр ускользает, она посылает в него наконечник цепи – Цзян Чэн уклоняется. Это быстро, яростно и на самом деле довольно весело? Цзян Чэн уже очень-очень давно не получал удовольствия от боя, и когда это осознание накрывает его, шок заставляет его ци колебаться, и он мгновение медлит при следующей атаке. Фань Чжуэр немедленно использует эту возможность, и удар наконечника по его рёбрам слева не становится сюрпризом. Это действительно больно, совсем немного. Определённо будет синяк. Это просто не удивляет. Цзян Чэн ворчит, отметив, что она намеренно ударила его плоской частью, а не заострённым концом. Вероятно, она понимает, что заколоть главу своего ордена, даже во время поединка, не самая удачная идея. Собравшаяся толпа издаёт шум, который Цзян Чэн игнорирует. Он дарит Фань Чжуэр свой лучший суровый взгляд и с рычанием поворачивается, чтобы вновь обрушить на неё Цзыдянь, и они возвращаются к бою под треск ци и грохот стали. Он не спускает с неё глаз, пока они дерутся, отслеживая любые признаки усталости, любые уязвимости в её защите. Она должна уставать, не имея ядра, способного поддерживать её, но несмотря на капельки пота, выступившие у неё на висках, в остальном она выглядит так, будто в порядке, будто готова и способна заниматься этим весь день. Пусть против своей воли, но Цзян Чэн впечатлён, и он ненавидит это. Следующим ударом Цзян Чэну удаётся запутать Цзыдянь с верёвочной цепью в тот вид узла, который возникает случайно, но развязать его труднее, чем что-либо ещё в мире. Они пристально смотрят друг на друга через туго натянутые линии своего оружия – оба наготове, оба ждут, пока другой сделает ход. Фань Чжуэр укрепляет свою стойку, напрягая ноги и явно собираясь выиграть в этом перетягивании канатов, но не в этот грёбаный раз, ни в коем случае. Цзян Чэн опережает её и дёргает оружие на себя со всей силой, яростью и разочарованием, подпитывающими его тело. Он осознаёт свою ошибку сразу же, так как Фань Чжуэр не оказывает сопротивления и вместо этого летит навстречу ему с их объединённой скоростью. У него нет шанса отреагировать до того, как она вонзает колено ему в живот с такой силой, что выбивает из него дух, затем хватает его предплечье чуть выше Цзыдяня и использует продолжающуюся инерцию, чтобы развернуть его руку вокруг и вверх ему за спину. Сейчас она попытается связать его цепью, возможно, обездвижить талисманом, – стратегия очевидна теперь, когда это происходит, – и Цзян Чэн вспыхивает странным признанием её навыков и своей абсолютной решимостью не проиграть этот бой. Он переносит свой вес обратно в её захват, выбивая её из равновесия и ослабляя давление на свою руку. Это даёт ему возможность наклониться и повернуться к ней, сгибая локоть захваченной руки и превращая его во что-то, что даёт силу ему, и он продвигается вперёд в её пространство, поднимая другую руку с мечом, чтобы либо оттолкнуть её назад, либо ударить. Он не до конца решил, что планирует сделать, когда она хватает его второе предплечье своей свободной рукой, и они сцепляются вот так – её руки скрещены между ними, их силы равны, и ни один из них не может использовать оружие, чтобы переломить ход боя. Время останавливается, когда они проверяют силу друг друга; ноги твёрдо упираются в землю, руки время от времени подёргиваются, когда их мышцы сокращаются от напряжения. Лицо Фань Чжуэр горит румянцем, а глаза сверкают. Она выглядит живой, гораздо более довольной, чем кто-либо должен в этой ситуации, и улыбается ему, глядя сверху вниз с высоты своего роста; её белые зубы сверкают, словно свет, отражённый от клинка. – Чему ты улыбаешься? – рефлекторно огрызается он, потому что ему не нравится то, что эта улыбка делает с ним. Улыбка, как это ни оскорбительно, становится шире. – Этому, – весело говорит Фань Чжуэр, и это всё предупреждение, которое он получает, прежде чем она, гуль её задери, бьёт его головой прямо в лицо. Цзян Чэн отшатывается назад, больше от шока, чем от чего-либо ещё, чувствуя вкус крови на зубах. Кто вообще, демоны и вся преисподняя, бьёт головой своего главу ордена? Он приходит в себя и подтягивает Фань Чжуэр ещё ближе, одновременно с этим поворачиваясь к ней спиной и расплетая её скрещенные руки, которые всё ещё обхватывают его наручи, кладя свои пальцы на её большие пальцы. Цзян Чэн сгибается, опуская свой центр тяжести, пока не чувствует, как она падает на его спину, после чего поднимает бёдра вверх, а плечами качает вперёд и вниз. Фань Чжуэр пролетает над ним и приземляется спиной на землю с такой силой, что он чувствует этот удар своими ступнями. Это на мгновение оглушает её, но это мгновение – всё, что нужно Цзян Чэну, чтобы схватиться за рукоять Саньду и приставить остриё к горлу Фань Чжуэр. Мир внезапно снова погружается в тишину, если не считать их совместного дыхания, шумно опадающей и вздымающейся груди Фань Чжуэр, пока она тяжело вдыхает и выдыхает, а также пульса Цзян Чэна, отдающегося ему в уши. Она смотрит на него вверх тормашками с оценивающим выражением лица, и Цзян Чэн на мгновение напрягается, на случай, если у неё в рукаве припрятано что-то ещё. – Сдаюсь, – говорит она достаточно громко, чтобы её могли услышать собравшиеся зрители, и напряжение тишины разрушается аплодисментами, криками и разговорами, которые Цзян Чэн может уловить даже со своего места. – …сражаться на одном уровне с Цзян-цзунчжу вот так… – …равные соперники… – …ты видел, что она сделала с тем талисманом? – …где она научилась такому стилю совершенствования? Цзян Чэн стискивает зубы. Фань Чжуэр смотрит на него, неподвижно лёжа на земле и совершенно не обращая внимание на то, что его клинок находится на ширине пальца от её шеи. Похоже, она просто… проклятье, она просто лежала бы там и позволила бы ему убить её, если бы он решил это сделать. На одно яростное мгновение Цзян Чэн ненавидит весь этот долбаный мир. Он делает шаг назад, вкладывает Саньду в ножны и высвобождается из оставшихся петель верёвочной цепи. – Вставай, – шипит он Фань Чжуэр, а затем поворачивается к своим самым старшим ученикам – тем, кто подчиняется непосредственно ему, кто отвечает за обучение и организацию ночных охот, а также за общее оценивание и распределение заклинателей на Пристани Лотоса. Цзян Чэн в действительности не знает, какое выражение принимает его лицо, но видит, как некоторые из них бледнеют, а один делает полшага назад. – Кто-нибудь хочет объяснить, – начинает он, с яростью чеканя каждое слово, – почему эта женщина пропадала на чёртовой кухне последние пятнадцать лет? Странно, как Цзян Чэну удаётся стоять прямо перед людьми, напрямую обращаясь к ним, и при этом словно превращаться в невидимку? Никто даже не смотрит на него. Возникает небольшая неловкость, как будто он допрашивает нервных младших учеников, а не людей, на помощь которых в управлении орденом он рассчитывает. Цзян Чэн поднимает одну бровь. Он не собирается спрашивать вновь. – Цзян-цзунчжу, – нервно говорит Лю Чаншэн, сгибаясь в поклоне. Он не даром нервничает, поскольку именно он отвечает за вербовку. – Господин. Записи… я просмотрел их, но они относятся ко времени, когда я ещё не занимал это место. Она… она не совершенствующаяся. В записях указано, что её проверили и признали непригодной. У Цзян Чэна начинается головная боль. – А в записях указано, проверялись ли её боевые способности? – Нет, господин, – Лю Чаншэн снова кланяется. – Только её ядро. У неё, эмм… У неё его нет. Цзян Чэн сопротивляется желанию ущипнуть себя за переносицу, потому что не хочет демонстрировать свою слабость перед всем собравшимся населением Пристани Лотоса. – Я знал это, – цедит он, – с первого дня. Она рассказала мне сама, – он поворачивается к Хуа Шаоцзюню, который немедленно выпрямляется. – Выясни, каким был бы её ранг, основываясь на её навыках и стаже, если бы кто-нибудь здесь выполнял свою чёртову работу, а затем позаботься обо всех необходимых приготовлениях. – Но… она не заклинательница! – восклицает кто-то, а затем тут же прячется за кем-то другим, когда его ядовитый взгляд перемещается в сторону звука. – Вы только что прибыли? – с сарказмом спрашивает Цзян Чэн. – Или вы спали последний шичэнь? Может быть, вы хотели бы сами с ней сразиться? – ответом на эти вопросы служит тишина, и Цзян Чэн позволяет себе насладиться ею в течение одного-двух удовлетворённых вздохов, прежде чем развернуться к Фань Чжуэр, которая собрала своё оружие и ждёт с этим странным бесконечным терпением на другой стороне площадки, готовая к очередному поединку. – Иди за мной, – велит он, а затем направляется в сторону кабинетов, не удосуживаясь проверить, последует ли она за ним. Твёрдые шаги вторят его шагам, эхом разлетаясь по докам, значит, она действительно последовала за ним. Хорошо. Цзян Чэн проходит мимо Зала Испытаний Меча, предназначенного для показных дел ордена, и направляется в один из боковых приёмных кабинетов, предназначенных для реальных дел ордена. Вы не можете управлять орденом из тронного зала. Там негде написать грёбаное письмо. (Цзян Чэн вспоминает, как много лет назад, в той жизни, которая принадлежала гораздо более молодой его версии, он увидел тронный зал Вэнь Жоханя и подумал: неудивительно, что орден этого человека пошёл по неверному пути – как, гуй побери, вообще можно было работать в таком тёмном и полном лавы зале? Где он отвечал на эти горы писем и ел свой обед?) Цзян Чэн врывается в кабинет и устраивается за своим рабочим столом, положив руки на колени и нетерпеливо глядя на Фань Чжуэр, вытянувшуюся по стойке смирно перед ним. – Садись, – велит он, кивая на подушки с другой стороны стола. Он не собирается всё время смотреть на неё снизу вверх и заработать растяжение мышц шеи. Цзян Чэн заваривает чай – в первую очередь потому, что ему хочется чая, но также и потому, что какая-то его часть не выносит мысли о проведении любой встречи без предложения чая, потому что он думает, что а-цзе была бы разочарована в нём, если бы он так поступил. Боковым зрением он видит, как Фань Чжуэр аккуратно садится, тщательно подобрав одежду и положив копьё перед собой на пол, а не на стол, как это было бы с мечом. Мысль о том, что это неправильно, зудит в его мозгу – оружие заслуживает большего, чем лежать на полу, – но, в то же время, как положить копьё на стол и случайно не задеть кого-нибудь? – Ты владеешь мечом? – спрашивает он, ополаскивая чаши, а затем заваривая кимун, который он предпочитает, когда находится дома. – Достаточно, чтобы не зарезать саму себя, – отвечает Фань Чжуэр, и почти незаметное напряжение покидает её плечи. Она принимает чашу и деликатно держит её в своих широких мозолистых ладонях. – Имея в руках только меч, я бы не выстояла против настоящего заклинателя. Цзян Чэн фыркает, прежде чем успевает остановить себя, и уголки губ Фань Чжуэр приподнимаются. – А если бы ты прошла обучение? – спрашивает он. – Тогда да, – она делает глоток и пожимает плечами. – Если разобраться, то меч – это просто очень большой нож, а я знаю, как обращаться с ножами. Однако я всё равно предпочитаю использовать оружие дальнего боя. Цзян Чэну требуется время, чтобы перевести дух и переварить оскорбление по отношению к мечу, наречённому «очень большим ножом». – Лук и стрелы? – Сносно, – она покачивает ладонью. – Я умею охотиться. Но не просите меня продемонстрировать какие-нибудь трюки. Цзян Чэн кивает, разглядывая её. Его взгляд останавливается на верёвочной цепи, и он указывает на неё подбородком. – Что это вообще такое? – Верёвочный дротик, – говорит Фань Чжуэр, поставив на стол чашу и предлагая ему своё оружие для более близкого изучения. Оно тяжелее, чем он ожидал, и теперь, когда оно не летит по грёбаному воздуху прямо в него, он может рассмотреть детали: цепь обтянута мягкой кожей, уже сильно изношенной, а наконечник исчерчен десятками заклинаний. – Кто создал это? – спрашивает он, поворачивая наконечник, чтобы получше рассмотреть магический иероглиф, который, как он думает, предназначен для того, чтобы взять импульс оружия и использовать его для ещё более сильного удара. – Я, – заявляет Фань Чжуэр, спокойно отпивая чай и не обращая внимания на то, как Цзян Чэн чуть не роняет чёртов верёвочный дротик. – Я проектирую все свои талисманы. – Ты? – хрипит он. – Как? – не может быть, не может быть. – Так же, как и все остальные, полагаю, – говорит Фань Чжуэр, пожимая плечами, как будто не она только что перевернула всё его представление о том, как работает заклинательство талисманов. – Я много читала и много экспериментировала, чтобы выяснить, какие из моих идей сработают, и подожгла лишь несколько вещей. – Ты… те талисманы, что ты использовала в поединках? Они твои? – спрашивает Цзян Чэн, пытаясь вернуть хоть какую-то часть самообладания, когда откладывает верёвочный дротик в сторону. Он глава ордена, он должен держать себя в руках. Фань Чжуэр кивает и снимает небольшие связки со своей портупеи, кладя их на стол и передвигая в его сторону. Он пролистывает их, пока она наполняет их чаши; язык её тела непринуждён и учтив, как у человека, привыкшего наливать чай другим. Талисманы, говоря простым языком, чертовски впечатляют. Он прослеживает один из них подушечкой пальца, анализируя, как все радикалы собираются в единое целое, и моргает, когда его озаряет. – Он опирается на их ядро, – говорит Цзян Чэн, стараясь не показать, насколько он впечатлён. – Обездвиживающий талисман. Фань Чжуэр кивает, делая что-то, что, вероятно, можно было бы назвать распушиванием пёрышек. – Чем больше они пытаются сопротивляться, тем сильнее талисман становится, – в её голосе чувствуется очевидная гордость, и от этого в животе Цзян Чэна происходит что-то такое, что ему совсем не нравится. В попытке отвлечься от этого он опускает взгляд на её шею, по которой всё ещё струится красный ручеёк, пачкая ворот её ханьфу, что напоминает ему о другом вопросе, который он хотел задать. – Кровь? – он жестикулирует в сторону пореза, и Фань Чжуэр поднимает слегка окровавленную ладонь, накрывая ею свою шею. – Активация, – говорит она. – Я не… – Фань Чжуэр смотрит в никуда, очевидно, размышляя над ответом, и Цзян Чэн с нетерпением ждёт, пока она закончит свою мысль. – Я не могу активировать их в бою иным способом. Требуется слишком много концентрации, чтобы направить мою ци. Вот, – она достаёт мешочек цянькунь, извлекает из него большую связку талисманов и вытаскивает из связки два, прежде чем убрать остальные. Это стандартные световые талисманы. Цзян Чэн, вероятно, мог бы активировать заклинание, которое используется в них, во сне. – Итак, – говорит она, держа один талисман между двумя пальцами, – я могу либо… – она хмурится, и Цзян Чэн может чувствовать, как медленно прибывает её ци, словно наблюдает за тем, как мышь пытается утащить в свою нору целую булочку со свининой. Спустя гораздо, гораздо больше времени, чем обычно на это требуется, талисман вспыхивает, освещая внезапно утомлённое лицо Фань Чжуэр. – Неэффективно, – делает вывод Цзян Чэн, и Фань Чжуэр кивает. – Или я могу… – и она проводит кончиками пальцев по крови за ухом и берёт второй талисман, который немедленно загорается. – Потребовалось исправить некоторые недочёты, чтобы разработать талисманы, которые активируются кровью, но в моём случае они работают намного лучше. Цзян Чэн кивает. Его взгляд скользит по крови на её руках, по струйке на её шее, по беспорядочно размазанным красным пятнам на её кадыке, к которому он приставил свой меч, в то время как она спокойно смотрела на него и ждала смерти. У него сосёт в желудке, и он не знает почему. Может быть, он съел что-то нехорошее за завтраком. Как бы то ни было. Рядом с жаровней лежит тряпка, для протирания пролитой жидкости, и он хватает её, бросая в Фань Чжуэр. – Приведи себя в порядок, – приказывает он, пихая в её сторону кувшин с водой и едва не расплёскивая его в спешке. Для верности он шлёпает талисманы обратно на её сторону стола и осушает свою чашу за один глоток, изучающе глядя на лишённую ядра фермершу, которая только что боролась с ним чуть ли не до последнего вздоха, пока она смачивает ткань и прикладывает её к своей шее. Он думает о том, что весь его орден мог бы быть готов и способен защитить себя, независимо от того, совершенствующиеся они или нет. Он думает о том, как эта женщина заколола долбаного кабана-яогуая насмерть, в одиночку и уверенная в своих навыках. Он думает о Могильных Курганах, о том, что произошло там недавно, и о том, как было бы полезно, если бы там был кто-то, кто не стал бы жертвой волшебных мелодий Су Шэ, этого крысиного ублюдка. – Ты можешь преподавать? – спрашивает Цзян Чэн, снова наливая им чай. Фань Чжуэр моргает, кивает и улыбается, едва заметно, но явно польщённо. – Хорошо, – мрачно говорит он. – Я попрошу Хуа Шаоцзюня составить расписание. На её шее всё ещё оставалась кровь, там, где она не могла ни увидеть, ни почувствовать её, и он ненавидит это, и что-то в нём щёлкает. – Чёрт возьми, – шипит он себе под нос, – дай мне это, – и Цзян Чэн наклоняется через стол, чтобы вырвать мокрую, окровавленную тряпку из её удивлённо вздрогнувших рук. – Наклони голову, – рычит он и начинает грубо стирать красные пятна с её кожи, когда она повинуется. Ему не следует этого делать, на самом деле, это неподобающе для главы ордена, но теперь он выбрал этот путь, а если Цзян Чэн чему и научился ещё в детстве, так это следовать дерьмовой идее до самого конца. – Это не было напрасной тратой, – говорит Фань Чжуэр непонятно к чему; её голос вибрирует под его рукой. Он вопросительно хмурится, и она поясняет: – Работа на кухне. Я не пропадала там зря. Это хорошая работа. Важная. – Важнее, чем ночная охота? – Цзян Чэн усмехается. – Да, – без колебаний отвечает Фань Чжуэр, хватает его за наруч и отводит его руку в сторону, чтобы она могла как следует посмотреть на него. – Как долго вы можете практиковать инедию, Цзян-цзунчжу? – спрашивает она. – Сколько времени вам понадобилось бы, чтобы сформировать своё золотое ядро, если бы вам приходилось самому готовить себе еду, стирать свою одежду и прибираться в комнатах? – её хватка крепка, и он во второй раз за это утро отмечает, как легко её ладонь полностью обхватывает его предплечье. – Ваш орден существует, потому что у вас есть домашние работники. Люди на кухне делают для поддержки ордена столько же, сколько и любой заклинатель, а иногда и больше. Цзян Чэн вырывает руку из её хватки. – У тебя всё ещё идёт кровь, – ворчит он вместо того, чтобы что-то отвечать на это. Фань Чжуэр закатывает глаза и снова наклоняет голову, чтобы он мог продолжить своё нелепое занятие. – Остались ли у тебя ещё какие-нибудь оскорбления для твоего главы ордена сегодня, – с сарказмом спрашивает он, – или ты действительно хочешь остаться на Пристани Лотоса? – порез всё ещё вяло кровоточит – красная ранка посреди моря маленьких белых шрамов, и он хмурится, глядя на них. – Если я попытаюсь залечить порез, это сработает? – Полностью он не заживёт, но кровь остановить сможете, – говорит Фань Чжуэр. – Не беспокойтесь об остальном. Цзян Чэн кивает, направляет в ранку немного своей духовной силы, совсем чуть-чуть, словно он пытается поощрить лотос расцвести, и ощущает, как его изнутри горячо омывает удовлетворением, когда кровотечение останавливается. Это чувство превращается в не менее горячую вспышку смущения, когда он понимает, что они до сих пор склоняются друг к другу над столом, а её лицо обращено к нему – слишком, слишком близко, чтобы это можно было счесть приличным. Цзян Чэн садится обратно за свою сторону стола, отбрасывает тряпку и снова разливает по чашам чай. Фань Чжуэр какое-то время молча наблюдает за ним, а затем объявляет: – Я могла бы победить вас. Цзян Чэн роняет чашу, которую успел поднять, и выплёвывает чай, который успел отпить. Смущение мгновенно сменяется яростным недоверием. – Прошу прощения? – Я могла бы победить вас в нашем поединке, – безмятежно говорит Фань Чжуэр, сложив руки на коленях. – Помните, как я ударила вас коленом в живот? – её глаза блестят. – Это должны были быть яйца, но я решила, что это будет слишком грубо, – она достаёт свою чашу из лужицы пролитого им чая и делает глоток. – Если бы я ударила вас по яйцам, я бы точно победила, Цюаньгу-цзунчжу. Цзян Чэн, в бессознательном порыве схвативший чайник, швыряет его обратно на стол. – Убирайся. Фань Чжуэр улыбается, остро и довольно. – Господин, – говорит она с поклоном, а затем забирает своё оружие и оставляет Цзян Чэна одного в его кабинете с беспорядком на столе, беспорядком в груди и отсутствием идей, что, гуй побери, ему следует со всем этим делать.