Композиция VI

— Тебе помочь? Аня не успела ответить. Ей даже соглашаться не пришлось: Марк уже подхватил стопку хрестоматий с её рук, и ей оставалось просто их отпустить. Не в свободное плавание, конечно. А то свободное плавание в этих условиях — это уроки скольжения по только что вымытому полу первого этажа. Так себе развлечение для старых книжек. Ну, две тысячи какого-то там года, но всё равно — по меркам времени уже старых. Да. — Тебе серьёзно на всех выдали? — удивился Марк, пересчитав количество книг. Тяжёлые. И бесполезные, на самом деле. Потому что они всей группой пользовались с сентября спокойно электронными версиями, а тут вот преподавательнице — в ноябре! — приспичило. Берите бумажные, там словарь, так быстрее… — Под мою ответственность, — сказала Аня, особенно выделив притяжательное местоимение. Да, да, Марк был в курсе, Марк всё помнил. Неблагодарный труд старосты. — Давай я занесу им читательские все, чтоб заполнили. — Угу, с группы собери их все сначала, — фыркнула Аня, параллельно что-то листая в телефоне. И то правда. Кто-то же потерял наверняка, кто-то до последнего забывать будет, кто-то… Ноябрь месяц, третий курс, а всё одно и то же. Детский сад. Правда, это Марк так думал Ане в унисон, а потом бы и сам оказался среди этих забывчивых. У него же память как у рыбки, да? Ну, смотря о чём речь. Что именно нужно запомнить. Прогулку с Петей Марк вот до сих пор помнил. Как будто бы даже каждый шаг. А ведь прошло… полмесяца? Да вроде меньше. — Где мы сейчас, на восьмом? — спросила Аня. — На десятом, — ответил Марк, даже никуда не заглядывая. Вот. Запомнил за два месяца, где семинары по истории английского проходят. А то, что Аня забывала иногда, это ничего. Это можно. Ей и так приходилось слишком много всего помнить. По дороге до лифта Аня часть книжек у Марка всё-таки забрала, потому что совсем в одиночку эту стопку было не дотащить. Три штуки в одни руки — не страшно. А вот для высоты стопки, норовящей из рук выпасть, уже критично. Удалось заскочить в итоге в совсем пустой лифт: наверное, сейчас был аншлаг в столовке, вот никто никуда ехать и не собирался. Марк прижал к себе хрестоматии обеими руками. — Обнимай, обнимай, — сказала Аня, оперевшись о стену лифта. — Уже через полчаса проклинать начнёшь. — Книги? — сделал нарочито удивлённое лицо Марк. — Было бы за что. — Книги, Брута Лаямона, среднеанглийский, — перечислила Аня, легонько кивая на каждом пункте. — Будешь сейчас про классы глаголов рассказывать. — Нет, я лучше ещё с книжками пообнимаюсь, — чуть мотнул головой Марк и в подтверждение своих слов ещё крепче обхватил стопку. Обниматься вообще хорошо. Вчера вот с Женей обнялся, даже дважды. Итого — уже в четвёртый раз. Ну, это так, банальное привет-пока, на улице, в тёплых куртках. Это Женя на прошлой неделе потянулся было, смутился, решив, что лишнее, но Марк разрешил. И сам кое-как прижался, не закрывая глаз. Ане Марк об этом всём рассказал. Наверное, она сейчас тоже об этом вспомнила. Аня же думала, что Женя — красивый мальчик. А ещё она думала, что в его вкусе — другие красивые мальчики. — Он её почти не касается, — сказала она, когда Марк показал ей его фотографию с одногруппницами, ту самую. — Он как будто вообще не знает, как это делать надо. — Что именно? — Девушек трогать. Марк подвис тогда немного. Не задумывался как-то на такую тему. Ну, что это — искусство отдельное, которому учиться надо. — Ты вот умеешь, — добавила Аня. — А он их боится как будто. Почему Аня решила, что он это умел, Марк уже не спрашивал. Обниматься — это хорошо. С Петей, правда, в то воскресенье Марк так и не обнялся, а после уже и шанса такого не было: больше пока не виделись. Но переписывались. Петины сообщения очень правильно встроились в распорядок дней — наверное, их изначально в них Марку не хватало, чтобы они ощущались законченными, цельными. Пластинок никаких они тогда так и не купили. Дождь там всё-таки полил, и они ютились под одним зонтом — Петя сам взял Марка под локоть, разрешая быть так близко, идти бок о бок. Петя даже предлагал Марку доехать с ним до его станции на всякий случай. Марк отказался. К счастью, когда он уже вернулся на свою станцию, дождь прекратился. Петя написал, мол, повезло. И скобочку добавил. — Работу над ошибками сделал? — Что? Аня положила три книжки на учительский стол, и Марк, последовав её примеру, водрузил рядом оставшуюся кипу. — Контрольная прошлая, — стала объяснять Аня. — Работу над ошибками задавали сделать. — А, это… Ну, сделал как-то. Кое-как. Чтобы было. В аудитории было душно — и надушено какими-то ужасными духами. Марк, не спрашивая, надо оно или нет, почти подскочил к окну, отворил боковую створку. Трек Хаски пока не вспоминался, зато почему-то вспоминалась «Башня синих лошадей» Франца Марка. Оттенок неба похожий. А может, не совсем. В интернете репродукции разнились, а вживую увидеть возможности не было: картина же утеряна. Синий у Франца Марка — что-то мужское, строгое и духовное. Марку, который не Франц, от таких рассуждений неловко было примерно так же, как от разговоров о том, что девушек надо как-то особенно уметь трогать. Все же люди, разве нет? Как там Кандинский про синий цвет думал? Синий — звучание виолончели. Чёрный — вечное безмолвие без будущности и надежды. И почему тогда зонт был именно чёрным? В аудитории было душно, а из окна тянуло почти ледяным воздухом — игра контрастов. От такой духоты голова и ум кружиться начинают, а от такого холода — уже не кружиться, а застывать. Наверное, застывший ум — это очень страшно. Застыть — это что-то застать? Или чего-то устыдиться? А застать — это наконец-то кем-то стать? Ум действительно начал кружиться. Пляска мыслей. Марк пытался поймать их цвета, но ловил только их угловатость и шершавость. Вот если бы ещё минуту другую постоять, подумать, то тогда, должно быть, что-нибудь такое и… — Всем человекам надобно воздуху, воздуху, воздуху прежде всего, да, Марк Валерьевич? Марк дёрнулся, разворачиваясь, и поспешно прикрыл окно. В аудитории ещё вроде не стало прохладнее, но… Но Марк уже смотрел прямиком на Ярика, и было как-то не до аудитории. Не до воздуха. Это ж Достоевский, да? Ярику он нравился. Перечитывал его время от времени. Там же тоже что-то типа… библейских отсылок… — Проветрить надо было, — буркнул Марк, протискиваясь к своему месту. Не тут-то было. Ярик вцепился в его плечо, заставляя опуститься на первую попавшуюся скамейку. С трещиной на сидении. Или когда-то уже ломалась, или грозилась вот-вот. — Холодно уже, — как-то едко заметил Ярик. — Ноябрь. — Ноябрь, — кивнул Марк, не споря. Ноябрь месяц. — Игнорируешь мои сообщения больше месяца, выходит, — заключил Ярик, хлопнув в ладоши. Марк отвёл взгляд. — Предупреждаю: семейным психологом я не нанималась, — услышал он вдруг Анин голос. Успел уже забыть, что она тоже тут сидела. Не обратил внимание. Ага. Приколы с семьями. Только вот… — Я на другой кафедре теперь, — напомнил Марк. — Сбежал, бывает, — присев на край учительского стола, сказал Ярик. — Понял, что хочу заниматься немножко другим. Марк старался отвечать сдержанно. Не эмоционировать. — Сообщения-то у меня не про кафедру, — фыркнул Ярик. Насмешливо как-то. — Новый год на носу, а это значит, что… Он замолчал, взмахнув ладонью по воздуху. Ожидал, что Марк закончит фразу за него. Ответ Марку на ум пришёл, но очень резкий и нецензурный. Хотелось сказать: это значит, что ты от меня наконец от… — Это значит, что скоро будем писать пожелания тщательного ремонта нашему любимому корпусу и вешать их на ёлочку у учебной части, — встряла Аня, и Марк даже выдохнул незаметно. Переключила на себя внимание. Молодец. Полиция мата. — Зин! — никак не отвечая Ане, воскликнул вместо этого Ярик. — Зин пора готовить. С текстами про новый год. Сти-хо-твор-ны-ми. Смекаешь? Марк не придумал ничего остроумного и колкого, поэтому просто промолчал. — Это же всегда приятно так — ставить цели себе новые, планы составлять, верить в лучшее, ну? — вдохновенно продолжал Ярик, уже поднявшись и принявшись расхаживать рядом с меловой доской. — Это же такой простор!.. При слове «простор» почему-то вспомнилась стандартная заставка виндовская с зелёной долиной. Спасибо, что не со зловещей. Простор — это типа про магазин? Про store. Или просто R? Язык программирования. — Тебе уже кто-то прислал тексты? — снова вмешалась в разговор Аня. — Имеются, — уклончиво ответил Ярик, остановившись — и пристально уставившись на Марка. — Но хотелось бы увидеть кое-какие ещё. Ага, так сложно догадаться, какие именно. Чьи. — Да что мне надо написать, в лесу родилась ёлочка? — всё-таки не выдержал Марк. Злиться у него плохо получалось, вот и сейчас — что-то по-детски наивное и игрушечное, а не реальный протест. И песенка вспомнившаяся как раз для такого возраста. И поведение, видимо. — Для начала — ответить мне на сообщения, — невозмутимо сказал Ярик. — А потом, ну… говорю же: новые цели, новые планы. Изменения. Новый год как обновление. Логично. И страшно оттого, что Марк всё это прекрасно понимал. — Сори, как-то нет сил писать стихи про айос семнадцать, — попытался отшутиться Марк. Ну, или восемнадцать уже, раз новый год. Лицо у Ярика вдруг сделалось серьёзное такое. Не до смеха. — Знаешь, — начал он с каким-то нажимом. — Когда я включал тебя в программу сентябрьских чтений, я рассчитывал, что с твоей стороны будет более серьёзный подход к нашим поэтическим делам, чем получилось в итоге. Вот тебе и семья, вот тебе и приколы. Отличный прикол — серьёзный подход у Марка сейчас не наблюдался нигде. Всё еле-еле, всё на грани. А Ярик тут по поводу стихотворений возмущался. Несуществующих. И, кажется, прямым текстом отправлял Марка в поэтический бан за непослушание. Лучше уж в баню бы. Чтоб стоять посреди пара, не близко и не далеко — где-то. Отсутствие плоскости и неопределенность расстояний. Что-то про бани рассказывали в первом семестре второго курса, на древнерусской литературе. Что-то про место, в котором живут чудаки, которые непонятно чем занимаются. Оно. Да. Подходит, надо брать. В аудиторию уже зашли три одногруппницы, Аня пропустила их, чтобы они сели на свои обычные места, но Марк не обращал на них внимание. Марк завис. Марк смотрел на стену перед собой, и её оттенок — впервые — вдруг напомнил ему фон «Композиции VIII». Геометрическая абстракция. У Кандинского поверх фона — линии, круги и прочие формы. У Марка перед глазами поверх стены — тёмно-зелёная доска и навязчивый Ярик. Ярик сам — тоже как геометрическая абстракция. Кричащая, угловатая. Только Марк не мог представить, в какие слова ему удалось бы облечь эти крики и углы. Зато цвета — представлялись. Шампань, оливково-жёлтый, цвет брюквы. Цвет амброзии. Цвет самородка — только вот Ярик никакой не самородок. И тем более — Марк этих мыслей раньше стеснялся, а сейчас как-то всё равно стало — никакой он не талантливый, этот Ярик. Он просто громкий и острый. Он как треугольник. Марк — как чёрный квадрат. Петя вот сказал как-то весной, что «Чёрный квадрат» — это и примитивно, и гениально. Марк согласился. Марк запомнил. Марк смотрел на доску перед собой, и надписи на ней напоминали работы Баскии. Глупо. Там что-то на древнегреческом, если Марка не обманывала интуиция, а у Баскии — английские слова и прочие очертания. Стереотипы Наполеона и прочее без названия. Потому что название — это то, что уже созрело, это завершённость. А картина — это бесконечный диалог со смотрящим. Это действие, у которого нет конца. Интересно, каким бы получился нарисованный Ярик, если бы Марк сейчас уместил его портрет туда же, в кутерьму древнегреческих букв. Получилось бы что-то яростное — или же страстное? Или и вовсе — светлый? Марк поднялся с места. Беспрепятственно подошёл к доске, взял на счастье оказавшийся на месте кусочек мела, приноровился, нашёл подходящее место в композиции слов, занёс руку, как будто… Глухое соприкосновение тупого конца извести со специальной краской. А потом — уже погромче — с напольным покрытием. Кажется, Марку вслед кричали. То ли Ярик, то ли Аня, то ли оба, но по-разному. Марк не слушал. Не слушал и всех, мимо кого проходил быстрым шагом, чуть пригнув голову, как будто это он теперь был той самой доской, а мелом на него воздух и все окружающие замахивались. Штрих, второй — искажение контура, искажение сути, искажение отражения. Потом можно всё стереть, но то, что было изначально, уже не вернёшь, а потому — как там в песне пелось, надо сразу уходить? Правда, у Марка в обозримом будущем, измеряемом шагами, не районы-кварталы, а пустая аудитория в конце коридора. Почти долетел до неё, ворвался внутрь, то ли вихрем каким-то, то ли облаком, а потом тихо-тихо прикрыл за собой дверь. Споткнулся глазами об очередную зелёную доску — только совсем чистую. Ещё и мела навалом, как по заказу. Смешно — цвет доски напоминал новогоднюю ёлку. В той аудитории, при Ярике, Марк об этом даже не задумался. А может, всё дело было в буквах. Да, точно, доска же там была вся испещрена чужеродными буквами: что-то понять можно, но только прилагая усилия и обладая знаниями. Элитарность знака. Ограниченность. Замкнутость пространства. Кажется, кто-то из знакомых Ярика писал стихотворения на древнегреческом. Ярик их даже хвалил, и на вечере поэтическом в том числе. Марк тогда этому значения не придал: ну, ему было о чём — и о ком — подумать. А сейчас вдруг вспомнил. Да, это был кто-то на год старше Марка, в очках в тоненькой оправе, с небрежной укладкой и некрасивыми руками. Марк не запомнил его имени, а для Ярика это был кто-то типа звезды. Он уж наверняка прислал ему текст для зина, а может, и не один. И быть этому тексту на ёлочке пожеланий — или и вовсе на меловой доске почёта. Только вот его не поймут остальные, те, кто язык не знает, и свой смысл в такое неизвестное не привнесут. Так и будут стоять по другую сторону. А разве цель искусства — в разъединении? 21:21 Ты ведь про Главный Штаб говорил, да ? Это Женя вчера вечером спросил. А ведь если так подумать, то где он и где искусство? Ну, он мог бы просто в поиске по диалогу пробить, но нет же. Марк ответил даже радостно. Да, про него. Да, там картины интересные всякие. Да, там есть на что посмотреть и о чём подумать. 21:23 Боюсь без экскурсовода мне там делать нечего Персонального 😁 Марк тогда подвис немного, улыбаясь. Персональный экскурсовод — это же не тот, который музейный, да?

21:23 Придётся подождать 😂😅 Горизонт планирования завален

Марк не врал. Или нет — Марк всё-таки соврал, но понял это только сейчас, в пустой аудитории, напротив пустой доски. Это же неправда — ну, что без экскурсовода в музее делать нечего. Это в поэзии проводник нужен — в такой, как у того фаната древнегреческого. Или вообще — в такой, как у Ярика и его круга. Там же всегда есть единственно правильная трактовка, до которой докопаться надо. Как в олимпиадах. Марк участвовал, когда в школе учился, Марк даже выиграл в итоге — как себе и остальным объяснял, по счастливому стечению обстоятельств. Ему просто повезло. Повезло четыре раза писать разные финалы и один из этих разов — выиграть. Да и в команде Москвы были более значимые школьники. Себя он открытием точно не считал. В музее — любом — тоже надо многое знать, там тоже есть культурные отсылки и подтексты, но в общем и целом оно же ближе простому человеку, разве нет? Не нужно же знать какой-то определённый язык, чтобы увидеть цвета, увидеть человеческие фигуры, животных, прочих существ. Деревья, небо, море, небо. Что угодно. Да хоть просто линии — по ним ведь всё что угодно можно восстановить в воображении. Они более податливые, чем буквы. Более пластичные. Марк не соврал, когда сказал, что горизонт планирования у него — завален. Но да, Марк Женю обманул, когда дал ему согласиться с мыслью о том, что экскурсовода ему придётся подождать. Оставил его с этой верой на тонком, но всё же льду. И сам же и поскользнулся? Ну, прямо льда в Москве пока не было, но зима была близка, а горизонт к этой зиме выравниваться не планировал, так что да. На льду. Интересно, можно ли сравнить со льдом доску, а мел — с коньками? Художника — с фигуристом? Там же тоже любители есть и профессионалы. Или там как-то по-другому это всё называется… Марк уже не удивлялся тому, как связывались друг с другом мысли у него в голове. И Марк уже не останавливал ни себя, ни линии, которые всё-таки выводил мелом — нет, не портрет Ярика и не смесь иноязычных букв. Просто линии, окружности, спирали. Абстракции без лишних слов. Кажется, какие-то из линий даже кричали. Ну и хорошо. Он-то сам кричать нормально никогда не умел. Мел у Марка из руки выпал только тогда, когда кто-то резко распахнул дверь. Выпал — и рассыпался. Мел в той аудитории, наверное, тоже так развалился, просто на него Марку как-то всё равно было, а этот… — Так и знала, что ты тут будешь, — призналась Аня куда спокойнее, чем секундами ранее открывала дверь. Прикрыла её за собой тоже и осталась стоять там. Не нарушала личное пространство — и смотрела на доску. Как в музее: там же есть ограничения по тому, на каком расстоянии можно к экспонатам подходить. Так и тут. Марк не стал уже нагибаться за мелом. Посмотрел тоже на доску — там переплетение белых штрихов, композиция геометрических форм и неловкая попытка в смысл. Люди тут до этого хотя бы котиков рисовали, а это вообще — сплошное «без названия». Процесс без результата. — На главное здание местами похоже, — сказала Аня и махнула головой в сторону окна. Марк повернулся — главное здание как раз виднелось за стеклом, как на ладони. И воспоминания о нём тоже сразу как на ладони. Там столовая, там обсуждение Кандинского, там лифт и… Что-то было в линиях действительно. Подсознательное. — А тут как будто лавочка, — ткнув пальцем в левый нижний угол покрытого меловыми очертаниями пространства, заметил Марк. — Скамейка из «Смешариков», — подбросила вариант Аня, и Марк чуть было снова не вздрогнул. Присмотрелся. — Она же розовая, — вспомнил он. А тут только два цвета — белый и зелёный этот. Ёлочный. — У тебя — как будто поломанная, — подойдя ближе, стала пояснять Аня. — И там сломалась. Скамеек можно сделать сколько угодно, а ты… Аня подошла ещё ближе. Напротив теперь стояла. Руку вдруг протянула — Марк чуть не зажмурился, снова вспомнив и Ярика, и мел из той аудитории, и коридор. Но Аня просто провела ладонью по его волосам аккуратно. Погладила по голове, как уже делала сто раз. — А ты у нас такой один, — закончила Аня фразу, уже убирая руку. Марк опять завис. Вспоминал цитату. — Ты меня что, с Барашем ассоциируешь? — сообразил он в итоге. — Да нет, — засмеялась Аня. — Ты больше Крош, конечно. Но всё равно ты такой один. И никакие Ярики… — Так, — мягко остановил её речь Марк. — Ты успокаивать меня пришла, да? — Просто подумала, что это может помочь. Ну, что тебе стоит это услышать, — пожала плечами Аня. — И пойти на пару наконец. Марина Александровна меня, конечно, предупредила, что опоздает на пятнадцать минут, но… Марк закрыл глаза. Открыл. А потом осторожно потянулся, чтобы Аню обнять — и пробормотать неловкое «спасибо». Уже на паре Марк прошёл какой-то первый попавшийся тест «Кто ты из Смешариков». Получил действительно Кроша. Переслал ссылку Пете, чтоб прошёл после своей физической химии: ну, в тему же, можно перепройти, чтоб удостовериться в своих ассоциациях. Но Петя сообщения открыл сразу. 13:37 Похож Ты Вернулся через пару минут. 13:40 Насчёт меня тест ошибся

13:40 Это кто у тебя?

13:41 Ёжик Марк уставился на сообщение. Потом на отправителя. Затем опять на сообщения — своё и Пети. Молчал — и Петя молчал. Через несколько секунд стал что-то печатать. 13:42 Только коллекционирую я ошибки, а не кактусы и фантики Марк не придумал, как ещё отреагировать, кроме плачущей реакции на сообщениях. Заблокировал экран, отложил телефон, попытался вникнуть в текст, который зачитывала вслух преподавательница, и в совсем чужие буквы в хрестоматии. И напоследок подумал, что вряд ли Петя имел в виду ошибки в работах по физической химии.