1/2

      *неделю назад*       - Пришли результаты УЗИ сосудов.       Глеб с надеждой посмотрел на врача, сидящего напротив него. Но выражение лица мужчины в белом халате так и осталось весьма прискорбным. Даже в прошлую их встречу он выглядел гораздо счастливее, думая, что дело Викторова наконец-то сдвинулось с мертвой точки. В последнее время музыкант приходил к нему очень часто, надеясь, что это как-то поможет ему справиться с недугом и сохранить ногу. Но чем дальше они продвигались, тем неутешительное становились прогнозы.       - Часть кровеносных сосудов разрушена. Произошла химическая травма. Иными словами: наркотик, который вы себе вкололи, сжег их.       - Но как так? Это было всего лишь один раз. Один!       - У всех разные организмы и разная возможность к сопротивлению. Кто-то колется годами, а кто-то… - врач кашлянул, прочистив горло. – Вы поняли.       Конечно, Глеб все понял. Он не был дураком. И ему больше ничего не осталось, кроме забрать все бумажки, с которыми он в очередной раз, и отправиться домой ждать звонка.       На днях состоялся консилиум, где обсуждали случай Глеба. Он присутствовал на нем, пришлось пойти, несмотря на отвращение к медицинской тематике и его проблемам с ногой, от которых уже тошнило. Он сидел в уголке, пока несколько грозных и суровых на вид мужчин в белых халатах обсуждали ситуацию и то, как им поступать дальше. Глеб молился и пытался не заплакать.       Каждый из присутствующих хотел спасти ногу. Но при этом каждый понимал, что это невозможно.       Взглянув на анализы, диагностические выписки и саму ногу постиравшего, почти сразу же был вынесен вердикт о плановой операции.       В этот же день назначили дату. Мужчина, работавший все это время с Глебом и пытавшийся убрать воспаление и восстановить чувствительность уже практически мертвой ноги, подошел к нему и похлопал его по плечу. Было ли ему жалко парня? Наверное, от части, а в остальном он думал о том, что Викторов сам во всем виноват. И что это будет ему уроком.       Наркотики – зло.       Хирург и анестезиолог попытались объяснить Глебу, когда ему нужно явиться в больницу, с какими вещами и какими уже заранее готовыми анализами, чтобы не тратить на это время в стационаре. Но он их не слушал, все это время находясь в трансе. Он не верил в то, что это все происходило с ним. И из-за навалившегося на него отрицания желание употребить вспыхнуло в нем с новой силой. У него возникло острая потребность убежать от реальности.       Хотелось забыться. Возможно, вскрыться тоже. Но Глеб бы никогда не пошел на этот отчаянный шаг снова. Ему хватило темного прошлого. Теперь он пообещал всем своим друзьям и родственникам, что будет жить. И доживет как минимум до двадцати восьми лет. Ему нельзя было попадать в клуб двадцать семь. Это значило бы, что он проиграл сам себе, проиграл всем своим демонам, сидящим глубоко внутри него.       Одна сторона ноги оставалась без чувствительности, а другая разрывалась от боли. Все, что находилось ниже колена было поражено. И врачи боялись, как бы воспаление не перекинулось на бедро. Музыканта пичкали серьезными препаратами, но ничего не могло ему помочь. Его организм был не способен бороться с заражением. Иммунитет погубили наркотики и бесконечные пьянки, поэтому лечение только ухудшало самочувствие, но не приносило никакого положительного эффекта.       Глеб ругал себя. Нет, не так. Он ненавидел себя. Материл, унижал в грубой форме, смотрел в зеркало в больничном туалете и задавался одним вопросом - как можно было уничтожить все? У него было и здоровье, и столько амбиций на успешную карьеру, семью. И сейчас все это катилось на дно по его же вине.       Раньше он занимался спортом. Ходил в качалку и даже пытался делать шаги в сторону занятий бодибилдингом. Но, лишившись ноги, о спорте можно было забыть вовсе. Конечно, Глеб и так им не занимался. По большей части он сидел дома, а если и выходил куда-то, то на улицу. Чисто прогуляться, чтобы не покрыться плесенью или чтобы найти закладку. В последний год он перестал ходить по барам. Он заказывал еду домой, покупал алкоголь в ближайшем магазине "Красное и белое". А ведь у него было все: две ноги, две руки, голова на плечах. И уже тогда он грозился стать затворником. А сейчас нависающее над ним мрачное будущее и вовсе не обещало ему ничего хорошего. Вернувшись назад, Глеб бы поменял кое-что в своей жизни. Не все, конечно, но многое.       Оставалось молиться. Он отказался от веры, однако вновь обратился к Богу и в католическую церковь в надежде, что это как-то поможет его раненному сердцу. Но Бог не хотел его слышать.       В тот самый день Глеб не спал сутки. Он, не переставая курил сигареты одну за другой. У него ужасно дрожали руки. Настолько, что было сложно воспользоваться зажигалкой. Он сидел на балконе в одной футболке, игнорируя холодный ноябрьский ветер, и даже не боялся простыть. Заболеет - операцию перенесут. Это значит, что он будет дольше со своей ногой, на которую он не мог смотреть. А стоило бы. Потому что через полгода вместо нее будет красоваться протез. Но до этого еще было так далеко… Сперва костыли обещали стать лучшими друзьями. А может и вовсе инвалидное кресло.       Восьмой час. Только начало светать. Люди уже во всю стояли на остановках, ехали в метро, добираясь на работу. С балкона Глеб видел, как родители вели детей в садик и в школу. Он завидовал им. Эти люди были по-своему счастливы, даже если в тот момент им это так не казалось. Ему очень хотелось оказаться на месте мужичины в дубленке, который никак не мог пройти вместе с трехлетнем ребенком больше одного метра. Его сын в синей куртке постоянно падал на асфальт, валялся, плакал, не хотел никуда идти. И обессиленный истерикой отец молча стоял над ним, не в силах ничего сделать. Глеб мечтал о детях, мечтал о семье. И глядя на счастливую картинку, которая, скорее всего, в тот момент не казалась такой радостной уставшему отцу, молодой человек изводил себя все сильнее.       Спустя какое-то время Глеб достал из кармана спортивных штанов телефон и поджег очередную сигарету. И на этом купленная вечером новая пачка закончилась. Как хорошо, что он взял сразу несколько.       - Серфами?       - Восемь утра. Ты еще не ложился?       - Я был вчера у врача, - теперь у Глеба тряслись не только руки. Его била крупная дрожь. Ему было сложно формулировать свои мысли. – Мне хотят отрезать ногу.       Пауза. Серафим не оценил прикол товарища.       - Уже можно смеяться?       - БЛЯТЬ, Я СЕРЬЕЗНО! – не выдержал Глеб. На эмоциях он со всей силой пнул стоявшую коробку с остатками плитки после ремонта в ванной комнате и тут же поморщился. Но больше не из-за боли, а из-за осознания того, что совсем скоро на одну его ногу станет меньше. И он уже не сможет так резво пинать все подряд. Да и вообще ходить, бегать, прыгать. Он станет инвалидом, и на его жизни можно будет ставить крест. – Мне пизда, Сима. ПИЗДА. Ты представляешь меня в инвалидном кресле? Я тоже нет. Но ничего, скоро вместе посмотрим на это зрелище. Ты со стороны, а я на себя в зеркале…       - Стой там, где стоишь, и не делай глупостей, - строгим тоном проговорил Мукка. – Я сейчас в Москве. Пришли геолокацию. Я тебя заберу и мы поговорим.       Глеб хотел отказаться. Он чувствовал себя жалким, и ему не хотелось еще больше усугублять свое состояние тем, что кто-то проявлял к нему жалость, заботился о нем, носился, как с маленьким ребенком.       - Я у себя дома. Сижу на балконе всю ночь, курю сигареты и плачу, смотря на счастливых людей, которые могут ходить на своих ногах.       - Значит сиди там, где сидишь и не делай никаких глупостей. Главное – не прыгай!       - Да куда я прыгну-то? Я же не идиот, - парень горько усмехнулся. – Хотя кому я вру? Кончено, идиот.       Глеб отключил телефон. Он не знал, сколько ждать Серафима, где он и что с ним. В последние дни они мало общались. Да Глеб вообще ни с кем не контактировал, потому что пытался справиться со своей личной трагедией, постепенно нарастающей внутри него. Он даже не знал, хочет ли видеть Сидорина сейчас здесь, рядом с собой. Он плохо понимал, что он хочет, потому что все его чувства заглушал дикий страх.       Глеб даже не догадывался, что Серафим уже мчался к нему. Что он вместо того, чтобы позавтракать в отеле и со спокойной душой поехать на концертную площадку, где вечером его ждало выступление, бросил все, сорвался и помчался к другу.       Ожидание казалось вечностью, хотя продлилось всего лишь полчаса. И вот раздался такой долгожданный звонок в дверь - Серафим с испуганными глазами замер на пороге. И только увидев своего Глеба, он смог облегченно выдохнуть. С ним все хорошо. Он не выбросился из окна, не напился и не напичкал себя ядом, который и погубил его.       Глеб рухнул в объятия Серафима. На мгновение ему стало легче. Он по-прежнему смотрел в глаза своему страху, но на этот раз не один. У него была поддержка.       Сидорин с хмурым лицом прошел в квартиру, которая выглядела примерно также, как в их последнюю встречу. Везде валялись вещи, свет был выключен, потому что Глеб не хотел видеть свое заплаканное отражение в зеркалах и телевизоре. Он все равно сидел только на балконе, а там ему не нужна была горящая лампа. Там хватало тусклых солнечных лучей, которые никак не могли пробиться сквозь густые темные тучи.       - Сима, это конец… - шептал Глеб. Он снова прижался к нему, вдыхая мужской одеколон, исходящий от свитера, в который был одет Серафим. – Я стану инвалидом. Я не знаю, как мне жить эту жизнь дальше. Скажи мне, что это все сон, умоляю.       - Если бы мог – сказал, - прогнусавил мужчина и похлопал Глеба по плечу. – Ничего, братик. Порвемся. И не из такой жопы выбирались, верно?       Серафим натянуто улыбнулся. Он хотел, чтобы его улыбка зарядила на позитив Викторова, но тот не мог ответить даже с капелькой оптимизма.       - Верно?       - В-верно… - выдавил из себя Глеб и нервно сглотнул. Ему было стыдно за себя, свою слабость и настолько запущенную квартиру. Он любил порядок, но в последние два месяца его жизнь превратилась в жизнь асоциального человека.       - Расскажи мне, что произошло. И что тебе сказал врач, - Серафим огляделся и занялся привычным для себя делом – уборкой. Он решил немного помочь другу и прибрать его вещи. Хотя бы сложить одежду в шкаф, чтобы джинсы и рубашки не валялись под ногами. Но, помедлив секунду, уловив сильный запах пота, музыкант все-таки решил запустить стирку. Он планировал стать для Глеба лучом солнца в этом мраке, спасательным кругом, за который можно ухватиться.       Глеб пытался связать два слова, нервничая, снова вспоминая свой поход в больницу, когда ему вынесли страшный приговор. В это время Серафим усадил его на диван, включил свет и осмотрел ногу, чтобы понимать ситуацию. Действительно ужасная история. Ниже колена где-то кожа была ярко-малинового цвета, а где-то резко переходила в темный цвет. Сидорина чуть не стошнило, но он сдержался, прекрасно понимая, что не стоит блевать при виде ноги своего лучшего друга.       - Ничего. Выкрутимся, - подытожил он.       - Я не знаю, как спасти себя от этого… Не знаю. Я хочу вернуться назад и все исправить, все отменить. Я не смогу жить без ноги.       - Закажешь протез. Станешь настоящим киборгом.       Внезапно Глеб вспыхнул и с трудом сдержался, чтобы не послать Серафима куда подальше. Он чувствовал, как едет его «кукуха», как злоба разлилась по всему его телу жаром. Мгновение и он был готов вот-вот сорваться и начать крушить комнату.       - Не неси чепуху, - прорычал Глеб. - Какой протез?! Какой киборг?! Ты в своем уме?!       Серафим тоже отличался вспыльчивостью. Но он тут же мысленно одернул себя, чтобы не сказать лишнего и не травмировать и без того раненного Глеба.       - Давай пока не будем думать об этом, - Серафим виновато улыбнулся, поджав губы. - Иначе будет еще тяжелее.       Глеб кивнул. У него не было других вариантов. Главное, что Сидорин был рядом. Его это успокаивало.       - Тебе нужно отдохнуть, - произнес Серафим. Да, Глеб выглядел просто ужасно. Если раньше его уродовали наркотики и алкоголь, то сейчас постоянный страх и болезнь. Он мало спал, много курил и много погружался в свои размышления: а что будет с ним дальше, а кто его поддержит, и как он вообще продолжит свою карьеру музыканта.       Серафим попросил Глеба если не спать, то хотя бы полежать с закрытыми глазами. Его организм нуждался в поддержке в это непростое время, и парень то и дело игнорировал его просьбы об удовлетворении элементарных потребностей. Сам же Сидорин собирался съездить в отель, забрать свои вещи. Оценив ситуацию, он сделал вывод, что ему стоит остаться у Викторова на какое-то время. Возможно, даже на весь период восстановления, пока Глеб более-менее не примет ситуацию.       Глеб не смог уснуть. Сплошные кошмарные мысли мучили его. Он мучился, и в добавок к его ужасному состоянию добавлялось чувство вины. Он вырвал Мукку из его привычного ритма жизни, испортил его планы, заставил нянчиться с ним, как с маленьким ребенком.       Сна ни в одном глазу не было. Глеб пошел на поиски Серафима, решив, что нужно извиниться перед ним за свое ужасное поведение. Ну как "пошел", скорее, захромал. На поврежденную ногу было тяжело наступать. Каждый раз ее пронзала острую боль, которую парень научился скрывать за маской абсолютного безразличия, хотя глубоко внутри ему хотелось разрыдаться. Эта боль напоминала ему о том, какую ошибку он совершил. И, несмотря на все неудобства, он ценил, что его нога все еще была с ним.       Сима сидел на кухне. Сейчас ему как никогда хотелось пить пиво, однако в кружке был черный чай без всего. Он смотрел в телефон, а яркий свет экрана в полумраке ухни падал на его грустное лицо, подчеркивая несовершенства - Серафим тоже очень устал.       - Прости, - выдавил из себя Викторов, встав напротив. - Я должен был справиться с этим всем. Должен был остановиться. Но не смог. Это мои проблемы, мой путь, я идиот. Мне жаль, что из-за меня тебе пришлось оставить все свои дела.       - Забей, - Сима махнул рукой. - Я не мог тебя бросить. Это уже традиция. Мне предлагали кинуть тебя, когда ты только прислал мне бит для "Не киряй". Тогда я понял, что не могу это сделать. Сейчас у меня такие же чувства.       Серафим залпом допил чай и предложил Глебу полежать вместе. Ему были чужды все эти "пидорские штучки", но сейчас он был рад оказаться с близким ему человеком в одной постели. Он знал, что друг нуждается в нем. Ему больше не к кому пойти.       Они легли на кровать. Глеб вымотался, да и Серафим чувствовал себя не лучше: вчерашняя дорога до Москвы, репетиция, почти бессонная ночь в отеле, дорога до Викторова, стресс.       Сначала лежали поодаль, как чужие друг другу люди. Но потом Глеб не выдержал и придвинулся к Симе, уткнувшись носом в его толстовку.        - Спасибо тебе, - прошептал он.       - Еще не за что.       - В смысле?       - Я останусь у тебя до операции и после, пока тебе не станет лучше.       - Что? - Глеб встрепенулся. Сон как рукой сняло. - Но у тебя дела! Концерты!       - Я все решу, не парься, - Сима большой ладонью похлопал товарища по плечу. - Спи.       - Но...       - Я говорю "спи"! Заебал. Выглядишь так, будто умер и воскрес.       Глеб улыбнулся и закрыл глаза. Сидорин чмокнул его в кудрявую макушку.

***

      Глеб надеялся, что этого не случится.       Но этот день настал.       Сегодня, спустя почти два месяца борьбы, он лишился ноги. Проснулся в палате в той самой больнице, куда ходил практически каждый день то на консультации, то на процедуры. И теперь он лежал в реанимации, смотрел в потолок и даже не хотел думать о том, что теперь осталось у него ниже пояса.       Это было не его тело. Обман.       Сердце Глеба бешено колотилось. Он накручивал себя, оставшись один на один со своими мыслями и самыми жуткими страхами на больничной койке в реанимации. Он умудрился довести себя до такого состояния, что многочисленные датчики, подключенные к его телу, среагировали, и аппаратура разом начала пищать, оповещая о том, что пациенту стало плохо.       Тут же сбежался медперсонал. Но Глеб не умирал. Он просто лежал в постели бледный, мокрый из-за холодного пота, и пытался проглотить слезы.       - Как вы себя чувствуете, Глеб Остапович? - задал вопрос хирург, который занимался Глебом и который консультировал его перед операцией. Именно он своей рукой нарисовал отмету чуть выше колена, по которой потом прошелся скальпелем. Может, это проклятие? Может, Глеб спал и видел страшный сон?       - Жить не хочу, - выдал Глеб, даже не боясь, что после таких слов его упекут в психушку. Ему было все равно. На его обычной нормальной жизни стоял огромный жирный крест. Он не видел своего будущего.       - Это нормальная реакция, - поспешил успокоить его мужчина в белом халате, проверяя реакцию зрачков на свет, показания на мониторах, а потом самое страшное - то, что осталось от ноги. - С вами будет работать психолог. Со временем все придет в норму.       Глеб отвернул голову. Он не хотел смотреть на это недоразумение, перебинтованное и утянутое тугой повязкой. Он даже не хотел шевелиться, чтобы не чувствовать половину, оставшуюся от некогда здоровой, даже местами красивой, мужской ноги.       Ему вкололи успокоительное. Наверное, поняли, что еще немного и у пациента начнется истерика, которую нельзя было допустить. Полегчало, но не настолько, чтобы сказать, что состояние вдруг внезапно стало идеальным. За маской спокойствия и отчуждённости прятались ужас и ненависть к себе.       Дни в больнице прошли как в тумане. Во-первых, на это влияло действие обезболивающих. Во-вторых, психика Глеба не была готова столкнуться с ужасной реальностью. Сначала его перевели в обычную палату, за которую он заплатил немаленькие деньги, чтобы лежать в одиночестве, а затем, через пару дней, направили в реабилитационный центр. Но он все равно отвергал от себя любую мысль о том, что он теперь инвалид.       Даже инвалидная коляска не дала ему ни малейшего шанса очнуться и принять свою новую жизнь.       Из больницы его забирал Серафим. Глеб стеснялся его, но никого, кроме друга, у него больше не было. Ни девушки, ни родственников в Москве. Родители и то жили в другом городе, хотя к ним парень все равно вряд ли бы обратился. Он не хотел, чтобы его видели в таком ужасном состоянии. Он клялся матери и отцу, что завяжет, что бросит. И вот к чему это привела.       Серафим шутил, пытался подняться Глебу настроение, но тот не улыбнулся. Ни один уголок рта даже не дрогнул. Поэтому Мукке пришлось молча стаскать все вещи друга в свою машину, а потом помочь ему сесть.       Штанина болталась, а второй кроссовок отдали в пакете. Глебу хотелось плакать. Сначала просто от отчаяния, а затем в добавок еще и от болей – рана обещала заживать медленно и мучительно. Но к протезисту разрешили обратиться уже через пару недель.       - Ничего не поменялось, - тяжелую тишину в машине внезапно разбавил немного севший голос Серафима. Глеб с непониманием взглянул на него. – Ты все такой же Глебстер. Я не буду относиться к тебе как-то по-другому. Ты все еще мой друг.       - Спасибо, - пробурчал тот. Это были первые слова молодого человека, которые он проронил за все это время, не считая кратких предложений, брошенных медицинскому персоналу.