1/2

      Эйфория. Состояние невесомости и блаженства.       Бабочки летали по комнате и казались такими реалистичными и живыми. Они порхали, разбрасывая пыльцу, садясь на Глеба, щекоча его лицо и кисти рук, пока он лежал на кровати и пытался схватить хотя бы одну из них. Но у них были такие тонкие крылья, что у него не получалось их поймать. Он снова и снова протягивал руки, но причудливые насекомые расплывались и становились неосязаемыми.       Все было красочным и настолько красивым, что хотелось сфотографировать каждый момент и выложить в свой телеграмм-канал. Как жаль, что глаза не обладали функцией фотоаппарата. Тогда бы у Глеба была уже целая коллекция с тем, какие образы ему мерещились.       Но по правде не было никакого волшебного мира, который придумал его мозг. Он находился совершенно один в пустой комнате . И все, что ему виделось, было лишь его галлюцинациями, возникших после приема запрещенных веществ. Так он скрашивал свое одиночество и самобичевание, закидываясь еще граммом, и еще граммом, и еще, совершенно не боясь передоза. Наверное, он бы даже обрадовался, если бы с ним случилось что-то непоправимое. Тогда бы его третья попытка оказалась весьма удачной. Не то что две предыдущие…       Глеб не знал, сколько продолжался этот марафон. Наверное, несколько дней или даже недели. Иногда он приходил в себя, смотрел на разрывающийся от уведомлений и полный сообщениями телефон. Но ему было все равно. Он не хотел отвечать ни Сергею, ни матери, ни товарищам, которые беспокоились за него. Музыкант лишь усмехался и продолжал делать свои нехорошие, запрещенные дела.       В какой-то из дней ему стало совсем плохо. Веселье от употребления сменилось ужасной панической атакой, во время которой молодой человек думал, что вот и пришел его коне. Тогда Глеб понял, что пора выходить из этого состояния, пока он не потерял все: себя, работу, друзей, семью. Понемногу отходя от очередного эйфорического трипа, собрав остатки сил, он сходил в душ, ужаснулся от того, что увидел в зеркале, и лег обратно в постель – на этом его энергия закончилась.       Он плохо ориентировался во времени и пространстве. Все за пределами кровати казалось ему чем-то нереальным и абстрактным, и Глеб изо всех сил пытался уснуть, хотя сквозь шторы просачивался свет – вероятно, уже наступило утро. И по сравнению с тем, как ему хорошо было вечером накануне, сейчас он попал с самый настоящий кошмар, состоящий из чувства опустошения и ломки.       Хотелось употребить еще. Мозг кричал, что это очень плохая идея, ведь музыкант давал себе слово выйти из этого состояния. Но тело говорило о другом. Его тело кричало и умоляло продолжить затянувшийся марафон. Мышцы болели, голова шла кругом. И ему было не лучше, чем напавшая на него паничка, которая чуть не заставила его взять в руки телефон и вызвать "Скорую".       Глеб не справился. Сорвался. Он обещал сам себе завязать с этим, но по итогу и достал из своих запасов еще дозу: таких у него было много. Он подготовился, зная, на что потратит свой законный отпуск, совершенно не боясь, что однажды к нему в квартиру нагрянет полиция и припишет ему хранение наркотиков.       Только алкоголь закончился. Пива не стало еще в первые дни, а вот дальше понемногу стали пустеть все накопленные запасы. Сначала ушли вермут и абсент, затем виски и коньяк. И теперь не стало даже невкусного дешевого ликера. А без алкоголя так хорошо не вставляло, как с ним.       Его далеко не единожды посещала мысль о том, что он хочет уколоться: попробовать внутривенное употребление наркотиков. Он слышал, что это очень опасно, что после этого можно никогда уже не вернуться к интраназальному введению. Но в последнее время употребление порошка привычным для него способом сильно наскучило. Да и нос грозил с корнем отвалиться через какое-то время. Он и так уже отказывался работать. Дышать стало в разы сложнее, а кожа под носом превратилась в один сплошной химический ожог. Поэтому музыканта все больше и больше тянуло к инсулиновым шприцам, которые он покупал когда-то давно, когда собачка его девушки заболела и нуждалась в постоянных инъекциях.       Какой он продуманный.       Глебу было страшно, но страх был ничем по сравнению с желанием употребить. Именно поэтому он решил, что настало время его первого опыта. Он ни разу в жизни не делал никому уколы и уж тем более себе. Он слабо представлял весь процесс, но делал так, как велело ему сердце.       И буквально через полчаса мучений с его плохими венами ему стало хорошо. Очень хорошо. Даже, казалось бы, слишком хорошо. Все заботы и переживания сразу отошли на второй план, а он, расстегнув ремень на плече, растекся по дивану, ощущая себя беззаботным летающим по синему-синему небу мягким пушистым облачком.       Но как быстро настал приход, так быстро он закончился. Парню показалась, что дозировка слишком маленькая. И он решил добавить немного еще. Но с ужасным помутнением перед глазами и целым калейдоскопом из галлюцинаций он понимал, что не сможет попасть в вену. И тогда решился на отчаянный шаг – воткнул себе в ногу, совершенно не соблюдая правила асептики. Глеб даже не увидел, куда попал. Ему не было больно. Разве он мог ощущать боль под наркотиками? Буквально через минуту ему стало очень хорошо, даже лучше, чем было.       Он окончательно забылся

***

      - ГЛЕБ, Я ТЕБЯ УБЬЮ, ПОДЪЕМ!       Викторов даже не понял, что это обращаются к нему. А следом за словами и обращением к какому-то условному «Глебу» последовала нехилая пощечина – ему заехали по лицу.       Как ни странно – это помогло опомниться. Глеб взвизгнул и частично пришел в себя. Какая-то часть памяти вернулась, а остатки Сергей угрожал вернуть еще одним таким же мощным ударом.       - Живой. Твою мать. Я думал, что ты откис.       - Серега? – промямлил Глеб, с трудом разлепив глаза. – Что происходит?       - Это я у тебя хочу спросить. Может, расскажешь мне? Почему трубки не берешь? Почему никому не отвечаешь? Хотя ничего не говори. Я все прекрасно вижу сам.       Продюсер примчался к Глебу сразу же, как заподозрил что-то неладное. Он держал у себя второй комплект ключей от входной двери знаменитости. И не зря.       Конечно, очень часто его товарищ и по совместительству коллега по работе уходил то в запой, то в депрессивный эпизод, то совмещал эти два "удовольствия". Но зачастую в таком состоянии он отвечал на сообщения и вообще подавал хоть какие-то признаки жизни. В этот раз все оказалось хуже.       Сергей огляделся по сторонам, качая головой. Он не знал, что делать с этим кошмаром. Однокомнатная съемная квартира на окраине Москвы превратилась в настоящий свинарник, состоящий из пустых пакетов, валяющихся вещей и сломанной мебели. Было сложно представить, что здесь происходило в течение недели. И Сергей не хотел знать все подробности, он хотел помочь артисту.       - Как много ты принял? – спросил он, моя стакан, чтобы налить воды. Судя по сухим губам и коже, Глеб не только не ел, даже не пил. Он был слишком увлечен своим воображаемым миром, в ловушку которого попал еще год назад, когда впервые попробовал то, о чем нельзя было даже говорить вслух.       - Не знаю, - прохрипел Глеб, жадно залпом выпивая стакан воды. Сначала жидкость пошла на ура, а потом его затошнило. – Лучше бы это было пиво.       - А. Шутки шутишь? Ну ты молодец, - Сергей был на взводе. С одной стороны, от сердца отлегло. Теперь он был уверен, что Глеб живой и ничего не угрожает его жизни. А с другой стороны, хотелось устроить скандал и разнести в квартире все, да еще и похлеще, чем сейчас было. Но мужчина сдержался. Сначала музыканту нужна была реабилитация, а потом вправление мозгов. – Сегодня же поедешь в наркушку. И слушать ничего не хочу.       - Не надо. Я сам справлюсь. Я уже почти завязал.       - "Почти завязал" - это как? Уже почти бросил, но пока еще не все употребил?       - Я хотел покончить с этим. Но что-то пошло не так.       - Даже комментировать не буду.       Пока Глеб приходил в чувства, Сергей наводил у него порядок. Он прекрасно понимал, что невозможно было добиться идеальной чистоты в этом притоне, но крупный мусор выкинуть было возможно. Сюда даже клининг приглашать не хотелось, квартира стала похожа на дом заядлого алкаша, которого ничего не интересовало, кроме бутылки. Хотя, в какой-то степени, так все и было.       Пока Сергей ходил из угла в угол, как мать вошедшая в захламленную комнату подростка, у Глеба появилось время, чтобы умыться и немного освежиться. Приезд продюсера означал прекращение его марафона и возвращение к нормальной жизни музыканта. Теперь уже без срывов и жалости к самому себе.       Каким-то чудом удалось договориться с Сергеем и уговорить его отказаться от идеи с больницей. Глебу не хотелось думать ни о рехабе, ни о просто наркологическом отделении, где, вероятнее всего, ему бы помогли. Но он не хотел этой помощи. Он боялся ее. Мало кто желал добровольно лечь в то или иное медицинское учреждение, а особенно туда, где обязательно будут копаться в мозгах. Где тебя вскроют наиострейшим лезвием ножа и вывернут все твои внутренности наизнанку. К тому же присутствовал страх одиночества и неизвестность. Глеб не представлял, какого это лежать несколько месяцев в изоляции от всего мира без привычных ему социальных сетей, Ютуба, постоянного общения. И ладно, если он отказывался от этого всего по собственному желанию, пускаясь в бесконечные трипы. А когда это было принудительно – другой разговор.       Слэм дал несколько дней на то, чтобы придти в себя, взяв с Глеба слово, что тот не притронется к наркотикам. Алкоголь он мог простить, понимая, что артист без него не сможет. А вот что-то потяжелее…       Сначала Глеб был полон сил и уверенности в том, что он справится, что ему удастся выбраться из этой ямы точно также, как и в прошлые разы. Но к вечеру тяга стала настолько сильной, что он почти сорвался: достал из шкафа последнюю заначку и высыпал ее на стол, подготовив дорогу. Он смотрел на нее и не знал, как ему быть. И завязать хотелось, но и смахнуть ее со стола он не смог.       Было кое-что еще, что останавливало его, помимо остатка трезвого ума. Его пугало то, что он плохо чувствовал свою левую ногу, будто на кануне он ударился мизинцем о тумбочку и теперь ее часть онемела. Но музыкант прекрасно понимал, что дело вовсе не в тумбочке, а в его безрассудном употреблении, когда в беспамятстве он всадил иглу куда попало.       Глеб чувствовал, что сходит с ума. Он уже давно сдался, но все никак не мог признать поражение. Ему ничего не осталось, кроме как попросить помощи. И если не у Сережи, то у человека, с котором он тчоно мог поделиться своими переживаниями.       Мукка примчался сразу, как только смог. Конечно, на это у него ушел не один час, учитывая, что они с Глебом жили в разных городах. Пришлось взять билет на ближайших Сапсан, побросать вещи в сумку и приехать к другу.       Хотелось дать ему в морду, но Серафим сдержался. Глеб смотрел на него глазами полного отчаяния.       - Я должен кое в чем признаться, - тихо проговорил он.       - Что случилось? – спросил Серафим. - И почему, черт возьми, ты игнорировал меня неделю?!       - Я кололся. И теперь у меня проблемы.       - Твою мать. Только не говори, что ты про…       Глеб сел на диван и стал закатывать штаны до колен, показывая во что превратились его ноги. Они были усыпаны синяками и язвами. Но следом за этим мужчину ждало еще одно потрясение.       - Я попал в нерв. И сейчас не чувствую часть левой ноги. Не знаю, как теперь быть и к кому обратиться с этим вопросом.       - Глеб, - сквозь зубы процедил Серафим. – Ты же обещал мне! Обещал! Клялся, что никогда не перейдешь эту черту!       - Прости. Я все прекрасно помню. Но что-то умерло во мне. И я решил, что хочу попробовать внутривенное употребление.       - Идиот, - прорычал Серафим, тут же подошел к шкафу и открыл его нараспашку. Он знал, где друг хранит свои «причуды». И уже через несколько секунд он стал выгребать из самого дальнего угла то, к чему многие люди боялись даже прикасаться.       Глеб сидел обессиленный не в силах даже возразить товарищу. Он лишь с жалостью смотрел на то, как шприцы, ложки, скидочные карточки – все полетело с мусорный мешок. Серафим решил избавиться от этого всего раз и навсегда.       - Сима, - попытался вставить свои пять копеек Глеб, но тут же был послан одним кратким и лаконичным жестом куда подальше.       - Молчи. Хватит. Твои выходки и пренебрежение здоровьем зашли слишком далеко. Где ты хранишь меф?       - Нигде.       - Не верю. Говори честно, пока не врезал.       - Там был не только меф... Но все это я употребил. А от последнего грамма избавился. Я правда хочу завязать, Сима.       Серафим немного успокоился. Он сел на диван, подвинув Глеба и стал с ним разговаривать, пытаясь выяснить, что случилось, что друг улетел на самое дно. Ему нужна была помощь психиатра и реабилитация. Они оба это понимали, но Мукка старался не говорить на эту тему, понимая, что Глебу неприятно. Все, что он мог сделать – поддержать его. Помочь привести себя в порядок, забросить одежду в стирку, помочь расчесать запутавшиеся после душа кудри. А затем осмотреть ногу.       Серафим никогда не был близок с медициной. Он мог собрать мебель, как-то разобраться с поломанной машиной, заняться программированием по остаточным знаниям со школы и прочими вещами, но с врачеванием он не был знаком нисколько. Он редко болел, в его скромной семье было непринято обращаться к врачам. Всегда все пытались лечить народными средствами и установкой: "Чем меньше на это обращаешь внимание, тем быстрее пройдет". И когда артист увидел ногу своего друга, он осмотрел ее с умным видом, но так и не понял, чем можно помочь.       Голень выглядело не очень хорошо, так, будто ее сильно расчесали и маленькие ранки все одновременно воспалились – это была нехорошая реакция кожи на введение агрессивного химического вещества. Такими же пятнами покрылось правое предплечье Глеба. Но помимо этого имелся еще один довольно неприятный объект – место вкола иглы, которая входила в икроножную мышцу. Маленькая ранка загноилась. И Викторов лишь печально качал головой, морщась от прикосновений Серафима. Та часть ноги, которую он чувствовал, доставляла ему дискомфорт.       - Что с этим сделать? – спросил он. И Сидорин лишь покачал головой, поджав губы.       - К врачу идти.       - А есть еще предложения?       - Нет. С такими вещами не шутят. У тебя ужасная рана. Может начаться заражение.       - Я не могу придти к врачу и рассказать, чем я занимался. Потому что… Ну ты понял.       - А что ты тогда предлагаешь?       - Может, вскрыть гнойник и делать перевязки? Наверное, должно помочь. Правда я в этом ничего не понимаю.       - Вот именно, что ты ничего не понимаешь! – взбесился Серафим. – Только хуже сделаешь, дурень!       Мукка оставил Глеба, а сам надел куртку и спустился в аптеку в соседнем подъезде. Он купил различные антисептики, бинты и пластыри в надежде хоть как-то помочь. И, вернувшись, он первым делом помыл руки и отправился обрабатывать все раны сначала хлоргексидином, затем зеленкой.       - Это только на первое время, - сказал Серафим, через двадцать минут заканчивая все свои врачебные манипуляции. – На первое! Потом ты пойдешь в больницу и все объяснишь. Пусть тебе выпишут рецепт на антибиотики. Еще на новые мозги желательно.       Глеб рассмеялся. Конечно, позитивного в сложившейся ситуации ничего не было. Скорее, это защитный механизм его покалеченной изуродованной психики сработал. И Серафим смотрел на него с сожалением на лице, надеясь, что у друга хватит сил и ума получить квалифицированную медицинскую помощь и завязать, если не с алкоголем, то хотя бы с употреблением веществ.

***

      Через три дня Глеб действительно пошел в больницу.       Почему через три? Он тянул до последнего. Обрабатывал место укола всем, что принес в маленьком пакетике Мукка. Сначала зеленкой, затем Банеоцином, потом хлоргексидином. И так по очереди. Еще не забывал молиться, хотя прекрасно понимал, что сейчас где-то на небе все высшие силы собрались вместе и смотрели на него, качали головами и осуждали. Думали и говорили про себя: "Сам виноват, Глеб!" И он не отрицал свою вину. Просто не знал, как исправить ситуацию.       Лучше не становилось. Нога краснела. Чувствительность одной стороны не вернулась, зато другая половина болела так, что иногда приходилось глушить ее обезболивающим.       Наверное, в любой другой раз парень бы пренебрег своим здоровьем и остался дома, решив закинуться парой таблеток, что продаются без рецепта. Но ситуация грозилась стать плачевной. Поэтому пришлось записаться в поликлинику и пойти на прием.       Глебу не было страшно показывать свою ногу. Ему было страшно рассказывать самую главную правду – из-за чего это все произошло. Конечно, он испытывал стыд. Никому не нравилось говорить о своих проблемах, особенно о зависимостях. И врач смотрел на него с пренебрежением и легким отвращение на небритом немолодом лице. А затем достал бланк и стал что-то писать.       Парню назначили антибиотики. В целом, настроение улучшилось. Глеб не знал ни одну бактериальную болезнь, которую бы нельзя было вылечить с помощью них. Он и в аптеку зашел сразу после приема, еще и витамины купил, чтобы укреплять иммунитет. И в целом у него был позитивный настрой.       Вечером он должен был позвонить Слэму и отчитаться о своем состоянии, а также поставить в известность Сидорина.       - Что тебе сказали?       - Что буду жить.       - А подробнее?       - Ничего особенного. Я занес заразу. Еще и кожа среагировала на… - Глеб обернулся по сторонам, сидя на лавочке возле подъезда с сигаретой в одной руке, и телефоном в другой. – Сам знаешь что. И получилась нехорошая картина. Неделя антибиотиков, и буду как новенький.       - Хочется верить в это. А иначе я тебя придушу голыми руками, Глебыч.       Первые три капельницы с цефтриаксоном вселяли надежду на лучшее. Музыкант с радостью ходил в больницу на процедуры, думая, что через пару дней ему станет лучше. Но потом Глеб с ужасом стал понимать, что назначенное доктором лечение ему не помогает. Он ссылался на накопительный эффект, на то, что все микробы разом убить невозможно. Но с каждым днем его ноге становилось только хуже: она краснела и температурила. Воспаление прогрессировало.       Нога продолжала болеть все больше и больше. И в итоге семидневный курс капельниц не дал никакого результата. Сначала врач продлил его еще на три дня, а затем, поняв, что никакого эффекта нет, он поменял группу препаратов. И все по новой. Это был бесконечный цикл. Если раньше он думал, что это применимо лишь к сменяющим друг друга трипам и отходам. То теперь его реальность поменялась с употребления на постоянные походы в больницу.       Из-за лечения у Глеба не было времени баловаться веществами. Что удивительно, страх за свое здоровье не давал ему взять телефон, открыть телеграмм и написать поставщику. Он не хотел усугублять дело и терпел. Даже практически не пил, понимая, что в сочетании с лекарствами, его печень получит стадию цирроза в два раза быстрее.       А очень хотелось. Он был готов сорваться в любую минуту. В какой-то момент даже хотелось бросить лечение. Хотя бы потому что толку от него не было. Глеб думал начать очередной марафон и забыть о походах в больницу. Но остаток здравого смысла не давал ему сделать это.       Ситуация ухудшалась. Воспаление нарастало, и рана гноилась и расплавлялась все сильнее, будто и не было антибактериальной терапии. У Глеба опускались руки. Ему казалось, что уже никогда не будет выхода из этой ситуации. Хотя в какой-то степени он понимал, что это не может закончиться никак иначе. Только хорошо. Он уже ни раз выходил сухим из воды, когда происходили просто невероятно ужасные ситуации. В глубине души он сохранял позитив. Однако с каждым днем огонек надежды гас в нем все сильнее.       Началось очень серьезное лечение. Пустили в ход все противовоспалительные средства и серьезные антибиотики, которыми лечили тяжелые заболевания. Глебу предложили лечь в больницу, чтобы он находился под наблюдением и был доступен в любой момент. Но парень написал отказ от госпитализации. Не хотелось ему лежать. Альбом бы сам себя не написал. Он обещал Слэму разобраться с треками, оставшимися под вопросом, в ближайшее время.       - Мы постараемся сохранить вашу ногу, - с уверенностью заявил врач на одном из очередных посещений. - Но если улучшений не будет, то ее придется ампутировать.       - Как это? – Глеб изогнул одну бровь, расправляя закатанную штанину. Ногу показал, отчитался. Он уже настолько привык к этому. Ему казалось, что он жил так всю жизнь.       - Вы не знаете, что такое ампутация?       - Знаю, просто… зачем мне это? У меня просто рана. И все.       - Эта ваша рана, которая, к слову, не хочет поддаваться лечению, может стать источником заражения крови. А потом и причиной вашей смерти. Вам оно надо?       - Нет. Что от меня требуется?       - Соблюдать все рекомендации, - врач нашел специальный рецептурный бланк и достал чистый лист, чтобы подробно расписать все рекомендации. – И, главное, не употреблять. Это очень важно. Вы обращались к наркологу?       - Нет. Бросил сам. Я чист уже две недели.       - Хочется верить в это. При нашем сотрудничестве есть все шансы того, что эта история закончится с очень хорошим результатом. В противном случае, нам придется прибегать к крайним мерам.