Соната на крови

      Утренний свет резанул по глазам, и, поморщившись, Сола выпростала из-под подушки затёкшую руку, почти готовая к тому, что увидит на запястье царапины. Но нет, ничего такого — лишь лёгкие покраснения от сбившейся наволочки. Боль оказалась послевкусием сна и почти сразу стихла.       Сола медленно выдохнула и огляделась. Пианино, морские пейзажи на стенах, тонкий прозрачный балдахин на столбиках кровати, что был едва заметен в сумраке ночи… Осеннее солнце ложилось бледными лучами на паркет и подсвечивало розовые лепестки цветов на подоконнике, и те напоминали полупрозрачные крылышки фей. За окном, пронзая облачное небо белыми вершинами, виднелись Альпы. Альпы, а не соседские окна на выцветшей терракотовой стене!       Значит, всё это — не грёза, не галлюцинации. Или она просто сошла с ума, если безумие такое долгое и детальное.       Мысль обожгла тревогой, но ненадолго. Нет, нет! Это не безумие, это всё… настоящее. Очевидно, что настоящее. Ведь постель так мягка, и неяркий свет нежной дымкой сочится в комнату, и пахнет древесной свежестью, и нежно шелестит водопад…       Конечно, Сола не раз мечтала, как таинственная сила перенесёт её в необыкновенный мир, в котором доведётся пережить нечто удивительное. Но мечты мечтами, а всерьёз на подобное она не рассчитывала уже лет пятнадцать. Однако волшебство оказалось совсем рядом: сколько отсюда до Венеции — часов пять на машине? Близость сказки удивляла даже сильнее, чем, возможно, удивил бы какой-нибудь параллельный мир.       И всё же она здесь. Сказка не ускользала, не исчезала в лучах утреннего света, и тепло заискрилось в груди, растеклось по всему телу, и хотелось улыбаться, кружиться… петь.       Сола тихо рассмеялась, села на постели и стукнулась обо что-то угловато-металлическое. Рядом на кровати стоял раскрытый ноутбук. Со статьёй, которую она так и не дописала в ночи, уснув.       Ох, чёрт!       Она метнула взгляд на валявшийся рядом телефон — девять утра. На статью оставалось два с половиной часа: время дедлайна совпадало с церемонией посвящения, о которой говорил синьор Джуд, — вполне достаточно, чтобы успеть на эту самую церемонию и даже, возможно, позавтракать. Материалы Сола вчера подготовила, осталось только набрать текст…       Если, конечно, здесь ловит интернет. Иначе как она отправит статью?       Сола едва не занервничала снова, но вспомнила о вчерашней записке Дебры — едва ли та предложила бы писать с вопросами, будь это невозможно.       Интернет ловил, и даже довольно прилично. Правда, геолокация носилась туда-сюда: понаблюдав за ней, Сола пришла к выводу, что Академия расположена где-то на северо-востоке Швейцарии, неподалёку от границы с Австрией и Лихтенштейном, но точное место определить не получалось.       Интересно, а сюда можно добраться обычным транспортом, а не тем волшебным переходом?       Волшебным переходом…       Скрипка зазвучала в голове — томительная и неуловимая. Сола прикрыла глаза, вспоминая музыкальные фразы, но даже вчера она запомнила не так уж много, а сейчас и вовсе казалось, что в памяти не осталось почти ничего. Как жаль…       Она попробовала пропеть то, что ещё помнила, но звук вырвался из гортани нелепо, словно жестяная крышка, упавшая на пол и противно звякнувшая. Стало неловко, и Сола замолчала. Разжала пальцы, которыми зачем-то стиснула собственное запястье, и напомнила себе слова Дебры: Зов — это подсказка. А раз подсказка, можно найти ответ. Она найдёт, если постарается. И она непременно постарается!       Но сначала — статья: вот на чём надо было сосредоточиться. За годы в музыкальной журналистике Сола не раз проходилась по самой кромке дедлайна, но за неё не ступала никогда, и начинать сейчас совершенно не хотелось. Она поудобнее устроилась прямо на кровати, подоткнула под спину подушку и взяла на колени ноутбук. Включила музыку — негромко, чтобы не помешать возможным соседям: кто знает, насколько тонкие здесь стены. Хлестнули упругие плети электрогитар, им вторили низкие стоны виолончели, и Сола убавила звук ещё немного. Ей нравилось писать про композиторов под их же собственную музыку — так получалось живее и прочувствованнее. Сегодня это оказалось особенно приятно: что может быть притягательнее переплетения тяжёлого рока с инструментами симфонического оркестра? Вчера она даже распечатала ноты одной из композиций, c яркой партией фортепиано, и ноты эти лежали у неё в сумке. С капелькой крови в уголке — пытаясь напеть мелодию, она порезалась о бумагу.       Сола открыла файл статьи и невольно засмотрелась на фотографию композитора под заголовком: рокер мрачного вида с длинными тёмными волосами, бледный и весь в чёрном. Ей всегда такие нравились. Впрочем, много ли на свете найдётся девушек, которым не нравятся сумрачные рокеры? Наверное, едва ли.       Только она занесла пальцы над клавиатурой, как в правом углу экрана высветилось уведомление: Амедея спрашивала, как дела. Сола растерялась. Врать подруге не хотелось, но молчание о том, что произошло, определённо стоило бы приравнять ко лжи. А ведь здесь наверняка есть что-то вроде Статута о секретности — и кстати, почему её вчера никто об этом не предупредил?       Сола нашарила записку, нашла на фейсбуке страничку Дебры и напечатала: «Я верно понимаю, что про Академию никому нельзя рассказывать?» Золотоглазая писательница была в сети вчера ранним вечером, но вопрос не казался срочным.       Быстро ответив Амедее о коварно свалившемся сне и дышащем в затылок дедлайне, Сола погрузилась в работу. Тёмная музыка обволакивала, помогая и оберегая, не позволяя отвлекаться, и вдохновение подхватило, унесло за собой — а может, то сработала магия Академии? Соле уже давно не случалось писать настолько увлечённо, и последнюю точку она поставила всего лишь через час с небольшим. Напоследок полюбовалась фотографией — почти украдкой, чувствуя неловкость за саму себя, — и отправила файл редактору.       Интересно, прочтёт ли композитор с рокочущим именем Карстен её статью, или же он равнодушен к знакам славы? Да и можно ли назвать знаком славы очерк в небольшом онлайн-издании о музыке, скорее профессиональном, чем приносящем известность?       Чем же ещё заниматься, получив образование музыковеда, как не писать в подобные издания. Впрочем, Соле нравилось. По большей части.       Снова закололо беспокойство: а точно ли она сможет совмещать учёбу в Академии и работу. Подобные сомнения и оставались годами одной из причин, почему Сола при всей тоске по консерватории до сих пор не пошла в аспирантуру. А ведь последняя ступень академического образования точно предполагала больше свободы, чем первая. Ведь здесь ей предстоит нечто вроде бакалавриата?       Ох, сколько же вопросов! И как она вчера не догадалась их задать? Или почему не объяснил синьор Джуд? Наверное, в Академии полагали, что сразу после мистического перехода новичку сложно думать о чём-то настолько приземлённом. И, наверное, правильно полагали.       Сола отставила ноутбук и поднялась с постели, которую вчера так и не расстелила, уснув прямо поверх мягкого зелёного покрывала. Приведя себя в порядок в ванной, она задумалась: не успеет ли переместиться в Венецию, забежать в свою квартирку и вернуться уже оттуда. Было тревожно уходить без разрешения — Дебра ведь советовала побыть здесь для начала, — но очень уж хотелось переодеться. К тому же часа туда-обратно должно было хватить с лихвой.       Решившись, Сола забрала сумку и подошла к двери, нажала на латунную ручку. В узкую щель потянуло сигаретным дымом и послышались голоса — приглушённые, но вполне различимые.       — Нет, здесь точно какая-то подстава, — низкий, чуть хрипловатый женский голос прозвучал с незнакомым Соле акцентом.       — Надеюсь, нет, — вторая девушка говорила выше и звонче. Её акцент тоже казался непонятным, но в том, как она извлекала звуки, слышались занятия вокалом. Или её голос был поставленным от природы. — Мне нравится здесь и хочется учиться.       — Всегда считала, что академическое образование переоценено, — фыркнула первая. — Нигде не училась музыке, а в группе играю.       — На чём?       — Электрогитара.       — Ух ты! А я пою.       Сола улыбнулась. Значит, это её одногруппница? По голосу она показалась милой, как, в общем-то, и первая. Похоже, девушки познакомились вот только что, и Соле захотелось выйти к ним, поздороваться, влиться в беседу, но новые знакомства всегда давались ей с трудом, к тому же она не была уверена, что это уместно — прерывать чужой уже начавшийся разговор. Поэтому придержала не успевшую распахнуться дверь, прислушиваясь.       — Ты давно здесь? — продолжила первая девушка. Сигаретный запах сделался гуще и настойчивее, и Сола сморщила нос. Только бы хватило духу попросить соседок не дымить под дверью своей комнаты.       — Неделю. А ты?       — Со вчерашнего дня. А что, отсюда правда легко выбраться домой?       — Не знаю. Ещё не пробовала.       Первая девушка присвистнула:       — Что, всю неделю?       — Ну… — вторая явно замялась. — Не хотелось что-то пропустить. Что-то важное.       — Хм. Глава моей кафедры советовал не застревать здесь. Кстати, не знаю, каковы тут остальные, а он мне понравился.       — Его Джуд зовут, да? Я тоже его знаю. Он объяснял про Академию. На факультете говорят, что по всем вопросам лучше идти к нему, а не к декану.       — Ха, как всегда. До важных шишек вечно не достучаться нам, простым смертным, — первая девушка сделала паузу, и дымом потянуло сильнее. — И всё же что-то тут не так. Не верю я в бесплатный сыр без мышеловки.       Сола нахмурилась. Она совсем не думала о каких-то подвохах, но чужая настороженность просочилась в мысли и чувства, отравляя восторг от Академии. Ну уж нет, это замечательное место! Да и встреченные здесь люди не вызывали подозрений.       — За обучение точно платить не надо, я узнавала, — вторая девушка, кажется, вздохнула. — Можно даже подать заявку на стипендию. Мне говорили, что если действительно нужно, то одобрят.       — О как. Уже неплохо. Хотя кто знает, чем тогда нужно платить, если не деньгами. Может, это место, к примеру, питается нашей жизненной силой. Проучился год — и привет, здоровье уже ни к чёрту.       — Я видела старшекурсников, и вроде бы они в порядке.       — Ну ладно, все четыре года.       Повисла неуютная тишина, и Соле захотелось наконец выйти из комнаты, взглянуть на первую девушку и оспорить то, что та сказала… Да вот только как? И откуда взялась её собственная уверенность, что в Академии безопасно? Сола ведь и сама прекрасно знала: хорошее не случается просто так, а за безмятежной радостью непременно следует что-нибудь горькое.       — Ладно, извини, если расстроила, — наконец сказала первая девушка. — Наверное, я просто пессимистка. И никогда не верила в магию.       Вторая сказала что-то настолько тихо, что пришлось навострить уши. И тогда получилось расслышать:       — …тоже. Но здесь так хорошо. Спокойно. И столько возможностей. Я правда надеюсь, что ты просто слишком подозрительна.       Первая только хмыкнула, и Сола наконец решилась выйти. В конце концов, если она хотела успеть домой, надо было поторопиться.       У светлой балюстрады, сквозь которую просвечивала зелень дворика, напротив и чуть наискось от комнаты Солы прямо на каменном полу сидели две девушки. Одна была в кожаных леггинсах, художественно драной футболке и чёрной косухе, и длинные волосы, выцветающие из густой синевы в ядовитую зелень, обрамляли усеянное пирсингом лицо. Вторая выглядела куда скромнее: потёртые голубые джинсы, белая толстовка, и контрастом к светлой одежде — смуглая кожа, пышные кудрявые волосы и большие тёмные глаза. В пальцах обеих дотлевали сигареты.       Сола без особых сомнений сопоставила их внешность с голосами.       — Привет, — смущённо улыбнулась она. — Я Сола.       — Юта, — махнула рукой зелёноволосая, и дымок овеял бледное лицо. И действительно, это её голос был низким и хрипловатым, а слова — преисполнены скепсиса. Радужки густо накрашенных глаз мерцали фиолетовым. — Гитаристка, из Праги.       Прага… Именно там, вспомнилось Соле, жил композитор, о котором она только что писала, хотя родом он был из Австрии.       — Пелагея, академический вокал, — кивнула кудрявая и тоже улыбнулась. Одногруппница, получается. Выглядела она совсем юной, вчерашней школьницей, и это неприятно царапнуло в груди. — Я из Ираклиона, на Крите.       — Присоединишься к посиделкам? — предложила Юта, кивнув на место рядом с собой. Сола поддёрнула рукава платья — за несколько минут утро стало пасмурным и зябким.       — Ох, не могу сейчас. Мне нужно успеть домой до посвящения.       — А, тогда ещё увидимся. Я тоже новенькая. Надеюсь, там не случится ни… — Юта осеклась и покосилась на Пелагею. — Ладно, неважно. Давай, не опаздывай.       Сола не нашлась что ответить, только кивнула и почти бегом направилась к лестнице в углу галереи. Попросить новообретённых однокурсниц не курить вблизи своей комнаты она так и не решилась.       Вернуться получилось не сразу. Сола стояла неподалёку от лавочки, где они вчера разговаривали с Деброй, и думала: «Я хочу домой. Мне нужно в Венецию. Академия, миленькая, выпусти меня, пожалуйста». Не помогало. Наверное, в переулке, откуда увела её мелодия — томящие скрипичные переливы прозвенели на краю сознания, — сейчас людно, и переместиться нельзя.       Что ж, в крайнем случае она сбегает домой ночью. Жаль, ведь платье совсем измятое после того, как она спала прямо в нём, и появляться так на своей первой церемонии в Академии не очень хотелось.       Сола вздохнула и посмотрела вокруг, успокаивая свою извечную нервозность. Над головой раскинулось бледно-серое небо, окутывая облаками сизые вершины гор. Тёмный полог хвойных деревьев струился по склонам, и в нём виднелись начавшие желтеть лиственные. Внизу, в ущелье, действительно лежало озеро — цветом словно ртуть, и узкая речка юркой змейкой выскальзывала из него, устремляясь вдаль. А вот водопада Сола не разглядела: похоже, он шумел с другой стороны замка.       В его мерный шорох вплёлся другой, характерный, зарокотавший откуда-то сверху. Самолёт. Сола улыбнулась небу: вполне возможно, что там, над пасмурной завесой, сейчас хлопочет для пассажиров кузина. Интересно, смогла ли бы та разглядеть это ущелье в ясную погоду… А сам замок? Логика подсказывала, что вряд ли.       Всё ещё было прохладно, и Сола обхватила себя руками, кое-как согреваясь. Снова прикрыла глаза, в очередной раз подумала о знакомых улочках и на всякий случай шагнула вперёд.       И сразу поняла, что теперь — получилось.       Она ощутила, услышала, увидела давешнюю тьму даже сквозь сомкнутые веки и подалась вперёд в надежде, что вновь зазвучит та музыка… но спустя пару секунд учуяла солоноватый, похожий на море запах, и до ушей донеслись звуки родного города.       Венеция встретила её солнцем, теплом и взъерошенным голубем, забавно выгнувшим сизую шею. Переулок, так напугавший ночью, снова стал обычным венецианским: брусчатка под ногами, протянутые меж блёкло-жёлтых стен верёвки с бельём и ряды окон, прикрытых тяжёлыми тёмными ставнями. Голубь курлыкнул и вспорхнул прочь, не дождавшись угощения, и Сола, вздохнув, заспешила домой.       Шумели люди, тарахтели катеры и вовсю сияло солнце. Обычно она радовалась этим привычным звукам, видам и морскому запаху, но сейчас знакомые улочки едва ли не раздражали. Сола любила Венецию, но, похоже, действительно устала от родного города, и хотелось поскорее вернуться в Академию. Ко всему новому, что там таилось. К творчеству. К чудесам.       Дома она собралась быстро: привела себя в порядок, переоделась и сложила в небольшую сумку самые нужные вещи. Погладив старенькое пианино по пожелтевшим клавишам — будто нельзя вернуться хоть сразу после посвящения! — Сола смежила веки, воскрешая в памяти Зов.       А если не получится?..       Но тьма перехода приняла её. И туманное альпийское утро вновь распростёрлось вокруг, и замок с пятью башенками воздвигся впереди. Сола выдохнула от облегчения и почти побежала внутрь циркульной арки, стараясь не обращать внимания на тяжёлую сумку, оттягивающую плечо.       Во дворе Академии было пустынно. Сола улыбнулась: творческие люди — зачастую совы, наверняка многие ещё спят. Но вдруг она углядела на лавочке у фонтана сидящего в одиночестве мужчину. И, кажется, узнала его.       — Доброе утро, синьор Вальтер!       Только подойдя ближе, Сола заметила напряжённую позу и нахмуренное лицо. Если бы не давешний клетчатый свитер, она подумала бы, что обозналась.       Синьор Вальтер вздрогнул, повернулся к ней и ещё сильнее нахмурился. Уголки его губ дёрнулись, он качнул головой и ответил резко, без тени вчерашней приветливости:       — Не опоздай на посвящение.       Сола кивнула, растерянная. Захотелось спросить, что случилось и не нужна ли помощь, но синьор Вальтер уже отвернулся, вновь уставившись на фонтан, и она не решилась ни на какие вопросы, только зачем-то кивнула и почти побежала к замку.       В вестибюле было гораздо более шумно, чем час назад, когда она уходила. У одной из дверей невдалеке от лестницы толпились люди, сновали туда-сюда с бутербродами и фруктами в руках. Там, наверное, столовая, но позавтракать Сола уже не успевала. Завернув за угол, к галерее перехода, она врезалась в рыжеволосую девушку. Обе охнули, и что-то застучало по тёмному паркету. Потирая ушибленный локоть, Сола посмотрела вниз: цветные карандаши покатились в разные стороны, рассыпались причудливым веером чёрно-белые рисунки.       — Ой, прости, пожалуйста! — она скользнула на пол, чтобы подобрать уроненное. Рядом растеклась по паркету чужая зелёная юбка, мелькнули цветастые фенечки на тонких запястьях.       — Ничего страшного, — ответила та, кто явно была художницей, и среди длинных рыжих прядей мелькнули острые кончики ушей. Сола потянулась к рисункам — хотела сразу же отдать их хозяйке, но поневоле засмотрелась. Тонкие карандашные росчерки складывались в незнакомые пейзажи, не слишком похожие на Альпы: холмистые, с детально прорисованными травами, а на горизонте угадывалось море.       — Ты чудесно рисуешь. Занимаешься графикой?       — Живописью. Это наброски.       — Посмотрела бы я на них в цвете, — улыбнулась Сола и тут же смутилась: не слишком ли навязчиво это прозвучало.       Художница опустила взгляд.       — Я редко раскрашиваю, если не на заказ. А ты с какого факультета?       Так, собирая рисовальные принадлежности, они и познакомились. Художницу звали Кэлин, она оказалась ирландкой — что прекрасно объясняло выразительные холмистые пейзажи на её набросках, — и, в отличие от Солы, зарабатывала на жизнь именно своим искусством. Академия призвала её прошлой осенью, вслед за старшей сестрой, которая училась на музыкальном факультете на последнем курсе.       Когда карандаши и эскизы вновь вернулись к Кэлин, Сола проверила телефон.       — Чёрт, у меня осталось пятнадцать минут до посвящения.       — Тогда иди скорее. А в обед заглядывай в столовую, я познакомлю тебя с нашей компанией, — в серо-зелёных глазах мелькнуло озорство. — Мы с разных факультетов. Свой ты и сама изучишь, а об остальных расскажем.       Сола горячо поблагодарила Кэлин и поднялась с пола, вздохнув от того, как болезненно врезались в плечо лямки сумки. Как могла быстро, добралась до своей комнаты и бросила вещи на кровать. Перевела дух и побежала искать малую сцену, не позволяя себе отвлекаться на красоты здания. Потом, всё потом.       На третьем этаже музыкального факультета, прямо напротив лестницы, её встретили распахнутые двустворчатые двери, из-за которых доносился шум многих голосов. Обитатели факультета стекались внутрь, пестря нарядами и разноцветными причёсками, и Сола последовала за остальными. Помещение оказалось просторным, с высоким потолком и несколькими люстрами, вычурными и сияющими, и блики от них ложились на светлые стены. Треть зала занимала невысокая пустая сцена с единственным стоящим на ней столиком, которую обрамляли лаконичные тёмно-синие кулисы. Задник тоже был простым — и тоже тёмно-синим. Остальное пространство заполонили деревянные стулья, стоявшие небольшими группками. Сола присмотрелась и сообразила, что рядом с этими группками торчали таблички с названиями кафедр.       Только она подумала, что в поисках своей придётся наобум проталкиваться через весь зал, как заметила невдалеке Пелагею, помахавшую ей. Стараясь ни в кого не врезаться и не оттоптать ничьих ног, Сола скользнула к будущим однокурсникам.       Их оказалось около десятка, и с ними — высокая женщина в синем со строгим пучком седеющих волос, которая была ощутимо старше остальных.       — Здравствуй, Сола, — сверившись с блокнотом в лаконичной чёрной обложке, обратилась к ней женщина. — Я Эрин, глава кафедры академического вокала. После посвящения мы поговорим о твоём расписании.       — Рада познакомиться, синьора Эрин, — пряча волнение, ответила Сола и заскользила взглядом по однокурсникам. — Всем привет.       Раздались нестройные ответы, и она смутилась, понимая, что ни за что не запомнит вот так сразу все имена и лица. Пелагея указала взглядом на свободный стул рядом с собой. По другую её руку сидел русоволосый парень, подобно Пелагее совсем юный на вид — на сколько же сама она старше своих одногруппников? — и глядел на Солу настороженными голубыми глазами.       — Я Златан, — говорил он тоже как-то колюче. — Значит, мы будем втроём.       — Втроём? А остальные?       — Это старшие курсы. С первого на кафедре только мы.       — Вас тоже будут посвящать сегодня?       — Нет, — ответила Пелагея, — я тут неделю, а Златан почти три. Нас посвящали раньше.       Сола кивнула и ещё раз окинула взглядом зал. Навскидку здесь было не меньше сотни человек — неужели собрался целый факультет? Засосало под ложечкой: её сейчас представят всем этим людям? Как студентку, что пришла сюда учиться вокалу? Боже!       — А сколько вообще человек в Академии? — спросила она у Пелагеи.       Та ненадолго задумалась, натянув рукава толстовки почти до самых кончиков пальцев.       — Около девятисот. По двести студентов на каждом факультете и несколько десятков преподавателей.       Сола только открыла рот для нового вопроса, как гул голосов резко стих, и все, будто сговорившись, посмотрели в сторону двери. Она тоже посмотрела.       В зал вошёл сухощавый мужчина в чёрном. В руках он держал широкий серебристый сосуд, из которого исходило нежное золотистое мерцание, и в этом мерцании мир как будто замер ненадолго, и на краю сознания что-то зазвенело, и быстрее застучало сердце, и закололо кончики пальцев… Она смотрела и смотрела — то ли на фантазийную дымку, то ли на тёмный силуэт, окутанный ею.       Сола сморгнула, и наваждение развеялось. Даже пальцы перестало покалывать. Золото всё ещё мерцало, но вовсе не окутывало мужчину, который нёс сосуд, — довольно высокого, бледного и вроде бы темноглазого. Его облик показался Соле знакомым, она вгляделась ещё пристальнее — благо их кафедра устроилась неподалёку от входа — и тихо ахнула.       — Это наш декан. Его зовут Карстен, — шёпот Пелагеи пощекотал ухо. — Композитор вроде.       — Да, знаю, — бездумно ответила Сола. Ну ничего себе совпадение!       — Знаешь? Откуда?       Ответ замер на губах. Сола всматривалась в человека, о котором пару часов назад писала статью под его же музыку, так понравившуюся ей. Чёрные брюки, чёрная рубашка, бледное лицо с синевой под глазами, резковатые, но ловкие движения… Декан легко вспрыгнул на сцену и поставил свою ношу на тот одинокий столик.       — Что это такое? — спросила Сола у Пелагеи, снова посмотрев на золотистое мерцание. Оно тоже приковывало взгляд, тревожило и завораживало.       — Сосуд Вдохновения нашего факультета. Поющая чаша.       Сола не была уверена, что подобная чаша смогла бы петь — несмотря на ровный, как полагается, верхний край, слишком уж ребристыми казались стенки. Но больше её интересовало само Вдохновение: получается, оно тут не просто волшебное, а ещё и… материальное? Его можно увидеть? Коснуться? И что тогда будет?       — Всем доброго дня, — поприветствовал их декан, опёршись ладонями об узкую столешницу и чуть подавшись вперёд. Его голос оказался низким и каким-то глуховатым, но был прекрасно различим даже без микрофона. Сола повела плечами, пытаясь отбросить с ключиц щекочущие пряди волос. — Сегодня мы встретим последних студентов, присоединившихся к нам в этом году. Нильс, фортепиано. Юта, гитара. Сола, академический вокал. Поднимитесь ко мне, пожалуйста.       «Что, фамилии здесь совсем не в чести?» — только и успела подумать Сола, а затем тихое шиканье Пелагеи напомнило ей, что нужно встать и пойти на сцену, как велел декан.       Сола неловко поднялась — колени слегка дрожали и вообще подмывало сбежать. Вновь нахлынули сомнения: ей здесь не место, эти люди всё перепутали, она исключительно журналистка и едва умеет петь. Но сбегать было глупо, и Сола заставила себя идти вперёд. Юта и незнакомый Нильс — молодой темноволосый мужчина в очках и в костюме с жилеткой — успели подняться первыми, и пианист протянул ей руку, чтобы тоже помочь взобраться. Сола тихо поблагодарила и встала сбоку от Юты, не зная, куда девать глаза. И всю себя.       Украдкой она опять взглянула на декана. Тот напоминал свои мелодии — или же мелодии отражали его: тёмные, резковатые, и в них тянуло вникнуть. Прислушаться и переслушать. Сола царапнула ладонь изнутри, сосредотачиваясь на реальности, а не на звуках в своей дурной голове. Посмотрела перед собой, на заполненный обитателями музыкального факультета зал малой сцены, и замерла, ослеплённая сиянием десятков пар глаз.       Взгляды студентов и преподавателей скользили по ним с Ютой и Нильсом подобно лучам на летнем солнцепёке, и от этого делалось одновременно приятно и невыносимо. Столько же здесь незнакомцев, и все такие… яркие! Вычурные фасоны рубашек и платьев перемежались кожаной одеждой с шипами, заклёпками и ремешками. Мелькали рога, и блёстки, и острые уши, и прочие признаки нечисти, в которую превращались здесь те, кто во внешнем мире выглядел совершенно обычно.       Сола заметила синьора Джуда — тот стоял неподалёку от сцены, скрестив руки на груди. Их взгляды встретились, он кивнул ей, и стало немного спокойнее.       Декан снова заговорил:       — В этой чаше, — кивнул он на столик перед собой, — толика Вдохновения с прошлогоднего Фестиваля. По обычаю новоприбывшие студенты должны пригубить из неё.       — А это обязательно? — вдруг раздался хрипловатый голос Юты. Сола покосилась на неё и заметила, как нахмурилась однокурсница. Декан повернулся к ним и приподнял брови:       — В общем, нет. Принято считать, что это обряд посвящения или, если хотите, благословения, без которого Академия может быть не особенно щедра к новому студенту. Но это лишь поверье. Никакой опасности без посвящения вам не грозит.       Его голос звучал спокойно, но Соле почему-то почудилось, что декан сказал не всё, что мог бы сказать. А Юта поджала губы и выпалила:       — Вы сами проходили посвящение?       Из зала раздались смешки, кто-то даже присвистнул. А Сола от всего сердца восхитилась смелостью этой девушки, которая могла вот так взять и задать волновавший её неудобный вопрос. Сама она скорее бы язык проглотила, чем решилась на подобное. Даже не подумала бы, что так можно.       Уголки глаз и губ декана дрогнули, будто он тоже сдерживал смех:       — Разумеется. Как и все остальные студенты на моей памяти.       — Ну ладно. Тогда я всё-таки попробую.       Декан хмыкнул и отошёл чуть в сторону, встал справа от столика с чашей — почти напротив них троих.       — Договорились. Но первым будет Нильс. Прошу.       Темноволосый пианист, на чьём лице застыло задумчивое выражение, подошёл к столику.       — Возьми её, — теперь декан говорил негромко, — и пригуби.       Нильс поднял чашу, осторожно и неторопливо, и поднёс ко рту. Золотистое мерцание подсветило его лицо, углубляя тени под острыми скулами, и он прикрыл глаза на те несколько мгновений, что держал сосуд. А затем поставил и вернулся к ним с Ютой.       — Ну как? — едва различимо прошептала та. Соле показалось, что декан всё равно услышал — уголки его губ вновь слегка дрогнули.       — Как пар от чая вдохнуть, — ответил Нильс, не слишком понижая голос, и поправил очки. — Не чувствую ничего нового.       Юта фыркнула и, стоило декану подозвать её, в очевидном нетерпении сорвалась с места, и всё повторилось: чаша в руках, мерцание на лице и негромкий стук металла о дерево столика.       Сола глубоко вздохнула. Когда декан назвал уже её имя, когда посмотрел — впервые — прямо ей в глаза, волнение снова затрепетало внутри. Она подошла к столику и уставилась на своего декана: он оказался выше её на голову и действительно очень походил на ту фотографию, за исключением глаз, оказавшихся багряными. Выглядело это тревожно, жутковато и красиво. Даже слишком красиво… слегка вампирически. Под книги о вампирах в её квартире была отведена целая полка…       Опомнившись — явно не стоило так засматриваться, — Сола перевела взгляд на чашу. И едва не вскрикнула: она помнила это чернёное серебро, этот шипастый узор на стенках сосуда, и даже будто различила трещину, которая пошла по дну тогда, ночью. Мысли заметались: то был вещий сон? Или ложные воспоминания? Но они казались чёткими, такими яркими…       Сола вскинула взгляд на декана. Дотрагиваться до чаши стало страшно, и задрожали пальцы. А тот посмотрел в очевидном недоумении, свёл тёмные брови:       — Сола, что такое?       — Ни… ничего, — она сглотнула и всё-таки заставила себя коснуться изрезанного металла, колючего почти как шипастая роза. Золотистое мерцание заворожило, и показалось, что со дна чаши доносится тихая-тихая, едва различимая мелодия.       Со всей возможной осторожностью Сола приподняла сосуд. И, взяв его в руки, явственно различила трещину, что всё-таки рассекала дно.       Её же почти не было видно буквально секунду назад!       Сола тут же попыталась поставить чашу обратно на столик, но не успела. Трещина мгновенно разрослась от края до края, узорчатый металл раскололся, и золотистое Вдохновение, лишившееся своего сосуда, расплескалось по воздуху, померцало и растаяло.       Звякнули осколки чаши, скатились на пол и стукнулись о доски, и в зале повисла мёртвая тишина. Сердце заколотилось неистово, дыхание сбилось в горле комом, и Сола в ужасе посмотрела в багряные глаза своего декана.