#дотрахалисьфест

Идея записать клип на песню почти десятилетней давности была встречена без энтузиазма, но и без особого сопротивления: все понимали, что если бы не скандал с Козыревым, Горшок, скорее всего, загорелся бы этим гораздо раньше — а тут оттаял только через восемь лет. Ну уж как вышло так вышло. Все быстро согласились, что в кадре будет один Миха — путешествующий по дороге своих воспоминаний, которая приведет его в дом, где царит разорение, символизирующее внутренний мир медведя, превращённого в человека. Возникло ровно одно разногласие: Миха настаивал на том, чтобы после последнего аккорда был показан финальный фрагмент: медведь, убегающий в чащу. Музыканты пожали плечами: их слово маленькое, да и в клипе, собственно говоря, им не сниматься. Не согласился только Андрей, который хотел во что бы то ни стало отстоять открытый финал — мол, в этом и заключается смысл песни: лирический герой рвётся обратно в лес, потому что еще не встретил ту, ради которой ему захочется остаться человеком, и весь вопрос в том, случится ли это вообще… Они с Михой заспорили — они вообще в последнее время часто спорили. Группа наблюдала за этим с привычной уже скукой. Когда всё подошло опасно близко к дежурному «да заебал ты со своими сказочками!» — «тоже мне панк выискался: с чужим материалом на сцену собрался!», — Миха вдруг стукнул кулаком в стену и заорал: — Да бля, можно мне хоть в клипе счастливый конец?! Мне, понимаешь, да?! — и выскочил из комнаты. Андрей огляделся: воздух в комнате наливался свинцом, группа отводила глаза. Он шумно выдохнул и тоже впечатал кулак в стену. Эмоции понемногу стихали, и на смену им приходили размышления о том, как им всем теперь быть, если Миха, кажется, поставил себе цель перечить ему в любой мелочи — настолько, что даже песню готов перекроить до полной противоположности, только бы не сделать по Андреевой задумке… Все приходившие на ум варианты были безрадостными. Бесконечно прогибаться под Миху? Свалить, бросив на полпути запись альбома, который должен был стать прорывным не только для их группы, но и для всего панк-рока?.. Оставалось одно — до посинения спорить с Михой, пытаясь достучаться до остатков того, что раньше с восторгом ухватывалось за любую его идею, любую строчку и любую задумку… Вот раньше же ему всё в «Медведе» нравилось! А тут зачем-то приспичило его обратно в медведя превратить, простите за тавтологию… Мысли начали крутиться вокруг последней Михиной фразы. Андрей, разумеется, с самого начала писал этот текст о Михе и для Михи — и гордился тем, что на один альбом попали сразу две песни, отражающие разные грани непостижимого в своем многообразии Горшка, и радовался тому, что Миха принял их обе как свои, и даже испытывал некоторое ехидство в связи с тем, что сколько бы Козырев ни кочевряжился — а в эфир-то всё равно песню про Миху взял, хоть и не ту. Но ему никогда не приходило в голову, что сам Миха воспринимает «Медведя» настолько близко к сердцу. Ему вспомнилось, как часто тот, порой даже в интервью, произносил фразы вроде «хочется, чтоб я никогда не существовал», «у меня внутри как будто пустота», «иногда так больно, что думаешь: лучше б прям щас умер». Что если задуманный Михой финал клипа был не просто творческим решением, а финалом, которого он желал для себя самого — превратиться в медведя, которому нечем думать и чувствовать?.. Андрей обернулся к группе и раздражённо сказал: — Чё сидите? Всё, кончили на сегодня, — и вышел из комнаты хлопнув дверью. Ему нужно было перекурить. К его удивлению, Миха обнаружился сразу за дверями точки. Андрей смотрел на его спину, от которой даже с пары метров фонило несчастьем и безнадёгой. Миха докурил неизвестно какую по счёту сигарету, сразу же достал следующую и принялся щёлкать зажигалкой. Колёсико раз за разом прокручивалось, не давая огня. Андрей зажёг свою и, выступив из-за Михиной спины, протянул её к сигарете. Тот даже не вздрогнул — только взглянул на него измученно и опустил голову, потянувшись к огню. Андрей тяжело вздохнул и сказал: — Извини, перегнул. Давай сделаем, как ты хочешь, — песня ж твоя на самом деле. Встретив Михин взгляд, в котором отражались одновременно недоверие, настороженность и несмелое счастье, Андрей мысленно двинул себе в рожу. На лестнице они столкнулись с музыкантами. Андрей махнул рукой: мол, на сегодня всё равно закрыли лавочку. А оставшись с Михой наедине, тронул его за плечо и, когда тот обернулся, спросил: — Реально так плохо, что медведем стать хочется? Миха посмотрел на него в упор: — Да. Медведем было бы лучше. Никаких чувств… Ничего. Знал бы, кого поцеловать — давно поцеловал бы, — в его голосе не звучало ни тени сомнения. Андрей прекрасно знал, что Миха никогда не врал насчёт собственных чувств, но именно сейчас ему сделалось невыносимо горько за друга, который всю жизнь жил с этой болью и не мог найти от неё лекарства. Он понятия не имел, чем поддержать Миху, кроме этого несчастного клипа, поэтому просто сказал: — Мих, я бы очень хотел, чтоб ты человеком оставался… Но если встретишь ту, кого нельзя будет целовать… ты не сомневайся. Миха посмотрел ему в глаза, на секунду задумался — а потом взял за подбородок и поцеловал: одними губами, сухо, почти целомудренно. Отодвинулся и, не отводя взгляда, с усмешкой сказал: — Вот оно, обыкновенное чудо. Случается даже тогда, когда никому не надо. Андрей на секунду забыл, как дышать. В голове бились, сталкиваясь друг с другом, десятки мыслей, из которых выделялась одна разумная: «Если ты сейчас обосрёшься — тебе пиздец. Всему пиздец». Отчаянно пытаясь придумать, как не спугнуть Миху, не оттолкнуть, не заронить ни крохи сомнений, что его принимают, Андрей чувствовал себя жонглёром, идущим по канату, на котором расставлены пылающие кольца. Обнять? Поцеловать в ответ? Сказать что-то?.. Спасительная идея пришла оттуда же, откуда «беда». — Ми-ишенька, — протянул Андрей, положив ладонь Михе на затылок. — Чудеса ведь случаются, если принцесс целовать. А с Волшебником всё идёт так, как он задумал, Мишут. Мишу-у-утка. Ты пока встань удобнее — на двух лапах тяжеловато ведь. Миша завороженно посмотрел на него — и опустился на четвереньки. Андрей прекрасно понимал, что с этого момента полностью руководит ситуацией, но не имел ни малейшего представления о том, как это делать, — и изо всех сил надеялся, что Мишка не замечает его неуверенности. К счастью, Мишка помогал сам: ходил вокруг и бодал Андрея головой, пока тот бездумно пропускал его волосы сквозь пальцы и болтал все, что приходило в голову: — Ми-ишка. Мишенька. Хозяин леса. Тебя все боятся, да? Ты одним ударом любого перешибёшь. А меня не тронешь, правда ведь? А всё почему? Потому что ты за лаской пришёл. Потому что хочешь, чтоб пригрели, погладили… Через некоторое время он догадался сесть на диван и позвать Мишку к себе. Тот повиновался — а потом положил голову ему на колени и тяжело, но с явным удовольствием вздыхал, пока Андрей чесал его за ухом. В какой-то момент Андрей почувствовал, что эту странную игру пора прекращать — потому что даже самые кайфовые штуки должны когда-нибудь заканчиваться. Он некоторое время думал над тем, как сообщить об этом Мишке, — а потом решил просто последовать его примеру. Ласково сказал: — Иди сюда, Мишут. А когда тот поднял голову — поцеловал. Миха понял всё правильно: не без труда поднялся на ноги, повалился на стул и проговорил: — Охуеть, — а потом сфокусировал взгляд на Андрее и добавил: — Пиздец. К счастью, Андрей вовремя сообразил, что права на ответный «пиздец» у него нет, так что он подошёл к Михе со спины, обнял и тихо сказал на ухо: — Всё хорошо, Мих. Волшебство не кончается. И физически почувствовал, как у Михи перехватило дыхание. В присутствии Андрея на съёмочной площадке клипа не было никакой необходимости, но он всё равно пришёл. Официально — чтобы проконтролировать рабочий процесс. Неофициально — чтобы посмотреть на Миху. Не то чтобы он мало смотрел на него раньше, но после того случая, как Андрей про себя называл произошедшее на точке, ему хотелось быть рядом как можно чаще, как будто он боялся пропустить что-то связанное с Михой, но никак не мог понять, что именно. Когда работа была закончена, Миха подошёл к нему не смывая грима и тихо проговорил: — Вмазаться хочу — не могу. Андрей обмер. Миха никогда раньше не говорил с ним о таком. Наверное, — вдруг дошло до Андрея — он вообще ни с кем о таком не говорил. Просто шёл к барыге и… Но если сказал сейчас — значит, верит, что Андрей может помочь?.. Понадеявшись, что понял всё правильно, Андрей коротко кивнул — и с облегчением выдохнул, когда Миха первым полез в вызванное им такси. Стоило двери Андреевой квартиры захлопнуться за ними, как Миха схватил его за ворот и приник губами к губам. В этот раз Андрей догадался отдавать Мишке простенькие команды вроде «сядь», «встань», «дай лапу» — и награждать за их выполнение удачно нашедшимися на кухне конфетами. А от рычания, которое Мишка выдал в ответ на просьбу подать голос, Андрею на секунду показалось, что его дом посетил настоящий хозяин тайги. До сих пор Андрей не знал, как это — стрематься собственных эмоций — и, пожалуй, предпочёл бы никогда не узнать. Но он не мог, просто не мог перестать кайфовать оттого, что Миха — самый лучший, самый невероятный, самый потрясающий на свете Миха — сейчас только его Мишка, который делает то, что он хочет, и будет продолжать столько, сколько он решит. Когда всё закончилось, Андрей, оторвавшись от Михиных губ, рискнул спросить: — Ну как? — Больше не хочется, — бросил Миха и рванул к входной двери. У Андрея почему-то ни на секунду не возникло сомнения, что он имел в виду героин, а не то, что происходило между ними. Покупая в зоомагазине толстую цепь «для собаки в деревню» и, вопреки советам продавщицы, самый мягкий ошейник, Андрей старательно сужал свои мысли до одной, понятной и естественной: «Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы Миха не кололся». Но в следующий раз, когда Мишка смирно сидел на цепи, пока Андрей «занимался своими делами» (рисовал его портрет, каждые пять секунд вскидывая голову, чтобы проверить, всё ли в порядке), каждая клеточка его тела трепетала от осознания, насколько Миха ему доверился, и одновременно наполнялась пониманием: он обязан сделать всё, чтобы оправдать выданный ему кредит. Андрей нагуглил несколько видео с цирковыми медведями и неприятно удивился тому, с какой усталостью и неохотой они, оказывается, делали то, что они от них требовалось. Но практических знаний, тем не менее, тоже почерпнул немало: теперь Мишка кувыркался по команде, забирался на маленькую стремянку, чтобы балансировать на ней на одной ноге, и ползал на брюхе под жёрдочкой, положенной между двумя перекладинами. Предлагая Мишке новые задания, Андрей всякий раз на секунду замирал в страхе, что Миха его пошлёт. Но тот, в отличие от цирковых медведей, и не думал упрямиться — да так, что порой Андрею начинало казаться: по его команде Мишка сделает что угодно. Андрей постепенно разнообразил лакомства, которыми поощрял Мишку. Теперь тот получал не только сладости, но и кусочки мяса, овощей и фруктов. Во время приступов кефирной диеты Мишка пробовал воротить нос от предложенной еды, но Андрей ласково трепал его по голове и приговаривал: — Кушай, Мишут, кушай. Мишкам надо есть, чтоб зимой лапку не сосать… И Мишка покорялся: съедал всё, что давал Андрей, а потом клал голову ему на колени и мерно дышал, пока тот почёсывал его за ухом. Ритуал начала и окончания «игры» — как Андрей стал мысленно называть то, чем они занимались, — оставался неизменным. Миха всегда целовал его коротко и сухо, а сам Андрей понемногу удлинял и углублял поцелуи. Мишка не сопротивлялся — но и не отвечал. На четвёртый или пятый раз Миха перестал сбегать после того, как «игра» закачивалась. Вместо этого он теперь переключался в модус обычного Михи, который, казалось, совершенно не помнил происходившего минуту назад, и понятия не имел, откуда в комнате взялся странный реквизит. Этот Миха непринуждённо предлагал сгонять за пивом или в очередной раз возвращался к обсуждению сто раз переобсуждённого формата грядущего тура — и Андрей подчинялся, подхватывая предложенную тему, потому что понятия не имел, чем может закончиться его попытка поговорить о том, что происходит между ними. Наконец тур, которому все пророчили статус грандиознейшего в истории Короля и Шута, начался. В первой же филармонии Миха куда-то пропал за двадцать минут до запланированного выхода на сцену. Вернее, он просто вышел из гримёрки — а Андрей своим тончайше настроенным михорадаром почуял неладное. Миха обнаружился в туалете — потный, тяжело дышащий, упершийся лбом в зеркало над раковиной. Он коротко взглянул на Андрея и выдохнул: — В заднем кармане. Слева. А потом распрямился, схватился за плечи Андрея как утопающий за соломинку — и поцеловал. Из заднего кармана Андрей достал чек. Он сыпал порошок в раковину медленно, едва ли не по крупинке, давая себе время, чтобы справиться с эмоциями. «Сука, сука, сука! — хотелось орать ему. — Первый же концерт по пизде! Вот нахуя мы всё это делали?! Чтоб так бездарно просрать?!» Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Миха доверяет ему настолько, что позвал даже теперь. А значит — он обязан что-то придумать. Андрей взял Мишку за ворот и ласково сказал: — Пойдём, Мишут. Пойдём со мной. Он, конечно, осознавал, что в туре не обойдётся без их «игр», но даже подумать не мог, что всё случится так быстро и в такой обстановке. К счастью, ему повезло: на чек их привезли сразу с самолёта, так что всё содержимое чемодана было с собой. Андрей с грохотом захлопнул дверь гримёрки и мельком взглянул на часы. Семнадцать минут. Кажется, начало концерта придётся задержать… Шестнадцать минут спустя он поглядел Мишке в глаза и произнёс: — Ты же не просто хороший Мишутка, да? Ты Мишутка талантливый. Любишь людей развлекать песнями и плясками? Любишь, когда тебе хлопают и со сцены отпускать не хотят? И никого-никого даже кончиком когтя не трогаешь, да? Мишка сглотнул слюну, кивнул — и Андрей медленно расстегнул ошейник. Ждавший их за дверями гримёрки Яша заглянул в поплывшие Мишкины глаза, хлопнул шедшего позади Андрея по плечу и тихо сказал: — Если он вырубится — перестроимся под тебя по-быстрому. Андрей всегда, с самого детства, ещё до первого их выступления, знал, что Миха — колдун, способный заворожить любой зал и подчинить себе любой стадион. И сколько бы концертов они ни дали, сколько бы городов и стран ни объездили, — на то, что Миха делал на сцене, он смотрел как в первый раз. Что бы ни случалось за пределами сцены, как бы они ни ссорились, насколько бы всё ни было плохо, — во время концертов Андрей испытывал лишь бесконечное восхищение. А ещё гордость за то, что именно его стихами Миха преподносит себя миру, и именно сквозь них люди видят того, кого называют Горшком. Но сегодня… сегодня происходило нечто невероятное. Миха — не Миха, Мишутка — рвал зал без единого когтя, заставляя людей сливаться в экстазе и выкрикивать их песни так, будто от этого зависела их жизнь. Из Мишки лился поток чего-то животного, неукротимого. Этот поток не знал преград и подхватывал всех, кто оказывался на его пути. Если бы Эдик Рэдт дожил, — он бы обзавидовался, увидев такого Мишку: без порошка впавшего в транс, доступный разве что индейским шаманам, и без труда ведущего за собой в этот мир других. Сквозь восторг и обожание вдруг просочилась мысль: во всём зале только он, Андрей, знает, что происходит на самом деле. Он сделал это возможным. И от него зависит, увидит ли кто-то такого Мишку снова. Это осознание кружило голову круче самого крепкого алкоголя и заставляло непрерывно всматриваться в Мишку, чтобы не пропустить самого краткого взгляда в его сторону, малейшей потребности в его присутствии и участии. Но, если Андрей хоть что-то понимал в своём Мишке, всё шло так хорошо, как он и надеяться не мог. Стоило Андрею запереть дверь гримёрки и усесться на диван, как Мишка немедленно стёк на пол. Уткнул лицо между коленями Андрея и задышал так, как дышат в человека, когда стремятся согреть. Андрей медленно, будто боясь спугнуть, положил руку ему на затылок, зарылся пальцами в волосы — и вдруг почувствовал, как что-то в нём лопнуло. Будто прорвалась плотина, за которой долгие годы томились невыговоренные чувства, в которых было перемешано то, о чём попросту не хотелось говорить, чтобы своими руками не превратить двоецарствие в единоличную монархию, — и то, чего нельзя было произносить не только вслух, но и про себя. Андрей говорил и говорил, не в силах остановиться. О том, какой Миха гениальный и как он восхищается всем, что Миха делает. О том, как он рад, что они встретились, и как боится, что героин разлучит их раньше положенного срока. О том, как ёкает сердце, когда Миха чистый, — и как умирает что-то внутри, когда он замечает очередной след от укола. О том, как он не мыслит своей жизни без Михи — и даже когда грозится уйти из группы, не может представить себе этого в реальности. О том, как он… любит Миху. Любит просто и буднично, с первой встречи. Любит больше, чем друга, больше, чем брата. Любит так, как любят того, с кем хотят провести жизнь. Только когда все слова иссякли, до Андрея начало доходить, что он натворил. Дело было даже не в откровенности — впрочем, несмотря недвусмысленность происходившего между ними, слова всё равно переводили ситуацию на новый уровень. Но куда важнее было то, что он предал Михино доверие, превратившись из стены, за которой тот мог отрешиться от мира, в очередной источник эмоций и неизбежной боли… Андрей понимал, что нужно попытаться спасти ситуацию — или по крайней мере поднять Мишку на ноги и вернуть в мир, где он сможет хотя бы в рожу ему плюнуть, но язык и руки отказывались повиноваться. Мишка, который не двинул ни единым мускулом за всё время, пока Андрей говорил, поднял голову и широко лизнул его ладонь. Окончательно напряжение отпустило, когда в следующем городе Миха, улучив момент, снова коснулся его губ своими. С каждым разом они задерживались в гримёрках всё дольше: теперь у Андрея были всегда наготове лакомства, и Мишка вылизывал ему пальцы после каждого кусочка. А в конце Андрей целовал его тягуче и сладко — и Мишка покорно раздвигал губы, позволяя исследовать свой рот изнутри. Мишка быстро понял, что между пальцами у Андрея находится эрогенная зона — и вылизывал эти места так старательно, что у Андрея сбивалось дыхание. Андрей выцеловывал линию Мишкиного подбородка, а потом слегка прихватывал зубами мочку уха. Мишка не сопротивлялся — только иногда шумно втягивал воздух носом. В гримерке очередного ДК Андрей приметил брошенный кем-то балансировочный цилиндр и, как только всё началось, подвинул его на середину комнаты и в шутку спросил: — Мишки часто на таком танцуют, я видел. А ты сможешь, Мишут? Стоять на этой штуке Мишка, разумеется, не умел… но безо всяких раздумий поставил ногу на досточку. Изумлённый его безрассудной готовностью по первому слову переломать себе кости, Андрей подхватил его под мышки и зашептал: — Мишут, Мишут, это не так делается… Несколько минут Мишка честно пытался учиться балансировать на доске, а потом вдруг наклонился и жарко лизнул Андрея за ухом — а в следующую секунду тот едва успел подхватить падающее тело. После концерта Андрей долго-долго целовал Мишкину шею и, не выдержав, прошептал: — Мих. Ты уже давно человек. Против всех ожиданий, Мишка обхватил его так, что начали трещать рёбра, и зарычал: — Сначала в логово тебя утащу — там узнаешь, что бывает с теми, кто с медведями лижется! У Андрея перехватило дух от обозначенной перспективы — но в следующую секунду воображение подкинуло картинку, на которой он занимался сексом с настоящим медведем, и он едва не заржал в голос. — Я не зоофил, — сообщил он куда-то в Мишкино плечо. — Так я сам тебя лапой перешибить боюсь, так что не ссы, трахать таёжного гостя не придётся, — расхохотался Миха, ослабляя объятия.