Тьма наступает

POV Дагон Спустя полчаса уже на борту Стар-3, Кроули переносит нас в рубку флагмана. Наши друзья снова принимают человеческую форму. — Это было удивительное путешествие, — говорит Адмирал, — Спасибо. Тень, молча усаживается на свое место. А маленькая стекает с рук Кроу, целует его в щеку, и уходит к Тени на колени смотреть мультики. Ого это что-то новенькое, они походу там общались между собой. Вот чего она все время молчала… Кроули тихо хмыкает и поглаживает меня по спине. «Кроу, она просто хочет дать нам побыть вдвоём, чтобы мы не думали что ей одиноко. Пойдем?» «Знаю. Пойдём» Рин вяло машет нам рукой, бормочет что-то о том, что ему нужно подумать. «У нас с тобой есть ооочень интересная тема для разговора, мой хороший. О которой я слишком давно думаю» — мысленно произносит мой Бог. Ох, опять эта формулировка, только теперь у меня от нее закружилась голова, а перед глазами заплясали черные мушки. По коже пробежала волна легкой дрожи. Если бы он не придерживал меня, я бы сполз к его ногам, потому что мои стали ватными, и держать меня перестали. «Ммм, я чувствую, что вот теперь ты понял меня совершенно точно, моя любовь…» «Кроу…» Он продолжает говорить так же, как, ну как, скажите мне, может передаваться через короткие сравнимые по объему данных с системной информацией сообщения, такое количество… Я не знаю, как это назвать, может быть это тоже форма божественной магии? В глазах раельность расплывается мутными кругами, как же он на меня действует… Если он сейчас не сделает что-нибудь, я просто упаду в обморок. Он подхватывает меня на руки только для того, чтоб через секунду уронить на кровать и прижаться к моим губам своими, моментально убирая мою одежду выше пояса. Проходится кончиками когтей по бокам. — Кроули… — Его имя, стоном срывается с моих губ. Я в его руках, мой бог хочет меня. Возлюбленный, желанный, выгибаюсь ему навстречу, отвечая на поцелуй. Я помню, я обещал ему, что будет все, что он захочет, только он, только любимый. Меня бросает в жар, под его руками кожа покрываается мурашками. Я сделаю все, что бы он не приказал, я люблю его. Руки на его плечах, сколько в нем силы и страсти, безумия и желания. Моя нога обвивает его бедра. Пожалуйста, любимый, все что захочешь, я буду тем, что тебе нужно сейчас и всегда. — Какой ты у меня отзывчивый, — шепчет он покусывая мою шею. — Мне так нравится. Подними руки над головой, Дагон. Нечем дышать, в горле комком застрял то ли стон, то ли крик, а может быть снова его имя. Немедленно выполняю его приказ. Мои руки стекают с его плечей, я завожу их высоко за голову. Теперь тыльные стороны ладоней лежат на волосах. Бледная кожа, белые пряди, болезненый румянец на скулах, глаза с мутной поволокой. Есть нечто, что невозможно описать как простую похоть — это благоговение и преклонение, это любовь. — Умница, мой цветочек, — когти почти поглаживают шею. — Скажи мне, Дагон, тебе не понравилось, что тебя удерживают? — Кроу, живые, ответственность, дело, бой с безумными младшими богами Перекрестка, которым я собственной рукой подарил свою последнюю боевую разработку, ну… Из тех, которыми можно пользоваться. Мне стало очень некомфортно, и я никогда не был в такой ситуации… Я вообще не знаю, как я дошел с этими существами до такого уровня доверия… Боже, Кроу, Вечная Тьма! Я перекинулся, ради ебучей игры, потому, что они доверились мне, — я практически плачу, боже почему он меня сейчас спросил об этом, к вискам протянулись дорожки слез. Сейчас возбуждение и накопившийся стресс просто перерастут в истерику… — И тут на меня накатывает волна холодного, и как ни странно, совершенно спокойного ужаса и отчаяния. Но при этом просыпается разум и воля, — Кроу, мне кажется, то что они стали доверять важно. Не знаю почему, — волна схлынула и снова я смотрю на него. — Тшшшш, ты справляешься. Да, это важно, — он губами стирает влажные солёные дорожки. — Я так тебя люблю. — Кроули, я люблю тебя. Ты мой возлюбленный, ты мой бог, ты моя жизнь. Я живу ради тебя, потому, что ты существуешь. Для тебя я буду любым, нежным и слабым, или грубым и жестким, ласковым или жестоким. Таким, каким я нужен тебе, любимый. И я никогда и ничего не испугаюсь в твоих руках, даже смерти. Я хочу тебя и я хочу подарить тебе то, чего хочешь ты. — Я хочу тебя, мой Дагон. Любого. Во всех вариантах, — он склоняется и снова целует, клыки слегка царапают губы. «Мне нравится всё, что ты можешь дать, всё, что ты готов принять» Я раздвигаю ноги шире и прижимаюсь бедрами к его паху. Руки за головой, меня снова переполняет желание. Его слова эхом звучат в голове. Я поднимаю на него взгляд полубезумный от похоти, от невыносимой жажды ощутить его в себе. Так много чувств, но все они смешаны в сплошной черный водоворот, я хочу чтобы победило одно. Затмило все остальные. Слишком мало касаний, слишком мало ощущений. Я хочу большего, я хочу его. Он чуть отстраняется, смотрит мне в глаза. Я ощущаю как запястья обвивают ленты, плотно, но мягко фиксируя руки. — Это шёлк, любовь моя. Ты легко сможешь порвать его, если захочешь. Но ты ведь нне захочешь, не так ли? — голос звучит на тон ниже. В глубине золотых глаз полыхает пламя. Отстатки одежды исчезают. Я замираю, ощущаю его возбуждение, его желание. Ножки разезжжаются, та которой я обнимал его сползает с его поясницы. Нет, не захочу, конечно нет, это ведь форма его приказа, форма его желания. И это то, чего хочу я. Так же сильно, как ощутить его в себе. Так же сильно, как испытать боль, силу, страсть. Его безумие, его любовь. Он медленно ведёт клыками по шее, царапины не глубокие, но я ощущаю, что вдоль них выступают бисеринки крови, Кроули тихо рычит, правая рука моего бога скользит от груди к паху, царапины от когтей глубже. Тихий стон срывается с моих губ. Я подаюсь навстречу его рукам. Следы на коже становятся глубже, чувства полнее, значительнее. Вижу, как он терзает мое тело, ласки и боль перемешаны в единый коктейль. Мой любимый, мой Кроули, такой настоящий, такой реальный. Я ощущаю его всем своим существом, не призрак, не надежду на счастье, которая может в любой момент упорхнуть из рук, а темную, мрачную страсть. Она тягучая и вязкая, как гудрон. Ужасная, как сама Тьма, и безумно желанная. Он сжимает моё бедро и выдыхает тонкую струйки пламени, прижигая царапины, склоняетсмя к паху. Входит в меня сразу двумя пальцами, первым же движением находит простату, нажимает на неё и одновременно с этим движением обхватывает губами головку, щекочет уздечку кончиком раздвоеного языка. — А-а-а-х, Кроо-у… — я дергаюсь пытаясь инстинктивно вскинуть бедра, но он удерживает меня. Я хочу кричать, но у меня пропал голос. Комок моментально стягивается внизу живота. Ноги сучат по простыне. Ногти впиваются в ладони. Я сейчас кончу… По связи доносится довольное урчание, он принимает член на всю длину, упираясь носом в пах, снова нажимает на простату. «Давай, Дагон. И учти, это только начало» Ох, Вечная Тьма, нет, это невыносимо, но его слова звучат для меня требованием, приказом. Безумие, я хочу кончать в его руках, чтобы он со мной не делал. И я с криком изливаюсь глубоко у него в горле. Его пальцы во мне, его губы сомкнулись у основания моего члена. Странно, что я все еще в сознании и мне все еще хочется большего. Боже, да как это возможно… Он выпускает член с характерным причмокиванием и выглядит при этом, как дорвавшийся до сливок кот, облизывается, пальцы всё ещё во мне. Кроули выпускает бедро и кладет руку чуть выше паха, одновременно надавливает на живот и простату. — Ты был демоном, моя любовь. Теперь ты воин Господень. И мне очень интересно, сколько раз ты сможешь кончить, прежде чем отключишься. Боже, кажется два раза подряд… Это невыносимо, в моей голове в одно мгновение просятся все те ужасные пошлости, которые он нашептывал в самый неподходящий момент. Щеки заливает румянец, о, Тьма! Как можно стесняться в таких обстоятельствах… Его пальцы во мне, это просто невероятно пошло. И безумно сладко. — Ммм… как же ты сейчас прекрасен, жизнь моя… — его рука, теперь без когтей скользит выше, к груди и шее, он продолжает ласкать меня внутри, целует следы своих когтей. — Скажи мне, чего ты хочешь. Сказать, сказать, да что же это, почему обязательно… Я соберусь, я смогу это произнести, если он так хочет. Брови трогательно изломлены, на лбу легкие морщинки, я кусаю губы пытаясь произнести то, что мне даже думать бывает стыдно. А он смотрит, изучает как препарат на предметном стекле… С интересом… Руки связаны, я не могу закрыть ими лицо, не могу отвернуться. Хорошо, я попробую… — Кроули, я… — слова застревают в горле. Ну пожалуйста, пожалуйста, я должен… — Кроу, пожалуйста… — нет, нет, просто произнеси следующее слово, начни с него предложение, просто скажи… — хочу чтобы ты трахал меня, пока я не потеряю сознание. Хочу чувствовать тебя в себе, больно, глубоко… Хочу чтобы твои когти раздирали кожу. Хочу стоять перед тобой на коленях, а ты трахал меня в рот, не позволяя дышать. Чтобы ты усадил меня к себе на колени, прижал спиной к своей груди, чтобы твои руки были везде, на горле, на животике. Чтобы я задыхался в твоих руках, чувствуя твой член внутри… — Хорошо, любимый, очень хорошо… — пламя в его глазах вспыхивает ещё ярче. За спиной разворачивается пара огненных крыльев. — Я выполню каждое твоё желание. Его пальцы покидают меня, чувствую секундную пустоту, прежде чем их сменяет член, а вторая рука сжимает горло. Воздуха не хватает, чувство принадлежности, осознание его власти надо мной. Он во мне, берет меня мой возлюбленный Бог, мой любимый. Голова начинает кружиться, он так глубоко, так сладко и больно. Крылья заревом пожара отражаются в моих распахнутых глазах. Ротик приоткрыт, чувствую, как с уголка губ тянется прозрачная ниточка слюны. Ленты удерживающие руки натянуты, но он не прав, мне их не порвать. В жизни слишком много безопасности, сейчас ее нет вовсе. Я как никогда просто человек, живой и хрупкий, наедине со своим божеством. Он подхватывает меня под поясницу, когти впиваются в бок, срывается на глухой стон, перерастающий в рычание. — Мой… ты принадлежишь мне, Дагон, — выдыхает он, склоняется и впивается клыками в ключицу. «Да, тебе, ты мой Бог, ты обладаешь мной» — страдание и наслаждение, его слова, в которых я тону, как в омуте. Золото и огонь его глаз, его желание. Невозможно, невыносимо, слишком много, я снова на грани, а ведь он и правда только начал… Сжимает руку чуть сильнее и целует, глубоко, властно. Позволяя мне ощутить вкус своей собственной крови. Этого слишком много для меня. Не могу сделать вдох, и кончаю извиваясь под ним, пока он продолжает меня трахать. Темнота. Первым ощущением становиться мягкое тепло и лёгкое покачивание, нежные касания. И шепот на грани слышимости: «Просыпайся, любовь моя. Мы ещё не закончили» — Любимый, Кроу, — нежные руки, мягкие касания, приятно и мягко, безопасно и уютно. Но в его словах не просто утешение, в них призыв и обещание. Желание… — Как ты, любимый мой? — невесомо целует меня в уголок губ, скулу, висок. — Я люблю тебя, ты мой Кроу. Видишь, я помню главное, все остальное приложится. — улыбаюсь я ему. Мне так хорошо, просто идеально, ласковые теплые руки на моих холодных плечах. Нежные поцелуи и чувство любви, огромное, как океан. — Да, ты помнишь главное, жизнь моя, — целует в губы, обнимает крыльями. — Тебя я буду помнить даже когда мою сущность поглотит Вечная Тьма в конце времен, но сейчас главное не это, а то что я все еще хочу тебя. — И я все ещё хочу тебя. Похоже, это постоянное желание. Кстати, о желаниях. Ты озвучил три. Одно я выполнил. О боже, кажется я перестарался, когда выполнил его приказ и рассказал о своих мечтах, которые заставляют меня задерживать дыхание, замирая, господи при чужих существах, когда думаю о нем. Когда вспоминаю его руки и голос… О, я помню, как он смотрел на меня, когда я в танце распластался по полу. Когда мои ножки обвивались вокруг шеста, а с животика стекал тонкий шелк маечки. — Мы можем поменять их очерёдность, мой хороший. Или перейти к другим твоим желаниям, — он гладит мои волосы. — Я сделаю все, что ты захочешь, единственный мой. То, как он ощущает мои чувства и перемены настроения, просто божественно, но нет любимый, я никогда не отказываюсь ни от своих слов, ни от своих желаний. Я хочу тебя, и как бы не подкупала сейчас его нежность, я знаю, что он просто сдерживает свою страсть. — Посмотри на меня, мой Дагон. Поднимаю на него глаза, в них клубится и свивается кольцами темная похоть. Неутоленная жажда принять его, мысли мои темны. В них нет места ничему кроме него. Хорошо, что в этом пространстве не может быть никого, кто мог бы нам помешать, сейчас, я убил бы любого, кто попытался бы отнять это мгновение с любимым. Боюсь, такому несчастному не досталось бы даже запоздалых сожалений, только раздражение… Он ловит мой взгляд, обводит кончиками пальцев контур лица. Кладет большой палец на губы, сминает нижнюю. — На колени, Дагон. Я подчиняюсь. Откуда берутся силы в такой момент, честно, даже представить не могу. Но я безумно хочу его. Голова все еще кружится, но поднимаюсь я плавно, красиво, чтобы он смотрел на меня, наслаждался мной. Брал меня и мог себе позволить отпустить свою страсть, свое безумие. Я встаю перед ним на колени. — Прекрасно. Твоя задача, мой цветочек, кончить одновременно со мной. Ты понял? — Да, я понял, я сделаю все, что ты прикажешь, — любимый, он исполняет мои желания, но и свои тоже, он хочет, я вижу в нем тьму. В нем, уютном и домашнем, спокойном и тихом. Слушающем наши песни, сказки. Она клубится в его глазах, когда он смотрит на меня. Он встаёт напротив меня ласково проводит рукой по волосам, собирает их в хвост и накручивает на кулак, немного оттягивая. — Открой рот, сладкий, и расслабь горло. — Да, — И этот его приказ я выполняю беспрекословно. Стою перед ним на коленях, голова запрокинута назад. Открываю рот, припухшие губы чуть саднят. Боль внизу живота добавляет ощущениям изысканной развратности. Кроу выдыхает с тихим стоном. Ощущаю его восхищение и предвкушение. Он направляет мою голову, входит резко и до упора. Задерживается, чтобы почувствовать как мое горло слегка сжимается в спазме от резкого вторжения. Мои губы и язык, пока расслаблены. Я поднимаю на него взгляд. О, сейчас первичны далеко не рецепторные ощущения, нет. Тонкая игра чувств. Что он себе представляет, готов поспорить, что меня в бою или командующего армадой. А тогда, стоя в рубке или на арене, он представляет себе это. Меня на коленях перед ним, покорно принимающим его член в горлышко. — Руку на член, милый, — произносит он. А потом показывает мне, как я выгляжу и что он чувствует. Удовольствие смешивается с жаждой обладания, восхищение и желание подчинить, но не сломить. Начинаю ласкать себя, но для меня это не так важно, а вот его чувства возбуждают меня так, что еще немного и я кончил бы не прикасаясь к себе. Иногда кажется, что отношения со временем должны стать более ровными спокойными. Что мы должны будем менее ярко реагировать друг на друга. Я сомневаюсь, иногда я стараюсь не смотреть ему в глаза, чтобы случайно не увидеть взгляд, направленный на меня. Он обжигает, как расплавленное олово. Он тяжелый, вязкий и темный, как гудрон на крышах в летний полдень. Сейчас он смотрит на меня и в его взгляде наслаждение моим подчинением. Вседозволенностью, порочностью, обладанием. Он двигается резко и откровенно наслаждается видом. Свободной рукой стирает слезинки в уголках моих глаз, подносит к своим губам, слизывает глядя мне в глаза. На его коже снова поблескивает опаловая чешуя. Я чувствую, что он близко. «Любимый, пожалуйста, кончи мне в ротик. Я хочу быть весь испачканным тобой» — как же сильно он хочет меня, его желание переполняет меня. Я делаю все, что он скажет и наслаждение затапливает нас обоих одновременно. Он прижимает мою голову к паху, снова не могу дышать, горячая сперма заполняет рот и стекает с губ, все еще обхватывающих его член у основания. Он выпускает мои волосы спустя полминуты, легонько массирует затылок, отстраняется и опускается на пол рядом со мной, придерживает голову за подбородок и целует, слизывает капельки из уголков губ. Тёмная, дикая страсть резко сменилась бесконечной нежностью. — Кроу, я спать хочу… Я так люблю тебя, — его мягкость, осторожность, нежные касания, аккуратные движения. С ним безопасно, с ним спокойно. Его вкус во рту, его губы на моих губах. Его любовь… — Пойдём, хороший мой, поспим, — снова целует меня в губы, поднимает на руки и относит на кровать. Обнимает, гладит по волосам и спине. — Спи любимый, спи моё счастье. Я с тобой. Я сворачиваюсь клубочком у него под боком. Поджимаю лапочки, утыкаюсь носом ему куда-то в грудь. Любимый, нежный, Кроу… Я просыпаюсь… Хорошо… Ощущение такое, как будто меня пожевал дракон, потом положил в прихожей в качестве коврика перед дверью, ласково расправил задними лапками, потоптался и ушел. Потом к дракоше пришли гости, прошлись по мне, попили чаю, и вернулись за дверь тем же маршрутом. Потом пришла в гости бабушка дракона, обнаружила беспорядок в коридоре, взяла меня свернула в рулончик, отнесла на улицу, повесила на турник и выбила из меня остатки дури и пыль. Постелила обратно… А в качестве домашнего животного у семейства драконов жил гусеничный танк, типа Т-34. Он то и обнаружил для себя шикарную лежанку в моем лице, долго устраивался радостно фырча дизелем и перебирая стальными гусеницами. Короче, мне было хорошо, или примерно так, как должен чувствовать себя смертный испытавший на себе божественную любовь. — Доброе утро, любимый, — посмеивается Кроу. — Прости, я случайно подсмотрел твой ассоциативный ряд. И могу тебя заверить, что дракон был только один. Или это был феникс? А может и магнитар. Кто знает… — Мммм… Это было божественно развратно, любимый. Доброе утро. Поправь меня пожалуйста до исходных настроек, а то, если честно, мне настолько хорошо-плохо, что я сейчас захочу продолжения… — Продолжения, говоришь, хммм… какие опасные мысли посещают тебя ранним утром… Земные сказки утверждают, что драконы склонны похищать произведения искусства, драгоценности и принцесс. Кем ты желаешь быть сегодня? — он поцеловал меня в плечо, и я ощутил волну божественной силы, возвращающей тело к исходным настройкам. — Впрочем, я могу дать тебе время на размышления об этом. — О, спасибо, любимый! — ощущение потрепанности прошло, силы вернулись, раны зажили и я сразу же соскучился по этому состоянию. Фу, я точно знаю, кем я быть не хочу… Я точно не хочу быть принцессой, ею быть фу во всех смыслах. Первое, это конечно неэстетичные вторичные и первичные половые признаки, второе, это безусловно платья с кринолином и идиотские колпаки, с тюлем на конце. Ну и характер конечно… Драгоценность… Это два раза отстой, единственный интересный, но, все равно, не красивый эротический образ связанный с драгоценностями вспоминается только из сериала «Острые козырьки», где графиня засовывала в себя сапфир. Тоже такое себе… Произведение искусства… Тут все еще хуже, представил как Кроули дрочит на что-то типа картины «Крик» Эдварда Мунка. Меня замутило. — Слууушай, а драконы нормальных мужиков не похищают? Ну чтобы там выпить, поговорить, спеть под гитару что-нибудь из «Сектора Газа», типо «Демобилизации», а там после третьей бутылки, как пойдет… Не? — В реальной жизни похищают. Очень даже похищают, — смеётся он. — Мы ведь с тобой не в сказке. Это только там проблемы с капризами принцесс, созданием музейных условий для произведений искусства и охраной сокровищ скромно описываются «и жили они долго и счастливо». — Да, в реальной жизни с мужиком в синих советских трениках, с вытянутыми коленками, гораздо удобнее, чем с принцессой, начиненной брюликами по двадцать карат, канючящей о пироженых и окружении картин, ну скажем, Босха. — Определённо, мой Дагон. Так что я предпочту быть мудрым драконом и обойдусь без всего вот этого вот гемора. Для полного счастья, радости и всего остального мне вполне достаточно обладать Разумом. Кошмарная ассоциация напомнила мне песенку, которую я тут же и стал напевать. — Ах, красавец Босх, нарисуй мне смерть, с голубыми глазами. Если вдруг продаст дьяволу Шагал, всех нас с потрохами… — Я материализую треники и майку-алкоголичку. Усаживаюсь в кровати по-турецки, призываю гитару, и начинаю играть. — Бьется братец мой, глупой головой в закрытые двери, от которых мне подарил ключи, Данте Алигьери… — Крематорий определённо что-то знали, — замечает мой бог. — Обожаю твой утренний ассоциативный ряд, знаешь? Причём, если с принцессами все ясно, то такой образ на сокровища и произведения искусства мог выдать только ты. — Знаю, что это шедевр, который может развеселить с утра моего Бога. Давай-ка мы с тобой переберемся из уже пропитавшийся принцесьими ассоциациями кровати, в более достойное место, — говорю я и превращаю все вокруг нас в кухню панельной пятиэтажки на Профсоюзной. — Как говорил Ливанов, в роли Шерлока Холмса: «Выпьем хериса и потолкуем». — Гитара все еще в моих руках, На столе чашки, в них налит все тот же индийский чай из грязно-голубой пачки. — Это квартира Сеструхи в Москве, в год незабвенной олимпиады, — поясняю я и продолжаю петь, альбом тот же, но песня другая. — Каждую ночь, закрыв глаза, в объятьях смерти. Каждую ночь, лицом к лицу, с Князем Тьмы… — У стены начинает биться в агонии «Зил». — О, как тут атмосферно, — восхищается Кроу. — Кайф, спасибо, что показал. Усаживается на табурет и призывает вторую гитару. — Наблюдать за тем, как сгорают в печах и превращаются в прах, — продолжает он. На столе, к чаю, появляется арманьяк, но к нему не коньячные бокалы, стопки. — Бесы в моих снах… — Создаю на возлюбленном боге моем, семейники и такую же майку, как на мне. На столе появляется ява в мягкой пачке. Песня сменяется, мой голос, приобретает легкую хрипотцу, и становится ниже, но все еще остается моим голосом. — Но и утром все не так, нет того веселья: или куришь натощак, или пьёшь с похмелья… Кроу усмехается, качает головой, подхватывает мелодию и вступает со второго куплета. — В кабаках зелёный штоф, Белые салфетки — Рай для нищих и шутов, Мне ж — как птице в клетке. В церкви — смрад и полумрак, Дьяки курят ладан… Нет, и в церкви всё не так, Всё не так, как надо! На последних словах отставляю гитару, наливаю коньяк и прикуриваю. Ява истекает струйкой сизоватого дыма на уголке пепельницы. А я протягиваю Кроули рюмку. — Доброе утро, любимый, — произношу я как тост, и салютую ему арманьяком. — Доброе утро, любимый, — поддерживает он. И продолжает, — монастырь у меня уже был. Причём по классике — женский. Настало время церкви, в которой будет как надо. Имени не-святого меня. И курить там будут не ладан, отнюдь. — В церкви имени не-святого тебя, твое не-благое воинство будет курить беломор и благословляться самогоном, — я снова беру гитару, — Солнечный огонь, атмосферы бронь пробивал, но не пробил туман. И мертвый месяц еле освещает путь… — Вот мы и до Юрочки Хоя дошли, думаю я, а он продолжает: — И мертвый месяц еле освещает путь И звезды давят нам на грудь — не продохнуть Хорошо с ним, все хорошо. Вот бухать, например, с утра пораньше, под русский рок и шансон. Мой возлюбленный бог, повелитель моего сердца, жизнь моя. С ним все хорошо, что бы мы не делали, о чем бы не говорили, мы всегда на одной волне, нам не нужна связь, чтобы чувствовать друг друга, быть рядом. Явина свисает из уголка моего рта. И снова накатывает вчерашнее чувство последнего мгновения, грядущей бури. Но, я настолько уверен в моем Творце Звезд, что оно не пугает, а перерастает в дурманящее возбуждение. — И мы пройдем с тобою путь через туман… — Я снова наливаю нам, затягиваюсь и тушу бычок о стеклянное дно, рядом с его собратьями. Протягиваю ему выпивку. Принимает рюмку соприкасаясь со мной пальцами. — Люблю тебя, чудо…вище моё восхитительное. Выпиваем. Я снова закуриваю и смотрю на него, я задолжал любимому еще одно желание, которое он хотел исполнить… Спустя пару затяжек, мое настроение меняется окончательно. Это происходит так резко и с такой силой, что когда я запрокидываю голову, с мыслью, что мне надоело быть здесь. Магия стряхивает с нас образ и квартиры, и одежды, и даже запахов. Мы снова на кровати, а моя кожа начинает сладковато пахнуть аконитом и белладонной. — Ммм, ты снова частично цветочек. Даже два. И оба ядовитые… — выдыхает он, глаза вспыхивают. Я забираюсь к нему на колени, кладу руки на плечи. Шепчу возле уха, так, чтобы мое дыхание шевелило тоненькие волоски на шее: — Я задолжал тебе одно желание, которое сам загадал. — О, я помню об этом, мой Дагон, — отзывается он тем же тоном, обхватывает рукой мою талию и прижимает к себе. — Об этом я бы не забыл ни за что и никогда. А если бы ты не вспомнил так быстро, я бы насчитал проценты на этот долг. — Рыночные отношения всегда казались мне идеальным методом взаимодействия, в следующий раз я забуду, — тихо выдыхаю я ему в ухо и прикусываю мочку. — Я буду счастлив, сладкий, — когти вычерчивают цветочный узор на спине вдоль позвоночника. Кажется, букет из того самого аконита и беладонны. А вот такое шрамирование я бы оставил и правда, в качестве подарка от любимого. Хотя скорее всего, рациональность опять возьмет верх, когда гормональный фон придет в норму. А легкое саднящие чувство между лопаток, заставляет хотеть большего. Я обвиваю ноги вокруг его бедер и откидываюсь назад, прижавшись ложбинкой между ягодиц к его члену. Руки снова заведены за голову, лежат расслабленно. Но вся поза в целом напряженная, спина выгнута, простыни касаются только лопатки. Щекой я потираюсь о правое плечо, показывая беззащитную длинную шею. Он прикусывает губу клыком, любуясь открывшейся картиной выпускает коготь на свободной руке и приступает к нанесению узора с «лицевой стороны» от паха и выше. — Не шевелись, Дагон. Я создаю произведение искусства на идеальном холсте. И прелесть этого шедевра в недолговечности, как следов на линии прибоя, единственный мой, но мы будем хранить его в памяти. Все мои мысли только о нем. Вечная Тьма, как ему удается опошлить любой комплимент? Сейчас его слова почти красивые, словно он ловелас, по привычке рассыпающий витиеватые похвалы уличной девке. Он делает это специально, тонкая игра заставляющая испытывать вместо одного простого чувства — смущения, целую гамму эмоций. Возбуждение и злость, заставляют едва заметно в оскале приподняться губу, чуть сморщить носик, слегка сжать челюсть заглушая тихий рык или клекот. А вот и его желание, он не хочет меня слабого и отдающегося ему. Он хочет опасную тварь, которую он будет пытаться подчинить, зная, что приручить ее невозможно. — Да, мой Дагон, — тут же реагирует он. — Потерпи, я почти закончил с этим узором. «Потерпи» — не просьба, оскорбление. Демонстративные метки на теле — тоже. Шипение и клекот, тихий, на грани слышимости вырывается из моего горла. Глаза начинают меняться, ногти превращаются в когти раптора, кожа покрывается пятнами и полосами его маскировочной окраски. Волосы приобретают стальной оттенок, и кажутся теперь острыми, как края листьев болотной осоки. Ноги сжимаются на его талии, сдавливая до хруста. Уголки его губ чуть приподнимаются вверх, он распахивает крылья феникса, осыпая меня дождём огненных искр, обнажает удлинившиеся клыки с блестящими на них каплями яда. Глаза полыхают, рука резко взметнулась вверх, сжимая шею, когти едва не касаются сонной артерии, кожа сменилась опаловой чешуей. — О, да, — выдыхает он, низко рычит, одно движение бёдер и он во мне. Волна его желания сейчас ощущается чистым диким пламенем, а не тягучей тёмной страстью. Когти обеих моих рук впиваются в чешую на предплечье руки, удерживающей меня за горло. Мои зубы сжаты, клыки удлинились, глаза стали полностью желтыми с голуватыми прожилками и вертикальным зрачком. Ноги сжали его бедра не позволяя двигаться. В моем взгляде ярость, ни подчинения, ни уважения и ничего человеческого. — Прекрессссен, — шипит он. — Ты прекрасен. И ты мой. Даже сейчас. — Попр-р-робуй, отпус-с-с-стить и узссснаешшшь, чей я… — Рычание смешивается с шипением, когти продрали чешую и теперь мне на грудь стекает его кровь. Но теперь его слова искренни, он добился своего, только вот проблема, ему придется действительно усмирить то, что он разбудил. — О, я знаю, — он улыбается. Яд с его клыков капает на глубокие царапины на моем теле, над крыльями появляется голубой ореол, он пока не давит божественной силой, только прощупывает. — Я знаю. Яд я нейтрализую, притом сейчас совершенно инстинктивно. Нет, милой постельной игрушкой я точно сегодня не буду. В ответ на божественную сущность звериная натура проявляется еще больше. Пятна окраса теперь покрывают скулы и плечи, когти удлиняются, а под волосами простыня начинает распадаться изрезанными ниточками. — Ваааау, — это заводит его ещё больше, держит меня он всё так же крепко, когти на шее и спине застыли в микроне от артерии и арахноидальной оболочки. Он продолжает игру. Ярости от него не исходит, как и намека на страх. Коктейль из возбуждения, желания присвоить, уверенности в своей силе и восхищения мной. Разрыв спинного мозга в этом месте грозит потерей чувствительности всей нижней части тела, но мы здесь не за этим, правда? Он победил, ведь еще более унизительно терпеть его осторожные угрозы. Я ослабляю хватку ног и позволяю ему продолжить меня трахать… Пока… Он слегка ведёт бёдрами, меняя угол проникновения, теперь головка его члена при каждом толчке проходится по простате, он взмахивает крыльями, обдавая меня волной жара, когти чуть сдвинулись обратно, но все ещё опасно близко. Кроу взрыкивает и выдыхает на мою грудь белое холодное пламя. Его движения дарят наслаждение, а его руки заставляют подчиняться. Он контролирует, он не просто доминирует, он дает понять, что только он может отпустить меня, что если я захочу освободиться, я должен буду просить. Нет, не умолять, конечно. Но дать понять, что мне что-то неприятно. И он позволит… А это значит, что у меня нет выбора, кроме как подчиняться иначе, это будет унизительно. Что ж, он нашел метод контроля и… И сделал происходящее ядовито пикантным. Теперь мы оба знаем — что бы он не сделал, мне это понравится. Вопрос только в том, как далеко он зайдет… Он ускоряется, убирает руку с моей шеи, но оставляет вторую под позвоночником, первую ведёт ниже, когти снова касаются почти невесомо, пока не исчезают совсем. Его ладонь, влажная от смазки, обхватывает мой член и в два движения подстраивается под ритм толчков внутри меня. Хорошо, ты хочешь, чтобы мне было приятно, значит будет. Я проиграл и полностью в его власти, отдаюсь его желаниям. Усиливаю рецепторную чувствительность во всей области паха. Выгибаюсь от переполняющих меня теперь ощущений. Полностью отпускаю контроль. Показываю ему, как полно теперь я чувствую его. Его член внутри, его руку в грубой чешуе сжимающую и ласкающую мой. Его другую руку, когтями впившуюся мне в позвоночник. Он издает полустон полурык, и выливает на меня всю гамму своих ощущений, оказывается, до этого он их экранировал и то, что я ощущал с его стороны было только эхом. Он видит меня, он хочет смотреть. Он желает меня, и кажется эта похоть преследует его постоянно. Безумие и восхищение, которые породила в нем эта новая, напряженная, звеняще тонкая, и не терпящая ошибок, игра на грани. На грани допустимого, на грани, где каждая ошибка может привести к ужасным последствиям для наших жизней и отношений. Но он идет на это, ради красоты и наслаждения. Это безумие, чудовищный и бессмысленный риск самым дорогим, что у него есть, ради красоты… Вечная Тьма, как я его понимаю, я восхищен им. Он так же безумен и беспечен в глубине своей страдающей древней души, как и я. Folie a deux — безумие на двоих. И святая уверенность в том, что я так же безумен, как и он. Я не могу теперь сказать, что люблю его, эти слова померкли в вихре общего желания, общей страсти, общей ярости, и полного разделенного безумия. Он склоняется и целует меня: «Теперь ты знаешь» Теперь, я знаю… Но теперь знаешь и ты. В этот миг столько понятий, на которые опиралась жизнь рассыпалось прахом. Любовь, сила, осторожность, границы между нами… Я знаю, все они вернутся, когда появится необходимость выразить нечто, в простой, домашней обстановке… Но смысл, тот далекий, казавшийся тайным, они утратили на веки. Осталось только два слова, которые мы не произнесем никогда: безумие и понимание. Мы сейчас ушли так далеко за грань простых понятий о привязанности между двумя разными живыми… Мы сейчас смотрим в глаза друг друга и видим себя. Нет страха, не может быть сомнений, мы также сойдем во Тьму и это ничего не изменит. Сейчас кажется, что когда в последнем из миров погаснут звезды, когда Тьма поглотит последнюю частичку магии в последнем непланетарном уголке Вселенной… Когда придет наш черед уходить. Это безумие разорвет ее на части и мы станем новой Тьмой новых миров в непредставимых ныне понятиях и пространствах. — Ты моя вселенная, Дагон. Даже больше. Непредставимо больше, — шепчет он в мои губы. Когти исчезают. Он прижимает меня к себе и укутывает в кокон из крыльев, их огонь больше не обжигает, теперь это мягкое тепло. — Единственно идеальный для меня. Каждая твоя грань откликается во мне. Он, мой единственный возлюбленный, мой Бог, хочет видеть меня таким, какой я есть. Он осторожно и бережно прошёл по грани, дал нам обоим ощутить общее безумие. Взял мою душу в ладони, согрел дыханием и вернул неизменной. Касание Бога, его нежность, его трепет. Благодать, наверное так можно описать чувство, когда не просто более сильное существо, а твой возлюбленный Бог, познал тебя, увидел и счел прекрасным и целостным. Он сохранил моё право на выбор, не приказал мне ничего, что могло бы меня изменить и вернул прежним, не сломав. Он поставил на кон всё и выиграл. Только он так может, мой Бог, мой Кроули. Волны Божественной силы омывают меня, исцеление, любовь, нежность, он обнимает меня осторожно, бережно, гладит, целует. «Родной мой, любимый, жизнь моя, единственный и единый, душа и сердце, воля и разум» И я снова становлюсь собой. Просто седые волосы, бледная кожа. Он мой любимый, мое утешение, моё счастье. Я поднимаю на него глаза, просто свои серые, совсем обычные и совершенно человеческие. Что я ему теперь скажу, когда не осталось слов, как объясню чувства, которым не придумали названия. Осталось только его имя. «Кроули». «Дагон» он ловит мой взгляд. В его глазах снова просто теплое золото, дикое пламя утихло, стало ровным и спокойным. Смотрю на него, он невыносимо прекрасен. Теперь я сам хочу просить его, чтобы он брал меня нежно, осторожно, бережно, так, как он сейчас держит меня в своих руках. В уголках глаз капли, когда нежность и любовь в его взгляде, переполняют меня и заставляют прикрыть веки, они стекают вниз, прочерчивая мокрые дорожки к вискам. Я хочу быть в его руках, я хочу, чтобы оставшаяся вечность прошла в этом ощущении единения. Это чувство, эта новая форма любви, которая родилась между нами, затопила светом и спокойствием всё моё существо, я обнял его за плечи и спрятал лицо прижавшись к его груди. Целует мои волосы, дыхание касается прядей, тёплые мягкие перья внутренней стороны крыльев невесомо щекочут кожу рук, ласково гладит меня по спине. — Кроу, подними меня пожалуйста, я хочу сам, — шепчу ему на ухо. Хочу, чтобы он усадил меня к себе на колени. Представляю, как двигаюсь на нем, и показываю ему. — Да, любимый, — отзывается он и плавно меняет наше положение, осторожно придерживая меня, — все что захочешь. Невыносимо приятно, нежно. Я развожу ножки, чтобы прижаться еще ближе, ощутить его в себе глубже, прижаться к его коже. От его близости кружится голова, от его ласковых рук исходит тепло. Держась за его плечи, начинаю неспешно и плавно двигаться на нем. Нахожу его губы и целую, медленно и совсем не страстно. Так много всего, чувств, переживаний. Хочу чтобы он держал меня в своих руках, направлял и гладил… Он чувствует меня и отзывается так же мягко и плавно, придерживает меня под спину, поглаживает кончиками пальцев, второй рукой невесомо ласкает бедро. Дыхание смешивается, рука на моей спине скользит выше, очерчивает лопатки, основания скрытых сейчас крыльев, снова скользит вниз. — Кроу, хочу чтобы ты кончил в меня, — тихо говорю я, целуя его шею и ускоряю движения. Хочу почувствовать его наслаждение, его счастье. Моего возлюбленного, нежного Бога. — Да, — тихий выдох перемежается стоном, оргазм накатывает плавно, он стонет громче, запрокидывает голову, рука на моей талии на несколько секунд прижимает меня к нему крепче, я чувствую его удовольствие, чувствую, как его семя наполняет меня. — Любимый! — Этого слишком много, я выгибаюсь в его руках. Меня накрывает волна ни с чем не сравнимого восторга. Следом приходит теплая уютная темнота. Я чувствую как его руки бережно укладывают меня на кровать. Я так… Нет, такого слова еще не придумал ни один народ ни в одном уголке вселенной. Слова, которым можно описать единение с Богом. Он ложится рядом, укрывает крылом. Ловит мою руку и прижимает к своей груди, позволяя чувствовать, как постепенно выравнивается стук его сердца. — Любимый, Кроу, — моя рука на его сердце. Мне становится светло и радостно, просто уютно и приятно. Все сложные чувства отступили, сменившись чем-то просто большим светлым, не знаю, похожим на гигантский пушистый шарик, который можно обнять, зарыться в него носом… А когда попробуешь от него отстраниться, окажется что волосы наэлектризовались и прилипли к нему. Видимо шарик синтетический… Ну и правильно, думаю я, а как еще должна быть любовь у кибер-раптора, синтетическая, притягивающая за счет статики крылатых богов. — Любимый, Дагон, — отзывается он. Целует меня в нос. — Мне так хорошо с тобой. Всегда. Каждую минуту. Выползаю из своего убежища под боком, забираюсь на него сверху. Улыбаюсь, хитро и немножечко нахально, а потом еще чуть-чуть немножечко смущенно, и утыкаюсь носом ему в грудь. — Кроу, я сейчас слипнусь… — невнятно бормочу я. Он гладит мою спину и тихо посмеивается. — Тогда, полагаю, пора приводить нас в порядок и возвращаться к остальным? — В порядок, да. Выходить, нет. Во-первых, не могу я пока никуда ходить, а во-вторых, я хотел с тобой обсудить несколько возникших вопросов… Я им потом лучше еще раз объясню. — Хорошо, — волна божественной силы приводит в порядок нас и постель. Нас он даже одел, правда, только в пижамные штаны. — Мммм… Обожаю пижамки! Слууушай, во-первых, помнишь я говорил про проект? — Помню, продолжай, — кивает Кроу. — Про пижамки тоже запомню. — Короче, у Вика, есть две проблемы, а у меня одна, моя проблема в том, что я хочу закончить его лечение не больше чем за год, а значит чистой психологией тут не обойтись. Придется на самом деле устранить причину стресса, а потом научиться справляться с ее отсутствием и следующими проблемами. — Понимаю. Я могу чем-то тебе помочь? Все что угодно. — Одна его проблема заключается в малолетних богах перекрестка. Я хочу создать для них нечто подобное лабиринту, в котором они будут обучаться, получать опыт. Это место будет моделировать для них жизненные ситуации и условия, в которых никто не пострадает от их косяков. Любовь, забота комфорт и общество себе подобных, настолько же сильных существ. Фактически, среди равных себе они будут в положении простых людей и научатся принимать свою силу как должное, но и обращаться с ней бережно. — Хорошая мысль, и это будет помощь не только Вику, но многим и многим живым, которые частенько страдают от подобных юных созданий, — одобрил Кроу. — Думаю, Вечной Тьме твой проект тоже понравится. — Да, я надеюсь, она не примет эту хрень за какой-нибудь акт божественного творения. В конце концов, создателей пионерлагерей не считали равными богам… Хотя силы мне на это понадобится немало, я схожу за ней в сердце их мира, ну чтобы не портить легенду и не привносить в их мир нашу магию в таких объемах. Хочешь, пойдем вместе? Или, если хочешь, предложи как это можно сделать иначе. — Конечно, Дагон, если ты пойдёшь, то и я тоже, — улыбнулся он. — В качестве более простого решения, можно использовать один из готовых миров полигонов. Мир, который они создали для Большой Игры сидхе используется раз в пять лет. Ну или озадачить созданием основы мира их самих, а доработать можем уже мы. — Дааа… Но нет, это должен быть не тренировочный мир, а живой артефакт, который нужно научить любви к существам живущим в нем и заботе о них. Дело не в том, что их нужно натренировать, а в том, что им нужно подарить настоящую любовь и заботу. То, чего не хватает детям, ну и воспитание, конечно же. — Ммм… да, ты прав. А как научить этому артефакт? Вон, Рин у нас только начал постигать тонкости человеческих и не только взаимоотношений. — Воот, это второй этап стремных вопросов и просьб… Ты ведь сможешь сделать копию с Рина? — Да. Но предупреждаю, родитель из него получится отвратительный. — Блин, я думал обучить его, и немного перепрограммировать, у меня есть схема, нейронка, там в одном уголке в твоем разуме живет. Ей нужно показать книгу жизни, и все варианты того, куда пойдет ребенок в том или ином случае, у нас ведь есть шесть тысяч лет опыта воспитания детей, начиная прямо с Каина и заканчивая антихристом. Нейронке задать параметры, желаемого результата, ну типа: хорошо если получится Будда, плохо если Гитлер. — Знаешь, это может сработать, — серьёзно кивнул мой Бог. — Я, конечно, очень в общих чертах это говорю. Но в целом, концепция такая. А у Рина уже есть все необходимые механизмы, спросить у него, все рассказать, объяснить проблему, потом у копии спросить, ее кстати, наверное, даже не обязательно создавать, он же еще может кусочек Лабиринта позвать. Будет у него братик, назовем его Бир. А потом ты сам будешь обучать Рина, а нейронка Бира. И посмотрим что получится, я думаю у нас выйдет отличный Педо-Бир… В смысле, нянька для детей богов. Прости, просто в слове Лабиринт других имен нету, — смеюсь я. — Ит. Ещё есть ит. Хотя вариант с Педо-Биром звучит мощно, — смеётся уже он. — Давай поговорим с Рином, в общих чертах твоя идея мне очень нравится. — Вторая понравится меньше. Прости, рассказываю сразу. Мне надо попросить Тень спиздить у Вика его оружие, скопировать и поэкспериментировать с ним. Все в твоем присутствии, со мной ничего не случится. — Косу Жнеца? Хм… Знаешь, кто-то, кто не я, пришёл бы в ужас. Но это я. Хорошо, давай это сделаем. — Ну да, у него фобия, он боится своей силы, своего оружия, от этого еще хуже себя контролирует. Нужно уничтожить эту фобию, а значит, нужно научить его нормально ее контролировать. А значит, мне нужно научиться это делать самому. Не переживай, мы на мелкой попробуем, она большая и страшная, малая в нее просто не поверит. — Сдаётся мне, там дело не только в страхе своей силы, мой Дагон. Но хорошо. Я буду рядом. — Кроу, конечно не только, но если ты против, я могу придумать другой способ решить эту проблему. — Нет, родной, я не против. Я доверяю вам. Ты сказал, что все будет в порядке. Мне этого достаточно, — он улыбается, быстро продвигается ко мне и чмокает в нос. — Любимый, если бы можно было одолжить твою уверенность, как вычислительные ресурсы, я бы взял ее погонять, а потом обязательно забыл бы вернуть, — я подползаю по-пластунски к его лицу и целую. — О, твои сомнения мне тоже нравятся и мне бы не помешали, — он зарывается в мои волосы пальцами. — Зато вместе у нас выходит отличная комбинация. — Да, отличная, кстати, почему мы не играем в покер в рубке? Мне кажется, это преступление! — Согласен, нужно исправить это досадное упущение. — Пойдем, работать? А то я опоздаю к шести, а игры со временем на меня дурно влияют. — Пойдём, тебе ведь наверняка нужно подготовиться, — кивнул мой бог. — Да, я это все про подготовку. У нас пара часов в запасе и еще час на то, чтобы я обжился в кабинете, а я сейчас хочу проанализировать его оружие. Идем, нам предстоит выслушать много нытья. — Идём-идём, — он поднимается одним движением, на ходу принимая вид «подобающий офицеру». — И меня, и меня! Я тоже хочу быть красивым! — смотрю на него и не могу оторваться. Боже, это просто незаконно, быть таким красивым. — Ты всегда красивый, — улыбается он, но меня переодевает и волосы в порядок приводит, — мой капитан. Чмокаю его в щеку, приобнимаю за плечи, а потом коварным и быстрым движением подхватываю на руки и кружу. Ну и тяжелый же он, блин. Он тихо смеется и возвращает мне поцелуй. — Мой капитан, мне нравится твоё настроение. — Представь меня с выражением лица того парнишки-лузера из фильма «Ослепленный желаниями», который дьяволихе говорит: «Изыди Сатана, я работать хочу!». Знаешь, эта фраза всегда всплывала у меня в голове, когда Владыка пытался выдавать подробно проработанные им лично задания. Правда, он потом забил так делать… — Понимаю в отношении Владыки. Правда, он довольно быстро понял, что я выполняю только те приказы, которые считаю приемлемыми и тем способом, который меня устраивает. Так что мне он подробности перестал выдавать после испытания Иова. — Да, тут он прав, тебе приказывать бесполезно, а подчас даже советовать напрасно. Люблю тебя, — я ставлю его у двери.