Тьма наступает

POV Кроули Новое утро в нигде, но во времени, синхронизированом с временем мира Профессора. Вчера мой Дагон таки решился на откровенность. Правда, случайно. Успокоить его вроде бы тоже удалось. Хотя я прекрасно понимаю, что эффект это временный, а процесс долгий. Ну и ладно, разберемся и подумаем об этом позже. Пока можно подумать о лимонах. Интересно, что помимо них растёт в Аду? Видимо многое. О, я бы посмотрел на лицо Люца, обнаружившего неучтенный садик. О парочке орхидей Вельз он тоже не знал. Но парочка орхидей — это определённо не целый сад. С экосистемой. Так-с, а пока я думаю о саде, мой любимый, вроде как спящий под моим крылом, тоже что-то активно думает. Прислушиваюсь. Капельки, крупные то ли дождь, то ли капель, падают, даже не как в замедленной съемке, а как при низкой гравитации. Водяные шарики постепенно теряют форму, начинают перетекать друг в друга сливаться вместе, танцевать. На их поверхности появляются и исчезают отражения чего-то. Он так устал за это время. Мне с моим опытом насыщенной событиями жизни и постоянных перемен куда проще. Присматриваюсь к отражениям. Озеро, укрытое кисеей дождя, промокшие тяжёлые метёлки камыша, клонятся к воде. Она кажется серой и матовой от ряби. На другой стороне за сизой завесой, виднеется силуэт — это он сам. Такой же, как и всегда в свитере и шортах, с распущенными волосами, босиком. Бредёт по торфяному берегу, мокрый насквозь. Я узнаю это место — один из наших снов. Видимо ему было интересно, что там на том берегу, пока он рассказывал, казавшийся таким важным на тот момент, план. Сам думал о том, как ощущается прелая листва под ногами. Как осторожно нужно ступать, чтобы не угодить ногой в нору местного обитателя. Или не стряхнуть на себя еще больше воды с еловых лап. Смотрю на него. Удивительное сочетание силы, стальной воли и хрустальной хрупкости. Когда у меня впервые проснулось желание их защищать? Ещё до первого схождения во Тьму. Только тогда я ещё не знал, что их двое. А потом как понял… О, как много я потом понял. Забавно, что принять это понимание было просто. Никаких внутренних конфликтов. И принял я это понимание до того, как отдал ему воспоминания. Видение меркнет, затягивается туманом. Похоже он просыпается. Открываю глаза, слежу за его лицом, обнимаю, легонько поглаживая спину. Тихая печаль, постепенно уходит с него, он улыбается и тоже смотрит на меня. — Доброе утро, Кроу, — в серых глазах любовь, а еще глубокая усталость. — Доброе утро, любимый. Хочешь домой? — Да, очень. Спасибо, я так рад, я так хочу домой. — Тогда пойдём, — улыбаюсь я. Ставлю отметку о текущем моменте времени мира Профессора и увожу его через Тьму обратно в наше пространство на борту Эстер. — Знаешь, а меня ведь теперь никто в нашем родном мире не засечет, если я специально не захочу показаться. — И мы можем пойти прямо домой? К нам в Ад? — Да, мой хороший. Прямо в пыточную. Покажете мне свой сад с лимонами. — Пойдём, только Маленькую возьмём. — Конечно, — киваю я, подхватываю его на руки и поднимаюсь с кровати не выпуская. — Кроу, пойдём к сестрёнке, я очень соскучился. — Он обнимает меня за шею. Улыбается. Кажется ему стало спокойнее. — Идём, хороший мой, — соглашаюсь я и выношу его в рубку. — Привет всем, мы дома. На корабле все осталось практически таким же, как было при нашем уходе, только гора конфетных фантиков стала больше, а боги смерти на экране приобрели еще более странное и неудобное с виду оружие. Маленькая отставляет бутылку вискаря, к которой прикладывалась, даже не заморачиваясь переливанием содержимого в стакан, подбегает к нам и обнимает. Рин видимо так и не вылезал из слияния с Эстер. — Привет, — здоровается Тень не отрываясь от экрана. — Братики, как хорошо, что вы вернулись, я так вас люблю. — Здравствуй, Малая, — он тянется обнимать ее не слезая у меня с рук. — Мы тебя тоже, Маленькая. И угадай что? — я придерживаю любимого одной рукой, чуть склоняюсь, чтоб моим Дагон было удобней обниматься и прижимаю её себе второй рукой. — Что? — Мы идём домой и вы будете показывать мне ваш сад. Рин, а тебе я выдам домашнее задание, вернемся — проверю выполнение. — Домой! Ура! Я так хочу обратно в пыточную! И в Ад тоже, я там по всем соскучилась. Жалко им нельзя рассказать, про то, что мы мир спасли. А тебя они не заметят? — Не-а. Меня никто не увидит, пока я этого не захочу, — улыбаюсь я. — Что такое домашнее задание? — интересуется Рин. — Приветствую, капитан! Здравствуй Кроули! — Здоровается Эсте, видимо они вели какой-то диалог внутри с Зарином, пока он не выбрался из стены рубки. — Кроу, а тебе не будет грустно от этого, ходить в родном Аду, как привидение? — Не-а, даже наоборот. Домашнее задание, мой древний друг, это та часть нашего с тобой учебного плана, с которой ты будешь разбираться самостоятельно и в свободное время. Эсте, присмотришь тут за всем? — Так точно, Кроули! — Эсте, у тебя ведь есть электронные копии классической русской литературы? — интересуюсь я. — Да, конечно, у меня отличная библиотека! — Прекрасно. Будь добр, ознакомь Зарина с ней, классику обязан знать каждый. — Конечно, Кроули, открываю к ней доступ. — Спасибо. Тень, я помню, что ты всегда и везде, однако, уточню. Конкретно это твоё воплощение останется на Эсте в компании конфет и мультиков? — Да, наверное, вы же в Ад идете, а я там и так за ними долго присматривал, с того самого момента, как ты пространство это создал. — Хорошо. Мои Дагон, вы готовы? — Да, мы готовы! — говорят они хором. — Всем до встречи, мы ушли, — прощаюсь и утаскиваю их все через ту же Тьму сразу в пыточную. Фух, бля, наконец! Здравствуй, родная пыточная! Осматриваюсь. Любопытно. Это пространство ровно такой же карман реальности, как и тот, что я перетащил на Эсте. Место в нигде, вне реального пространства-времени. Но ощущается он иначе. Возможно, из-за того, что подключён к системе Ада. А может потому, что вход в него имеет абсолютно точные и конкретные координаты. Постоянную. — Ура! Мы дома! — Маленькая начинает носиться и прыгать среди цепей и крючьев, свешивающихся с потолка. Ей навстречу уже ковыляют, видимо тоже соскучившиеся по ней, столик и жаровня. — Классно! Спасибо, Кроу, — он прижимается ко мне еще теснее. Радость, радостью, но с моих рук он уходить не спешит. — Пожалуйста, родной, — касаюсь губами его волос. Я тоже не спешу ставить его на твёрдую землю. Мне нравится держать его в руках. — Ммм… пожалуй, нужно будет воспользоваться случаем и сгонять оставить в особняке свой спящий аватар. Но это позже. Скажи, мне кажется, или этот карман ощущается иначе, чем на Эсте? — Да, у него есть фиксированная точка входа, понятная система питания, а те, они немножко слишком непонятны для меня, нет координат, нет выхода, нет точки отсчета. Нет совсем ничего понятного. Раньше, когда я бродил через Тьму, я спрашивал, в какие миры такому как я ходить можно и безопасно, для мира и для меня. А когда я там оказывался, я знал все о внутренних координатах пространства. Всех, о сфере «большого взрыва», галактических и планетарных. И даже точку в которой можно прийти в этот мир, это получалась как бы карта и на ней дорога домой. А с этими двумя мирами получилось не так, я пришел и потерялся… Теперь с Перекрестком проще стало, мы их вычислили… Или ты не про это? — Про это. Я, прости, не учёл, насколько по разному мы это воспринимаем. Сейчас вот допер исключительно интуитивно на уровне ощущений от вроде бы одинаковых карманов реальности. Тот что на Эсте имеет привязку только ко мне. А этот к конкретному месту. С мирами в этом отношении ещё сложнее. — Если бы я был не я, то того, что этот карман привязан к тебе, мне было бы достаточно, но ты можешь перемещаться… А нахождение вне времени, для меня тоже… Ну понимаешь, одно дело, когда во сне время течет очень-очень медленно, но все равно, это просто разница скоростей, а тут его совсем нет, это… Очень тяжело, как-будто все время делишь на ноль, пересчитываешь бесконечность или что-то типа того… — Ммм. А давай я привязку сделаю и в том кармане? Пока к Эсте, а потом к Земле Изначальной? И у нас же ключи есть. Ты в него можешь попасть из любой точки. — Спасибо, ты так о нас заботишься. Да, так он станет немножко понятнее, а еще, можно там время запустить? Можно ведь и остановить если нужно? — Можно. Я могу его синхронизировать с корабельным или сделать медленнее. Заботиться о вас — моя основная божественная миссия. Всё остальное — побочные задачи. Он зарывается пальцами мне в волосы и в его голове мелькает смутная мысль. Очень откровенные образы, на фоне этих стен. — Ммм… а ну-ка поподробнее с этого места… — Ну, я подумал… Раз мы пришли домой, Маленькая хотела всех понавещать, меня кроме Владыки никто не знает, тебе будет грустно быть привидением, или не будет? — Мне будет не грустно быть приведением, но то о чём ты подумал мне определённо очень и очень нравится. Я не настолько соскучился по лицам бывших коллег, чтоб бродить про Аду, знаешь ли. — Кроу, прости, я не вовремя об этом подумал, но я очень-очень, тебя люблю. — Шепчет он мне на ухо, а слово люблю, выделяет тоном, так, что по спине от лопаток до копчика пробегают мурашки. — Тогда запомни о чём именно ты подумал и мы с тобой подумаем об этом позже… — в тон ему отзываюсь я. — Здравствуй Жаровня, здравствуй, Столик, — здороваюсь я с друзьями Маленькой. Они подбегают ко мне и начинаю тереться о ноги, ну точно собачья модель поведения. — Я тоже очень рад вас видеть, — смеюсь я. Повезло мне с психикой, пожалуй. Достаточно гибкая, чтоб приспосабливаться и не ломаться. Но есть и существенный недостаток — я временами забываю, что не всем легко даются подобные потрясения. — Кроу, любимый, я тут подумал… Вернее, если быть точным, закончил обсчеты системы миров Перекрестка… Они у меня висели в фоне, а сейчас я прихожу к выводу… Так, Кроули, скажу сразу, нас это не касается. Поставь меня пожалуйста, сделай нам свою чудесную османскую чайхану, а я приспособлю вот этих ребят к готовке. Сейчас я буду готовить вам плов и чай, а вы будете слушать и не переживать, это реально опасно, но не для нашего мира. — Хорошо, — киваю я, уже заранее предвкушая, насколько именно это нас не касается. Послушно ставлю Дагон на пол и возвращаю в пыточную чайхану. Ммм… что ли ради интереса посчитать сколько реального времени прошло с того момента, как я эту чайхану видел в прошлый раз? Месяц? — Кроу, пожалуйста, не переживай, если хочешь я не буду делиться с вами выводами, в принципе это правда нас не касается. Я просто передам им данные и все… Маленькая приходит ко мне на руки и укладывает голову на грудь. — Нет-нет, говори, я не переживаю. Просто на всякий случай готов, — фыркаю я, обнимаю Маленькую и поглаживаю волосы. — Это просто реакция согласно опыту на формулировку «не переживай» — Кроули, но мы никогда не подводили тебя, и эта фраза, всегда значила именно то, что тебе и нам волноваться не о чем. — Всё хорошо, я понял, это просто привычки. Продолжайте. Просто когда в течении шести тысяч лет такая формулировка от Вельз, Сэмми и остальных подразумевает, что впереди пиздец, сложно в первый же момент вспомнить, что вы говорите именно то, что имеете в виду. Я привыкну, мои хорошие. — Я понял, просто наша договорённость предупреждать о том что будет, все еще в силе, я могу просто выбрать в следующий раз другую формулировку, хорошо? — Всё в порядке, мой Дагон. Выбирай ту же формулировку, триггер перестанет срабатывать, — обнимаю и его. — Прости, я сам не все их отследил, а они накопились за всё время. — Я люблю тебя, Кроу. Формулировка такая: «Не переживай, пиздец предстоит не нам, если захотим помочь, справимся». Когда маленькая утаскивает меня, на ставший чуть более высоким диванчик, он создает столешницу, зависшую в воздухе. Теперь нам с ней, открывается очень интересный вид — на поверхности «стола» начинается кулинарное представление, а под ним мелькают стройные босые ножки. — Люблю вас, — улыбаюсь я. Напряжение и правда отпустило и в данный момент наблюдение «адской кухни» интересует меня куда больше, чем все остальное. — Мы с вами вообще справимся с чем угодно. Рассказывай, что ты там обнаружил. Вся посуда у него стеклянная. Постепенно столешница тоже меняет свойства и становится прозрачной. Свитер исчезает сменяясь белой рубашкой на несколько размеров больше необходимого, рукава у нее закатаны по локоть. Я наблюдаю за тем, как он заливает белый длиннозернистый рис прозрачной водой из кувшина. Ножки пританцовывают по полу. Он иногда привстает на цыпочки, и тогда нашим взорам открывается подъем стопы. В один из таких моментов, он и начинает свое повествование. И только нечеловеческим усилием воли я таки улавливаю этот момент и отвлекаюсь от такого невероятно соблазнительного вида. — При расчетах полной структуры Перекрестка, я обнаружил, что его «нити» представленные связанными мирами… — в этот момент, он аккуратно откидывает рис в дуршлаг, сливая с него первую воду, ставшую приятного беловатого оттенка. — Дорогая, ты не могла бы превратиться в газовую варочную панель, — обращается он к жаровне, и та моментально встраивается в столешницу, демонстрируя нам, приятные синевато-оранжевые язычки пламени. Маленькая слезает с моих колен, и усаживается сзади меня, начиная массаж головы. — Мною были обнаружены логические связи между нитями и корреляция в их строении. — Мгм… — максимально информативно согласно моим коммуникативным возможностям прямо сейчас отзываюсь я. Он снова заливает рис водой, сосуд с которой держит достаточно высоко, над кастрюлей, и мы наблюдаем за танцем рисинок взвиваемых потоком жидкости. — Это навело меня на мысль о том, в каких местах, на нитях находятся отражения Лабиринта, и не являются ли эти места уязвимостями. — Он подзывает столик, — Пожалуйста, будь любезен, превратись подвесной магнитный держатель для ножей и других необходимых сейчас инструментов. — Столик выполняет просьбу и справа от него, не загораживая нам обзор, в воздухе зависает лента металла с примагниченными к ней ножами, половниками, ложками и прочей утварью. Столешница расширяется, и заполняется остальными продуктами. — Ммм… в отражениях Холмов, в мире мертвых карт, и в относительно новом, который Полигон, первые два не планетарные, а третий отдельная планета в кармане реальности, — вспоминаю я. Он пархает вдоль ставшей достаточно длинной столешницы, теперь раковине пришлось переехать на отдельный столик с шкафчиками позади него. Туда же встроен и низенький холодильник. Дагон наклоняется к нему, демонстрируя нам вид, от которого нежно порозовели бы страницы тех самых отчетов второго круга. Достает несколько вакуумных пакетов с бараниной говядиной и, кажется, какой-то дичью. Выкладывает их на стол, чтобы они согрелись до комнатной температуры. А сам продолжает рассказ. — Я предположил, что именно к таким местам и могут «прицепляться» чужие миры, вряд ли наша мама была единственной, попытавшейся смухлевать со своим проектом. — Любимый снова оборачивается к нам, беря лук и морковь, чтобы их помыть. — Вряд ли… — завороженно вторю я, следя за его движениями. — Итого относительно гарантированно в безопасности точки в мирах Мертвых карт и Полигон, они обособлены в карманах реальности. Отражений Холмов вроде как тридцать три штуки. Отворачиваясь к раковине, он улыбается мне. Малая переходит массажем на основание черепа и мышцы шеи перебирая и разминая. Когда он склоняется над раковиной, чтобы сложить туда свою ношу, снова встает на цыпочки обеими ножками. Овощи моет тщательно, и довольно долго, складывает их в миску и возвращается обратно, просушивает их белым полотенчиком, а затем, начинает чистить. Небольшой нож мелькает в его пальцах, с ловкостью снимая кожуру с моркови. — Эти аномальные зоны крайне опасны и нестабильны, такие «плавающие границы миров» отражают лабиринт создавая опасные искривления. Они, сами по себе и «приманка» для ленивых творцов, с большим количеством лишней энергии, так как все они связаны с сердцем мира, и «адрес», куда можно встроить свое творение. — Корнеплоды, подвергшиеся жестокой пытке, лежат теперь на разделочной доске, истекая на нее оранжевой кровью. А он, тем временем, наливает в мисочку рисовый уксус, и начинает чистить лук. — Мгм, дааа… и что мы будем делать? — спрашиваю я, пытаясь удерживать фокус на истории, а не на руках и ногах моего Дагон. И не на подоле рубашки. Не на подоле, я сказал! На большой доске, рядом с запытанной морковью, Дагон начинает крупно нарезать лук, и переносить его в емкость с уксусом. В уголках глаз появляются слезы, он смаргивает крупные капли серебряшейся влаги, и они прочерчивают на щеках влажные дорожки. — Кроу, я не знаю, мы точно обязаны передать им всю информацию, но возможно им потребуется наша помощь. — Лук нарезан и отправился мариноваться в миску. А любимый проводит тыльной стороной руки, с зажатым в ней ножом по правой щеке стирая слезы. — Ох, цветочек мой, мы можем им помочь, если ты хочешь. Легко. Вообще, всё что угодно. — О, Кроу, спасибо! Я действительно боюсь что они не справятся и могут даже постесняться попросить помощи. Мне кажется, что помчь им, это самое этически верное решение. — Он счастливо улыбается мне сквозь слезы, глаза сияют, на снежных ресницах блестят капельки соленой влаги. Дагон кладет нож на столешницу, облакачивается о нее рукой и перепрыгивает. Рубашка его при этом взвивается парусом, обнажая бедра и живот. По-кошачьи ловко приземляется практически перед нами, опускается ко мне на колени и целует. Руки, уже почему-то пахнущие лимонной цедрой, ложатся мне на плечи. Маленькая, нисколько не смущаясь таким проявлением чувств, продолжает массировать мне виски и линию роста волос. Я отвечаю на его поцелуй, прижимаю к себе за тонкую талию. Эта чёртова белая рубашка определённо будет мне сниться. И да. Порешать какие-то там проблемы? Хорошо, да вообще. Не вопрос. Говорите, что делать и я сделаю. — Спасибо, любимый. — Дагон, прерывает поцелуй, чмокает маленькую в щеку у меня над головой, в то время как мне, открывается вид на расстегнутый на три пуговицы ворот, злосчастной белой рубашки. Его кожа, источающая сейчас тонкий аромат восточных специй, так близко. Но, я не успеваю предпринять даже попытки, коснуться ее губами, как он вспархивает с мох колен. Краешек белой ткани проходится по моему лицу. А мой любимый, возвращается к прерванному занятию. Он добавляет в мисочку с луком немного соли и сахара. Отставляет ее на дальний край стола и приступает к нарезке моркови. — Увы, к сожалению расчеты верны, и их миры действительно в опасности. Удивительно сложную и одновременно хрупкую структуру создали творцы Перекрестка. Она прекрасна, и одновременно с этим, к сожалению, обладает большим количеством уязвимостей. — Он присаживается перед шкафчиками на корточки. Слегка прозрачный подол рубашки, на мгновение скрывает от нас пяточки, но видимо цель его поисков находится в глубине нижнего отделения. Ему приходится опуститься на одно колено и наклониться, чтобы добраться до чего-то стоящего явно у дальней стенки. Совершенно распясавшаяся рубашка задирается, и мне предстает невозможно беззащитная и обольстительная поза. Прекрасное видение исчезает, когда он поднимается, прижимая к себе множество пакетиков со специями. Закончив массаж головы, Маленькая обвивает меня ногами, скрещивая их у меня на поясе, и приступает к массажу плечей и рук. Я сдержиюсь. Но я, блин, не железный. Я опускаю руку на ногу маленькой, нужно заземлиться, и перевожу дыхание. Очень медленно и плавно. Твою ж мать! Вдохвыдох. Глубокий вдох и очень медленный выдох. Я определённо сделаю все, что он хотел. Осталось понять — что. Он точно говорил. Но как-то мимо сознания. Тааак. Сейчас, спросим подсознание и начнём воплощать. В его руках появляется казан, который он ставит на плиту. — Дорогая, сделай огонек совсем маленьким, — оборачивается за бараньими ребрышками. Вскрывает упаковку, оставляя ее на столе позади себя. Оборачивается к нам. Берет большой кухонный нож и на новой доске начинает их разделывать. Ловко рассекает плоть между ребер, а затем несколькими порхающими движениями наносит разрезы в сочленениях позвонков, и с милой улыбкой разламывает их, разделяя на порционные части. Ну нет, это уже практически невозможно. Но выдержки не шевелиться пока хватает. Но только пока. Лаааадно. Я держусь. Потом обсудим. И рубашку, и стены, и цепи на них. Цепи ему определённо пойдут. Казан к этому моменту уже разогрелся и Дагон поливает его стенки маслом, судя по запаху, оно из грецких орехов. Первая порция мяса с шипением отправляется в казан. Он неуловимым движением оборачивается, подхватывает и снимает упаковку с остального мяса. Если раньше действо походило на танец, то теперь это скорее похоже на оттачивание скорости реакции и боевых навыков. Скупыми и точными, хирургическими движениями, он разделывает остальное мясо, и так же отправляет его в кипящее масло. Я выдыхою очень медленно. — Маленькая, я офигеваю от ваших талантов, — совершенно честно признаюсь я. — О, Кроу, это он еще борщ не готовил при тебе, — отвечает она и обнимает меня за шею. — Ммм… я хочу это увидеть. В моем исполнении все это выглядит не так впечатляюще… — Мы очень тебя любим, а я обязательно покажу тебе приготовление суши, на ближней дистанции, как и полагается, ведь их едят сразу, — ее дыхание несколько колышет волосы на моей макушке, и она возвращается к прерванному занятию. — Покажешь, — соглашаюсь я и касаюсь её руки, продолжая наблюдение за Разумом. Эх, было бы мне что показать в этом отношении, фыркаю со смешком. Исключительно талантливы. Оба два. Даже немного совестно, что мои таланты попроще. Содержимое казана шкварчит, помешиваемое Дагоном, и разносит по кухне аппетитные запахи. Морковь и лук, с которого предварительно был слит уксус, отправляются следом за мясом. Казан накрыт крышкой, а на столешнице начинается священнодейство с приправами. Барбарис, шафран, паприка, вяленые помидоры, рассыпаны по крохотным вазочкам и ждут своего часа. Дагон ставит на огонь сковородку, открывая ножкой дверцу холодильника, покидает плиту буквально на секунду, перетекая к нему. Достает сливочное масло отрезает кусочек, бросает на сковороду. Не наклоняясь бросает оставшийся кусок обратно, так, что он точно ложится на полку, и той же ножкой закрывает дверцу, не отрываясь от перекатывания масла, по тефлоновой поверхности. Я же быстро облизываю губы и в очередной раз уговариваю себя не шевелиться. Плов я готовлю иначе, скорее по принципу все накидать в жир и засыпать рисом. Но, чеееерт, как же он прекрасен в этом образе. В разогретое масло отправляются семена зиры. Дагон помешивает их на огне буквально минуту. — Милая, выключи эту конфорку, кумин нельзя пережарить. Теперь понятно, почему он не отправился в месте с остальным в казан. Чеснок… Он достает три головки, отточенным движением срезает корни и верхушки, очищает лишнюю шелуху и две бросает в казан, одну пока оставляет. Изюм и курага, вместе с дольками сушеных яблок без сердцевины, летят туда же. Содержимое вновь помешивается, он откладывает крышку в сторону, засыпает приправы. — Дорогая убавь, пожалуйста, огонь. — Дагон устанавливает последнюю головку чеснока в центр кастрюли, сливает с риса последнюю, уже практически прозрачную воду, и аккуратно выскребает его в казан, поверх всего остального. Сверху, среди сухого риса, распределяет семена обжаренной зиры и сухих кардамона с кориандром. Заливает рис водой, на четыре пальца выше зерен. Притом делает это так ловко, что рис остается в том же положении, в котором он его оставил, распределив приправы. Не, ну собственно, можно признать, что тут я ему тоже не соперник. Впрочем, соперничать с ним мне и не хочется и никогда не хотелось. Просто это мой Дагон. И я его люблю. И её люблю тоже. Они у меня невероятные и такие… мои. Но действо на этом не прекращается, пока плов томится, Дагон начинает готовить чай. В электрическом чайнике, тоже прозрачном, в стиле хай-тек, с синеватой светодиодной подсветкой красиво кипит вода… Я же очень стараюсь не думать ту самую мысль, отвлекаясь на подсветку чайника и вообще. Определённо, расплата за рубашку ждёт его впереди… стоп. Чайник. Чайник красиво кипит. Не я. Никаких мыслей о рубашке. Литровый заварочный чайник он споласкивает кипятком, тонкие пальчики опускают на его дно шарик чая. Вода мгновенно перестает кипеть, видимо движение молекул замедляется магией, до положенных восьмидесяти пяти градусов. Ох, твою же… какие у него красивые запястья. Пальцы. Руки… я слегка всиряхваю волосами. Ну невозможно же! Дагон, ставит на огонь маленькую кастрюльку, предварительно сполоснув ее водой из чайника, наливает туда молоко. Аккуратно, по стеночке, слегка наклонив, заливает свернутые в шар чайные листья водой, уже остывшей до восьмидесяти градусов. На дне прозрачного сосуда медленно начинает раскрываться звездчатый цветок. Маленькая расцепляет ноги, кладя мне их между бедер, а ее руки спускаются мне на лопатки. Теперь начинает закипать молоко, поднимая пышную белую пену. Я плавно выдыхаю. Легонько поглаживаю ноги мелкой. Чуть оборачиваюсь назад, заглядывая ей в глаза. — Не хочешь перебраться на ручки? Я бы заплел тебе косички. Любимый в последний момент подхватывает кастрюльку с огня, когда пенистая шапка уже готова, сбежать через край. Ставит кастрюльку на подставку и склонившись к шрафчику, так что окаянная рубашка опять перестает выполнять функцию одежды, достает баночку меда. Я прикусываю губу. Ну нет. Определённо его ждёт расплата. Позже. За всё. — Конечно, Кроу, — ее ножки стремительно выскальзывают из моих рук, и она возвращается ко мне. Садится спиной, на одно колено, заплетая свои ноги вокруг моей, и облокачиваясь ладонями о колено. Зарываюсь пальцами в ее волосы, разбирая их на пряди. Определённо, это моя слабость: перебирать волосы, плести косички и все такое. Зато немного отвлекает. Чайный цветок уже полностью распустился, и Дагон, подняв баночку с медом над чайником, наклоняет ее. Вязкая тягучая жидкость течет и укладывается на дне вокруг цветка, красивыми змеистыми кольцами, постепенно начиная растворяться. Он берет ступку и круговыми движениями начинает рстирать в ней, таким же как и она сама, стеклянным пестиком семена кардамона и гвоздики, засыпает смесь в чайник, кидает дольку сушеного грейпфрута и звездочку аниса. Подняв кастрюльку с молоком сантиметров на тридцать над чайником, он тонкой струйкой вливает его туда. Сосредоточенно плету косички мелкой и старательно дышу ровно. Блокирую картинки в воображении с тем же медом. Ничего. Ждать я умею. Дагон ставит чайник на поднос, добавляет к нему три чашки, потом, украшает все это вазой, с одним ярко синим пустынным ирисом. Поднимает на раскрытую ладонь одной руки, и все той же танцующей походкой приносит к столу. — Чай готов, — говорит он, а затем по японской традиции, опускается перед низким столиком на пятки, выставив вперед одно колено, а затем, подогнув его под себя. И только за тем, расставляет на столе все принесенное. — Знаешь, любимый мой, это зрелище было великолепным, — вполголоса замечаю я, закрепляя третью косичку справа и вплетая её в общую косу. Хм. А Маленькой идёт. — Спасибо, я старался. — с совершенно нормальной ласковой и открытой улыбкой говорит он. Затем поднимается, создает себе стул, разворачивает его спинкой к столу, и усаживается облакачиваясь на нее, достает из воздуха кружку, с надписью означающей «Я люблю Кроули», и сердечком, вместо слова люблю. Судя по запаху в ней «Нескафе» без сахара. Ребята, наливайте чай, а я пока головил, захотел кофе. — С этими словами, он несет кружку ко рту, чтобы сделать глоток, зацепляется дном за спинку стула и на многострадальной рубашке расцветает кофейное пятно. — Ой, блин. — Хммм, а знаешь, что-то в этом есть. Но я тебя, пожалуй, временно переодену. Временно, Дагон, — подчёркиваю я последнюю фразу и переодеваю его в свитер и шортики поверх белья. — Спасибо, Кроули, так гораздо привычнее. Будь добр, ускорь пожалуйста время вокруг казана, а то плову еще томиться сорок минут. — Конечно, цветочек мой, — киваю я и ненавязчиво отправляю ему картинку с ним же в рубашке и на столе. Его скулы слегка розовеют, веки прикрываются, ресницы вздрагивают, пальчики крепче обхватывают кружку. Кажется он попытался инстинктивно свести вместе ножки, но потерпел неудачу, от чего румянец со скул, распрстранился по щекам, а кружка в руках покачнулась. — Всякое действие имеет последствие, — замечаю я. «Но тебе понравится» «Кроу…» — На связи, эта фраза слышится практически стоном. «Шшш… плов сейчас будет готов. А терпение — благодетель.» Он осторожно двумя руками опускат кружку с кофе на стол и поднимается, чтобы принести нам плов. На всякий случай, он отставляет стул с прохода и едва замеметно оступившись идет накладывать рисовый шедевр. Наблюдаю за ним и пока не провоцирую. Хотя картинок у меня в запасе ещё много. Очень много. Пройдя два шага до столешницы, он вроде бы смог собраться и перемешивает содержимое казана уже спокойнее. Накладывает плов в большую миску, он золотистый, рассыпчатый и невероятно ароматный. Возвращается и ставит плов на стол. Маленькая в это время наливает нам чай. Дагон садится рядом со мной и накладывает плов по тарелкам, приборов не подает. — Ох, стойте, я совсем забыл! Подрывается, перескакивает через столешницу, достает из холодильника зелень, кизу и фиолетовый бвзилик. Быстро споласкивает и стряхивает просушивая. В его руке сверкает нож и он нашинковывает ароматные травы с невероятной скоростью. Одним движением стряхивает их ножом с доски в мисочку, а за тем, взвращается, таким же образом, только держа ее в руке, листочки зелени от этого даже не шелохнулись. — Вот, теперь точно все, приятного аппетита! — Говорит он, ставя свою добычу на стол, рядом с большой миской. Ложкой, больше похожей размером на половник, он накладывает нам по тарелке, удивительного блюда, цвета золотого шафрана, в котором лук растворился полностью, а морковь сильно измельчилась даже от простого перемешивания, настолько стала мягкой. Все это он посыпает свежей зеленью и отдает нам в руки. — Ты чудо и это обалденно пахнет и выглядит, — я все же временно отвлекаюсь от картинок и уделяю внимание плову. Едим плов пальцами, как и положено, запиваем его ароматным молочным чаем. И все это определённо вкусно. Однако, однако я не собираюсь забывать, что мой цветочек откровенно нарывался. И нарвался. Я подожду. — Спасибо, Кроу! — Тебе спасибо, мой хороший, — почти мурлыкаю я. Пока вполне невинно. — Да, братик, очень вкусно, — сегодня даже маленькая ест все, не выбирая. — Я хотела навестить Вельзи, можно я ее угощу? — Думаю, она будет в восторге, — дипломатично киваю я. — Да, конечно, там полный казан, прям в нем и неси. Я про себя улыбаюсь. Вот сейчас кто-то не то чтоб пожалеет, но осознает. Последствия и мыслей, и действий… и антуража… Она быстро доедает свою порцию, чмокает меня в губы, видимо, чтобы не пачкать пловом еще и щеки, так же целует брата, подхватывает казан и со словами: «Спасибо, пока», уносится в город Дит. Я разворачивать к Дагон и медленно облизываюсь. — Итак, цветочек мой… — переодеть его обратно в рубашку, но в этот раз без белья — дело одной секунды. Плов он не ел и в предыдущий перед моими действиями момент, отдыхал прислонившись ко мне плечом. Скажем так, на этот раз свести коленочки ему все-таки удалось. — Это сейчас определённо лишнее действие, хороший мой, — замечаю я, укладывая руку на его колено. — Нам с тобой предстоит очень важный разговор. Вдох, сделанный им в момент смены образа, превращается в выдох только теперь. Глаза закрыты, спина напряжена, пальчки вцепились в подол рубашки. — Скажи мне, ты осознаешь, какое впечатление на меня произвело твоё кулинарное шоу? — продолжаю разговор я, чуть склоняясь и проводя носом вдоль ворота его рубашки. Он слегка склоняет голову и я чувствую движение его кадыка, когда он сглатывает. Судорожно сжатые пальцы сильнее натягивают ткань сорочки вниз. — Мммм? Дагон, скажи мне, мне сейчас не касаться тебя или наоборот? Еще раз кивает, не открывая глаз и не разжимая пальцев. — Да или нет? — спрашиваю я, голос сейчас звучит ниже, вкрадчивей. Рука всё так же лежит на его колене. Поднимает лицо, трогательный излом бровей, дрожь ресниц, закушенная губа, он сглатывает еще раз, но вымолвить все равно ничего не может. — «Кроу, пожалуйста». — Что «пожалуйста», хороший мой? Покажи, что ты хочешь. Он слегка мотает головой, а выражение лица при этом становится еще более жалобным и просящим. — Ты сейчас такой соблазнительный, цветочек мой… раздвинь ножки, пусти меня… Дагон исполнят то, что я говорю. Его ножки разезжаются в стороны, он слегка вздрагиает, ощущая на коже мое дыхание. Я медленно и с нажимом провожу рукой по внутренней стороне бедра до паха. Ладонь скользит выше, не касаясь стратегически важных мест, забирается под рубашку. Выгибается на встречу моей руке, раздвигая ноги еще шире. Дыхание учящается, на шее заполошно пульсирует венка. Ткань прикрывающая его член становится влажной. Прикусываю губу, сдерживая невольный стон. О, как же невинно и развоатно он выглядит в этот момент… подхватываю его под спину и одним движением усаживаю на свои бедра. Не сдерживаюсь, прижимаюсь губами к шее, шумно выдыхаю и прикусываю, в этот раз куда сильнее, чем раньше, царапаю кожу клыками. — А-а-а-х, Кроу, — «Сильнее, пожалуйста» — Бьётся мысль в его голове, которую он уже не может выразить словами. Он запракидвает голову в таком беззащитном и таком приглашающем жесте. Прижимается ко мне бедрами, руки безвольно плетями висят вдоль тела. Ага. Вот оно что, значит… лааадно. Прижимаю его к себе, рука скользит ниже, чуть выпускаю когти и сжимаю ягодицу. Кусаю шею уже не сдерживаясь, убираю совершенно лишние в этот момент штаны вместе с бельём. По его спине пробегает дрожь, когда он чувствует кожей живота, через рубашку мой член. Он хватается за мои плечи, жест получается очень многозначный. Он сам наверное не смог бы ответить на вопрос, что он хотел сделать, обрести точку опоры, отстранить или притянуть к себе. Его чувства и мысли так перемешаны, в них и трепет граничащий со священным ужасом, и желание, и потерянность. Я слизываю выступившие на его шее капельки крови, скольжу губами выше, прикусываю кожу под подбородком, ещё чуть выше, нахожу губы, поцелуй выходит требовательным и жадным, придерживаю его под поясницу и не разрывая поцелуй опрокидываю спиной на стол. Он обвивает меня ногами, руки заводит высоко за голову, замирает, раскинувшись в ореоле снежных волос, рассыпавшихся по поверхности, с которой я за мгновение до того убрал все лишнее. Опираясь на стол коленом и одной рукой, второй все еще придерживая его под поясницу любуюсь видом, склоняюсь, прикусываю сосок через ткань. Покачиваю бедрами, потираясь о его член своим. «Чего ты хочешь, Дагон?» спрашиваю в который раз. Кажется он на грани, такое ощущение, что каждый раз отдаваясь мне он заглядывает в непроглядно черную пропасть, желая и боясь туда сорваться. Его руки разворачиваются и хватаются за край столешницы. Он опирается на лопатки, и еще сильнее выгибаясь, прижимается ко мне низом живота. Одна его нога стекает на пол, а второй он опирается о краешек дивана. И он шагает в эту бездну, я слышу: «Пожалуйста, Кроули, мой Бог, мой возлюбленный, войди в меня, бери меня, как Ты захочешь». — Да, любимый… — выдыхаю я. Маленькое чудо сегодня заменяет подготовку, я вхожу в него одним толчком и сразу начинаю двигаться. Резко, глубоко, не сдерживаясь. Срываюсь на рык, когти царапают его спину. Скулеж вырвашийся из его горла при моем вторжении, перерастает в крик. Он извивается и мечется по столу. Смещаю руку с его поясницы на грудь, едва касаюсь провожу по ней когтями, веду к шее, легонько сжимаю горло. Отслеживаю его ощущения. Он подется бедрами мне навстречу, полностью отдаваясь в мои руки. Его пальцы разжимаются, он отпускает истерзанный край стола. Наслаждается всем, что я делаю с ним, и готов принять все, что я захочу еще с ним сделать. Опускаюсь, прижимаю его собой к столу и снова целую припухшие губы. Пока ещё сдерживаю волну жара, делюсь с ним ощущениями, он великолепен, идеален. И он только мой. Дагон чувствует это, то, что я делаю с ним сейчас — присвоение. И от каждого моего действия, от каждой моей мысли, он испытывает исступленный восторг. Трепет, ужас и восхищение. Для него каждый момент рядом со мной, это не просто миг жизни или какое-то событие, это часть его пути, его служения своему богу, и любви к нему. Рычу в его губы, срываюсь на стон и снова поднимаюсь, возвращаю руку на его горло, ощущаю биение пульса под пальцами. «Давай, любимый, ещё немного…» Перед глазами уже мелькают цветные вспышки, но я ещё держусь. «Я Твой… Я принадлежу Тебе… Мой Любимый… Мой Повелитель… Мой Бог!» — Он подается мне навстречу, и кончает, крича сорванным голосом. Когда он обессиленно расслабляется, я продолжаю слышать как он шепчет мое имя искусанными припухшими губами. Я срываюсь следом за ним, оргазм на секунду оглушает и себя я осознаю лежащим на нем, вцепившись когтями в край стола. Слышу бешеный стук собственного сердца и сбившееся тяжёлое дыхание. «О, как же я люблю тебя, мой Дагон» Вслух я говорить пока не могу. Собрать бы себя настолько, чтоб перебраться на диван, затащить любимого на ручки и укутать в крылья. На это действо мне требуется больше пяти минут. Обнимаю его, глажу растрепавшиеся волосы. Он пытается поднять руку, чтобы коснуться моей щеки, но она падает не достигнув цели. Это могло бы меня обеспокоить, если бы я не чувствовал исходящего от него счастья. Кажется мой любимый проваливается в сон. Перед тем, как окончательно провалиться в темноту, он смог подумать только: «Я люблю тебя, Кроули». — Я люблю тебя, счастье моё, жизнь моя… — шепчу я в его волосы. Возвращаю нам одежду, кутаю его в крылья и чувствую, что и сам отключаюсь.