Сердце скульптора

ГЛАВА 9 Реммиена появилась не на следующей неделе, а уже через два дня, прислав вперёд себя посыльного, чтобы предупредил о её визите. Наброски с Ви пришлось отложить (пока что Иннидис успел поработать с парнем два раза), но разочарован он этим не был. К работе над статуей Лиирруна можно будет вернуться когда угодно, а сейчас предстояла не менее интересная работа с юной женщиной, прекрасной, как богиня. Забавно получалось: совсем недавно он хватался за множество идей сразу и ничего не мог выбрать, а теперь, благодаря другим людям, у него появилось два довольно чётких замысла, от выполнения которых, кроме удовольствия, он получит ещё и какой-то доход. Реммиена вошла в дом и поднялась на третий этаж в мастерскую такой невесомой походкой, словно ступала по облакам или сама была дочерью ветра, парящей над землёй. Широкая юбка её лёгкого бирюзового платья развевалась за спиной, пока она шла, аквамариновые серьги покачивались в ушах, тоненько тренькая, браслеты из чернёного серебра подчёркивали сияющую белизну её кожи, темно-русые волосы были перевиты в косы и собраны наверх, открывая длинную тонкую шею. Взгляд зеленовато-голубых глаз был холоден и чуть насмешлив, но легко можно было представить, как в глубине её зрачков вспыхивает пламя страсти или гнева. В доме, помимо Иннидиса, её встречал ещё и Ортонар, и Реммиена любезно ему улыбнулась в ответ на его глубокий почтительный поклон. Ну да, это ведь именно она порекомендовала Иннидису управителя. Надо будет не забыть поблагодарить её за это. Войдя в мастерскую, она огляделась, изогнула тёмную бровь и бросила всего одно слово: – Мило. Иннидис предложил ей вино в кубке и место на кушетке, а когда она опустилась туда, поинтересовался: – Ты подумала насчёт статуи в полный рост, досточтимая Реммиена? Или всё-таки остановимся на бюсте? – О, знаешь, я ещё не решила, – нежным голосом призналась она. – Может быть, ты сделаешь наброски и того, и другого, а я посмотрю, что мне больше понравится? Иннидис не возражал: чем больше изображений Реммиены он сделает, тем лучше. Когда она допила вино и готова была начать позировать, он усадил её на бронзовый стул напротив окна, велел сидеть прямо и схватился за уголь, решив всё-таки начать с наброска для бюста. – Как я должна смотреть? – спросила она, напомнив этой фразой вопрос Ви. – Прямо перед собой. А уж каким взглядом – решать тебе, ведь мы делаем именно твою скульптуру, а не изображаем богиню или кого-то из героинь легенд. – А жаль. Я бы не отказалась предстать в образе богини, – мелодично рассмеялась Реммиена. – Как думаешь, из меня получилась бы Лаатулла? – Её обычно изображают с диким полубезумным взором, – улыбнулся Иннидис, не в силах представить себе утончённую Реммиену в виде этой яростно танцующей богини с распущенными и растрёпанными от танца волосами. – Ну так почему бы и мне не попробовать смотреть таким взором? Вдруг смогу? – лукаво улыбнулась она в ответ и посерьёзнела. – Но сначала мы всё-таки делаем набросок для бюста, верно? Иннидис кивнул, Реммиена замерла, спокойно и расслабленно глядя перед собой, и он приступил к работе. Хотя вырисовывать её довелось совсем недолго: уже через полчаса женщина сказала, что утомилась сидеть в одной позе, и ей нужна передышка. Чего-то подобного Иннидис, впрочем, ожидал. Господа, заказывающие свои изображения – это не наёмные натурщики, и часто бывают капризны и нетерпеливы. – Разумеется, – кивнул Иннидис, – давай сделаем перерыв. Я велю служанке, чтобы принесла чего-нибудь выпить? Реммиена неопределённо повела плечами, мотнула головой – не надо, мол, – и подошла к арочным окнам, выглянула в сад, сейчас пустующий: прислужники находились на заднем дворе, управитель и прислужницы – в доме, а Аннаиса занималась у себя с учителем математики. – Между прочим, Ортонар, которого ты мне посоветовала, настоящая находка, – сказал Иннидис, чтобы выразить признательность и заодно заполнить тишину. – Давно хотел поблагодарить тебя за него. – О, я всегда рада посодействовать хорошим людям, – прохладно улыбнувшись, пропела Реммиена. – А тебя и Ортонара я считаю хорошими людьми. – Я очень рад этому, хотя и удивлён, – признался Иннидис и тоже встал у окна с ней рядом. – Ведь мне всегда казалось, что мы с тобой слишком мало знакомы, чтобы ты успела сделать обо мне такой вывод. – Так и есть, но я многое о тебе слышала. Насколько Иннидис знал, в высшем обществе о нём если и говорили, то со снисходительной усмешкой – добродушной или ядовитой, в зависимости от отношения к нему говорящего. – Вот как? Любопытно, что же тебе доводилось слышать, досточтимая? Если, конечно, это не секрет. – Не секрет. И если уж честно, то в основном я слышала о тебе различного рода шутки. Чаще, впрочем, довольно беззлобные. Но только выводы из них я сделала свои… и решила, что ты, должно быть, очень добрый человек, раз время от времени помогаешь рабам получить свободу. И вообще помогаешь. – Занятно. У прочих вельмож это обычно вызывает насмешку и недоумение. – Но я не совсем обычная вельможа. – Реммиена изогнула брови и окинула его оценивающим и внимательным взглядом. – Я на многое смотрю иначе. И пусть сама не отличаюсь таким великодушием, чтобы отпускать своих рабов на свободу, но способна оценить по достоинству великодушие и доброту других. – Поверь, – усмехнулся Иннидис, – великодушие и доброта здесь ни при чем. – А это и неважно, – отмахнулась она. – Неважно, что тобою движет. Главное – что ты делаешь. Как раз на днях, кстати, Ровван Саттерис поведал мне, что ты собрался дать вольную очередному невольнику? Как уж его... – Она нахмурилась, вспоминая. – Имя ещё такое неказистое… То ли Фи, то ли Ви… – Ви. Я недавно просил Роввана помочь мне оформить по нему кое-какие бумаги. – Да, он говорил, – рассеянно откликнулась Реммиена, как будто утратив интерес к теме. Но в следующую минуту на её лице зажглось то нетерпеливое любопытство, которое иногда можно увидеть у детей, когда они сталкиваются с чем-то новым и необычным. – Занятно было бы взглянуть на этого счастливчика! Он ещё у тебя? – У меня. – Так позови. Пусть принесёт нам чего-нибудь освежающего. А то, признаться, здесь жарковато. Я не сразу это почувствовала, но сейчас ощущаю. День подступал к полудню, и воздух действительно стал более душным и вязким, а ведь лето ещё даже не наступило. Прямые солнечные лучи нагревали плоскую крышу, и тепло постепенно распространялось на мастерскую. В разгар лета здесь и вовсе становилось мучительно жарко, ведь до третьего этажа не дотягивались деревья, дающие спасительную тень, а окна, через которые проникал солнечный свет, были огромны. Но хорошее яркое освещение стоило четырёх месяцев страданий. – Должно быть, Ви сейчас трудится на заднем дворе. Я могу сказать служанке, чтобы позвала его, но это займёт время. Выйдет быстрее, если питье нам принесёт сама Чисира. Как насчёт лимонного щербета? – Да, с удовольствием, – кивнула Реммиена, отходя от окна и расслабленно возлегая на обтянутую тёмной парчой кушетку. – И я подожду, мы ведь пока никуда не торопимся? Так что пусть твоя служанка всё-таки позовёт этого твоего Ви. Он принесёт нам щербет, а я посмотрю на редкого невольника, которому выпала такая удача. Интересно, заметно это будет по его поведению или взгляду? Или освобождённый раб ничем не отличается от раба обычного? – Она непринуждённо рассмеялась и подмигнула. – Вдруг вдохновлюсь и тоже решу кого-нибудь освободить. Иннидис в этом сомневался, хотя как знать, что за блажь может прийти в голову этой женщине. Сейчас, например, ей вздумалось из праздного любопытства поглазеть на Ви. Может, из того же любопытства и впрямь кого-то освободит, чтобы проверить, скажется ли это как-то на его поведении. Иннидис вообще-то не очень хотел показывать ей парня: если она поймёт по его внешнему виду, что он когда-то был не простым рабом, то может задаться некоторыми неудобными для Иннидиса вопросами. Но ещё больше вопросов у неё возникнет, если он станет упорствовать, пытаясь скрыть от неё Ви. – Хорошо, велю Чисире его позвать, – вздохнул он и выглянул в коридор. Там ударил в висящий у двери медный гонг, звука которого служанка, должно быть, давно ожидала. Она ведь знала, что к господину пришла гостья, а значит, скоро им потребуются питье или закуски. Наверняка была наготове. Он оказался прав в своих предположениях: минуты не прошло, как Чисира поднялась к мастерской. И если девушка и удивилась, что щербет поручили принести Ви, а не ей, то виду не подала. Сказала «конечно, господин» и бросилась выполнять приказ. – Тебе понравилось в Эшмире? – спросила Реммиена, пока они ожидали прислужника. – Милладорин говорит, что ты не очень многое рассказал о своей поездке. Но ведь это, должно быть, очень увлекательная история! Ты просто обязан посетить один из пиров в ближайшее время и там поведать всё и всем в подробностях! У Роввана в следующем месяце старшая дочь становится взрослой, и он по этому случаю устраивает праздник. Наверняка тебя позовёт, так что не вздумай отказаться. – Она с милой улыбкой погрозила ему пальцем. – Там всё и расскажешь. Я слышала, что в Эшмире много холодных дней, но тем не менее они как-то умудряются выращивать там замечательный виноград и делать вкусное вино. Интересно, как им это удаётся? – Боюсь, этого я не знаю, – улыбнулся Иннидис, опускаясь на соседнюю кушетку: не стоять же все время на протяжении этой светской беседы. – Я все полгода провёл в Сагдирской школе и могу рассказать только о живописцах и ваятелях из разных стран и немного о тамошней архитектуре и порядках, а вот о виноградниках – увы. – Ну так это ещё увлекательнее, чем виноградники! – воскликнула Реммиена. – Ведь там в разные времена учились такие творцы как Црахоци-Ар-Усуи, и Ториода, и «повелительница камня» Марада… Я всегда любила её божественные горельефы на старых храмах Эртины! Да и твой собственный наставник там обучался, не так ли? Прозвучавший из её уст перечень сказал ему, что эта женщина не только красива, но и образованна. Само по себе это было ничуть не удивительно для знатной госпожи, но всё-таки об именах скульпторов и о том, чем они известны, имели представление далеко не все вельможи, не говоря уже об авторстве некоторых творений. – Всё так, – кивнул Иннидис. – И на пиру я с радостью поведаю тебе обо всем увиденном, хотя, боюсь, рассказчик из меня скучнейший. Мне проще управляться с камнем, чем со словами. – Уверена, ты к себе несправедлив и… Её прервал стук в дверь, и вошёл Ви с подносом в руках, на котором стоял расписной керамический кувшин и две низкие широкие чашки. Реммиена умолкла, обратив все своё внимание на стоящего на входе парня. На лице Ви при взгляде на неё промелькнуло что-то, напоминающее восторженность. Конечно, красота Реммиены вряд ли могла оставить равнодушным хоть кого-то, и всё-таки Иннидис ощутил досаду. Парень, впрочем, уже в следующий миг взял себя в руки, и выражение его лица стало вежливым и безучастным. – Господин, – поклонился он Иннидису, затем, после лёгкой заминки, гостье. – Госпожа. – Поставь всё туда, возле госпожи Реммиены, – указал Иннидис на низкий круглый столик на трёх изогнутых ножках. Ви сделал, как было велено, и спросил: – Разлить щербет по чашкам, госпожа? – Да, разумеется, – откликнулась та, заинтересованно его разглядывая. Слишком уж заинтересованно. Как будто даже заворожённо. Наверное, теперь уже Реммиена впечатлилась красотой Ви так же, как до этого сама впечатлила парня. И это снова не понравилось Иннидису. Как бы прекрасная юная жена седовласого Милладорина не вздумала вступить в легкомысленную любовную связь с прекрасным юным прислужником. Это было бы чревато неприятностями и для Иннидиса, и для Ви, и для самой Реммиены. Но если судьба женщины его мало беспокоила, то для себя он проблем не хотел. Как и для Ви. Ну и ещё , если уж быть с собой полностью честным, он попросту ревновал. Юноша разлил щербет по чашкам, одну из которых подал Иннидису, затем отступил на несколько шагов и замер, ожидая дальнейших распоряжений или слов, что ему можно идти. Иннидис как раз собирался произнести их, но тут Реммиена, сделав всего один глоток из своей чашки, поставила её обратно и поднялась с кушетки. Пришлось встать вслед за ней. – А он красавец… – протянула женщина, беззастенчиво глядя на парня. – Так значит, он уже не твой раб? – Уже нет. – Тогда, может, он твой любовник? – Она перевела на Иннидиса требовательный взгляд. – Что?.. – поморщился он, смешавшись от неожиданности, и мотнул головой. – Нет! Она говорила о Ви так, словно он здесь не стоял и ничего не слышал, что, в общем-то, было свойственно многим вельможам, ведь рабы и слуги считались не совсем полноценными людьми. Удивительнее было, почему она вообще задала такой бестактный вопрос. Иннидис даже подумал, что, может, слуги что-то заметили в его отношении к Ви и поделились своими догадками с друзьями из других домов, а потом это дошло и до Реммиены. Ведь как бы хорошо ни относились прислужники к своим господам, нельзя было ожидать, что они совсем никогда не станут о них сплетничать. Правда, уже в следующие мгновения, подумав чуть лучше, Иннидис решил, что слуги и сплетни тут ни при чем, а её вопрос вполне понятен, хоть и крайне неуместен. Всем ведь известно о предпочтениях Иннидиса, а тут красивый молодой прислужник под боком. Вывод, так сказать, напрашивается сам собой. – Тогда кто он тебе? – спросила Реммиена и, не дожидаясь ответа, приблизилась к Ви. – Кто ты ему? Она прикоснулась пальцами к его щеке и так замерла, а Иннидис, несмотря на всю нелепость и странность происходящего, не мог не залюбоваться. Они стояли друг напротив друга, совсем близко, эти два красавца, и тонкие белые пальцы на гладкой смуглой щеке вызывали желание немедленно схватиться за краски и зарисовать их. – Слуга, – тихо откликнулся Ви. – Наёмный. – Значит, он правда дал тебе свободу? – Да, госпожа. – Это хорошо, – шепнула Реммиена и наконец отвернулась и отошла от Ви. Теперь Иннидис хорошо видел лицо женщины, и оно казалось застывшим и бесстрастным, но что-то подсказывало ему, что это лишь видимость, и что здесь сейчас происходит что-то, чего он не понимает. И уже через минуту убедился, что был прав. Лицо Реммиены как-то странно дёрнулось, черты исказились, она как будто даже оскалилась, а во взгляде вспыхнула решимость. – А! В бездну! – прорычала она, яростно встряхнув головой, и вдруг резко повернулась, подлетела к Ви и взяла его лицо в свои ладони. – Родной мой!.. – с нежностью выдохнула она и зашептала, осыпая его щеки и лоб поцелуями: – Родной мой! Я ведь уже похоронила тебя, я оплакала тебя! А ты жив, ты здесь, ты был так близко всё это время! В её голосе звучали слезы, и глаза Ви тоже заблестели от них, когда он в ответ обнял и прижал Реммиену к себе. Иннидис отказывался понимать, что здесь творится, чувствовал себя лишним в собственной мастерской и уже собирался вмешаться, когда Реммиена, словно почуяв его настроение, отлипла наконец от Ви и всё-таки соизволила посмотреть на хозяина дома. Но вместо извинений он услышал от неё… угрозу? – Не говори никому, что видел, – процедила она. – Иначе… Иннидис вскинул брови в изумлении и возмущении, но тут вмешался Ви. – Ремми… – произнёс он первую часть её имени и сделал большие глаза, выразительно покачав головой. Женщина глубоко вздохнула, опустила, расслабив, плечи, провела руками от переносицы к вискам и снова посмотрела на Иннидиса. – Прости, я не должна была… Это от потрясения. Ты спас Вильдэрина! – проговорила она взволнованно. – Я навечно тебе обязана, и ты теперь всегда можешь рассчитывать на мою помощь, если она тебе понадобится. И я извиняюсь, если увиденное заставило тебя испытать неловкость. Я надеюсь, ты не станешь об этом болтать. Иннидис перевёл взгляд на парня: тот стоял напряжённый, чуть склонив голову и прокручивая браслет на руке. Кажется, если кто здесь и чувствовал себя неловко, так это он, не зная, как себя вести. И поделом. Хотя за что именно «поделом» и в чём Ви сейчас виноват, Иннидис не смог бы ответить даже себе, но так уж он ощущал всю эту ситуацию. Уж не Реммиена ли та госпожа, о любви к которой Ви говорил? Он, правда, утверждал, будто она умерла, но ведь мог и ошибиться точно так же, как ошиблась она, посчитав его мёртвым. Ну либо он попросту солгал. Хотя тут не сходилось ещё кое-что: Реммиена точно не имела отношения к знатному роду Аррити, к которому, по словам Ви, принадлежала его хозяйка. Имя рода Реммиены было Тирри, и это был небольшой, небогатый и малоизвестный род. Это многие обсуждали и осуждали, когда Милладорин решил жениться на девушке из такой незначительной семьи. И уж точно никто из Тирри не мог позволить себе раба для развлечений. – Болтать я, конечно, не стану, но кое-какие объяснения предпочёл бы получить, – ответил Иннидис женщине и обратился к Ви: – Ты можешь идти. Парень поклонился, собираясь выйти, но Реммиена задержала его, схватив за запястье. – Нет, подожди! – воскликнула она. Иннидис сдвинул брови и поджал губы, и от неё это не ускользнуло, потому что она улыбнулась виноватой улыбкой и поспешно сказала: – Я понимаю, как это выглядит со стороны: жена градоначальника бросается обнимать твоего слугу у тебя в мастерской на твоих глазах. И я обещаю, что отвечу на твои вопросы чуть позже. Но сейчас… сейчас я хотела бы попросить, чтобы ты показал мне все те документы, которые связаны с его освобождением. Уверяю, это очень важно! – У меня этих бумаг уже нет, – с раздражением откликнулся Иннидис и кивнул на Ви. – Он же теперь сам собой владеет, вот у него их и спрашивай. Реммиена так и сделала. – Можешь их показать, Вильдэрин? Парень вопросительно посмотрел на Иннидиса. – Могу я сходить за ними, господин, и принести сюда? – Да что за… – негодующе начал Иннидис, затем махнул рукой, окинув его хмурым взглядом. – Иди! И не торопись возвращаться, нам с госпожой Реммиеной, думаю, есть что обсудить. Ви с поклоном удалился, а женщина с лёгкой усмешкой обратилась к Иннидису: – На него-то ты за что сердишься? Он ведь ничего не сделал, это всё я. – Пусть так. В любом случае теперь моя очередь спрашивать, кто он тебе. Бывший любовник? Реммиена издала мелодичный смешок и опустилась на кушетку, налила себе щербет в чашку. – Наверное, когда мы рядом, то смотримся великолепно. Как пара прекрасных возлюбленных. – Она снова усмехнулась, а затем сморщила нос. – Но это было бы ужасно! Всё равно что возлечь… не знаю… с родным братом. Нет, Вильдэрин никогда не был мне любовником, но мы знакомы с самого детства, мы росли и взрослели вместе, в одном доме, и он действительно дорог мне. – Ты ведь с самого начала пришла сюда ради него, не так ли? Не ради своей скульптуры. – Это так. И я пойму, если теперь ты решишь отказаться от заказа. – Нет уж, – покачал головой Иннидис. – Лучше ты позволишь мне изваять тебя в полный рост. В том образе, который покажется нам с тобой наиболее удачным. – И тогда я буду прощена? – улыбнулась Реммиена, делая глоток из своей чашки. – Возможно. – Тогда договорились. Иннидис тоже рухнул на кушетку, налил себе щербет и выпил залпом, а то в горле совсем пересохло. – Он говорил, что был рабом госпожи из рода Аррити. Но каким образом ты могла оказаться в их доме? – А я… я была помощницей той госпожи. Тебе ведь известно, что моё собственное семейство никогда не было очень уж знатным, вот меня и отправили служить в дом высокородных вельмож, ещё в раннем детстве. Там мы и познакомились с Вильдэрином. Но после всех несчастий, постигших Аррити, он исчез, и я не знала, куда его отправили. Я искала его, и так меня занесло в Лиас, где я и познакомилась с Милладорином. И я нашла ту шахту, куда Вильдэрина отправили, но мне сказали, что он погиб… что его погребло под отвалом. – Должно быть, они перепутали… – вздохнул Иннидис. – Видишь ли, ко мне он попал совершенно случайно, мне должны были привезти другого раба, сына моей подруги. Но вместо него привезли Ви… Вильдэрина. Потому что тот, другой, погиб. Как раз под отвалом. – Хвала богам, что не Вильдэрин! – Боюсь, Хатхиши бы с тобой не согласилась, – хмуро сказал Иннидис. – Погибший был её сыном. И тем не менее это именно она выходила и вылечила твоего друга. – Значит, и перед ней я тоже в большом долгу… и мне жаль, что её сын погиб. И всё же я не могу не радоваться, что жив Вильдэрин, пусть даже такой ценой. Когда я услышала, что Ровван помогал тебе с документами на какого-то Ви, а потом до меня дошли слухи, что у тебя появился какой-то красивый не то раб, не то слуга… Я не верила, конечно, что это может быть он, но всё равно должна была убедиться. – Ты же могла просто спросить меня, а не устраивать всё это. – И о чём бы я тебя спросила? Я даже не знала, известно ли тебе его настоящее имя. И у меня не было уверенности, что ты скажешь мне правду. Не говоря уже о том, что я почти не сомневалась, что сюда поднимется совершенно незнакомый мне человек. Хотя, конечно, всё равно прикидывала: если вдруг это окажется он, то попробую выкупить его у тебя, забрать к себе. Но раз он уже свободен и несчастным вроде не выглядит, – она пожала узкими прямыми плечами, – то пусть сам решает, уходить или оставаться. А статуя… я действительно не отказалась бы заполучить её, так что… – Она снова пожала плечами и поправила складки платья. – И всё-таки, когда я его увидела, то еле сдержалась, чтобы тут же не броситься с объятиями. – Вообще-то ты не сдержалась. – Точно, – усмехнулась Реммиена. – Но, возможно, и ты бы не сдержался, если б дорогой тебе человек, которого ты считал погибшим, вдруг восстал из мёртвых. Если бы Эйнан оказался жив? Или сестра? Да, Иннидис не сдержался бы, и неважно, кто находился бы при этом вокруг. Так что Реммиена ещё долго терпела, не показывая своих истинных эмоций. Как и сам Ви. Кроме первого мгновения, когда Иннидису показалось, что он видит во взгляде юноши восторженность. Но это, по-видимому, всё-таки была радость, а не восторженность. Кажется, Ви слишком серьёзно воспринял слова Иннидиса о том, чтобы не торопиться с возвращением, потому что не было его довольно долго. Но наконец снова раздался стук в дверь, и снова юноша с поклоном вошёл в мастерскую. Чуть задержавшись у входа, он затем прошёл внутрь и протянул Реммиене свёрнутые в трубку бумаги, которые женщина тут же развернула. Пробежавшись по ним взглядом, она вскинула глаза на Вильдэрина, затем посмотрела на Иннидиса. – Но тут о нем почти ничего не сказано, – в растерянности пробормотала она. – В поступном листе почти ничего… Даже полного имени нет. – Да, мне тоже показалось это странным. Полагаю, основные сведения содержатся в другом документе. Видишь, там, внизу листа, какая-то запись. Я думаю, это ссылка на него, но понятия не имею, где его искать, и пока даже не пытался. К тому же для вольной было достаточно и того что есть. – В его случае, боюсь, недостаточно, – покачала головой Реммиена. – Если вдруг кто-то решит присмотреться внимательнее, то ни за что не поверит, что неведомый Ви с шахты, указанный в этом поступном листе, и Вильдэрин – один и тот же человек. – А кто будет присматриваться? – Мало ли… всякое бывает, – вздохнула Реммиена и протянула бумаги обратно Ви. – Перепиши для меня, пожалуйста, эту запись внизу листа. Я попробую выяснить, есть ли взаимосвязь между ней и твоим настоящим поступным листом. Может быть, получится его отыскать. – Вон там должны быть обрывки бумаги, – сказал Иннидис, указывая парню на тяжёлый стол у противоположной стены мастерской, заваленный трактатами и всякой мелочью. – Там же найдёшь уголь или чернила. Когда Ви всё сделал и вручил записку Реммиене, она встала с кушетки, посмотрела на него долгим взглядом, выдохнула: – Как же я счастлива, что ты жив! – и засобиралась уходить. Иннидису сказала, что сегодня всё равно уже не сможет нормально позировать, но придёт в следующий раз тогда, когда он скажет. Он не возражал, потому что и сам сегодня уже не смог бы сделать приличный набросок. В итоге они договорились, что она посетит его снова через два дня. Проводив её до ворот, Иннидис смотрел, с каким изяществом она забирается в повозку, как плавно взмахивает тонкой рукой, приказывая возничему трогаться, как красиво и гордо держит голову. Она двигалась так, как двигался бы Вильдэрин, будь он женщиной, и, кажется, Иннидис начинал догадываться, кто такая госпожа Реммиена, а точнее, кем она была раньше. И почему в её понимании вельможа, помогающий рабам, хороший человек. Ви поджидал его у входа в дом с виноватым видом и тут же начал оправдываться, стоило Иннидису приблизиться. – Господин, пожалуйста, извини меня за всё это, я совсем не хотел доставлять тебе лишние неудобства и обещаю, что такого больше не повторится. – Ты не можешь этого обещать, Ви, это не в твоей власти, – устало вздохнул он. – И сейчас от тебя тоже мало что зависело. Но если хочешь, то можешь рассказать мне, что тебя связывает с госпожой Реммиеной. Любопытно, как сильно слова парня будут отличаться от её слов и будут ли… – Мы дружили с детства, – после краткой паузы ответил Ви. – Очень близко. Мы были почти как брат с сестрой. – Но как это возможно, учитывая, что ты был рабом, а она свободной госпожой, хоть и не очень знатной? – Я считался ценным рабом, – сказал Ви, пожимая плечами, – и проводил много времени рядом с вельможами. – Это понятно, однако это не ответ, – покачал головой Иннидис. – Кем была в том доме Реммиена, что стала так близка тебе, не будучи при этом твоей хозяйкой? На лице Ви отразилось сожаление. – Извини меня, господин, но об этом тебе лучше спросить её саму. Я могу ответить на все вопросы о своей жизни, какие только захочешь, но не могу говорить о её жизни, я ведь не знаю, что она сама готова была бы тебе доверить. – Что ж, Ви, ладно, такой подход я принимаю и уважаю. Тем более и без твоего ответа, кажется, уже сообразил. Она когда-то была такой же, как ты, верно? Рабыней для радости? Поэтому вы росли и воспитывались вместе? Ви промолчал, и тем самым только подтвердил его догадки. Любопытно только, как Реммиене удалось из рабыни стать госпожой, и знал ли Милладорин о прошлом своей супруги. По здравому размышлению Иннидис решил, что градоначальник, скорее всего, не только знал, но и помог ей в этом. После того как Реммиена получила свободу, она ведь не просто так назвалась Тирри, а, вероятно, с ведома и позволения глав этого семейства. И вряд ли они дали своё одобрение по доброте душевной. Сложно предположить, какую сумму или услугу они за это запросили, но расплатился с ними наверняка сам градоначальник. – Она не очень разумно себя мне выдала, – сказал Иннидис, – хотя её можно понять, раз вы действительно были друг другу дороги. Надеюсь только, – он усмехнулся, – что она не решит поквитаться со мной за то, что я видел и понял. А то слышал я, будто иные вельможи от неё уже пострадали. – Что ты, господин! – воскликнул Ви, округлив глаза, как от испуга. – Она бывает жестока с недругами, но зато и добро никогда не забывает. Она умеет быть по-настоящему признательной, и если она сказала, что теперь ты всегда можешь на неё рассчитывать, то это так и есть. – Хорошо, если так... Ладно, теперь ступай. Кажется, мы с ней отвлекли тебя от работы. – Да, господин. Парень двинулся на задний двор, а Иннидис по привычке, ставшей уже почти бессознательной, проследил за ним зачарованным взглядом.

***

Реммиена, как и обещала, пришла через два дня, а потом ещё через два, и ещё. Теперь, когда над ней не тяготело желание как можно скорее посмотреть на Ви, она уже не требовала перерывов через полчаса и даже через два часа и вообще проявила себя очень терпеливой и понимающей натурщицей, что было неудивительно, учитывая её прошлое, о котором они, впрочем, не говорили. Не говорили они и о Вильдэрине, словно той сцены в мастерской Иннидиса вовсе не было. Также она не пыталась и увидеться с парнем: похоже, ей достаточно было просто знать, что он жив и с ним всё в порядке. В дни, когда Реммиены не было, Иннидис возвращался к работе с Ви, но и с ним они не обсуждали случившееся. Работа над обеими статуями шла довольно легко и быстро – вот что значит заполучить сразу двух умелых натурщиков. С Ви он уже приступил к выполнению скульптурного эскиза из глины, а с Реммиены сделал все необходимые наброски – и бюста, и ростовой статуи. Впервые тема Вильдэрина всплыла снова только через две недели. Тогда Реммиена, войдя в мастерскую, сразу же протянула свёрнутый и потрепанный на вид пергамент. Ещё до того, как она что-то сказала, или Иннидис сам заглянул внутрь, он понял, что это и есть тот самый, настоящий поступной лист на Ви. Он даже выглядел примерным ровесником парня. – Его обнаружили в доме у бывшего управителя шахты, – сказала Реммиена. – Оказывается, наследники Друкконена передали его, когда продавали шахту, вместе со всеми другими бумагами. – Так это же замечательно! – воскликнул Иннидис, собираясь развернуть лист. Но Реммиена отчего-то не разделила его радости и вообще выглядела скорее печальной. – Потом прочтёшь, – сказала она. – Там много читать. И там есть кое-что, из-за чего на его основании сложно выписать освобождение. И это кое-что тебе, скорее всего, не понравится. Но обещай, что прежде чем делать выводы, поговоришь с самим Вильдэрином. И может, ты всё-таки сумеешь придумать, как этот документ использовать. А пока, хоть им и можно подтвердить, что раб Вильдэрин и уже освобождённый Ви – это один человек, но лучше всё-таки никому больше его не показывать без острой на то необходимости. – Признаюсь, ты меня заинтриговала. Я же теперь во время работы буду только об этом и думать. – О нет, прочтёшь сразу, как я уеду, – махнула рукой Реммиена. – То есть уже через несколько минут. Сегодняшнюю нашу встречу давай на этом и закончим, я приехала только чтоб отдать тебе это лично в руки. – Да что же такое там содержится?! – воскликнул Иннидис. – Ничего очень уж страшного. Просто затруднительно будет им воспользоваться, а я рассчитывала, что его наличие защитит Вильдэрина. Надеялась, что этот документ будет подтверждать ту вольную, которую ты ему дал. И он, конечно, будет, но… В общем, я несколько разочарована. Как только Иннидис проводил Реммиену до ворот, он поднялся в свою комнату, уселся в кресло и развернул измятый пергамент. Тот был исписан весь, разными почерками и не везде разборчиво, так что на его чтение ушло не меньше четверти часа. Дочитав же, Иннидис сокрушенно откинулся на бронзовую спинку кресла и прикрыл глаза ладонью. Из поступного листа следовало, что Ви преступник, убийца. Иронично, что первые подозрения Иннидиса, которые он посчитал пустыми домыслами, в итоге оказались правдивы. Раб Вильдэрин, принадлежащий государственной казне, говорилось в записях, был рождён в невольничьем доме Эртины после успешного скрещивания предварительно отобранных искусных невольников подходящей наружности и предназначался для взращивания и воспитания как раб для господских радостей. Когда ему исполнился год, его преподнесли в дар роду Аррити среди прочих даров в честь бракосочетания одной из наследниц рода. В два года его начали обучать основным искусствам, которыми должен владеть раб для развлечений, а в одиннадцать лет – искусству любви. Раб Вильдэрин, согласно записям, отличался добронравием, пытливостью ума, чувствительностью, тревожностью и привязчивостью, а также страстностью натуры. К побегам и неповиновению в целом был не склонен, но иногда мог проявлять упрямство. В возрасте четырнадцати лет его рекомендовали использовать как невольника для постельных утех для вельмож обоих полов, танцовщика и музыканта. Ему было всего шестнадцать, когда он стал наложником госпожи Аррити. А в двадцать лет он убил свою госпожу, отравив смертельным ядом. Именно за это его и передали почему-то Линнету Друкконену, чтобы тот определил ему наказание. Он и определил. Этим наказанием стала шахта, куда Вильдэрина отправили под именем «Ви». Теперь-то ясно, почему Реммиена утверждала, что этот документ сложно использовать. Да, им можно подтвердить, что бывший раб Ви – это и есть Вильдэрин. Но также из него видно, что Ви – убийца, а значит, если это попадётся на глаза законникам, парня приговорят к казни или к другому не менее суровому наказанию. Однако Реммиена почему-то не сожгла этот пергамент и не скрыла его от Иннидиса. Не потому ли, что считала своего друга невиновным и была уверена, что Иннидис посчитает так же? Ведь неспроста же она сказала, чтобы он поговорил с Вильдэрином прежде, чем делать выводы... Так может, всему этому есть какое-то объяснение? Может, парня оклеветали, и в документе содержится ложь? Ви же говорил, что любил эту свою госпожу, так зачем бы он стал её убивать? Немного успокоив мысли, Иннидис велел Ортонару пригласить юношу. В конце концов, это лучшее, что сейчас можно сделать: поговорить с Ви. Может, парень сможет убедить его, что никого не убивал. И пусть документ от этого не сделается менее неудобным, но на душе точно станет легче. Сегодня был один из тех дней, когда парень должен был заниматься с Аннаисой. Он уже закончил утренние работы и теперь находился в доме, так что явился довольно быстро. Войдя в комнату, он остановился перед Иннидисом. Одетый в свою светлую хлопковую тунику, подчёркивающую смуглость кожи, с волосами, украшенными ярче обычного, с тёплым спокойствием во взгляде, Ви показался ему особенно красивым. Глядя на него, на эти мягкие черты, невозможно было поверить в написанное в поступном листе. Убийца? Нет, конечно! Этому противоречили даже более ранние записи из того же самого документа. Там было сказано, что он отличается добронравием и привязчивостью, что он не склонен к неповиновению. Вряд ли такой человек мог бы отравить свою госпожу. Пока Иннидис прокручивал в голове эти строчки, на задворках сознания всплывали и другие – «невольник для постельных утех», «страстность натуры», «искусство любви». Он старался не обращать на них внимания, однако они всё равно с завидным упорством толкались в мыслях. – Здравствуй, Ви, – начал Иннидис, жестом предлагая парню подойти ближе, и сразу же приступил к сути. – Сегодня приезжала госпожа Реммиена и передала мне твой настоящий поступной лист, со всеми сведениями о тебе. – Так она нашла его, господин? – обрадовался парень и даже сделал ещё один шаг вперёд, но тут же на его лице отразилось беспокойство. – И… что же в нем? – Это самое печальное, Ви. Там сказано, что ты отравил свою госпожу, дал ей смертельный яд. Это ведь не так? Тебя кто-то подставил, оклеветал или это просто какая-то ошибка? Может, ты случайно оказался не в том месте и не в то время? Не могу поверить, чтобы ты стал кого-то травить. Скажи, ведь это неправда? Вильдэрин молчал невыносимо долго и смотрел Иннидису прямо в глаза, а потом ответил: – Это правда, господин. Меня никто не подставлял. И я не случайно оказался в том месте и в то время, а сам хотел этого. И да, я дал ей тот яд. Иннидис потерял дар речи, не в силах поверить в его слова, когда же их смысл дошёл до него, он медленно поднялся с кресла. – И ты так просто об этом говоришь? – выдавил он, пытаясь справиться со злостью. Главным образом со злостью на собственную наивность. – Ты же клялся мне, что не преступник. Когда я спрашивал тебя, ты поклялся в этом. И говорил, что не знаешь, за что тебя отправили на шахту. Получается, в тот день ты лгал мне? Почему же сейчас просто не продолжил лгать? Ви отчаянно помотал головой. – Потому что я вовсе не лгал тебе, господин! Ни тогда, ни сейчас. Я не говорил всей правды, это так, но я никогда не лгал тебе! Никто не сообщал мне, что на шахту я попал из-за яда… Но я не преступник, я по-прежнему могу поклясться в этом! – Да ты издеваешься! Ты только что признался, что отравил свою госпожу, и после этого ты не преступник? – Нет. Ему захотелось встряхнуть Ви за плечи, чтобы получить от него настоящее признание. – Нет?! Ты же убил её! – Я только дал ей тот яд и помог его принять. Она просила меня, и я не отказал. «Может проявлять упрямство», – совсем не ко времени всплыла в голове ещё одна строчка. – Если ты своими руками дал ей яд и помог умереть вместо того, чтобы удержать от смерти, то это на твоей совести. Это значит, что ты её и убил. Ты этого не понимаешь? Ви вздрогнул, его лицо исказилось, словно от боли, а в глазах разгорелся горячечный огонь. Скулы порозовели, как от сильного волнения, и он весь подобрался. Выставил вперёд подбородок и – немыслимо! – вызывающе подступил к Иннидису. – Нет, господин, я не понимаю! И никогда не пойму! – сказал он голосом, дрожащим вовсе не от страха, а от напряжения или гнева. – Ей было больно! Очень-очень больно! Её убивал этот проклятый недуг, и она умирала в муках, она не могла дышать, не могла кричать, мне жутко даже вспомнить, как сильно, как страшно она страдала! И да, я дал ей тот яд! И сделал бы это снова. И снова. И снова. И я не считаю это преступлением. Если ты считаешь, пусть так. Пусть я преступник, я стал бы им вновь! И знаешь, господин, ты тоже им стал бы. На моем месте ты тоже дал бы ей тот яд! – Почему? – тупо спросил Иннидис. – Потому что ты… добрый. – Знаешь что, Ви, – выцедил Иннидис, – хоть я и добрый и даже верю в твою искренность, это ещё не значит, что тебе позволено повышать на меня голос и вообще говорить в таком тоне. Парень как-то разом поник, а лихорадочный блеск в глазах погас. Он рухнул на колени, сел на пятки и склонил голову, но время от времени бросал взгляды снизу вверх, исподлобья. Иннидис не стал ему препятствовать, потому что сейчас Ви и впрямь было, за что извиняться, преклоняя колени. Однако он всё-таки вернулся в кресло, чтобы не так сильно возвышаться и нависать над парнем, которого на самом деле простил сразу, ещё до того, как тот принялся извиняться. – Молю, прости меня, господин… я совсем забылся, – негромко говорил Ви. – Эти воспоминания до сих пор грызут меня, и я забылся… Это не оправдание, конечно, я всё равно не имел права так себя вести. Но если сможешь, извини… Я только хотел сказать, что мне кажется, ты тоже не смог бы спокойно смотреть на её страдания и не исполнить её просьбу. И если бы я вернулся в тот день, я все повторил бы опять, я ни в чем не раскаиваюсь. Ну разве что… разве что я всё-таки избавился бы от пустого флакона, как она говорила… – А ты не избавился? – Если честно, я не знаю, господин… Наверное, нет, раз меня обвинили. Я помню, как держал его в руке – а дальше не помню. После её смерти я вообще всё воспринимал какими-то урывками, отдельными вспышками. Помню, как меня заперли в темнице, а как выпустили и почему – не помню. Помню, как потом искал тот гребень, который она мне подарила, и не нашёл его… Но почти не помню, как меня увозили из Эртины… Да и в ту минуту, с тем ядом, я как-то совсем не думал, что будет дальше, я просто пытался сделать всё, чтобы она умерла хотя бы чуточку счастливой… – А она умерла чуточку счастливой, потому что приняла тот яд? – Думаю, что не только поэтому… – тихо ответил Вильдэрин, но больше ничего пояснять не стал. Иннидис молчал, Ви тоже молча смотрел в пол, но безмолвие всё-таки надо было нарушить. – Ты знаешь, до сих пор я старался не лезть слишком глубоко в твоё прошлое, однако сейчас тебе всё-таки придётся всё мне рассказать. А теперь поднимись, Ви, и сядь туда. – Иннидис указал на чёрный кованый табурет напротив. Юноша встал с колен и, отвернувшись, в несколько шагов достиг табурета и опустился на его круглое, покрытое серой подушкой сиденье. И пока он шёл, Иннидис успел подумать, что ему бы по богатым дворцовым коридорам вышагивать, а не по этой довольно скромной, как и все остальное в этом доме, комнате. От этой мысли вдруг бросило в жар, кровь прихлынула к вискам и застучала в них, пальцы сами собой сжались на подлокотниках. Разрозненные обрывки всего того, что было связано с Ви, что Иннидис знал, слышал или, как сегодня, прочёл о нем, внезапно сложились, подобно мозаике, в единую картину. Царица Лиммена, умершая почти два года назад, перед смертью, как говорят, долго болела. Лиммена из рода Аррити стала женой ныне покойного царя и царицей лет девятнадцать-двадцать назад. Как раз тогда, когда Вильдэрину исполнился год или около того. И пусть нигде в поступном листе не было указано её имени – упоминать в документах имена правителей в связке с рабами было не принято, – но под госпожой Аррити подразумевалась, вероятно, именно она. А ещё в памяти Иннидиса, как в тумане, проступил тот прошлогодний пир, на котором он высматривал тэнджийского художника и старался не прислушиваться к сплетням – к тучному Мессимоту, занятому перечислением любовников усопшей царицы. И там, среди прочих, вроде бы прозвучало это имя. Точно же оно звучало, да? Как уж там Мессимот выразился? …прелестник Вильдэрин… «Да уж, прелестник, и впрямь», – подумал Иннидис, глядя на парня, замершего в ожидании допроса. Это что же получается, мало того, что к нему в дом попал раб для развлечений, так этот раб к тому же был наложником самой царицы? Тогда понятно, почему Реммиена сказала, что в случае с Ви недостаточно тех документов, которые Иннидис подготовил изначально. Потому что если в нём кто-нибудь узнает любимца покойной правительницы – а такие, несомненно, есть, кто видел его раньше, ещё в царском дворце, – то от него уже не отстанут, пока не заполучат для себя. Если только Вильдэрин не станет неоспоримо свободным, что будет подтверждено всеми бумагами. А вот с этим как раз и возникает сложность… Однако нужно окончательно убедиться в своих догадках. – Скажи мне, Ви, – осторожно заговорил Иннидис, – эта твоя госпожа… из рода Аррити… которую ты так любил… и которая болела… Это царица Лиммена, верно? Несколько мгновений парень смотрел на Иннидиса настороженно, но потом опустил ресницы и кивнул. – И ты был её наложником? Он снова кивнул. – Ясно, – вздохнул Иннидис. Юноша поднял на него встревоженный взгляд и произнёс: – Извини, я должен был сказать об этом раньше… – Раньше я тебя о твоей госпоже не расспрашивал, так что ты не обязан был ничего мне сообщать. Хотя мог бы, да, и жаль, что ты этого не сделал. Мне казалось, что за это время ты уже начал мне доверять. – Так и есть, господин, я доверяю тебе! И всё же я немного опасался того, как ты на это посмотришь… Вот и молчал. – Чего же ты опасался? Вильдэрин помедлил с ответом, отвёл глаза и потеребил цепочку из колец в своих волосах – Иннидис уже знал, что он так делает, если нервничает. – Когда ты понял, что я был рабом для утех, – наконец заговорил Ви, – тебе это очень не понравилось, и твоё отношение ко мне изменилось. И я боялся, что если ты узнаешь, что я был ещё и наложником повелительницы, тебе это не понравится ещё сильнее. А мне даже тогда было тягостно ощущать на себе твоё неудовольствие и… презрение. Сейчас же это и вовсе причинило бы мне боль. А я не хотел её испытывать… – Боль? Почему? – Не знаю, господин… – покачал головой Ви. – Просто я так чувствую… Мне важно, как ты воспринимаешь меня… Наверное, ещё и поэтому я так непозволительно разозлился, когда ты посчитал меня преступником. Извини за это… Почему-то его слова заставили сердце Иннидиса сжаться от нежности, и ещё он вспомнил слово «привязчивый», написанное в том листе. Собственная реакция его смутила и, чтобы хоть как-то это скрыть, он быстро сказал: – Меня вовсе не волнует, чьим уж там любовником ты был, Ви. И преступником я тебя уже тоже не считаю: я понял, что именно ты пытался мне объяснить. – Спасибо, господин, – с благодарностью кивнул парень. И на этом бы Иннидису промолчать, но зачем-то он спросил с неприятной усмешкой: – А что, Ви, при встречах с царицей ты наверняка смотрел на неё каким-нибудь из тех особенных взглядов, которым тебя научили? На лице юноши промелькнуло изумление, а затем он криво улыбнулся уголком рта. – Дай подумать… Да, пожалуй, смотрел, – протянул он и спрятал лицо за волосами. Уже через несколько мгновений вскинул голову, распахнул глаза и напевным голосом произнёс: – Например, таким. И он уставился прямо на Иннидиса так, что тело охватила приятная дрожь, а в паху стало жарко. Этот его взгляд одновременно обжигал и ласкал, пронзал и обволакивал, дразнил и чаровал, а приоткрытые губы и чуть запрокинутая голова словно приглашали к поцелую. Безусловно, Ви понимал, какое воздействие такой его вид может оказать на Иннидиса, и принял его намеренно. Но парня сложно было за это винить. Своим бездушным вопросом Иннидис заслужил эту мелкую месть. Что бы он там себе ни думал, какой бы заурядной и пошлой ни казалась ему связь высокородной госпожи с юным невольником в два раза её моложе, но Вильдэрин-то искренне горевал из-за смерти возлюбленной. Со дня гибели Эйнана минуло пятнадцать лет, но вспоминать о нем Иннидису до сих пор было больно. Царица же умерла совсем недавно, года два назад, и её смерть, должно быть, все ещё была свежей раной на сердце юноши. И конечно, он не заслуживал получить в ответ на свою открытость издевательскую усмешку. – Ну всё, Ви, прекрати. – Иннидис в смущении прикрыл собственные глаза ребром ладони и издал нервический смешок. – Извини меня за тот дурацкий вопрос, я не должен был его задавать. Хотя теперь я, кажется, понимаю, отчего царица потеряла голову. – Но она не потеряла, – немного помолчав, с лёгкой грустью возразил юноша, сбросив с себя притягательность и став обычным Ви. – Это только я потерял. А её всю жизнь окружали подобные мне, она привыкла. «Подобных тебе больше нет», – хотел бы сказать Иннидис, но смолчал. А Вильдэрин продолжил: – Но я всё равно верю, что она любила меня хотя бы немного. И на самом деле я никогда не смотрел на неё никакими особенными взглядами. Я просто не мог. Пока мы с ней были вместе, я вообще не мог перед ней притворяться. Да и не хотел. – Я знаю, что такое терять любимых людей, Ви, и знаю, как это больно, поэтому… ещё раз извини меня за тот вопрос. Сам не понимаю, о чем я только думал, задавая его. – Ничего, господин… И спасибо за эти твои слова, мне было важно услышать их. Он тепло улыбнулся, а Иннидис вновь почувствовал нежность к нему и вновь постарался отвлечься от этого чувства. – Я сейчас отдам тебе твой поступной лист, Ви, но… честно говоря, я пока не знаю, что нам с ним делать. Я подумаю, конечно, можно ли как-то избавиться от той записи о яде или переиначить её. А до тех пор держи его при себе и никому не показывай. Или же, после того как ознакомишься, отдай обратно мне, если доверяешь, и я запру его в надёжном сундуке. Он достал из-за пояса свёрнутый пергамент и, зажав его в руке, протянул Вильдэрину. Тот поднялся с табурета и забрал его подрагивающими от волнения пальцами. Затем поклонился и сказал: – Спасибо, господин. Позволишь идти, если я тебе больше не нужен? Я бы хотел… прочесть, что в нем написано, успеть до занятия с госпожой Аннаисой. – Конечно, Ви, ступай. И помни: никому его не показывай. Парень ещё раз поклонился и скользнул за дверь. Иннидис же остался сидеть в кресле, и сидел он там долго, почти не двигаясь и тщетно пытаясь осмыслить свои противоречивые и уже ставшие довольно мучительными чувства.

***

Часа за три до ужина Иннидис сел перебирать оставленные счетоводом заметки, стараясь понять все указанные в них цифры. Он никогда этого не любил, но разбираться приходилось. Хоть он и доверял Нейтимару, но жизнь давно уже заставила осознать, что лучше всё-таки и самому иметь представление о собственных делах. Хотя бы на случай, если счетовода вдруг не окажется рядом (заболеет, уедет, умрёт). В ранней молодости, когда жил в пригороде столицы, он уже чуть не разорился из-за собственной беспечности и с тех пор такого больше не допускал. Он тогда вообще был небогат, так ещё и не уследил, что слуги истратили слишком много средств на содержание дома, он сам – на материалы для работы и украшения для пиров, а ещё он задолжал деньги за породистого жеребца и новый меч в богато отделанных ножнах. В итоге коня пришлось продать, а с оружейником расплачиваться частями. Он вгляделся в очередную запись, но тут раздался стук в дверь, и вошёл Ортонар. – Господин, – заговорил он, поклонившись, – прошу извинить за беспокойство, но, боюсь, Ви требуется лекарь. Если ты дашь согласие, я велю Хидену погрузить его в повозку и отвезти к Хатхиши. – Что с ним? – встревожился Иннидис. – Никто из нас не смог понять, господин. Он не явился на занятие с госпожой Аннаисой, а когда я спустился позвать его, то он сидел на полу, заплетал волосы… – Так он всегда это делает! – Но только не так... Не могу объяснить точно, но Ви будто сошёл с ума, ни на кого не реагирует и что-то шепчет. Я разобрал только слова «ненастоящий» и «вывели», он повторял это много раз. И ни мне, ни Мори так и не удалось привести его в чувство. Занятие с госпожой пришлось отменить, я сказал ей, что Ви заболел. – Я понял. Сейчас спущусь и сам попробую выяснить, что с ним. И конечно, отправим его к Хатхиши, если понадобится. В груди Иннидиса ворочалось болезненное беспокойство. Что если на парня так повлиял их сегодняшний разговор (допрос)? Возможно, Иннидис переоценил его душевное здоровье, возможно, оно всё ещё оставалось шатким, неустойчивым, а он взял и набросился на Ви с обвинениями, пробудив у него тяжёлые воспоминания... К юноше Иннидис вошёл один, оставив Ортонара за дверью: в каморке и вдвоём-то было едва развернуться, а третий человек точно был бы лишний. Ступив внутрь, он замер, не зная что делать. Ви сидел на полу напротив двери, прижавшись спиной к стене и слегка раскачиваясь взад-вперед, глядя мутным взглядом в никуда. Его губы шептали что-то, а пальцы судорожно и беспорядочно плели косы – начинали одну, бросали, перескакивали на другую и снова возвращались к первой. Вокруг валялись украшения для волос, которые он прежде, видимо, снял. Ортонар был прав: Ви словно обезумел и, наверное, ему и правда требовался лекарь, раз даже Мори не смог до него достучаться. Но прежде нужно было, чтобы парень хотя бы встал на ноги, чтобы довести его до повозки. Можно, конечно, поручить Мори и Хидену, чтобы просто схватили его и отнесли, но это в крайнем случае. До этого лучше всё-таки попробовать его поднять. Иннидис шагнул вглубь комнаты – всего несколько шагов, и вот он уже в противоположном её конце, – присел возле Ви, заглянул ему в глаза, но парень словно не видел его. – Ви, эй, Ви! – негромко позвал Иннидис и пару раз легонько шлёпнул его по щеке, чтобы привести в чувство. – Вильдэрин! Парень отреагировал неожиданным образом. Он и правда перестал шептать и раскачиваться, но лучше бы продолжал это делать. Потому что в ответ на эти шлепки Ви дёрнулся, вскрикнул и сильнее вжался в стену, подтянул колени к груди и низко наклонил голову, защищая её руками, как если бы думал, что его собрались избивать. Иннидис уже и забыл о таком его поведении, которое наблюдал за ним лишь поначалу, в первые месяцы его появления здесь. – Всё в порядке, Ви, это я, – осторожно произнёс Иннидис, опасаясь, что в повозку его, видимо, всё-таки придётся тащить. – Что случилось, расскажи мне? Парень как будто понял его, убрал руки от головы и вернулся в прежнее положение, снова что-то зашептал. Иннидис, как прежде Ортонар, разобрал слова «ненастоящий» и «вывели», но, в отличие от управителя, расслышал он и кое-что другое, и понял тоже чуть больше. Потому что примерно предполагал, что Ви может подразумевать этими словами. К тому же неподалёку, возле сундука, он увидел скомканный пергамент. – Проклятье, – пробормотал Иннидис больше для себя. – Что за небрежность, я же сказал держать его при себе и никому не показывать… Он дотянулся до листа и убрал в поясную сумку, после чего снова прислушался к шёпоту Вильдэрина. – …Как племенной скот… свели… вывели… меня нет… ненастоящий… не существую… Если бы Иннидис знал, что сведения из поступного листа произведут на парня такое губительное впечатление, то ни за что не показал и не отдал бы его ему. Он-то думал, что большую часть всего Ви и так знает, но, как оказалось, парень не знал по крайней мере о том, что его родителей намеренно случили, чтобы… ну да, чтобы получить очередного отборного невольника. И в этом смысле Вильдэрин был прав: да, его действительно вывели, как выводят породистых животных. Ну так и знатных людей нередко женят друг на друге, не спрашивая их на то согласия, а потом ожидают от них потомства. Вряд ли, конечно, можно так сравнивать, но всё равно было не совсем ясно, почему именно это так сильно поразило Ви и привело в такое состояние. По сравнению с тем, что его всю жизнь готовили к тому, что главный и единственный смысл его жизни – ублажать господ, это казалось сущей мелочью. То есть да, само по себе это было ужасно, как и рабство в целом, но относительно остального не выглядело чем-то немыслимым. – …для них… вывели меня… ненастоящий… меня нет… не существую… – по кругу повторял Ви. Но теперь Иннидис хотя бы понимал, что именно ввергло его в такое состояние, а значит, можно было хотя бы попытаться как-то ему помочь. Вряд ли получится, но попробовать стоило. Он положил ладони ему на плечи и слегка сжал их. – Я прикасаюсь к тебе, Ви, ты чувствуешь? Потому что я тебя чувствую. Ты тёплый, ты из плоти и крови, и ты есть, я чувствую тебя прямо сейчас. И конечно же, ты существуешь. Я слышу, как ты дышишь. – Парень продолжал что-то шептать, но, кажется, шёпот стал чуть реже, а перерывы между словами чуть дольше. Возможно, до Ви всё-таки доходило что-то из того, что ему говорят. Иннидис передвинул руку, приложив раскрытую ладонь к его груди. – А теперь я ещё и чувствую, как ты дышишь, как вздымается твоя грудь, как бьётся твоё сердце. Я ощущаю тебя прямо сейчас, а значит, ты настоящий. Твоё сердце очень быстро бьётся. Тебя что-то пугает? Неважно, как ты появился на свет, Вильдэрин. Ты уже есть, ты живой и ты уже существуешь. Повинуясь какому-то наитию, Иннидис привлёк его к себе и обнял. И хотя он тут же ощутил аромат его волос и запах его тела, очень приятный, в этом объятии не было ни малейшей чувственности, только желание помочь. Точно так же он мог бы обнимать Аннаису, свою сестру, Хатхиши или доброго старого друга. – Сейчас я ещё отчётливее слышу твоё дыхание, Ви. Я ощущаю его даже на своей коже. Оно тёплое. И ты тоже. Живой, тёплый и настоящий. Из груди Вильдэрина вырвался судорожный полувздох-полувсхлип, а затем его пальцы вцепились Иннидису в плечо, а тело, наоборот, расслабилось. И парень снова зашептал, но теперь его шёпот стал более осмысленным, и можно было проследить за цепочкой мыслей, которые привели его в такое умопомрачение. Иннидис словно стал свидетелем того, как Ви до этого накручивал себя, пытаясь осмыслить прочитанное. – Отец и мать… Я не знал их… – шептал он медленно и монотонно, – но я думал… воображал… как они любили друг друга… и меня. Я в детстве представлял, что они свободные, а меня у них просто украли… и я много раз представлял, как они познакомились… где жили… на каком говорили языке… Я сочинил о них столько историй… и мне иногда чудилось, что я издалека чувствую их любовь. А оказалось, их как племенной скот… просто спарили, чтобы меня получить… породистую… псину… – Он умолк, но скоро зашептал снова, уже с более живой интонацией: – Вывели и выдрессировали, чтобы хорошо служил… И я хорошо служил… я старался… но это не помогло мне, ведь так? Я всё равно оказался там … и тот надзиратель всё равно... убивал меня… просто потому что я такой… не как другие люди… не настоящий… Я выведен доставлять радость… любым путём… а ему доставляло радость мучить меня… и он был прав, получается. Он наслаждался моей болью… а я ведь для того и есть, чтобы дарить наслаждение… – О, боги, Вильдэрин! Должно быть, он был настоящей мразью! – выдохнул Иннидис, не зная, как ещё выразить сочувствие. Все слова казались неподходящими, к тому же он считал себя в ответе за то, что парень впал в такое безумствование. Если б сегодняшний тяжёлый разговор и прочтение им поступного листа хотя бы отстояли друг от друга на несколько дней, то, может, всё сложилось бы не так печально. Но это случилось в один день, и гнетущие воспоминания дополнились удручающими открытиями, а душевное здоровье Ви всё-таки было ещё хрупким. Иннидис этого не учёл. И теперь все, что он мог сделать, это крепче его обнять и помочь подняться на ноги. Парень стоял не совсем устойчиво, он покачивался, но падать обратно на пол вроде бы не собирался, да и взгляд его стал более ясным, а дыхание спокойным, так что Иннидис выпустил его из объятий, хотя на всякий случай все ещё придерживал за плечо. – Ви, ты меня слышишь? Как ты? Ви медленно перевёл на него взгляд и какое-то время молча смотрел, будто пытаясь сообразить, кого перед собой видит. Потом неуверенно выдавил: – Господин? Что ты тут… Я не в себе, господин?.. – Да, немного, – с облегчением ответил Иннидис. – Но сейчас как ты себя чувствуешь? – Я? Вроде бы хорошо... – Он склонил голову набок, словно прислушиваясь к собственным ощущениям. – Вообще-то совсем нехорошо. Слишком много гнева… и ещё мне страшно. И стыдно. И я не знаю, что мне делать. Иннидис тоже не знал, что ему делать. Что делать им обоим. Но приближался вечер, который скоро сменится ночью, и, наверное, парня сейчас не стоило оставлять одного. Мори трудился в саду, но Ви ему сейчас, скорее всего, не помощник, а навешивать на слугу вдобавок к работе ещё и заботу о другом слуге не слишком хорошая мысль. Да и управителю тоже есть чем заняться. – Тебе надо успокоиться. Поедем к реке, – решил Иннидис, который так и так собирался прогуляться после ужина, но почему бы не сделать это до или вместо. – Ты когда-нибудь бывал на том берегу? Там меньше людей, больше деревьев. Умиротворяет, знаешь ли. Тебе это сейчас точно не повредит. – А как же… занятие с госпожой Аннаисой. Я его пропустил? – Позанимаетесь завтра. Идём. Велю Хидену седлать лошадей. – Лошадей? Но я не умею, господин. – Мы поедем шагом. Сядешь на Жемчужинку, она спокойная и будет просто идти вслед за Арзуром. Тем более все лошади хорошо тебя знают, а ты знаешь их. Так что справишься, ничего сложного. Заодно отвлечёшься. Иннидис подтолкнул Ви в спину, вынуждая его пройти вперёд, и сам двинулся следом.

***

Проехав по шелковичной аллее до высокого деревянного моста, они перебрались по нему на противоположный берег уже начавшей мелеть Тиусы, где росли сосны и эвкалипты, кое-где подступая к самой воде. Такой удобной тропы, как на том берегу, здесь не было, а потому и люди появлялись редко. Иннидис и сам нечасто тут разъезжал или гулял – только когда хотел побыть в одиночестве, поразмыслить о чем-нибудь или успокоиться. Сейчас он надеялся, что Ви это место тоже умиротворит. Пока отъезжали от дома и двигались по аллее, парень был занят тем, чтобы удержаться на лошади – он ведь впервые сидел в седле. Но приноровился довольно скоро, и когда Иннидис обернулся на него на мосту, то увидел, что его лицо снова помрачнело – брови сдвинулись к переносице, губы сжались в полоску, глаза угрюмо смотрели вниз. Похоже было, что Ви снова гонял в голове тягостные мысли. Проехав чуть дальше вдоль берега и уткнувшись в первую преграду из толстой поваленной сосны, лежащей кроной прямо в воде – наверное, упала ещё во время того урагана, – Иннидис спешился и помог спешиться Вильдэрину, придержав Жемчужинку. Обоих коней он привязал неподалёку, к разветвлению эвкалипта, и присел на упавший поперек тропы сосновый ствол. Ви же подошёл прямо к воде и чуть заступил в неё ногами, обутыми в сандалии. – Тёплая, – бросил он. – Скоро станет горячей, – откликнулся Иннидис. – Мелкой, узкой и горячей. Так что наслаждайся пока. Солнце уже начало спускаться к горизонту и проложило по реке широкую шафранного цвета дорожку, но пара часов до наступления сумерек ещё оставалась. Тиуса никогда не отличалась быстрым течением, зато слабые речные волны с приятным плеском набегали на берег, переворачивая мелкую гальку и омывая камни покрупнее. В посвежевшем к вечеру воздухе разносился птичий треск, а неподалёку плавало утиное семейство. Иннидис всегда чувствовал здесь спокойствие, но на Ви это место то ли не оказало такого воздействия, то ли он просто был взволнован и удручён слишком сильно. Парень по-прежнему понуро стоял у кромки реки и время от времени раздражённым движением выбивал из-под пяты гальку, ударяя по ней и отправляя в воду. – Тебе уже лучше, Ви? – всё-таки спросил Иннидис, хотя и подозревал, что, по всей видимости, не особенно. – Наверное… Вроде… Не знаю… – Он помолчал, а потом выдал: – Нет, не лучше. Во мне сейчас столько гнева, господин! – сдавленно воскликнул он. – Столько гнева! Мне кажется, я готов разнести всё вокруг, но вместо этого могу только стоять здесь и пинать эти проклятые камни! – И он с новой силой ударил ногой по гальке, так что камни и камешки булькнули в воду. – Не стоило давать тебе его читать, – вздохнул Иннидис. – Если бы я знал заранее… – То что? – с невесёлой усмешкой спросил Вильдэрин. – Не волнуйся, господин, я переживу это. Я ведь всегда принимал как данность, что меня выращивали и воспитывали, чтобы доставлять удовольствие другим. И мне никогда не казалось это чем-то очень уж неправильным. Но раньше я не знал, что даже рождён был для этого! Всё-таки я полагал, что уж рождён-то был не для господ, а для отца с матерью и для меня самого… Но нет… Оказалось, что если бы не господа, меня вовсе не существовало бы. Если бы вам, свободным иллиринцам, не понадобился очередной раб для утех, я бы не жил. Значит, я вроде как был создан вами… выведен… и значит, я не совсем настоящий. Но ничего, я привыкну и к этой мысли тоже. Иннидис не вполне его понимал. Его самого, например, тоже рожали сугубо из соображений надобности: роду Киннеи нужен был наследник. Он всегда об этом знал, и это не казалось ему чем-то странным. Хотя, может, в том и разница. Зная с детства, для чего он появился, Иннидис воспринимал это как должное (хотя своё предназначение в глазах родителей, надо сказать, так и не выполнил). Вот и Вильдэрин не считал несправедливым, что его всю жизнь готовили услаждать других. Зато о своём рождении он узнал только сегодня, и это стало для него новостью, с которой он ещё не успел свыкнуться. Ви вдруг повернулся к нему и посмотрел пристально, с неожиданной неприязнью и даже враждебностью. А потом процедил с кривой усмешкой: – Но до чего же вы, свободные иллиринцы, всё-таки странные люди. Иннидис только вопросительно приподнял брови и ничего не сказал, но парень, похоже, в его словах и не нуждался, чтобы ответить. – Сначала вы нас разводите, как племенных лошадей, дрессируете, а потом что? – он понизил голос до свистящего полушёпота. – Потом сами же ненавидите нас за то, что мы получились слишком удачными? Раньше я и подумать не мог, что свободные люди могут завидовать рабам! Пока не попался на глаза тому надсмотрщику. Он мне сразу сказал, что я псина, которая не заслуживала иметь то, что имела… хотя к тому времени у меня уже ничего не было, кроме моей жизни. И он сказал, что обязательно убьёт меня, но будет делать это постепенно, чтобы я прочувствовал каждый день своего умирания. И я прочувствовал… – Сложно представить, что тебе довелось пережить, – только и произнёс Иннидис. Он не стал говорить ему, что вообще-то разводят их одни иллиринцы, пользуются – другие, ненавидят – третьи, а большей части попросту нет до них никакого дела. Большинство жителей страны даже не задумываются о существовании таких рабов, каким был царский наложник Вильдэрин. Иннидис не пытался объяснить ему это, потому что был уверен, что сейчас он всё равно не воспримет. Ви долго молчал, но по виду было ясно, что он все ещё прокручивает в голове разные мысли, распаляя себя сильнее и сильнее. Иннидис до сегодняшнего дня и не подозревал, что этот юноша, обычно спокойный и доброжелательный, способен злиться. Точнее, злиться-то способны все, просто он не думал раньше, что Ви способен вот так проявлять свою злость, да ещё и перед человеком, от которого зависит. Но пусть выплеснет. Возможно, это пойдёт ему на пользу. – И ты, господин, – снова заговорил парень, – ведь ты тоже, когда понял, кто я, сначала возненавидел меня за это! Почему?! Просто потому, что я это я, что я такой, каким меня задумали и вырастили вы же, иллиринцы? Конечно, ты не как тот надзиратель, ты – хороший человек, поэтому никогда не позволял себе обращаться со мной дурно, даже когда ненавидел… – Да не ненавидел я тебя, Ви! – не выдержал Иннидис. – Так, испытывал лёгкое раздражение, и то лишь в самом начале. – Но почему?! – Уже сам не помню, – пожал он плечами, хотя прекрасно помнил, только не готов был признаваться в этом Вильдэрину. Парень снова помолчал, но в этот раз недолго, затем болезненно поморщился: – А знаешь, что самое паршивое, господин? Что я сам себя тоже раздражаю! Потому что… посмотри на меня. Я сейчас не могу нормально делать даже то, чему меня всю жизнь учили, то, для чего я, как выяснилось, был рождён. Да что я вообще могу?! – Вильдэрин… – Иннидис поднялся с упавшего дерева и подошёл к юноше, желая успокоить, уже протянул к нему руки. – Нет! Не трогай! Не смей меня жалеть! – отпрянул тот, бешено сверкая глазами, а потом, отдышавшись, уже спокойнее добавил: – Ты и так слишком часто меня жалеешь… Это же неправильно. Неправильно, что именно ты, кто столько для меня сделал, получаешь от меня сплошные заботы и печали и никакого удовольствия. Так ведь не должно быть, да? – Прищурившись, с нездоровым блеском в глазах, он приблизился к Иннидису почти вплотную и сначала долго на него смотрел, а потом выпалил: – Давай же, хотя бы раз воспользуйся мной для удовольствия! Ты ведь тоже это прочёл, не так ли? «Использовать как раба для постельных утех», – так там написано. – В его взгляде с новой силой разгоралось безумие. – Я же знаю, ты этого хочешь! Я тоже хочу… Я видел твои взгляды украдкой, хотя ты моих не замечал. Так возьми же меня, используй по назначению! Вот и случилось то, чего Иннидис опасался изначально, когда только-только осознал свои чувства: Ви сам предложил ему себя. Но вопреки собственным опасениям, удержаться от соблазна оказалось вовсе не сложно, потому что соблазна даже не возникло. Потому что перед ним сейчас стоял человек несчастный, потерянный и нуждающийся в помощи и успокоении, а никак не в любовной страсти. – По назначению я тебе сейчас разве что по роже могу врезать, если не угомонишься, – спокойным голосом произнёс он, отстраняя его от себя. Кажется, это подействовало на Ви, с одной стороны, отрезвляюще, а с другой, ввергло его в стыд и чувство вины. Он сначала замер, недоумённо моргая, а затем с сокрушённым видом закрыл лицо руками, помотал головой и приглушенно, сквозь ладони, выговорил: – Господин… не знаю, как теперь молить тебя о прощении. Уже второй раз за сегодня я творю непозволительные вещи… Сейчас на колени упадёт, понял Иннидис. И точно. Ви рухнул на колени, так и не отняв ладоней от лица. – Поднимайся, Ви, и садись на лошадь. Я провожу тебя к Хатхиши, останешься у неё. Парень убрал руки от лица и с ужасом посмотрел на Иннидиса. – Господин… это потому что… ты прогоняешь меня? Из твоего дома? – О, боги, да нет же, не будь глупцом! Просто у Хатхиши точно найдётся что-нибудь, что поможет тебе успокоиться и уснуть. Не думаешь же ты, что я стану тебе полночи петь колыбельные, лишь бы ты угомонился? Вставай! И Ви встал, доплёлся до Жемчужинки, а потом легко вскочил в седло. К Хатхиши они добрались уже в темноте, зато женщина была дома и, хоть и удивилась им, приняла в своём маленьком жилище со всем гостеприимством и накормила поздним ужином. Иннидис с аппетитом уплетал куропаток в луковом соусе и пшеничную запеканку, а Ви рассеянно ковырялся в своей тарелке и так отчаянно краснел, если случайно сталкивался с ним взглядами, что это было заметно даже на смуглой коже. Да уж, теперь парень, наверное, с новой силой и ещё долго будет чувствовать себя неловко перед господином. Иннидис понимал, что и ему самому тоже какое-то время будет не слишком удобно при встречах с ним, однако, несмотря на это, когда он поужинал и вернулся к себе, то захотел увидеть Вильдэрина снова и как можно скорее.