Сердце скульптора

Иннидис любил мягкий утренний свет, нежной позолотой наползающий на мир вокруг, только что серый. Особенно это ощущалось снаружи – сильнее, чем в домашней мастерской, которая хоть и была просторной и с широкими окнами, но стены-то никуда не девались, и матовое сияние спотыкалось о них, рассеиваясь по саду. Несколько дней назад он с помощью Мори спустил мраморную Мстительницу вниз, под навес среди деревьев неподалёку от огороженной камнем плавильной печи. Сейчас, летом, дождей уже не ожидалось, а от полуденного зноя оберегала листва олив, и защищало натянутое сверху матерчатое полотно. В эти дни, спускаясь на заре в сад, чтобы поработать при своём излюбленном освещении, он не раз натыкался на первом этаже на Чисиру и Ви. После того как недавно девушка уговорила его выйти сначала на ужин, а потом и на улицу, он стал куда чаще перемещаться по дому и не только. Видимо, единожды преодолев свой страх, теперь не так сильно боялся. Да, он по-прежнему с опаской посматривал на Иннидиса и на всех, кроме Чисиры, но хотя бы перестал шарахаться и сжиматься всякий раз, как в ожидании удара. Более того, как выяснилось, Ви начал молча, ни о чем не спрашивая, помогать девушке с утренней уборкой. Иногда Иннидис видел, как он подметал крыльцо, смахивал пыль с гипсовых статуй в гостиной или протирал стол. Справлялся он с этим довольно ловко, невзирая на слабость и лёгкую хромоту, словно эти действия были для него привычны. Вероятно, так оно и было, ведь где-то же он прислуживал до того, как его отправили на медную шахту. Вполне возможно, что прежде он был домашним рабом, но или провинился чем-то, или его хозяевам срочно понадобились деньги. Поэтому не было ничего необычного, что Ви делал работу, к которой когда-то привык, и делал её хорошо, хотя и быстро утомлялся. Удивительнее, что он приступил к ней, не дожидаясь просьбы или приказа. Иннидис сначала решил, что это Чисира попросила, но девушка сказала, что даже не думала и что парень сам, не говоря ни слова, как-то раз взял метёлку и пошёл на крыльцо. Эти двое, судя по всему, вообще почти не разговаривали друг с другом, но при этом каким-то образом понимали один другого. По крайней мере, так Иннидису казалось. Как бы то ни было, его радовали изменения в состоянии Ви. Если так пойдёт и дальше, то парень сможет работать у него какое-то время, а Иннидис сможет платить ему, как и другим слугам. Это важно, когда бывшие невольники, с одной стороны, чувствуют себя полезными, работая, а с другой – потихоньку привыкают что-то за свою работу получать. Хотя поначалу у большинства из них это вызывает недоумение и непонимание, а деньги они воспринимают не как плату, а как подарок доброго хозяина. Иннидис, правда, пока так и не придумал, как освободить Ви, если по бумагам он им и не владел. Возможно, нужная мысль придёт позже, время ещё есть. Сейчас всё равно нельзя отпускать Ви на свободу по-настоящему, ещё слишком рано – это всё равно что выбросить ребёнка в бурлящую реку. Новое снадобье Хатхиши наконец начало помогать. Ви по несколько раз на дню закапывал в глаза приготовленные врачевательницей капли, накладывал мазь и теперь значительную часть времени ходил без повязки – похожая на нарост опухоль на правой стороне лица почти ушла. Хотя веки по-прежнему оставались красными и воспалёнными, кожа под ними шелушилась, а заплывшие глаза-щёлки слезились, по крайней мере, гной уже не сочился и не налипал на ресницы жёлтой коркой. Залысины на короткостриженой голове тоже потихоньку начали зарастать. Теперь разной длины волосы клочками торчали в разные стороны, почти закрыв те рубцы, вокруг которых прежде были проплешины. Как показалось Иннидису, то были следы звериных покусов, а не плети или других ран. На кистях и левом предплечье виднелись похожие отметины, ставшие заметными, как только струпья на коже рук подсохли и отпали. И если бы Иннидис обратил на это большее внимание, возможно, удалось бы избежать случившегося в один из следующих дней. Очередным утром он вышел поработать над статуей. Чуть поодаль, у персиковых деревьев, Чисира срывала с веток созревшие плоды – кухарка Сетия думала что-то сготовить из них к вечеру. Мори переподвязывал виноградные побеги к деревянной опоре. Обычно он занимался садом по вечерам, но сейчас, когда здесь находилась Чисира, не мог не покрутиться рядом. Ви сидел на земле, собирая в отдельную кучу упавшие и подгнившие персики, чтобы потом выбросить, но замер, увидев Иннидиса у статуи в просвете между деревьев. Через минуту возобновил своё занятие, но движения его замедлились, и он как будто начал действовать на ощупь, одновременно наблюдая за работой над изваянием. От Иннидиса, который ещё не успел увлечься как следует, его любопытство не ускользнуло. – Если тебе интересно, Ви, ты можешь подойти ближе! – позвал он. – Я не возражаю. Немного посомневавшись, парень поднялся и приблизился. Всего на несколько шагов. Остановился прямо у кромки гравийной дорожки, разделявшей сад на две части, и не решился её пересечь. Хотя учитывая его постоянную настороженность, одно то, что он вообще подошёл, уже было достижением. Впрочем, приятная безмятежность этого утра, казалось, сама по себе навевала спокойствие. Мягко шелестела листва от тихих дуновений ветра, чирикали садовые славки, жужжали тяжёлые шмели. С заднего двора доносился радостный лай, слышалось фырканье лошадей, долетал беззаботный голос Орена: мужчина кормил кроликов и как всегда громко и весело с ними беседовал. Протяжно скрипнула дверца в ограде между садом и задним двором, и Орен вышел из неё, грузно потопал к воротам, напевая задорный мотив, и лай, приближаясь, вторил ему. Иннидис повернулся на звук и тут же понял, что сейчас может произойти. Однако сделать уже ничего не успел. Огромные рыжие собаки – сука и её годовалая ще́нка – были приучены стеречь дом от посторонних, но людей, которых хозяева сами впустили внутрь и чей запах уже был знаком, воспринимали разве что как возможных товарищей для игр. Но Ви об этом не знал. А даже если бы и знал – одного этого обычно недостаточно, чтобы совладать с въевшимся страхом. Всё случилось в несколько мгновений и почти одновременно. Молодая и ещё не слишком воспитанная овчарка с ликующим лаем бежала, норовя ближе познакомиться с новым домочадцем, оказавшимся у неё на пути. Ви пятился к дереву, его губы и руки тряслись, рот кривился, а из горла вырывались странные звуки, будто он захлёбывался. Иннидис крикнул «Байра, ко мне!» в тот же миг, когда она наскочила на Ви и поставила лапы ему на плечи, сбив с ног. Под её тяжестью или от ужаса парень свалился на спину, но тут же перекатился на бок и сжался в комок, подтянув колени к подбородку и защищая руками голову. Подлетел Мори, оттащил лохматую овчарку за ошейник и передал взволнованной Чисире, подбежавшей следом. Орен в недоумении оглянулся и, прервав песню, выдохнул «ох ты ж!..» и хлопнул себя по коленям. На этом всё могло бы закончиться, но нет. Собаку увели, но перепуганный Ви по-прежнему лежал на земле, разве что снова перевалился с бока на спину и теперь прижимал пальцы к груди и шумно, со свистом хватал ртом воздух, будто задыхался... Или он и правда задыхался? Иннидис бросился к нему, но наткнулся на взгляд Мори, как бы говорящий: не подходи. Вдобавок слуга ещё и замахал на него рукой, отгоняя. И Иннидис послушал, остановился и даже отступил назад. – С моим братом такое было… – тихим голосом пояснил Мори. Он склонился над Ви, взял его за плечи и неспешным, словно нарочито замедленным движением приподнял и усадил, прислонив спиной к стволу дерева. – Собака ушла, Ви, все хорошо, – говорил он негромко и ровно. – Её больше нет, она тебя не тронет. Несчастный парень запрокидывал голову, сипел и будто не слышал ничего. – Глянь-ка на меня, Ви, – продолжал Мори размеренно. – Посмотри. Скажи: какого цвета у меня глаза? Они зелёные? Скажи, они зелёные? Ви по-прежнему тяжело, часто и прерывисто дышал, но через пару мгновений выражение лица стало чуть более осмысленным. Он отрицательно мотнул головой. – Тогда какого они цвета? Они голубые? – Нет… – шумно выдохнул Ви. – Карие… – Да? – Они карие… – Верно, Ви, всё верно, карие. Иннидис и не думал прежде, что горластый Мори умеет говорить таким тихим, неторопливым, успокаивающим голосом. – Пойдём, давай-ка я помогу тебе встать, Ви, давай пойдём в дом. – П-пёс… – Он ушёл, его тут больше нет. Идём. – У… ушёл?.. – Да, Ви, он ушёл. Бедолага вдруг вцепился дрожащими пальцами в тунику Мори, словно ища спасения, всхлипнул и, кажется, даже обмочился, а потом из его груди вырвалось громкое рыдание. Здоровяк Мори бережно поднял его на ноги и, придерживая, повёл к дому. Рядом со своим спасителем Ви казался совсем худым и невысоким, как подросток. Иннидис глянул на Чисиру, которая на пару с Ореном увела Байру и уже вернулась, но девушка не смотрела на него. Не смотрела она и на Ви. Вместо этого её взгляд был устремлён на Мори, а в выражении лица угадывалось нечто новое: удивление, любопытство и что-то похожее на благодарность. Видимо, даже до девушки наконец дошло, что несмотря на свой огромный рост, могучее тело и зычный голос, Мори – добрейший и безобиднейший малый. Жаль, что для этого ей пришлось увидеть злоключение Ви, но, может, хотя бы теперь она перестанет относиться к Мори предвзято. – А что приключилось с его братом, господин? – спросила девушка, повернувшись к Иннидису. – Я не знаю, – пожал он плечами. – Мори не рассказывал. Но ты можешь у него спросить. – Да… я спрошу, – без уверенности в голосе протянула Чисира и, подхватив две корзинки с персиками, унесла их в дом. Мори, наоборот, через несколько минут снова вышел, но уже один, без Ви. – Господин, – подошёл он прямиком к Иннидису, виновато потупившись, – ты уж извиняй, что я тебя так… отогнал. Просто и ты, и Чисира с Ореном сами казались больно испуганными, а это… нельзя, в общем, так, когда… А! – Он махнул рукой, будто смирившись, что объяснить не сможет. – В общем, прости меня, господин. – Ну что ты, Мори, не извиняйся. Напротив, спасибо тебе. Я и правда постыднейшим образом перепугался. Мне показалось, что он или задохнётся, или, не знаю, сердце остановится. А ты как-то сразу сообразил, что делать. – Это из-за брата, – вздохнул здоровяк. – Хотя с ним ещё хуже было. Он так вообще иной раз начинал бояться непонятно чего! И так сильно, до ужаса прям! И тогда мы с матушкой его вот так вот уговаривали и спрашивали, какого цвета ограда, или моя туника, или ещё что-то… Иногда помогало, вот я и порассудил, что и с Ви так же... – Похоже, ты угадал. А где сейчас твой брат? – Мори никогда прежде не говорил о нём. – Так там же, – осклабился слуга. – В деревне, с матушкой и другими. Сейчас-то он в порядке уже, это раньше, по отрочеству, безумствовал и в трясучку впадал. – Понятно, Мори. Ещё раз спасибо тебе. Слуга склонил голову, принимая благодарность, и вернулся к виноградному кусту, который подвязывал, а Иннидис снова занялся скульптурой. Но ничего толкового не выходило: случившееся изгнало из него все спокойствие и воодушевление, и работа тянулась мучительно. В итоге он решил не страдать зря, а отложить своё занятие на завтрашнее утро. Сейчас же лучше пойти и посидеть над недавно раздобытым трактатом «О понимании драгоценных камней, благородных металлов и придании им формы». Может, всё-таки удастся разобраться, как Црахоци Ар-Усуи умудряется ваять настолько крошечные, но сложные и реалистичные фигурки из неподатливых камней.

***

Злоключение с собакой не осталось для Ви без последствий. Только-только начавший возвращаться к жизни, он снова перестал выходить на улицу, даже на крыльцо, да и из своей комнаты показывался куда реже, чем в предыдущие две недели, зачастую даже пропуская обеды и ужины. Чисира снова убиралась в одиночку, снова приносила ему еду, а парень снова всего боялся. В этот раз даже ей не удалось успокоить его и убедить, что ему ничего не угрожает. Иннидис ругал за это себя. Мог бы и догадаться, чем обернётся встреча Ви с собакой, и предупредить всех, чтобы ни в коем случае не выпускали овчарок с заднего двора и не подпускали туда самого Ви. Ведь он видел следы покусов на его коже. Конечно, можно успокаивать себя мыслью, что это могли быть укусы диких животных, но к чему лукавство. Учитывая, где парень ещё совсем недавно находился, совершенно ясно, что отметины оставили стерегущие рабов псы. Поздним вечером Иннидис сидел у себя в мастерской и под светом жировых ламп то читал трактат «О понимании драгоценных камней…», то в который уже раз пытался высечь что-то сносное из маленького кусочка горного хрусталя или сердолика. Получались простые грубоватые фигурки, начисто лишённые изящества. Человеку несведущему они, скорее всего, показались бы прелестными, но сам-то он видел, что они никуда не годятся. Он злился, раздражался, бросая недоделанные заготовки в сторону, и возвращался к чтению трактата. Увы, слова не могли передать знание так же точно, как передал бы пример мастера-наставника, и Иннидис все чаще мечтал о поездке в Эшмир, в то чудесное место, где обучают художников. Ведь если сейчас он не понимал, как создавать настоящие, но крошечные скульптуры из маленьких кусочков камней, то чего ещё он не знает и не понимает? И сколь многое мог бы ещё узнать! Амелот, его учитель, к сожалению, не успел передать ему всего, что знал и умел сам – слишком старый, он умер прежде, чем Иннидис полностью завершил обучение. Однако поездку в далёкий Эшмир, за море, на срок самое меньшее в полгода, а то и год, Иннидис вряд ли мог себе позволить. Ну или мог, но с огромным трудом. Ведь это значило бы потратить значительную сумму на саму поездку, на обучение и жизнь в незнакомой чужой стране, продолжая при этом содержать дом и домочадцев, для чего пришлось бы нанять хорошего управляющего… Стоит ли оно того, или поездке в Эшмир лучше навсегда остаться в мечтах? Иннидис обнаружил, что уже в четвёртый раз прочитывает одну и ту же строчку, совершенно не вникая в её смысл. Мотнув головой, он все же попытался сосредоточиться на трактате, как вдруг услышал истошные вопли из-за стены. Большую часть третьего этажа занимала сама мастерская, и рядом с ней находились только две комнаты: зала для дружеских приёмов и гостевая спальня, так что кричал, без сомнения, Ви. Кричал громко и жутко и перебудил бы весь дом, если б жил хотя бы на этаж ниже. Хорошо, что Иннидис поместил его здесь, наверху. Или всё-таки плохо? Это сегодня он задержался в мастерской на ночь глядя и потому услышал крики, а сколько раз до этого парень вот так вот сходил с ума – от приснившихся ли кошмаров или от ужасных воспоминаний? Схватив со стола лампу, Иннидис вышел из мастерской в коридор. Стучать к Ви не стал, а вошёл сразу. Свет лампы выхватил кровать у небольшого окна, через которое внутрь заглядывал узкий месяц. Ви на ней не было – он лежал на полу подле неё, судорожно вцепившись пальцами в толстую деревянную ножку, одетый в одну короткую тунику, задравшуюся выше бедра. Больше не кричал, только плакал и, кажется, даже не замечал, что уже не один. Иннидис поставил лампу на сундук у стены и приблизился. Что делать, он не знал, он никогда не оказывался в подобной ситуации, но вспомнил интонации и действия Мори. – Ви, что случилось? – спросил он негромко. – Тебе приснился кошмар? Парень не ответил, из его груди вырывались только всхлипы. Иннидис коснулся его рук, с осторожностью разжимая пальцы, вцепившиеся в ножку кровати, и приподнял его, усаживая на ложе. Ему было до безумия жаль этого немощного, запуганного, изуродованного человека, которого колотило так, что он весь вспотел. Ещё ни один из невольников, с кем Иннидису доводилось иметь дело, не попадал к нему в настолько ужасающем состоянии. Даже Чисира, пять лет назад, будучи девочкой, на глазах которой огромный надзиратель забил до смерти мать, всё-таки не была до такой степени не в себе. Да и пострадала всё-таки только её душа, а не душа и тело, как у Ви. – Тихо, тихо, – приговаривал Иннидис, оглаживая через хлопковую тунику его спину и острые плечи. – Здесь тебе ничего не грозит, ты в безопасности. Должно быть, после случая с овчаркой это утверждение для Ви звучало сомнительно, но Иннидис не представлял, что ещё сказать. – Тебе приснился дурной сон, – продолжал уговаривать он. – Всего лишь сон. И хотя ему самому эти слова не показались хоть сколько-нибудь убедительными, Ви всё-таки начал успокаиваться: всхлипы становились тише, плечи уже не так тряслись, из тела уходило напряжение, делающее мышцы будто каменными. – Громкие… – пробормотал парень. – Они были громкие… – Кто? – Не знаю… Мне страшно… – Он обхватил себя руками и сидел покачиваясь. Иннидис дал ему напиться воды из чаши, затем убрал её в сторону. – В этой комнате, в этом доме тебе ничто не угрожает, Ви, – повторил он, накрыв ладонью его плечо. – Скажи, чем тебе помочь? Хочешь, посижу здесь, пока ты не уснёшь? – Я не смогу… не усну… – прошептал парень, свесив голову. И что с ним делать? Иннидис понятия не имел. Вот если бы здесь сейчас был Мори! Ну или Чисира хотя бы! Но и Мори, и Чисира, скорее всего, уже спали. – Ладно, – протянул Иннидис. – Тогда давай ты посидишь со мной, хорошо? Хочешь посмотреть мою мастерскую? Давай отведу тебя туда, она здесь же, в двух шагах, не придётся далеко идти. Он встал и потянул Ви за собой. Парень не сопротивлялся. Возможно, даже не понял, куда его ведут. Открыв дверь мастерской, Иннидис впустил его, но Ви, только переступив порог, замер и завертел головой, осматриваясь. Пришлось протиснуться мимо него и снова потянуть за собой, уже изнутри комнаты. В конце концов Иннидис усадил его на одну из кушеток в глубине помещения, на которой иногда, когда особенно увлекался работой, отдыхал в перерывах. Сам вернулся на скамью у тяжёлого букового стола, где в густой тени лежал открытый где-то посередине трактат. Поднявшись, чтобы взять лампу, Иннидис с удивлением обнаружил, что Ви больше не сидит на кушетке, а стоит и смотрит на стену, куда падает свет. Точнее, на полку с глиняными скульптурными эскизами, среди которых затесались каким-то образом восхитительный мальчик-рыбак из сердолика и поделка Иннидиса из халцедона, которую он счёл чуть более удачной, чем остальные пробы. – На этой полке в основном задумки для будущих скульптур, – сказал Иннидис, и Ви вздрогнул, оборачиваясь. – Хотя тот мальчик – готовое творение одного известного заморского мастера, не моё. Иннидис запоздало сообразил, что мальчиков на полке вообще-то три, и вряд ли парень понял, который из них имелся в виду, однако уточнять он уже не стал. Ви снова перевёл взгляд на полку и даже протянул к ней руку, но тут же отдёрнул, опять оглянулся на Иннидиса и с робостью спросил: – Можно?.. – Ты хочешь потрогать или подержать какую-то из них? Да, это можно. В конце концов, рассудил Иннидис, даже если парень и разобьёт одну из глиняных заготовок, беды в этом не будет: половина из них всё равно никогда, пожалуй, не превратится в полноценные изваяния. А уж фигуркам из сердолика и халцедона и вовсе ничего не грозит. Ви безошибочно взял с полки мальчика-рыбака и покрутил в руках, и погладил большим пальцем. Поставил обратно и снова взял. – Великолепная, правда? Иннидис подошёл к нему со спины, и парень вздрогнул всем телом. Руки его дёрнулись, фигурка выскользнула из них и с глухим стуком покатилась по полу. Следом за ней и сам Ви пал на четвереньки, зашарил трясущимися пальцами по вязнущему в темноте полу и забормотал: – П-прости, господин, я сейчас… я мигом… пожалуйста… я найду её… прости… Только этого ещё не хватало! Чтобы этот измученный больной мальчишка ползал тут перед ним вне себя от страха. Иннидису стало неловко сразу и за него, и за себя. Он наклонился и, подхватив Ви подмышки, поставил на ноги. В ответ на это парень втянул голову в плечи, ссутулился и словно бы окаменел. Его хотелось как следует встряхнуть, сказать, чтобы пришёл в себя и перестал так себя вести, но Иннидис сдержался, понимая, что этим только сильнее напугает своего спасёныша. Он медленным и плавным движением погладил его по спине, по торчащим лопаткам. – Ви, пожалуйста, – говорил он негромко и размеренно, – не надо меня бояться. Я не ударю тебя, поверь. Даже если ты случайно что-то испортишь или сломаешь, я никогда не стану тебя бить и не причиню никакого другого зла, обещаю. – Ви несмело поднял голову и взглянул на него покраснелыми глазами, в которых, кажется, стояли слезы. – А статуэтка найдётся, – продолжил Иннидис всё так же мягко, – никуда отсюда не денется. Как рассветёт, так сразу будет видно, куда укатилась… О! А вот, кстати, и она, – засмеялся он, наткнувшись взглядом на фигурку маленького рыбака, подкатившуюся к самой стене, куда доставал слабый отсвет лампы. Иннидис поднял статуэтку и уже хотел поставить на полку, но передумал. Вместо этого взял руку Ви в свою, разогнул его пальцы и положил фигурку ему на открытую ладонь. – Я пытаюсь понять, как тому мастеру удаётся делать такие, и пытаюсь повторить, но выходит плохо. Та фигурка из халцедона пока что лучшее, что получилось, но даже она никуда не годится. Он сомневался, что до Ви в полной мере дойдёт смысл его слов, но почему-то сейчас это казалось важным – говорить. Что угодно, о чем угодно, лишь бы текла размеренная речь и, может, расслабила бы парня, который всё ещё выглядел очень напряжённым, готовым в любое мгновение забиться в угол. Дальше случилось странное – Ви ответил. Сбивчиво, прерываясь, очень тихо, но то была целая осмысленная фраза. Наверное, самая длинная из тех, которые Иннидис до сих пор от него слышал. – Господин, но твои… другие твои работы… статуи, которые я видел, они... они прекрасны... мне так кажется… В самом содержании этой фразы тоже считывалась странность. Если б Ви просто вздумал похвалить и успокоить его, то, как и большинство людей, сказал бы в ответ на его сетования, что всё у Иннидиса отлично получается и что поделка из халцедона хороша. Но нет. Он сказал о других работах, а о ней промолчал. Это совпадение? Или Ви каким-то образом знал, понял, догадался ли, что вовсе она не хороша? Или попросту не решился спорить с господином и возражать ему? Иннидис, впрочем, ничем не выдал своего удивления и добродушно сказал: – Рад слышать, что они тебе понравились. Ви вернул мальчика-рыбака на место и отвернулся, отошёл от полки, медленно сел обратно на кушетку, опираясь на неё руками, и прикрыл глаза. Кажется, устал и обессилел. Иннидис вернулся к чтению трактата, а когда в следующий раз посмотрел на Ви, тот уже лежал на боку и вроде бы спал. По крайней мере, грудь его мерно вздымалась и опускалась, а свисавшая с кушетки рука была расслаблена. Из-под короткой, по середину бедра, туники торчали худые острые коленки. Босые узкие ступни лежали одна поверх другой, и Иннидис подметил, что они на редкость красивы и гармоничны. Как только спасёныш окончательно оправится, надо будет попросить его, чтобы попозировал для эскиза: зарисовывать и лепить из глины отдельные части тела – стопы, кисти рук или уши – бывает полезно для оттачивания мастерства. Однако что делать с беднягой сейчас? Будить его и отправлять обратно в гостевую комнату не хотелось, он только что заснул и, кажется, сон наконец-то был спокойным. Но просидеть над трактатом всю ночь Иннидис тоже не мог – глаза уже болели и слипались. Оставлять же Ви здесь одного, без присмотра, было попросту рискованно – и для самого парня, и для предметов в мастерской. Немного поразмыслив, Иннидис погасил все лампы, кроме одной, и опустился на вторую кушетку, на несколько шагов отстоящую от той, где спал Ви. Там он загасил последнюю лампу, поставил её на пол возле себя и, отвернувшись к стене, закрыл уставшие глаза. Когда проснулся – позже обычного – уже давно рассвело. В первые мгновения он даже не сообразил, как и почему оказался в мастерской, только чувствовал, что мышцы затекли от неудобной позы. Вспомнив же вчерашний вечер, перетёкший в ночь, перевёл взгляд на соседнюю кушетку. Ви ещё спал, что было неудивительно: парень за вчерашний день измучился куда сильнее Иннидиса. Однако пора было его будить, а самому переодеться и спускаться вниз. Скоро должен был прийти счетовод с отчётами, и к встрече лучше бы подготовиться. Иннидис подошёл к спящему Ви и присел возле него, осторожно потрепал за плечо. Парень проснулся тотчас же. Дёрнулся, подскочил на кушетке, завертел головой, явно не понимая, где очутился. – Ви, ты в моей мастерской. Помнишь, мы вчера пришли сюда вместе? Ты уснул, я не стал тебя будить. Но теперь уже утро. – М-мастерская? – он хлопал воспалёнными глазами, сплетал пальцы в замок и хмурился, как будто всё ещё не до конца сознавал, что случилось и почему он здесь. – Я помню… кажется… или нет?.. Не уверен… Я кричал вроде… и ты пришёл. И были статуи… и маленький рыбак… Это так было, господин? – в голосе парня вдруг послышалась боязливая надежда. – Так, я правильно запомнил?.. – Да-да, Ви, всё верно, ты всё запомнил правильно, – успокоил его Иннидис. Судя по вопросам, в голове бедолаги всё ещё иногда сплетались реальность и сны, он знал об этом, вот и беспокоился, не напутал ли, не забыл ли чего-нибудь. – Ступай к себе, Ви, – он помог ему подняться, – переоденься и спускайся на кухню, поешь там чего-нибудь. Слуги, в отличие от Иннидиса и Аннаисы, завтрак обычно не пропускали, ели они довольно рано и сейчас почти наверняка уже позавтракали. Если же Чисира, не встретив парня внизу, понесла еду ему в комнату, то была, скорее всего, обескуражена, не обнаружив его там. – Да, господин, спасибо, – промямлил Ви и пошлёпал босыми ногами к двери. Даже если он и не спустится на кухню – побоится, то пусть хотя бы переоденется. Днём парень в основном носил шерстяную одежду, недавно пошитую Чисирой, а старую тунику Иннидиса теперь использовал для сна. После вчерашнего от неё заметно пованивало потом.

***

Счетовод, хмурый полный мужчина средних лет, пришёл как всегда вовремя. Чисира провела его в одну из комнат на первом этаже, которую Иннидис иногда использовал для встреч с некоторыми посетителями, но чаще всего здесь занималась Аннаиса с двумя своими учителями. Возле арочного окна стоял низкий стол из орехового дерева и две короткие скамейки ещё ниже, покрытые мягкими войлочными подушками. Туда Иннидис и усадил гостя и опустился сам. Нейтимар без долгих предисловий достал свою испещрённую записями книжицу, пролистал на нужное место и, откашлявшись, заговорил. Его размеренный, убаюкивающий голос всегда был для Иннидиса настоящим испытанием, постоянно приходилось делать над собой усилие, чтобы не поддаться его усыпляющему действию. Всё-таки сложно вслушиваться и вникать в отчёты о доходах, расходах, издержках и убытках, когда о них говорят так мелодично, плавно, монотонно. Впрочем, пока что Иннидис справлялся, тем более что следить за отчётами и уточнять какие-то подробности казалось по-настоящему важным, ведь от этого зависело, сможет ли он не притрагиваться к своему наследству. Это было вопросом убеждений. Сейчас уже в основном из-за Аннаисы, которой он хотел полностью передать родовое достояние. Но не только из-за неё. Отношения с родителями у Иннидиса испортились и были хуже некуда ещё с семнадцати лет, а через полтора года он навсегда покинул родовое имение в высотах Мадриоки, и после этого они почти не общались. Он часто виделся с сестрой и её мужем, но с отцом и матерью редко и в основном по делу. Поэтому, узнав девять лет назад, что родители оставили ему неплохое наследство, Иннидис был изрядно удивлён, ведь незадолго до их злополучной гибели в пожаре, вспыхнувшем в левом крыле замка из-за удара молнии, они встречались и снова наговорили друг другу гадостей. Отец прочил ему жизнь в нищете и забвении и сказал напоследок, что сын не получит от него даже жалкого медяка. Наверное, они хотели, но не успели лишить его наследства, подумал тогда Иннидис, ведь наверняка считали, что впереди много лет жизни и что сын, возможно, ещё одумается, покается, вернётся и, женившись на выбранной ими невесте, продолжит род. Он, однако, и не думал этого делать. Такой брак стал бы мучением и для него, и для супруги. Как бы то ни было, а с тех пор Иннидис избегал прикасаться к родительскому наследию. Отчасти из упрямства, отчасти из-за слов отца, которые посчитал его последней волей, которую следовало бы уважать. Получалось не всегда, и пару раз он всё-таки воспользовался кое-каким имуществом, но в основном обходился сам. Несмотря на дурные взаимоотношения, смерть родителей всё же не оставила Иннидиса равнодушным. Конечно, сколько он себя помнил, отец с матерью всегда вели себя с ним и сестрой отстранённо, даже холодно, однако было и за что их поблагодарить. За любящую, хоть и строгую няньку и за то, что пошли навстречу его уговорам и отправили учиться к Амелоту ещё мальчишкой, хотя считалось, что отпрыску такой семьи больше подобает быть воином и чиновником, а не художником. – Но самое потрясающее, что все эти потери с избытком покрываются вот чем, – сказал Нейтимар, постучав пальцем о цифру на странице. – Три тысячи четыреста аисов. – Что? – не поверил своим ушам Иннидис и даже присвистнул. – Я не ослышался? Одна эта сумма превышала его обычные доходы за полгода. А ведь он до последнего сомневался в успехе этой безумной затеи: вложить деньги в корабельный поход в малоизведанные земли. Два корабля из четырёх и правда не вернулись, и Иннидис опасался, что та же участь постигла и два оставшихся, а значит, он потерял все вложенные в них средства. Уже позже узнал, что два других судна всё-таки добралось до Санадарского полуострова и благополучно возвратились в Иллирин, гружёные самыми диковинными товарами. Но даже тогда он и подумать не мог, что это принесёт настолько хорошую прибыль. Но в таком случае, вероятно, он всё-таки сможет позволить себе обучение в Эшмире? – Ты не ослышался, господин, – с улыбкой подтвердил счетовод, – все верно. Хотя, честно признаться, я и сам был изрядно удивлён. Редкостная удача, просто редкостная! Хвала Кууррину, не забудь вознести ему дары в храме. Иннидис пообещал, что не забудет, и Нейтимар перешёл к другим вопросам. Снова полился его размеренный голос, но теперь уже не удавалось оставаться столь же внимательным. От хорошей новости по телу разлилась приятная расслабленность, а разумом завладели планы и мечтания, как он сможет выделить часть денег на поездку в Эшмир и что для этого надо сделать.

***

После истории с ночными криками и мастерской Ви снова ожил, как ни странно. А странным Иннидису это казалось потому, что он не улавливал связи, не понимал причины этого и не мог предположить, что так повлияло на подопечного и не случится ли вдруг чего-то такого, что вернёт его в прежнее, запуганное и угнетённое, состояние. Но пока ничего похожего не происходило. Ви каждый день ел вместе с другими слугами на кухне и, кажется, даже немного разговаривал с ними. Он снова вовсю помогал Чисире, и вдвоём они управлялись со всем куда быстрее, тем более что его хромота, как и обещала Хатхиши, наконец-то прошла. Заметив, что робкой девушке неловко оттого, что за прежнюю плату она теперь трудится явно меньше, чем раньше, Иннидис забрал от неё Ви и поручил ему подготавливать глиняное тесто для лепки: дробить привезённую и уже подсушенную глину, разводить водой, процеживать и замешивать. Раньше он в основном занимался этим сам, иногда разве что с помощью Орена или Мори, но теперь решил обучить нового домочадца: надо же чем-то занять парня, а подготовка глины – дело нужное и полезное. Выучился Ви довольно скоро, только с дроблением возникли сложности: ослабленный, он быстро выдыхался, уставая колотить деревянным молотком по глиняному куску. И это несмотря на то, что куски эти крошились довольно легко. Но поскольку большого количества глины ежедневно и не требовалось, то парень, несмотря на низкую скорость работы, всё-таки успевал восполнять израсходованный материал. Когда он окончательно освоился с новой задачей, Иннидис наконец решил поговорить с ним об оплате. По вечерам Ви часто можно было найти в саду. Он сидел на земле под одним из персиковых деревьев, бездумно смотрел куда-то в пустоту перед собой и даже не замечал комаров, кружащихся над ним и садящихся на оголённые руки – туника закрывала лишь самый верх плеч. Там, в саду, Иннидис обнаружил его и на этот раз. Увидев господина, парень тут же вскочил, склонил голову и опустил взгляд. – Послушай, Ви, – сходу начал Иннидис, – я доволен тем, как ты выполняешь свою работу, и потому с завтрашнего дня буду платить тебе за неё по три медяка в день, это почти пол-аиса. Это была его нелюбимая часть общения с бывшими рабами. Она почти всегда протекала одинаково. Одинаково мучительно. За исключением Хатхиши, бывшие невольники всякий раз не понимали, что это за плата такая, чем они её заслужили и за что господин делает такой подарок. Так вышло и на этот раз. Ви осторожно поднял взгляд, и на лице его отобразилось недоумение. – Платить, господин? Мне? – Да, всё верно. – За работу? – Да. – Как… как свободным людям? Ну, хоть это он понимал, слава богам! Это облегчало дело. – Да, как свободному человеку. Однажды ты им и станешь. Я ещё не выписал тебе вольную, но позже обязательно это сделаю. Тогда ты сможешь уйти в любой день, как только захочешь и если захочешь. Но пока этого не случилось, я стану платить тебе за работу, как слуге. И ты сможешь тратить эти деньги так, как сам пожелаешь. Лёгкое недоумение на лице Ви сменилось настоящим ошеломлением. Он словно не верил услышанному, и это Иннидиса не удивляло. Почти все они в первые минуты реагировали похожим образом. Но Ви вдруг поднёс руки ко рту, в горле у него забурлило, забулькало, а в следующий миг он согнулся пополам, отвернулся, и его вырвало. – О, проклятье… – пробормотал Иннидис. Хатхиши говорила, что это, скорее всего, останется с парнем навсегда. Она сказала, что он голодал слишком долго, и теперь утроба его испорчена; порою его будет мучить тошнота и боль в животе – от сильного волнения или от того, что съел слишком много или не то. Постепенно это будет случаться все реже, но вряд ли когда-нибудь он совсем избавится от своего недуга. Придя в себя и отдышавшись, Ви вытер рот тыльной стороной руки и, пристыжённый, повернулся обратно к Иннидису. – Прости, господин… и спасибо… за доброту. – Всё хорошо, Ви. Но сейчас лучше ступай в дом, а то комары тебя тут совсем заедят. Что-то много их развелось в этом году, кровососов... Чтобы больше не стеснять парня, он, не дожидаясь его, сам двинулся к дому. *** Иннидис почти завершил работу над Мстительницей. Теперь мраморную статую оставалось только покрыть краской – лазурью, охрой, киноварью… Но это он хотел сделать только несколько дней спустя, а пока, довольный, собирался отдохнуть и даже немного повеселиться, ради чего отправился сначала посмотреть на театральное зрелище в амфитеатре в старой части города, а после поехал к своему хорошему давнему другу Яккидену, с которым они виделись крайне редко, зато каждый раз их встречи сопровождались болтовней обо всем на свете и заканчивались величайшей попойкой. Наутро, ещё до зари, он вернулся домой совершенно разбитый, с больной головой и в очередной раз данным себе обещанием «больше никогда». По дороге к крыльцу его сопровождал скрип качелей, сегодня особенно пронзительный, и он, хмурясь, обернулся: углядел только, что Мори стоит на земле и раскачивает их, тогда как сидящий скрыт за листвой и стволами деревьев. Неужели это Аннаиса вскочила в такую рань? Обычно племянница предпочитала спать подольше. В этот раз, однако, действительно встала спозаранку, но на качелях всё равно качалась вовсе не она, иначе как бы Иннидис услышал звук открываемой двери и девчоночий голос за спиной? – До чего же сказочно, правда? – прощебетала она, умильно прижимая ладошки к груди. – Что именно? – Дядя! Ну ты сам разве не видишь? – растрёпанная племянница указала на качели сразу обеими руками. Иннидис сдвинулся на пару шагов вправо – и увидел. Это Чисира сидела там, а Мори её раскачивал. И впрямь сказочно. Ну хоть что-то хорошее этим утром! – Меня совершенно точно разбудили так рано духи-проказники, чтобы я это увидела, – продолжала щебетать Аннаиса. – Мне приснился страшный сон, я и проснулась, выглянула в окно – и вот. Ох, когда они решат пожениться, я устрою им свадьбу прямо как в столице! – Мне кажется, – усмехнулся Иннидис, – что рассчитывать на свадьбу пока всё-таки рановато. – Фу, дядя! – скривилась девочка. – Чем от тебя так воняет? Вчерашним вином? Лучше пойду дальше спать. Она развернулась и ушла в дом. Иннидис последовал за ней в свою комнату – тоже спать. Провалялся он до самого заката, потом полночи не мог уснуть и на следующий день встал только после обеда. Окончательно пришёл в себя только через день и хотел отправиться в мастерскую замешивать краски для статуи, однако, глянув на неё свежим взглядом, решил совсем чуть-чуть подшлифовать. В итоге его «чуть-чуть» затянулось до вечера. Весь этот день Ви вёл себя странно. Наворачивал вокруг Иннидиса круги, то подходя, то отдаляясь, а на лице его читались тягостные сомнения. Он даже несколько раз открывал рот, будто хотел что-то сказать, но так и не решался. Иннидис в конечном счёте сам не выдержал. – Ви, ты явно хочешь о чем-то меня спросить, – сказал он, когда парень снова крутился рядом. – Так спрашивай. – Да, господин… я и правда хотел спросить, – наконец отважился Ви. – Вернее, попросить, – выдавил он и снова умолк. – Да-да, я слушаю, продолжай, – вздохнул Иннидис: всё-таки порой с ним было сложно, иные слова приходилось прямо-таки вытягивать. – Я подумал, что, может быть… если только это возможно… Может быть, где-нибудь есть что-то, – мямлил он, отчаянно смущаясь, – что-то такое… если ты меня туда отпустишь… озеро или, может, река… только тёплые… или хотя бы не слишком холодные. В колодце вода совсем как лёд, и я не смог… Я пытался, но… – Тебе нужно помыться, Ви? – не стерпел Иннидис, догадавшись, кажется, о чем хотел спросить парень. Тот в ответ только закивал. – Озера поблизости нет, а река обмелела, там сейчас песок, глина и грязь. Но у нас здесь, на заднем дворе, есть огромная бочка, в неё можно залезть целиком. Нужно только с самого утра натаскать туда воды из колодца, и уже вечером можно мыться. – Чисира говорила о ней, господин, но… мне же нельзя на задний двор. – Ви, тебе можно туда, – с нажимом произнёс Иннидис. – Тебя туда не подпускали только из-за собак, потому что ты их боишься. Но на какое-то время собак можно будет посадить на цепь. При слове «цепь» лицо Ви отчего-то дёрнулось, а взгляд стал испуганным. То есть ещё более испуганным, чем обычно. Уточнять причину этого Иннидис не стал, тем более что мысль отправить парня мыться в бочку вдруг показалась ему не такой уж удачной. Хотя бы потому, что не окрепший ещё Ви рухнет без сил прежде, чем натаскает туда столько вёдер воды. А ведь потом её надо ещё и вычерпать: грязной после мытья водой с примесью винного уксуса обычно поливали деревья, а остатки выпускали через сливное отверстие у дна бочки. Можно попросить об этом Мори, но Ви постесняется, и спрашивать придётся Иннидису. Кроме того, он вообще сомневался, что парню легко будет забраться в высокую бочку и вылезти из неё самостоятельно, придётся помогать ему ещё и с этим. Да и собаки… Если посадить их на цепь, они всё равно будут недалеко, а если вздумают лаять, то их лай будет звучать вблизи от Ви. Если они испугают парня так же сильно, как в тот раз, и при этом он будет находиться в воде, а рядом никого не окажется… Нет, слишком много затруднений. Каждое по отдельности вроде бы легко решается, но чтобы решить их все, понадобится, чтобы кто-то из слуг потратил на это едва ли не полдня, а после занимался бы ещё и своей основной работой. Куда проще отвести Ви в городские купальни, в ту их часть, что выделена для простонародья, и там передать с рук на руки банному прислужнику, приплатив ему, чтобы всё показал и помог парню. – Вообще-то я как раз думал посетить городские купальни, – сказал Иннидис. – Если потерпишь несколько дней, то могу захватить тебя с собой. Там есть отдельные бани для простых людей, я попрошу кого-нибудь из тамошних прислужников, чтобы помогли тебе разобраться, как там все устроено и что делать. – Да, я потерплю. Спасибо, господин. – Ви дёрнул губами в подобии улыбки и, поклонившись, ушёл. Иннидис посмотрел ему вслед. Похоже, парню сильно хотелось помыться, раз он даже преодолел своё вечное стеснение и обратился с такой просьбой. Хотя с тех пор как Хатхиши залечила его язвы, вывела вшей, и Ви начал вставать с постели и ходить, Иннидис едва ли мог припомнить, чтобы чувствовал от него дух грязного тела. А в те дни, когда учил его подготавливать глину и подходил достаточно близко, то даже чуял от его волос и кожи слабые нотки чего-то тёплого и очень приятного, и это вызывало желание задержаться рядом и вдохнуть запах чуть глубже, чтобы распознать. Возможно, то был просто запах юности, но в любом случае всё указывало на то, что парень худо-бедно справлялся, омываясь в своей комнате из небольших тазов и кувшинов. Конечно, это всё равно не могло заменить полноценного купания, так что Иннидис прекрасно его понимал. Странным казалось только то, что этому уделял столько внимания не кто-нибудь, а раб с рудников, где невольники работают, едят и спят в сплошной грязи и вони. Похоже, недавняя догадка Иннидиса была верна: прежде, до шахты, Ви был домашним рабом. К тому же нельзя было не подметить, что, несмотря на сбивчивость и путаность речи, он на удивление правильно выговаривал слова и обороты: ни ошибок в произношении и ударении, ни акцента, ни характерных словечек, свойственных простонародью. А это, в свою очередь, намекало, что он был рабом не просто в каком-то доме, а в доме неплохом, раз выучился говорить так чисто. Иннидис, конечно, не собирался допытываться у Ви, все ли его догадки верны, как и вообще что-то выспрашивать о его прошлом. По крайней мере, не сейчас, ведь неизвестно, как подобные расспросы на него повлияют. Если он захочет, то когда-нибудь сам расскажет, а до тех пор лучше не мучить его своим любопытством. В купальни Иннидис в итоге решил не пойти, а поехать на повозке, хотя до них и было рукой подать. Но Ви только-только привык к дому и саду, а потому выходить за их пределы и идти по улице ему могло быть рановато. Иннидис не был уверен, что такая прогулка пройдёт гладко, вот и подумал, что безопаснее его довезти. Лучше сделать это ранним утром, сразу после открытия купален, пока там нет или почти нет других посетителей, пусть даже пар в это время не такой приятно жаркий. Спокойствие важнее: Ви ещё слишком насторожен к чужим и всегда пытается быстрее скрыться с глаз, если к Иннидису кто-то приходит. А там, в банях для простонародья, люди встречаются разные, ещё решит кто-нибудь посмеяться над его уродством. Так что утро, когда большая часть обычных горожан и слуг работает, лучшее время для посещения купальни. Конюх Хиден подготовил повозку и впряг в неё Жемчужинку, после чего внутрь забрался Ви, а место возницы Иннидис занял сам: ради настолько короткого пути не имело смысла сажать на передок Хидена или кого-то ещё из слуг, отвлекая от работы. Стоило ему вывести Жемчужинку за ворота и оглянуться на Ви, как стало ясно, что не зря он не повёл нового домочадца пешком. Даже сидя в повозке, тот сжался, опустил голову, спрятал лицо. Сжалившись, Иннидис кинул ему хлопковую накидку, которую обычно использовали в дальних поездках для защиты от солнца. Парень тут же набросил её на голову и плечи, почти полностью скрывшись под ней. Насколько всё-таки велико было желание Ви помыться, если ради этого он по доброй воле готов был столкнуться со своим страхом незнакомых мест и чужих людей! Купальни Лиаса – большое здание из желтоватого кирпича и разноцветного мрамора, со сводчатыми крышами и полукруглыми окнами, закрытыми матовыми слюдяными пластинами, – были построены на горячих источниках, так что даже ночью оставались тёплыми. А с утра и до вечера жар поступал ещё и по каналам, размещённым под мраморным полом и в стенах. Входов было два – для благородных иллиринцев и для обычных горожан. Само здание делилось на четыре части – для знатных мужчин и знатных женщин и для мужчин и женщин из простонародья. Каждая часть, в свою очередь, состояла из нескольких помещений: раздевалки, комнаты для омовений, где были установлены большие мраморные ванны и чаши, куда подавалась вода, и овального помещения, куда поступал пар. В той части купален, которая предназначалась для знатных иллиринцев, были также покои для отдыха и бесед и зала с бассейном и фонтанами. Сначала Иннидис провёл к нужному входу своего подопечного – тот так и не снял с головы накидку и шёл, укрываясь ею. Внутри их встретил заспанный, но очень вежливый и учтивый прислужник, который за пару медяков согласился присмотреть за Ви. Тем не менее, узнав, что внутри уже кто-то есть, Иннидис решил, что для начала лучше проводит парня сам и убедится, что этот «кто-то» его не испугает. Прислужник посмотрел им вслед удивлённым взглядом: нечасто, должно быть, видел, чтобы господин заходил в купальню вместе со слугой. Наверняка разнесёт это по всем своим знакомым, а те поведают своим господам, и об Иннидисе появится очередная весёленькая историйка. Ну да ему не привыкать. Он ожидал, что Ви будет крутить головой, в изумлении разглядывая помещения купальни, но тот посмотрел вокруг только беглым взглядом, как бы просто отмечая, где что находится. Затем довольно быстро разделся, убрав одежду на одну из выбитых прямо в стене полок, и обмотал вокруг бёдер выданную ему жёсткую льняную материю, которой потом будет растираться, смывая с себя грязь. Иннидис с сожалением отметил его нездоровую худобу. Да, он уже не выглядел скелетом, обтянутым кожей, который того и гляди уйдёт на ту сторону, но живот все ещё был сильно впалый, рёбра, ключицы и лопатки заметно выпирали. В комнату для омовений Иннидис не зашёл, только заглянул: возле одной из каменных чаш сидел, обливая себя водой, тихий пожилой мужчина, казавшийся вполне безобидным. Скорее всего, беспокоиться было не о чем. – Ви, давай я расскажу, как тут все устроено. Сейчас ты войдёшь в помещение для омовений, там установлены ванны и чаши, в них тёплая вода… – Не тревожься, господин, я разберусь, правда, – заверил парень, но тут, видимо, понял, что прервал его, и быстро добавил: – Извини… – Ничего, – с удивлением откликнулся Иннидис и кивнул на узкий арочный проход. – Что ж, иди тогда. Неизвестно, чего он ожидал: что Ви растеряется, испугается, замрёт посреди помещения, не зная, куда идти и что делать дальше? Ничего подобного не случилось. Разве что он немного помедлил, увидев пожилого мужчину, но потом обошёл его по широкой дуге и безошибочно отправился к одной из ванн, по дороге прихватив медный ковшик как будто совершенно привычным движением. Если у Иннидиса ещё и оставались какие-то сомнения, что подопечный прежде был рабом в хорошем доме, то теперь они развеялись окончательно. Бросив последний взгляд вглубь серого мраморного помещения, он вышел на улицу и отправился к входу в огромные вельможные купальни, украшенные мозаикой, яркими барельефами и орнаментами.