Приобщение

— Я сказал «На театре», ты в уши что ли долбишься?! — Юра, яростно расталкивая впередистоящих пассажиров маршрутки, прорывался к выходу. — Стоять! — Громче надо было, я переспрашивал, — с претензией гаркнул водитель, отвлекаясь от разговора по видеосвязи. Маршрутка резко затормозила поодаль от остановки. Пассажиры всей кучей навалились вперёд, и только Юра дёрнул рывком дверь, как они буквально выплюнули его наружу. После тесноты и духоты салона, где не то что двинуться — вздохнуть лишний раз нельзя было, зимний арбат казался просто спасением. Юра жадно вобрал колкий морозный воздух, повернул голову, провожая взглядом злополучную маршрутку, и в очередной раз зарёкся не ездить на общественном транспорте в час пик. «Всё-таки триста рублей за такси — невеликая плата за сэкономленные нервы». От остановки до места встречи было всего ничего. Юра втянул голову в плечи и зашагал по знакомой тропе. Сегодня утром было на пару градусов теплее, а ближе к вечеру опять ударил мороз — об этом свидетельствовала тонкая корка льда на притоптанном слое снега. Юра сверлил взглядом блестящую поверхность, стараясь, чтобы ноги как можно реже отрывались от земли. Какой же глупостью было надеть кроссовки... Мало того, что ступни в них окоченели, так ещё и скользили они, сука, как по маслу. Пингвиньей походкой Юра добрался-таки до театра без падений. Несмотря на вечер пятницы и приемлемую для декабря температуру, людей вокруг было немного. Среди них не нашлось высокой фигуры в тёмно-коричевом кашемировом пальто. Сегодня утром Юру разбудил звонок от Кости. Тот сообщил, что возвращается с федерального собрания, и предложил встретиться сразу, как прилетит. «Есть хорошие новости, есть не очень. А ещё небольшой сюрприз, меня на него Саша вдохновил», — голос Кости в трубке был довольно бодрым для шести часов утра. Юра в ответ помычал нечленораздельно, на что получил бережное: «Спи дальше, смской скину время и место». Юра дрожащими от холода пальцами выудил из кармана телефон и сверил время. «Опаздывает». Он покачался на пятках, закусил губу и плотнее сжал мобильник в руке. Погода не располагала к долгому стоянию на одном месте, поэтому Юра решил подождать пару минут, и, если Костя не появится, двигаться в сторону ближайшего бара. Падал прошлогодний снег. Из динамиков на арбате звучал праздничный мотив, со звоном колокольчиков и игрой скрипок. Для полноты картины не хватало горожан. Именно они создавали атмосферу праздника в душе города. Их заливистый смех и улыбки, радость и детский восторг на лицах. Но центральная улица была малолюдна — Юра заметил лишь нескольких одиноких прохожих. Скучающий взгляд обрисовывал линии театра: его гранитных ступеней, массивных дверей, высоких колонн, овальных окон. Проникнутая духом СССР, архитектура театра упорно косила под классицизм. По бокам на по-советски жёлтых стенах висели афиши: «Лебединое озеро» и «Щелкунчик». «Надо Катю сводить на какое-нибудь представление… — задумался Юра. — Правда, если культура передаётся по наследству, она заканючит после первого же акта». Его эта мысль повеселила, и он улыбнулся кончиками губ. За спиной послышался хруст шагов. — Приобщаетесь к искусству, Юрий? — этот низкий, слегка сиплый голос мог принадлежать только одному человеку. — Под Новый год в людях просыпается страсть к балету, — констатировал Юра, кивая на афиши. — И к Чайковскому, — хмыкнул Костя. Юра крутанулся на месте и раскинул руки: — Здорова! — Здравствуй, — Костя сделал шаг вперёд и заключил Юру в крепкие объятия. — Я соскучился, — добавил уже тише. Юра глубоко вдохнул, и Костин запах приятно защекотал нос. Горьковатый парфюм, шерсть и что-то едва уловимое… Цитрус? — Мандарины что ли жрал? — пробурчал в шарф Юра. — Ага, в самолёте давали. Преодолевая стыд, Юра вдохнул ещё раз. Чувство уюта и умиротворения разлилось по продрогшему телу, и он обмяк в Костиных руках. — Как ледышка… Давно ждёшь? — Костя с беспокойством оглядел своего спутника, и его тон посуровел: — Без шапки, без шарфа, в кроссовках… Ты чем думаешь? — Ты тоже без шапки, — надулся Юра. — И вообще, это из-за твоего опоздания я тут жопу морожу. Костя закатил глаза и шумно выдохнул. Ему до сих пор было тяжело перестать трястись за Юру по любому поводу, чем он грешил в их дружбе. В новой роли Костя пообещал себе воспринимать его как равного, с таким же уровнем ответственности за свою жизнь, как и он сам. И больше доверять. Ведь Юра — его партнёр, а не ребёнок. И сейчас, вместо того, чтобы заводиться от его инфантилизма, Костя взял Юру за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. На лице не было глубоких теней, значит, спал и ел он нормально. Сухие губы шелестели «Отпусти», пока смоляные глаза смотрели преданно и беззаветно. И Костя не устоял. Он приник к Юре, пробуя его на вкус. Сигаретный дым и мятная резинка. Тот дёрнулся, но остался в крепкой хватке Костиных пальцев. Словно боясь спугнуть нелюдимого зверя, Костя не спешил углублять поцелуй, осыпая полураскрытые губы осторожными прикосновениями и поглаживая подбородок. Другая рука обхватила Юру со спины, прижимая ближе… — Отпусти, — с нажимом произнёс Юра и отшагнул назад. Руки Кости безвольно соскользнули вниз. Юра опасливо заозирался и, не найдя в округе осуждающих взглядов, облегчённо выдохнул. — Не делай так больше, — он посмотрел на Костю исподлобья. Когда они были дома, — у Юры, у Кости — не важно, — всё было прекрасно. Юра ластился, как мартовский кот, зарывался тонкими пальцами в русые волосы, целовался и почти не корил себя за это. На то, чтобы проявлять инициативу, у Юры ушло несколько месяцев с начала их отношений. Костя помогал как мог: часы разговоров по душам, тонны деликатности и бессчётное число слов и жестов поддержки. Всё ради того, чтобы Юра, проснувшись с ним в одной постели, мог прижаться ближе, прикоснуться, не чувствуя стыд и вину. Тем не менее, впереди ещё много работы. Костя понимающе кивнул. — Прости. — Ничего, — тут же выпалил Юра. — Просто… не здесь. — Тогда пойдём? — Костя мягко улыбнулся и глянул на наручные часы: — Мы уже опаздываем. — Куда? — Юра оживился. — На балет. Это мой новогодний сюрприз. Из кармана пальто выпорхнули два примятых билета. Юра посмотрел на них как на кроликов, вытащенных из шляпы. — Меня? На балет? — переспросил он отрывисто и вдруг, отойдя от секундного шока, захохотал: — Неужели на Урале бары кончились! Ну и окультурили тебя там, в Москве! Забыл, с кем дело имеешь? — В твоём городе театр, вообще-то. Не может быть, чтобы ни разу не ходил, — ровно выдал Костя. — Представь себе! Делать мне больше нечего, смотреть, как мужики в пуантах прыгают… — Юра покривил лицом. Костя вскинул голову к небу с готовностью взвыть. «Сначала приобщи своего дикаря к искусству, Константин, — вспомнились назидательные слова Миши, — как ручной станет, можешь с собой на собрания привозить». Ага, ручной, как же. Может, на него ещё ошейник нацепить? «И зачем вообще послушал этого убогого…» Истощённый трудовым днём и перелётом, Костя не нашёл в себе сил пререкаться: — Не хочешь — поехали домой. — Какой «домой»? Деньги-то за билеты уже уплочены. Поздняк метаться, — Юра категорично мотнул головой и забрал предмет спора из Костиных рук: — Дорогие небось? — Не дороже денег. — Ой-ой, богач. Нечего бабками сорить, — Юра помедлил, ворочая мысли в голове, и всё же решился: — Пойдём, посмотрим на танцульки эти. Вдруг восьмое чудо света покажут. Костя не поверил своим ушам. «Согласился?» — Чё застыл? — Юра вопросительно выгнул бровь. — Сам же говорил, опаздываем. Костя только и успел глупо улыбнуться, как Юра поволок его за локоть к дверям театра.

***

Носок кроссовки ковырял лакированный паркет, пока Костя сдавал их с Юрой верхнюю одежду в гардероб. «Ну и позорище…» Юра хмурился и сверлил взглядом своё отражение в зеркале, встроенном в стену. Когда он собирался, надел первое, что попалось под руку. Затёртые чёрные джинсы и чёрная растянутая футболка — ёбанное комбо. Юра попытался незаметно провести носом у подмышек. «Вроде не пахнет. Ну, не сильно…» Он перевёл взгляд на Костю. Одежда сидела на нём, как надо — подчёркивала стать и силу. Тёмно-зелёный свитер, коричневые брюки и туфли в цвет. Словно под заказ. Юра вновь посмотрел в зеркало. «Как меня вообще сюда пустили…» — выражение его лица было кислее лимона. — Не делал бы из этого сюрприза, — сказал Юра, когда Костя с номерками подошёл к нему сзади: — я бы оделся поприличнее. Костя пожал плечами: — Ты бы не приехал. — Факт. Тогда ещё можно было вернуть билеты. — Кхм, молодые люди, третий звонок раздался уже как пять минут назад, — прокашлялась за их спинами гардеробщица. Костя и Юра синхронно повернулись и участливо кивнули. — Пойдём, — шепнул Костя и потянул Юру за собой. Тот резко извернулся и высвободил руку из Костиной хватки. — Ты чего? — Ничего… Юра зыркнул на гардеробщицу. Та свела брови и гаркнула менее обходительно: — Вверх по лестнице, там вас соориентируют, — и добавила уже тише: — Вот же… Костя никак не воспринял этот выпад, зашагав по ступеням. Юра засунул руки поглубже в карманы джинс и неловко двинулся за ним. Миновав лестницу, они прошли прямо по коридору до первой двери. Та была приоткрыта, и из-под полы бархатного навеса вынырнула миниатюрная девушка в бордовой форме. Видимо, капельдинерша. Она приветливо улыбнулась и протянула маленькую ладонь: — Добрый вечер! Ваши билеты, пожалуйста. Юра вытащил помятые бумажки из заднего кармана джинсов и неловко протянул их девушке. — О, так это вы! — воскликнула та, но от жеста Кости — указательного пальца, приложенного к губам — поумерила энтузиазм. — Пойдёмте, я вас провожу, — она вдохновенно зашептала и, приоткрыв шторку, поманила парней рукой. Концертный зал впечатлял своими масштабами. Пусть свет и шёл лишь от нескольких прожекторов у сцены, Юра чувствовал, как широко и далеко простираются ряды, видел отблески на рельефах кулуарных балконов и слышал дыхание сотен зрителей, внимающих музыке и зрелищам. Он едва мог двигаться, заворожённый величием разворачивающегося действа. — Идём, — Костя мягко направил Юру вперёд, когда тот совсем отстал от капельдинерши. Девушка провела их вдоль крыла бельэтажа, где не было ни одного пустого кресла, и остановилась у встроенной в стену двери. — Центральная ложа бельэтажа полностью в вашем распоряжении, — она мягко нажала на ручку и потянула её на себя. — Отсюда лучший вид. Приятного отдыха! Проходя внутрь, Юра согнулся едва ли не вполовину, чтобы не удариться о наличник низкого проёма. — Ой, — послышалось неловкое междометие и последующее за ним короткое шипение. Юра развернулся и застал Костю держащимся за затылок. — Что за двери такие… Как на приём к белой королеве, блять, — он раздражённо фыркнул. — Всё нормально? Костя кивнул и слегка поморщился от остаточной боли, вызванной этим движением. — Боже мой, вы не ушиблись? — пропищала капельдинерша, опершись рукой о дверной косяк и вытянувшись вперёд по струнке. — Я попрошу коллегу дать ключ от главного выхода, — она кивнула в сторону бархатной завесы. — Простите, нужно было сразу… — Всё нормально, — оборвал её волнения Костя, — правда. Девушка виновато улыбнулась и, ещё раз пожелав парням приятного времяпровождения, поспешила удалиться. Юра немного помялся на месте, но всё же шагнул в сторону Кости. От него пахло мандаринами и горьким шоколадом. Рука потянулась к двухцветным волосам, ощупала кожу головы на наличие шишек, не то чтобы нежно, но участливо. — Вроде всё ок. Узловатые пальцы пригладили выбившиеся тёмные прядки. В уголках медовых глаз заплясали морщинки — Костя улыбнулся. — Куда хочешь сесть? — В центр, конечно, спрашиваешь ещё. Значит, Юре было не всё равно. Он осел в бордовом кресле, закинул щиколотку на колено и обратился в слух. От начала балета прошло не больше десяти минут. Музыканты в оркестровой яме наигрывали знакомую мелодию, и Юра попытался вспомнить, где же он слышал её раньше. Лёгкие, невесомые распевки скрипок в сочетании с диалогом флейт и фаготов. Воздушная трель треугольников, возвращающая в детство. Музыка лилась по залу ручьём, отражаясь от стен и потолка, пробегала стремительным потоком по рядам и вовлекала в состояние предновогоднего возбуждения. Точно! Год назад они с Костей смотрели этот балет по телевизору. Юра тогда приехал в Екатеринбург поздно вечером, а Костя встретил его в домашнем, с пледом на плечах и чашкой какао в руках. «Пойдём “Щелкунчика” смотреть?» — в его глазах плескалось детское озорство, абсолютно не свойственное спокойному и уравновешенному Косте. Юра честно досидел до начала второго акта и провалился в сон. Всё-таки это Костю в детстве Романов по театрам таскал, культуру прививал. А Юре было не до того. Попиздиться с крапивой, покататься на конях с Данисом, поработать в кузнице — вот это да! А пляски всякие — для столичных буржуев. Костя сидел рядом в глубокой задумчивости. «Искусство, говоришь… Не думаю, что он оценит картинную галерею или оперу… — Саша напряжённо свёл брови, поправил очки и закинул ногу на ногу: — Что насчёт балета? Там и музыка, и танцы — хоть что-то ему должно понравиться». Костя подпёр щёку кулаком и украдкой покосился на Юру. Тот блаженно прикрыл глаза, покачивая головой в такт. Редкая для Юры эмоция — умиротворение — расслабила хронически напряжённые мышцы, исчез излом меж бровей. Лицо будто просветлело. Костя любовался своим парнем. За последние полгода, что они с Юрой были в отношениях, многое успело поменяться. Юру перестали мучить кошмары из прошлого — не было больше ночных истерик и панических атак, трясущихся от бессилия коленей и слёзных просьб сгонять за сигаретами. Юра прекратил напиваться каждые выходные как в последний раз — Костя больше не сидел у дивана с кружкой адсорбента и тазом, не придерживал его содрагающееся от рвотных спазмов тело и не вытирал полотенцем холодный взмокший лоб. Юра без отговорок ходил с Костей в зал, а иногда даже бегал с ним по утрам — никакой больше отдышки после подъёма на пятый этаж Юриной хрущёвки. Но главное — чувства больше не приносили боли. Потому что они были взаимными. — Как тебе? — шёпот вывел Костю из оцепенения. — В жизни лучше, да? — Да. — Пизда. — Ну и грязный у тебя рот, — Костя улыбнулся. — Просто отврат, ага… даже не представляю, какого тебе со мной целоваться. Костины глаза блеснули недобрым огоньком. Он наклонился к Юре, по-хозяйски сгрёб его бёдра вбок, ближе к себе, и выдохнул в губы: — Сука. — Что? — Блядь. Хуй. Шлюха. Мразь. Ебать. Приятно? Юра залился громким хохотом, до рези под рёбрами и боли в затылке. Он прикрыл рот рукой, не в силах сдерживать шумные придыхания. Благо, ложа была пустой. — Это… ты… меня с- спародировать пытался? — Юра вытер пальцами слезинки в уголках глаз. — Матерщинник, ёпта. — “И какого тебе теперь со мной целоваться…” Юра прильнул к Косте без раздумий, впившись пальцами в его мягкий кашемировый свитер. Развёл губы, в мгновение углубив поцелуй, и тут же ощутил цитрусовую кислинку на Костином языке. Мандарины. Рот наполнился слюной, и Юра ещё больше увлажнил поцелуй. С жадностью провёл языком по губам, прихватил зубами нижнюю и сразу отпустил, зализывая игривый укус. Костя, слегка ошарашенный, отвечал на Юрины прикосновения с опозданием. Ему было безбожно жарко в свитере и брюках, он чувствовал, как холодная капелька пота рассекает позвоночник и как мокнут волосы на затылке. Юра с ним таким ещё не был. Диким, необузданным, до одури сексуальным. Господи, да Костя натурально опьянел. Захотелось застонать от удовольствия, вознестись до небес и низвестись до преисподней. Рывком усадить на колени тощую Юрину задницу, зайтись в лихорадочных движениях, чтобы хотя бы через ткань почувствовать… С характерным причмоком Юра отстранился от Кости, продолжая нависать над ним и пытаясь отдышаться. Меж их губ натянулась тонкая ниточка слюны. — Что ты со мной делаешь… Костя дышал, как утопленник, и всё не мог надышаться. Юрина выходка напрочь выбила его из колеи, от прежнего спокойствия не осталось и следа. Юра был доволен произведённым эффектом — плутовато щурился и ухмылялся. — Так тебя… всё-таки заводят общественные места, да? — уколол Костя. — Пиз… Конец ругательства потонул в аплодисментах. Закончился первый акт.

***

Очередь в буфет показалась Косте бесконечной. Неудивительно: кто откажеться скрасить ожидание второго акта перекусом? Тем более что цены здесь остались прямо-таки советскими. Костя оглянулся на занятые столики: немногочисленная ребятня уплетала эклеры, женщины пили из фужеров, мужчины — из рюмок, а пожилые пары чаёвничали. Ни на минуту не смолкали диалоги, подкреплённые шутками и смехом. Кто-то обсуждал балет, кто-то — качество шампанского, кто-то — планы на будущий год. Наряду с запахом какао и свежей выпечки, в воздухе витало ощущение праздника. — Рассказывай, — начал Юра, отвлекаясь от алкогольной карты. — Как там Москва? — На месте, куда ж она денется, — улыбнулся Костя. — Всё так же много денег и храмов, всё так же мало общего с остальной Россией. Юра прыснул: — Хули, стабильно. Краем глаза Костя заметил сзади молодую пару. Парень и девушка переговаривались между собой, а когда услышали смачное Юрино ругательство, одновременно скривились. — Ты говорил, новости хорошие есть, — напомнил Юра, слегка пихая Костю в бок. — Чего застыл? — Да так, задумался, — тот провел рукой по волосам. — А новости… Миша пообещал в этом году не урезать федеральный бюджет. — Вот уж спасибо, — всплеснул руками Юра, — благодетель. УФО ему чуть ли не половину доходов финбюда закрывает, а он ещё что-то из себя стоит, гандон. Танька как, на воздух не взлетела от такой щедрости? — Таня, — Костя вздохнул, слыша за спиной недовольное цоканье, — неконфликтная. Да и ей на жизнь хватает. — А мне-е? — Юра смешно выгнул брови. — Я что, святым духом, по-твоему, питаюсь? Мне мало прежнего бюджета. — У тебя отрицательный рост населения уже как пять лет, откуда такие аппетиты? — Может, я как ты быть хочу, — выпалил Юра и тут же замялся. Костя посмотрел на него удивлённо: — Зачем как я? — У тебя в Екатеринбурге вроде как уютно, а у меня… — У тебя тоже уютно! — Костя развёл руками. — Посмотри, разве здесь плохо? — Здесь, может, и неплохо. Но речь не о театре. Не хватает Челябинску… благоустройства, понимаешь? Улочек асфальтированных, площадок там, лесочков. Чтобы вечером погулять можно было без перцовки в кармане. Чтобы родители детей на улицу спокойно отпускали. Фонарей понаставить, светофоров, чтобы всё по красоте, — Юра обрисовывал жестами каждое слово: — Школ нормальных построить, больниц… Понимаешь? За Челябинск он действительно радел всей душой, а в последнее время, окрылённый влюблённостью, с удвоенной силой. Не сиделось ему на месте: и речку надо бы почистить, и набережную вымостить, и парки засадить погуще… Мотивация, в общем, появилась. Хотелось, чтобы горожанам нравилось. Чтобы они гордились своим городом. Чтобы не уезжали. Костя качнул головой и задумчиво свёл брови: — Решим… со школами, и прочим. — Правда? — оживился Юра. — Я не буду отвечать, а то опять эту гадость скажешь. Юра хмыкнул. — Ну, а из плохих новостей чего? — Ввели запрет на пропаганду ЛГБТ среди взрослых, — произнёс Костя буднично. — Нас не касается. — Ну да… — Юра заметно посерел. Они просто руки себе развязали. Теперь всё что угодно — пропаганда. Обнялись — размываете грань между дружбой и любовью. Поцеловались на публике — формируете нетрадиционные сексуальные установки. Потрахались дома — соседей развращаете. Другими словами, или платите штрафы, или не высовывайтесь. — Заказываем, молодые люди, — послышался басистый голос буфетчицы. — Мне какао и круассан с шоколадом, — Костя давно определился с выбором. — А мне просто воды. Хотя нет, давайте лучше водки, — Юра заметил вопросительную позу Кости, но не стал ничего комментировать. — И дольку лимона. — Сделаем, — беспечно заверила женщина и принялась порхать над прилавком. Уже через минуту на стойке выдачи стояли чашка дымящегося какао и рюмка водки, с конденсатом на стенках и долькой лимона сверху, а рядом, на блюдце с пятнистой каймой, красовался пышный круассан. Костя взял блюдца, оглянулся в поисках свободного столика и заприметил один в дальнем углу. За ним сидели две девушки, но по их пустым чашкам и копошению в сумочках Костя понял, что они уже заканчивают. Он коснулся Юриного плеча, привлекая к себе внимание, и деликатно указал в направлении столика. Юра кивнул, и они вместе подошли к посетительницам театра. Те увлечённо ворковали, снимая со спинок кресел свои пиджаки, когда Костя со всей имевшейся у него галантностью произнёс: — Прошу прощения, позвольте занять этот столик после вас? — он одарил каждую из девушек вежливой улыбкой, пока Юра сдерживался, чтобы не прыснуть в кулак от его напыщенного официоза. — Ой, конечно-конечно, мы уже уходим! — прошелестела одна из девушек, а затем подмигнула подруге: — Иришка, пойдём, нам ещё кое-куда нужно успеть до балета. — Идём, — Иришка ласково кивнула парням и удалилась вслед за спутницей. Уже вдалеке зазвучал возбуждённый шёпот: — Тебе кто больше понравился? — Мне тёмненький… — О, а мне блондинчик! Вот и поделили. Костя и Юра, негромко посмеиваясь, проводили девушек взглядами и, когда те скрылись за поворотом, повернулись к своему столику. — Как тебе первый акт? — Костя поставил блюдца на столешницу, а сам опустился в бархатное кресло. — Лучше, чем я думал. Музыка вообще улёт. Юра, вдохнув, опрокинул в себя рюмку, морщась от горечи и вяжущего чувства на языке, а после закинул вдогонку дольку лимона. Костя проследил за его действиями с долей скепсиса во взгляде, но ничего не сказал. — Спрашивай, что язык проглотил, — Юра вскинул подбородок. Ловким движением Костины пальцы оторвали от круассана краешек, макнули его в какао и поднесли к Юриным губам. — Попробуй. Юра заозирался по сторонам — не смотрит ли кто? Пусть антракт и подходил к концу, в буфете всё ещё толпилось прилично народу. — Всем всё равно, Юр. «Знаю», — во взгляде читалось раздражение. Не на Костю, конечно, на самого себя. За последние полгода Юра кое-что понял. Первое — нельзя измениться в одно мгновение. Второе — даже если изменения к лучшему, сам процесс болезненный. Когда десятилетиями вынашиваешь злобу на себя и мир вокруг, она врастает в твою суть. Как плесень. Опутывает личность, становиться её частью. Невольно задумываешься: будешь ли собой, если откажешься от неё? Однажды Костя подступился к Юре с разговором о психологической помощи. «Это проще, чем разбираться со своими тараканами самому». Однако встреченное сопротивление было не сломить. Юра тогда только и успевал, что вынимать сигарету за сигаретой из пачки. Сжимал кулаки, скалил зубы, играл желваками. «Я нормальный, отъебись!» Ссора закончилась грохотом входной двери. Первое время было мерзко. Юра избегал смотреть в зеркало. Раньше ему с собой — своими синяками под глазами, мертвенно-серыми губами, рассечённой бровью и вечно помутнённым взглядом — было нормально. Потому что выбора не было. А у Кости выбор был — и он выбрал его. Просто сюр какой-то. Юра приоткрыл рот. — Хороший мальчик, — одними губами похвалил Костя, машинально облизнувшись. «Хороший мальчик». Костя устроил его на своих коленях, напротив шкафа-купе с зеркальной дверцей. Горячие пальцы сдавили шею, большой и указательный упёрлись в челюсть. Юра запрокинул голову и выгнулся до хруста. Кровь в жилах заходилась в бешенном ритме, кадык порхал вверх-вниз в тщетных попытках добрать воздуха. «Смотри, — приказал Костя, — в зеркало». Послушно опустив голову, Юра встретился с самим собой. Волосы растрёпанны пуще обычного, грудь судорожно вздымается, в шов брюк упирается болезненный стояк — так по-пидорски. Юра вцепился в Костину руку, почувствовал, как напряжены мышцы под его кожей, как они выверяют давление на шею, балансируя на грани. «Рот открой», — властный голос выдернул Юру из предобморочной поволоки. Удивительно, но прежде тонкие губы были сжаты до побеления. Юра вдохнул ртом. Рёбра разошлись настолько, что казалось, натянутая кожа вот-вот лопнет. Не дав выдохнуть, Костя обхватил раскрытую челюсть другой рукой, с нажимом провёл указательным и средним пальцами по багровой нижней губе, придавил ими кончик языка и увёл его вглубь, к горлу. Юра, до последнего сдерживающийся, утробно застонал. «Стыдно? — золотистые глаза поймали смоляные в отражении зеркала. — Но это ты. Настоящий». Рассудок просветлился, и Юра резко подался вперёд, выхватив зубами лакомство. — Пальцы мне не оттяпай, — Костя мягко улыбнулся: — Вкусно? Волокнистая мякоть круассана приятно улеглась на языке, а шоколадная начинка с ореховыми нотками какао, пощекотав рецепторы и возбудив аппетит, растворилась нежной дымкой. Прожевав, Юра удовлетворённо кивнул: — Вкусно. — Лучше водки? — улыбнулся Костя. — Водка — это так, для крепкого сна, — Юра покосился на Костины наручные часы. — Уже вечер же. — А ты этой ночью спать собрался? — Костя обмакнул часть оставшегося круассана. — А ты нет? — Я думал, что мы вместе — нет. Костя с наслаждением наблюдал, как зарделись Юрины щёки. — Заткнись, — прошипел Юра. — Одна ебля на уме. — Да-а? — Пиз… Театральный звонок сообщил о начале второго акта.

***

Если в первом акте Юру увлекла музыка, то в этом — танцы. Испанский, арабский, китайский, русский — каждый со своей культурой, своим характером и настроением. Юра мало понимал в балете, не знал названий танцевальных движений и музыкальных инструментов, не умел замечать вложенных Чайковским смыслов и даже «Щелкунчика» не читал, но этого и не требовалось. История развёртывалась перед ним на уровне чувств и эмоций, ощущений, не облечённых в слова. История о чудесной любви. На Юру нахлынули воспоминания о Костином признании. В ту ночь он не мог уснуть. Метался по дивану туда-сюда, то сбрасывал одеяло, то укутывался в него с головой. И маялся бы так до утра, если бы в дверь не позвонили. На пороге стоял Костя. «Я люблю тебя», — сошло с губ так естественно, словно он репетировал каждый день на протяжении всей своей жизни. Юра остолбенел, Костю же, напротив, понесло — он повторял эти три слова снова и снова, как мантру, как молитву, как заклятие… Во взгляде не было пьяной дымки: глаза, ясные, как солнце, безотрывно смотрели в его. Костя сделал шаг навстречу, но Юра не посмел шевельнуться. «Я люблю тебя, — голос предательски дрогнул, а после и вовсе пропал, превратившись в призрачное сипение: — Я люблю тебя». Костя сел перед Юрой на корточки и закрыл лицо ладонями. «Не плачь, ҡәҙерлем», — ладонь легла на мягкую светлую макушку, точно в детстве. Я тоже люблю тебя. В этом было так непросто признаться. Не то что Косте, себе. Это же пидорство. За него на Урале пиздят от души. И как поверить в то, что ты — тоже пидор? В одной шеренге с Мишей и Сашей, такой же мерзкий. Фу. «Что делать, если на баб не встаёт?» — нервно гуглил Юра после очередной неудачной ночи. Какой-то шутник на форуме написал: «Да не мучай себя, мужик, может, ты просто педик :)». Юра швырнул мобильник в стену, как будто сообщение было адресовано лично ему. «В пизду это всё». Н-да, в реальности любовь была далеко не такой волшебной. Юра откинулся в кресле. С рюмки водки его, конечно, не развезло, но в груди теплилось. Костя сплёл их руки и мягко поглаживал большим пальцем белёсую костяшку. — Я никогда, — начал Юра, не поворачивая головы, точно опасаясь взгляда янтарных глаз, — не смогу до конца отпустить ситуацию, — помолчав, он добавил: — Не хочу быть как Саша, манерным пидорком… — Саша не манерный, — сказал Костя опять-ты-за-старое голосом. — Да я таких гомодрилов пиздил раньше! — Юра завёлся: — И материл, и плевался… А теперь сам такой. — Какой? — Такой. Костя замолчал. Его бесило собственное бессилие перед этой проблемой. Как он не старался уверить Юру в его нормальности, сколько бы доводов не приводил, тот был непоколебим. Прошло уже шесть месяцев, но дело так и не сдвинулось с мёртвой точки под названием «Вне дома мы просто друзья». — Вот Саша с Мишей. Они встречаются, все об этом знают. И что с того? — повёл логическую цепочку Костя. Юра скривился. Ему даже думать об этом было противно. — Мне до Саши с Мишей до пизды, пусть хоть… — Кто-то их осуждает? — Костя не собирался отступать. — Ну я. — Ты? Почему? — Потому что они пидоры. — И? — Ведут они себя так… Ну… по-пидорски. — И? — Блевать от них тянет, короче. Юра уже пожалел, что завёл эту шарманку. — И от Даниса с Ксюшой тоже? — Они-то тут причём? Они парень и девушка. Костя устало потёр переносицу. Затем высвободил ладонь из Юриной, сжавшейся за время разговора. Развернул его за плечи и заставил посмотреть себе в глаза. — Они любят друг друга. А нежные слова, касания, поцелуи — это проявления любви. Как и у Саши с Мишей. Как и у нас с тобой. Юра онемел. Он до сих пор не понял, что у них с Костей. — У нас с тобой — любовь. — Да? — робкий взгляд скользнул по Костиному лицу. — Нет, просто трахаемся по выходным. Юра сначала не понял, а через секунду прыснул, уперевшись Косте в плечо. Его сарказм звучал так буднично, что он почти поверил. В объятиях было тепло и пахло какао. — Хочешь сказать, что держаться за руки и целоваться на людях — нормально? — Да вот пытаюсь уже как полгода, — Костя улыбнулся. — А закон этот твой… о пропаганде. — Во-первых, он не мой, а Мишин. — Какой ему вообще резон? — не понял Юра. — Может, РПЦ протолкнула, — Костя поморщился. — Может, запад стращаем своими совковыми замашками. Миша со мной на эту тему не откровенничал. — Хуй с ним, а во-вторых? — Кто меня осудит в моём округе? — вынул козырь Костя. — Ха, ну так-то да… Я и не подумал. Юра отстранился и перевёл взгляд на сцену — близился апофеоз. Под пристальными взглядами остальных танцовщиков кружилась, точно заведённая кукла, Фея Драже. Хрустальные колокольчики вторили её шагам, а парящая челеста и глубокий бас-кларнет ткали под пуантами невесомую паутину грёз. Сказочное зрелище. — Итак, к чему мы пришли? — ласково спросил Костя, возвращая мысли Юры в состоявшийся диалог. Тот неохотно согласился: — Похуй, можешь держать меня за руку. Но никаких поцелуев! Или неделю будешь в руку долбиться. — Тебя только на неделю без секса хватит? — Костя ухмыльнулся и тут же получил тычок от Юры: — Да хоть месяц! — Смотри не откинься от спермотоксикоза, — ещё тычок. Опершись ладонями о подлокотники, Костя встал под аплодисменты окончанию коды: — Идём, закрепим подвижку в деле, — прозвучало сквозь грохот хлопков. — Куда идём? В каком деле? — В туалет, в любовном, — Костя потянул Юру за локоть, и тот послушно поднялся. — Не под Чайковского же мне тебе дрочить. — А балет… — И жили все долго и счастливо.

***

— Что, блять, до дома потерпеть никак? Ноги в затёртых джинсах немного подкашивались, и Юра про себя отметил, что присутствие алкоголя в его организме после долгой завязки сказалось существеннее, чем должно было. — И обнулить эффект от терапии? — Костя надавил на ручку двери и вошёл в уборную, потянув Юру за собой. — Мозгоправ хренов. Туалет, на счастье, был вполне приличным. Кабинки представляли собой отдельные комнатки с дверьми, а не просто сортиры, разделённые сопливыми пластмассовыми перегородками. Костя затащил Юру в дальнюю, и тот, закрыв унитаз крышкой, со вздохом плюхнулся вниз. — Ты чего уселся? — Костя вопросительно выгнул бровь. — Устал? Юра не ответил, лишь потянулся к пряжке Костиного ремня и заюлозил пальцами. Упрямый металлический зубец никак не хотел поддаваться неловким манипуляциям. — Давай-ка поменяемся. До Юры дошло с опозданием. Он сообразил, только когда Костя протянул руку с предложением подняться. Керамический унитаз, качнувшись, оглушительно грохнул. И ещё раз. Костя цыкнул. — Отсосать мне собрался? — послышалось сверху. Юра прислонился спиной к двери и скрестил руки. — А ты против? — деланно удивился Костя. Тёмные брови почти сомкнулись, выказывая недовольство. Между дрочкой и минетом была большая разница. Юра ещё в начале их с Костей отношений чётко разграничил: дрочка — это по-братски, минет — по-пидорски. «Даже не смей», — осадил он, когда Костя, покрыв поцелуями рёбра и плоский живот, попытался спуститься ниже. Костя тогда послушался. Тогда. — Я пошутил. Подрочи и пойдём. Вжикнула молния на джинсах. Костя не стал церемониться, — знал, как Юра этого не любит, — оттянул ткань боксеров и обхватил одной рукой член, другую положив на бедро и притянув ближе к себе. Кисть очертила привычную восьмёрку, поднимаясь по стволу назад-вверх и опускаясь вперёд-вниз. Сверху послышалось небрежное «Сука». — Сними футболку, — приказной тон не терпел возражений. — Хотя стой, наклонись-ка. Юра, преодолевая стыд, согнулся и мгновенно об этом пожалел. Край собственной футболки оказался во рту вместе с Костиными фалангами, толкающими ткань глубже. Юра свёл зубы в отместку за оскорбительный жест и замычал, на тон выше, чем хотелось бы. — Не ной, не сахарный, — Костя тут же опомнился, отнял руку и сменил гнев на милость: — Прости. С Юрой нельзя было жёстко. Ввиду его прошлого. Но и у Кости оно было не фонтан — прошлый век хорошенько так расшатал психику и поселил в голове кучу тараканов. Мания контроля — один из них. Тиранический характер со всеми вытекающими прилагается. Костя постепенно увеличивал темп, ощущая, как твердеет под пальцами плоть и пульсируют вздувшиеся жилки. Воздух густел и жёг горло. Оттянув ворот свитера, Костя поморщился от чувства липкости на шее. Дверь в туалет скрипнула, послышались чьи-то мерные шаги. Юра вздрогнул и машинально схватился за ручку кабинки. От страха он только и мог, что сильнее стиснуть зубы и яростно зыркнуть на Костю взглядом «Нам пиздец». Посетитель театра зашёл в первую кабинку, и сердце Юры пропустило удар. Их с Костей порно-авантюра была на волоске от разоблачения. Но Костя не выказал и толики растерянности: приложил палец к губам и улыбнулся Юриной побелевшей физиономии. А затем сделал то, за что Юра будет материть его очень долго — провел губами по члену снизу вверх и, облизнувшись, осыпал головку быстрыми влажными поцелуями. Юру просто нахуй вышибло. Закоротило проводки в башке так, что руки беспорядочно взметнулись в воздух, то ли из стремления запечатать рот, то ли чтобы вцепиться в дурной двухцветный затылок. С Божьей помощью, не иначе, Юра смог сделать и то, и другое — благо, руки было две. Шумно дыша носом, он с силой потянул за загривок. Маленькая шишка от недавнего ушиба всё же проступила, и Костя коротко зашипел. Из первой кабинки послышался обеспокоенный шорох. Юра поймал нечитаемый взгляд блестящих, словно жидкое золото, глаз. «Да он змей! Сатана!» — мелькнуло в спутанных мыслях. Костя дьявольски ухмыльнулся. В его планах было свести Юру с ума от удовольствия, заставить забыть обо всех, кроме него. И он не преминёт воспользоваться всеми средствами. Долбанный сортир скрипнул пуще прежнего — это Костя переместился на пол, прижав Юру плотнее к двери кабинки. Спина уже конкретно ныла от сгорбленного сидячего положения. А саднящие колени и грязь на дорогущих брюках — невеликая плата за то, чтобы как следует подразнить его мальчика. Руки обвили член у основания, стимулируя зону скольжением по спирали, а язык в такт вырисовывал ту же спираль на головке, с каждым витком становясь всё ближе к центру — к самой чувствительной точке. Техника минета у Кости хоть и была отточена годами, всё же немного смазалась из-за полугодового отсутствия практики и опьянения Юрой. Его запах, — пота, кожи, спирта и спермы, — его звучание, стыдливое, с придыханием, его алеющие от ярости и желания щёки впечатывались в память в деталях, сохранялись на жёсткий диск, порядком сжирая оперативку, а с ней и способность координировать движения. Костя вскинул голову и, встретившись с абсолютно уязвимым взглядом, отдался звериному, бессознательному порыву. Насадился на член до основания, наблюдая, как расширяются Юрины зрачки. В горле стало адски тесно, и Костя не смог сдержать давящегося звука. Это стало для Юры последней блядской каплей. Его кисть, прежде покоящаяся меж русых волос, остановила возвратное движение от паха. Костя впился рукой в Юрино бедро, не переставая сдерживать рвотные позывы. — У вас там всё нормально? — послышался голос за дверью. Юра оторвал ладонь от рта, вынул край футболки и прохрипел так, словно о его здоровье действительно стоило беспокоиться: — Просто охуительно. Хватка на двухцветном затылке ослабла, и Костя, наконец, смог отстраниться. Его лихорадочный вдох заставил человека по ту сторону засомневаться: — Вы уверены? — Абсолютно. Всё просто чудесно, — Юра капитально охуел от своей же реплики. Случайный зритель не стал лезть в чужие дела — вопросов не последовало, и вскоре дверь скрипнула ещё раз, знаменуя его уход. — Дома я тебя уебу, — оттянув футболку за голову, Юра полностью оголил торс и освободил себе обзор: — А сейчас соси, я смотрю. Ему не надо было повторять. Устроив член за щекой, Костя одной рукой принялся за яйца, другой борясь с ремнём своих брюк. Когда тот, наконец, поддался, Костя нетерпеливо растёр стояк под боксерами и чуть прогнулся. Юра был близок к концу. То ли к оргазму, то ли к своей, сука, погибели — неясно. Но лучше бы первое. Он пока не придумал, как будет оправдываться на Великом суде за всё это. Наверное, его отправят на сковородку сразу, без права оправдаться. Искупительное пламя будет вечно истязать его бренное тело. Одно радует — Костя будет рядом. Как сейчас. Подумать только, Константин Уралов самозабвенно сосёт ему член. И делает это пиздецки. И Юре это нравится. Вечер, мать их, чудес. — Свихнуться можно, — Юра чувствовал, как земля уходит из-под ног. Никакое порно не шло в сравнение. Костя захлёбывался слюнями, закатывал глаза и мычал как последняя шлюха, ломая к херам все представления о собственном благородстве. Юра запрокинул голову и крепко зажмурился. В глазах заплясали искры. Оргазм настиг внезапно. Какой только дури Юра в жизни не жрал — так, как сейчас, ему не было никогда. Тело зашлось в размашистых толчках, по самую глотку, таких, что у Кости из глаз непроизвольно брызнули слёзы. Экстаз разлился по телу тягучей волной, ноги обмякли, и Юра без сил рухнул на пол, придержанный Костиной рукой. Сам Костя кончил сухо, испустив мученический стон. Горло изрядно саднило. Он приобнял Юру за плечи и слабо улыбнулся его просветлённому выражению лица: — Согласен. Как приедем — сразу спать. Я будто смену на заводе отпахал. Юра его не услышал — до дома он решил не откладывать.

***

— Нервы мои побереги, не вытворяй больше такой хуйни, — пробурчал Юра себе под нос уже в машине. От балета в памяти остались лишь смутные воспоминания, а вот события в толчке рисовались во всех красках. — Как ты вообще… Кто тебя… Где ты этому научился? — Где научился, там больше не учат, — ответил Костя, не отвлекаясь от дороги. — Понравилось хоть? Юра повёл плечами: то ли от холода, — салон ещё не успел прогреться, — то ли от морока перед глазами. — И много у тебя таких… умений? Ты говори, я имею право знать. — Не всё сразу, — Костя улыбнулся своим мыслям. Сегодня был сделан маленький, но уверенный шаг по тропинке, начавшейся с «Я не педик» и постепенно ведущей к «Трахни меня». — Иди нахуй, — выплюнул Юра. — Сам иди. — Не пойду! — Пойдёшь. — Нет! Когда Юра понял, что попался, Костя хохотнул и злорадно улыбнулся во все тридцать два: — Ты знаешь, чей ответ.