pertinent ad vos

тэхён не может заставить себя отвести взгляд. не смотреть на влажное от пота лицо, длинные чёрные прядки, липнущие ко лбу, вискам и лихорадочно-румяным щекам. на трясущиеся ладони, не выпускающие из узловатых пальцев, скользкий от крови меч, и на глаза: чёрные, огромные, дикие, но до безумия напуганные. гладиатор затравленно начинает озираться по сторонам, его загнанный взгляд мечется по безликой толпе, громко и вразнобой скандирующей его имя — имя очередного победителя сегодняшнего вечера. и он, наверно, только сейчас в полной мере осознаёт, где именно находится. звуки вокруг оглушают слишком сильно, вводя в ступор, и дышать становится с каждым судорожным и жадным вдохом всё тяжелее. юношу всего трясет. он всё ещё шумно дышит и старательно моргает, потому что в болезненно покрасневших от солёного пота глазах оседает песочная пыль, поднятая его собственными ногами. тэхён опирается руками на перекладину, венчающую каменное заграждение высотой по пояс, и разделяющую людей на трибунах от арены, и щурит тёмные глаза, жадно вглядываясь в молодое, измождённое в бою лицо. — откуда он? — с севера. сначала говорил на варварском наречии, но к нашему языку приспособился быстро. мужчина задумчиво кивает. "значит, хорошо обучаемый" - думает он про себя. он хочет рассмотреть гладиатора поближе, но на арене достаточно темно и приглушённо, а ещё очень-очень душно. света от факелов не хватает, и воздух, в котором отчётливо сквозит терпкий запах чего-то пряного и острого, вокруг будто бы сгущается из-за дыма курилен, расставленных вдоль колонн. тэхён почти перегибается через ограждение, когда под одобрительные возгласы толпы и громкий свист юноша обессилено оседает коленями на песок и позволяет своему мечу выскользнуть из ослабевших ладоней. двое подбежавших рабов хватают его под руки, и гладиатор не сопротивляется, только вяло перебирая совершенно непослушными ногами. он поднимает голову, силясь понять, кто и что кричит, но лица зрителей сливаются воедино, и юноша просто роняет голову на грудь, упираясь подбородком в глубокую выемку меж собственных ключиц. тэхён недовольно хмурится, буравя угрюмым взглядом поникшего в чужих руках гладиатора, которого уносят с арены, словно проигравшего, и оборачивается к ланисте, молчаливо наблюдающему за его реакцией и ожидающего вердикта. — хочу, чтобы ты привёл его на сегодняшний вечер, — мужчина поднимается со своего места и в последний раз бросает взгляд на опустевшую арену. — желаю рассмотреть его поближе. ланиста послушно кивает, а сам недовольно поджимает губы и хмурится. если его новый гладиатор слишком заинтересует тэхёна, то он и вовсе может про него забыть, а отдавать этого северного мальчишку, в которого он уже вложил так много, он совершенно не горит желанием.

***

— зачем всё это? чонгук не сопротивляется, когда его затаскивают в общую купальню и начинают торопливо отмывать. он устало подставляется под чужие руки, уже не испытывая такого жгучего стыда перед другими рабами, которые видят его обнажённым и даже касаются в самых смущающих и неожиданных местах, но и совсем замолчать не может. он думал, что его хоть на время оставят в покое после боя, дадут прийти в себя и осознать всё то, что успело произойти с ним за этот месяц, который он живёт в лудусе, но когда он увидел в своей небольшой комнатке встревоженного аргуса, старшего гладиатора, то понял, что ещё не скоро сможет оказаться в собственной постели, чтобы зализать раны. а теперь ещё и это масло, стекающее по загорелому уставшему телу и пускающее по коже липкий противный холод. оно скользкое и неприятное, заставляющее ёжиться. — игнатиус устраивает пир, — отвечает аргус. юноша поджимает полные губы. будто это что-то объясняет. в деревне чонгука тоже устраивали пиры, только до того, как римляне пришли в неё и сожгли. — какой-то праздник? — нет, просто встреча. он делает это периодически, ну… приглашает к себе разных меценатов. пиры позволяют ему демонстрировать свою власть и богатство, а также показывать своё покровительство и расположение гостям. чонгук кивает. допустим, но… — а мне что там делать? — ты вышел на арену, чонгук. будучи новичком, победил опытного гладиатора и поэтому стал интересен публике, даже несмотря на то, что многим не понравилась твоя реакция на собственную победу. чонгук поджимает губы и думает: "а как вообще я должен был реагировать на то, что впервые лишил другого человека жизни? радоваться?" возможно, в риме ему придётся научиться это делать, чтобы оправдать чужие ожидания, или хотя бы научиться делать вид, но он будто бы до сих пор слышит чужой предсмертный крик, разрезавший уши и видит закатившиеся от боли глаза. — в любом случае, игнатиуса попросили, чтобы ты там присутствовал. обычно на таких вечерах проводят приватные бои, после которых гости могут выбрать победившего гладиатора на ночь. чонгук вскидывает на аргуса непонимающий взгляд. — выбрать на ночь? попросили? я снова буду с кем-то биться? — вряд ли. игнатиус не давал никаких распоряжений насчёт тебя, кроме того, что ты обязательно должен присутствовать на этом пире. юноша невольно хмурится и прибавляет шаг вслед за аргусом, боясь опоздать. в голове сразу рождаются образы того, как именно здесь наказывают рабов. десять ударов плетью? двадцать? или их вообще распинают на крестах в назидание другим? всю оставшуюся дорогу он думает о том, кому мог приглянуться, и почему, что означает фраза аргуса про «выбрать гладиатора на ночь». перед самым входом тот останавливает задумавшегося чонгука, сжимая пальцы на его плечах. аргус немного выше, и юноше приходится приподнять голову, чтобы вопросительно посмотреть на старшего. — когда зайдём внутрь, встань у дальних колонн, напротив ложей-клиний. ни на кого не смотри, ни с кем не разговаривай. ни со мной, ни с другими рабами, ни тем более с гостями. если позовут — подойдёшь. если о чём-то спросят — ответишь. понял меня? чонгук послушно кивает, и аргус, чуть помедлив, отводит в сторону плотный занавес, открывая перед юношей большое помещение, заполненное людьми. в триклинии очень жарко и невероятно душно. тела рабов, ловко снующих между гостями, лоснятся от пота, а у гладиаторов они блестят ещё и от пахучего масла, которым их натёрли перед самым выходом. зачем всё это, и почему считается привилегией то, что он будет находиться в одном помещении с богатыми римлянами? чонгук по-прежнему не понимает. его спина вся влажная, из-за чего к ней почти сразу же прилипает тонкая туника, стоит ему только выпрямиться и расправить широкие плечи. он опускает взгляд на свои ноги, потому что помнит наказ аргуса: ни в коем случае нельзя поднимать глаза и смотреть на пиршествующих и приходящих господ. чонгук сжимает дрожащие от волнения пальцы, потому что посмотреть всё-таки хочется просто безумно. юноша опускает голову ещё ниже, чтобы избавиться от этого соблазна, и по его лбу тут же стекает тяжёлая мутная капля, сползая прямо на прикрытое веко. она жжёт слизистую и чонгук её торопливо смаргивает, начиная быстро хлопать ресницами в попытке как следует проморгаться. рабы разносят угощение, подливая вино в опустевшие кубки, танцовщицы продолжают изгибаться в причудливых и странных позах под мелодичную и приятную музыку, а он, когда получается справиться с нервной дрожью в потных ладонях, косится осторожно и любопытно из-под упавших на лоб волос, на ещё одних вошедших гостей. мужчина и женщина. рыжеволосая римлянка льнёт к боку своего супруга, скрытому под тканью туники, и цепляется ухоженными пальцами с длинными ногтями за согнутую в локте крепкую руку, что-то капризно и тихо выговаривая отстранённо кивающему брюнету. мужчина выглядит незаинтересованным, но чонгука напрягает то, что сам он становится заинтересованным в этом мужчине, особенно, когда тот вдруг переводит свои блуждающие по помещению тёмные глаза прямо на него. юноша вздрагивает, но не отворачивается, напрочь забывая наказ аргуса, ни на кого не смотреть. чужие глаза словно удерживают его на месте, придавливая своей тяжестью к полу и не позволяя отвернуться, и чонгука бросает в холодный пот от шока и собственной неожиданной беспомощности перед этим так же замершим на месте мужчиной. он просто не может перестать смотреть в ответ. у него уже в глазах жжёт от того, как он вглядывается в грубые острые скулы и точёную жилу на мощной шее. сердце стучит где-то под гландами и вдохнуть полной грудью получается только тогда, когда к этому римлянину подходит его хозяин. игнатиус раскланивается перед рыжеволосой женщиной, и у чонгука, наконец, получается отвести потерянный взгляд от мужчины. о, боги, теперь его накажут? вдруг кто заметил, как он пялился на этого гостя? щёки юноши розовеют в смущении и странном трепетном волнении, дым от мирровой смолы и благовоний щекочет нёбо, а ладони предательски влажнеют. теперь он точно даже взгляда больше не поднимет. переживать эти непонятные чувства, вызванные одними лишь карими глазами, оказывается, очень тяжело. — кто это? я не слышал, как их объявили, — чонгук еле губы непослушные разлепляет, с трудом выдавливая из себя слова. аргус тихо шикает на взбудораженного юношу, прекрасно понимая, о ком тот спрашивает таким ломанным, севшим голосом. — тише ты… — шепчет. — это один из богатейших людей западного рима. у него нет своего лудуса, но иногда он покупает гладиаторов у ланист, для того, чтобы проверить их в деле, а потом перепродаёт втридорога, если «покупка» себя оправдывает и оказывается удачной. чонгук тяжело сглатывает. значит, он такой же, как их хозяин? такой же жестокий? — его зовут тэхён, — юноша крупно вздрагивает, борясь с собой, чтобы не посмотреть на мужчину снова, и сцепливает потные пальцы между собой. — а его жену улисса. говорят, она часто пьёт в гостях неразбавленное вино, поэтому тэхён не очень любит брать её с собой на такие встречи. чонгук понятливо мычит, и когда он робко поднимает глаза вновь, тэхён уже не смотрит на него, а лениво укладывается на ложе, принимая полулежащее положение, зато его рыжеволосая супруга ловит взгляд юноши и недовольно за него цепляется. кажется, чонгук слишком резко опускает голову, но его не окликают, не зовут и не наказывают. возможно, даже не собираются, отчего он невольно расслабляется, начиная время от времени бросать осторожные взгляды на расположившуюся почти в самом центре супружескую пару. на тэхёна. чонгук никогда таких красивых людей не видел. у мужчины была какая-то совершенно дикая и завораживающая красота. у него чувственные пухлые губы насыщенного тёмного цвета, и когда он изгибает их в лёгкой ухмылке, то кажется, что хищный зверь скалит свои зубы в попытке укусить. у него раскосые, будто бы прищуренные и подведённые карие глаза. они чуть прикрыты тёмными ресницами, словно этот знатный римлянин, удерживающий в длинных пальцах золотой кубок, ещё не до конца проснулся, а растрёпанные чёрные кудри полностью закрывают широкие брови вразлёт, когда он поворачивает к сидящей рядом женщине свою голову, и слегка склоняет её в бок. чонгук не знает, о чём они так долго говорят, но когда мужчина отворачивается от жены, то выглядит очень раздражённым. до тех пор, пока они снова не сталкиваются друг с другом взглядами. тэхён медленно зажимает между зубами пухлую нижнюю губу и задумчиво щурит карие глаза. а потом он просто манит его к себе небрежным жестом, и чонгуку кажется, что душа покидает его тело, прошившее мелкой дрожью. он идёт к расслаблено откинувшемуся на ложе мужчине и замирает в шаге от него, не в силах вдохнуть. он замечает маленькую родинку на кончике аккуратного носа, двойное веко, что делает взгляд тэхёна более томным и проникновенным, и тёмное пятнышко на нижней губе. — налей мне вина, —у него ещё и густой, оседающий металлической пылью голос. тяжёлый, настолько, что веки непроизвольно опускаются. мужчина подаёт ему кубок, и когда чонгук тянется к нему, чтобы обновить, то его трясущуюся ладонь резко обхватывают чужие горячие пальцы. внезапно близкое дыхание мужчины, порывистое неожиданное прикосновение и его пристальные карие глаза выбивают ток по напряжённым кистям чонгука, а уж когда его влажную от волнения руку сильнее сдавливают в крепкой хватке и принимаются с жадностью разглядывать, то в глотке вообще предательски пересыхает. римлянин заворожено рассматривает его татуировки, и, кажется, что ему нет никакого дела до своей явно недовольной жены. чонгук только мимолётно бросает на неё свой растерянный взгляд, но и этого хватает, чтобы крупно вздрогнуть и почти отшатнуться назад, испуганно вырвав руку из сильных цепких пальцев. холодное женское лицо искривляется в неприязненной гримасе, серые глаза смотрят на него с неприкрытой ненавистью, а ярко-алые губы обидчиво загибаются острыми уголками вниз. её щёки странно красные, а взгляд шальной, с лёгкой поволокой, и кажется, именно об этом говорил аргус. возможно, именно поэтому, мужчина был недоволен. улисса пила. — посмотри на меня, — просит тэхён и нетерпеливо сжимает его ладонь в своей горячей руке, снова обращая на себя внимание. и чонгук повинуется, переводя на него свои огромные чёрные глаза, и невольно задерживая дыхание. он замечает, как кадык мужчины вздрагивает, а тёмный взгляд прилипает к его лицу. пухлые губы приоткрываются, и они оба на какое-то мгновение замирают. от тэхёна едва уловимо тянет мускатом и цитрусами, и юноша непроизвольно принюхивается, раздувая ноздри и на мгновенье прикрывая глаза. горьковатый, вяжущий рот, запах будоражит и перебивает аромат фимиама, что идёт от курилен. от него что-то напрягается внизу живота, и хочется побыстрее уйти от этого странного римлянина. или не уходить вовсе. что хочет от него этот господин? почему смотрит так, что чонгук под этим взглядом уязвлено теряется и чувствует себя полностью обнажённым и открытым? на нём только светлая, подпоясанная тонким шнурком туника, которая с трудом прикрывает его почти откровенную наготу до середины бедра и сублигакулум, крепко обтягивающий промежность и заставляющий так несдержанно переминаться на месте, сжимаясь от неудобства. эти карие глаза в обрамлении густых тёмных ресниц опускаются к его голым ногам и зависают на несколько секунд на стройной талии и крупных, слегка округлых бёдрах, которые явно уже успели рассмотреть во время его первого боя. — ты слишком красив для гладиатора, — произносит вдруг тэхён медленно и более огрубевшим голосом. — твоё место не на арене. их взгляды всё никак не отпустят друг друга, и чонгука от этого беззастенчивого разглядывания, от этого мужчины и его слов бросает в постыдный жар. ему кажется, что всё его лицо и напряжённое, вплоть до заколовших подушечек пальцев. тело горит огнём и с потрохами выдаёт волнение и робость, проступающие на теле холодным липким потом, но в итоге именно он заставляет себя беспомощно опустить растерянные и широко распахнутые глаза вниз, не в силах больше терпеть такое пристальное к себе внимание. чужая большая ладонь наконец выпускает из своей хватки его руку, и он слышит возмущённый вздох улиссы. но как реагировать на это и на такие смущающие и приятные слова, не знает. его правда считают красивым?.. — тогда, где моё место, господин? — чонгук шепчет эти слова тихо, очень неуверенно и почти боязливо. он не должен даже рта раскрывать в присутствии знатных гостей и своего хозяина, сверлящего гневным и пробирающим до самых костей взглядом, пока ему лично не прикажут говорить, но с тэхёном хочется рискнуть, чтобы ещё раз услышать его глубокий низкий голос. тем более мужчина сам охотно поддерживает с ним, обычным рабом, разговор. значит ли это, что и чонгук может позволить рядом с ним что-то настолько своевольное и смелое? пусть он получит наказание после такой выходки, но удивлённый и одобрительный взгляд тэхёна, и его чувственный рот, изогнувшийся в улыбке, заставляют всего чонгука трепетать и думать о том, что он делает всё правильно. — твой гладиатор умеет задавать правильные вопросы, игнатиус. мужчина обращается к хозяину чонгука, говорит медленно и вкрадчиво, со странной лёгкой хрипотцой, но смотрит по-прежнему только на него. тэхён чуть приподнимает подбородок и хитро щурится, довольно улыбаясь и разглядывая чужие красные щёки. его глаза становятся похожи на две узкие щёлочки, а улыбчивые пухлые губы складываются в причудливую форму, и юноша с силой заставляет себя оторвать от них свой взгляд. — ты был прав, когда сказал, что он мне понравится, — мужчина продолжает улыбаться, а сам чонгук будто застывает, распахивая ресницы и яростно впитывая каждое сказанное слово. он даже злое лицо, сидящей рядом римлянки, которое искажается ещё сильнее не замечает, так увлечён её супругом. о чём тот говорит? понравится? — я не хочу, чтобы он и дальше проливал кровь. я выкуплю его у тебя. насовсем. — тэхён, зачем тебе этот раб? — обидчиво спрашивает улисса и обхватывает ладонь мужчины своими аккуратными пальцами. ту самую ладонь, с крепкими фалангами и крупными перстнями с драгоценными камнями, которой тэхён всего несколько минут назад так властно держал руку чонгука. юноша вздрагивает, словно от пощёчины, и сжимается весь, буквально чувствуя на своём лице её злые серые глаза. сам он по-прежнему смотрит только на тэхёна своими широко распахнутыми. — в нашем доме их достаточно. — я не собираюсь обсуждать с тобой свои решения, ула. хочешь испортить мне настроение? у чонгука мышцы на спине и руках сводит от напряжения, и кажется, что он даже перестаёт дышать, сосредоточенно вглядываясь в красивое мужское лицо. улисса отворачивается от тэхёна, но её колючие глаза подозрительно блестят, когда она прячет их за своими рыжими кудрями. мужчина небрежно хмыкает, переводя свой взгляд на хмурого ланисту. — ну так что, — нетерпеливо поторапливает тэхён. — что ты решил? — хочешь купить его на вечер? — ты разве не услышал меня? я хочу не купить его, а выкупить, игнатиус. вы-ку-пи-ть. насовсем, — тэхён снова выглядит раздражённым, когда поднимается со своего ложа. ланиста вскакивает следом. — если ты трясёшься из-за денег, то я заплачу столько, сколько скажешь. и даже сверх того, сколько он мог бы заработать для тебя, как гладиатор. чонгук старается не слушать чужие разговоры, пусть даже они и про него. всё равно для этих римлян он не больше, чем оживший предмет мебели. в том числе и для этого мужчины, который отчего-то так сильно хочет его себе. зачем? почему и из-за чего чонгук так ему приглянулся, что он готов заплатить за него любые деньги? тэхён ведь даже имени его не знает, даже не поинтересовался, раз уж на то пошло, а сам он совершенно ничего не умеет и победу над своим противником сегодня вырвал благодаря простому везению. конечно, он научится. всему научится, если придётся и прикажут, потому что выбора у него нет. он больше не распоряжается своей судьбой, и жизнь его ему теперь не принадлежит. но почему тогда так обидно из-за того, что его обсуждают при нём же как какую-то вещь и совершенно не обращают внимания? почему ладони подрагивают от злости и гнева, а глаза застилает какой-то мутной пеленой? чонгук медленно моргает, и с его нижних ресниц срываются первые крупные слезинки. он тихо и поражённо вздыхает, и торопливо стирает их пальцами, размазывая по щекам солёную влагу и надеясь, что никто из присутствующих этого не заметил, но когда он снова поднимает голову, то видит на себе хмурый взгляд тэхёна. вся поза мужчины напряжённая и подобравшаяся, руки его крепко сжаты в кулаки. сердце ударяет так сильно, что юноше кажется, будто он глохнет, и чонгук чувствует, как его влажные глаза снова начинают предательски мутнеть. только не сейчас, пожалуйста, только не… — я приеду за ним завтра, — застывший взгляд тэхёна останавливается на его мокрых и разрумянившихся щеках. — придумай цену, игнатиус, или я заберу его задаром.