Оксигенация

Когда она оказывается в большом зале Университета, ее окружают мужчины в смокингах и женщины в дорогих вечерних платьях в пол, сверкающие драгоценностями на миллионы йен в приглушённом свете ламп. Ей, в простом чёрном платьице с юбкой плиссе, хочется потеряться. Она хватает с подноса проходящего мимо официанта бокал с шампанским, когда горячий шёпот обжигает ей ухо. — Тебе надо чаще носить платья. Акасуна чокается с ней бокалом, берет под локоть и ведёт в глубину зала, пока она не успела очухаться. Он знакомит ее со своей командой анестезиологов, профессором, у которого он писал докторскую, бывшим главврачом больницы, который сколотил состояние, создав свою фармацевтическую компанию, и теперь выделяет клинике большие гранты. Всем рассказывает о ее вчерашнем подвиге. Если с первыми собеседниками она продолжает краснеть, мямлить и отчаянно стесняться, то в итоге (пропорционально выпитому шампанскому, заботливо подливаемому ей в бокал) скромно, но уверено кивает. Когда появляется ведущий мероприятия, они рассаживаются. Скукоженный, на вид тысячелетний старичок, оказавшийся председателем Совета директоров, выходит на сцену. Он заводит длинную речь о важности современной медицины, о юных талантах. Он объявляет, что в этом году спонсоры выделили клинике повышенные субсидии (Акасуна фыркает — он-то уже видел отчеты). Он постоянно прерывается, чтобы перевести дух, едва заметно дотрагивается до груди. — Опять ишемия? — шепчет Сакура. — Ну-ка цыц, — шикает рыжий, сидящий рядом с ней. Она чувствует жар от его ноги, — В прошлом году мы делали ему шунтирование. Ещё тысячу лет протянет. Старичка сменяют другие члены Совета директоров. За ними следуют спонсоры. Затем на сцену выходят главы отделений больницы. Все они заводят одну и ту же песню новыми словами. — Моргни, если тебе тоже скучно, — Акасуна наклоняется к ней так близко, что она чувствует его парфюм. От него пахнет деревом и табаком. — Боюсь, что если моргну, то усну, — отвечает Сакура, а глаза сверкают в полумраке, встречаясь с такими же его — заговорщическими. Когда вновь появляется ведущий, объявляя о начале серии конкурсов, номинаций и прочей корпоративной бесовщине, Акасуна тянет Сакуру за руку прочь из зала, в прохладный ночной воздух. Он приводит ее в бар неподалёку от Университета. Там стены из голого кирпича, местами осыпавшегося и сколотого по углам. Лампы с металлическими абажурами свешиваются с высокого потолка. Вместо столов — почти необработанные доски или старые деревянные ящики из-под вина. Здесь раньше была фабрика, обьясняет он Сакуре, когда они садятся за маленький столик — в это время свободных мест почти нет. Он заказывает себе виски со льдом и закуски (они сбежали, не дотерпев до торжественного ужина). Неловкое молчание тянется, как нуга. Сакура уже жалеет, что ушла с ним, когда наконец приносят еду, внушающую оптимизм. — М-да, в этом году они превзошли сами себя по занудству, — Акасуна режет большущий стейк на маленькие кусочки, — Могли бы не тратить мое время, а просто выдать деньги. — У нас был препод ещё нуднее, — хвастается Сакура, отпивая дайкири из своего бокала. — Уж не Хато ли? По химии? — Да! Вы тоже у него учились? — Сакура подаётся вперёд. Ещё чуть-чуть и они столкнутся носами. — Мне кажется, еще знахари первого сёгуна у него учились, — смеётся Акасуна. Сакура смеётся вместе с ним, и неловкость как-то сама собой рассеивается. Еще часа два они говорят сначала об учебе, потом о работе, даже ухитряются посплетничать о других работниках клиники. Харуно делает себе мысленную пометку сказать Ино, что она была права на церемонии распределения. — У вас кто-нибудь умирал на операции? — спрашивает Сакура. Несмотря на весь его этот высокомерный вид она уверена, что и в его истории были темные пятна. Которые и сделали его таким. — Да. Неделе на третьей работы. Я неправильно рассчитал дозу миорелаксанта. Описался, прямо как ты на экзамене. У пациента начались судороги, и сердце остановилось. Его не удалось реанимировать. — Но ведь понятно, что нельзя ввести несколько литров препарата! — возмущается Сакура, но успокаивается, разморенная алкоголем, едой и жаром, исходящим от его тела в полуметре от неё. — А ты тоже человек, оказывается, — говорит она, накалывая оливку на вилку и отправляя ее в рот. Она видит, как он внимательно следит за этим движением. — Когда это мы перешли на ты? — Когда ты заказал мне третий дайкири. После трёх бокалов с шампанским. Акасуне нечего на это возразить. Она чувствует, как чужие пальцы ведут дорожку по ее ноге вниз, к колену, опускаются в ямку под ним, надавливая на нежную, тонкую кожу, поднимаются снова вверх по бедру, легко царапая коротким ногтем. — Что ты делаешь? — ее голос слегка дрожит, мурашки щекочут спину, добегая до самого основания шеи. — Домогаюсь до тебя. Сасори придвигается к ней ближе и целует, не давая опомниться. Губы у него пухлые, мягкие и на вкус как виски. Рука на ее ноге никуда не пропадает, поднимается ещё выше по бедру, забираясь под юбку. Она тихонько стонет ему в рот, когда он зарывается пальцами в ее распущенные волосы и тянет их на затылке. Сасори сдавленно рычит, стоит ей судорожно вцепиться в лацканы пиджака, а потом обнять за шею и придвинуться ещё ближе, прося, требуя больше. — Вызывай такси, — хрипит Сакура и кусает его за мочку уха. — Уже, — ему стоит титанических трудов не усадить ее на колени прямо здесь. Они целуются в такси. Целуются в лифте. Целуются в прихожей. Дышат рвано, хрипло. Кусают, трогают, гладят все, до чего могут дотянуться. Наконец валятся на постель. Сасори встаёт на колени между ее ног, и ей хочется завыть, когда он кладёт себе на плечо ее лодыжку и проводит языком от щиколотки и почти до колена. Он ложится на неё сверху, придавливая своим весом, распаляя жаром. Она прогибается в спине, чувствуя его член сквозь слои одежды, движется навстречу, трется об него, дразнит. Сасори снова целует ее в губы, спускается к шее, комкает юбку. Сакура сдавливает его бёдра ногами, когда он кусает ее грудь прямо через ткань. Непослушные пальцы стаскивают с плеч пиджак, долго возятся с галстуком и пуговицами. С молнией на брюках он справляется сам, спускает с себя штаны вместе с бельём. — А меня ты раздевать собираешься? — Я хочу тебя прямо в этом платье. Ее бьет дрожь, когда он дотрагивается до клитора сквозь белье. — Если испортишь, я тебя отравлю. Оно очень дорогое. — Почему-то я тебе не верю, — он усмехается, но все-таки стягивает с неё платье через голову. — Цыц. Дыхание обрывается, когда он входит в неё и начинает двигаться. Сакура стонет, мечется под ним, гладит по спине, по груди, по сильным рукам. Она просит тихо, почти жалобно «сильнее», а он смотрит на неё так, что по коже растекается жидкая лава, но толчки становятся жёстче, яростнее. Оргазм накрывает их почти одновременно. Сакура просыпается с рассветом — что-что, а шторы они вчера так и не удосужились задернуть. Успели осквернить постель, ванную, кухонный стол, пока пытались приготовить ночной перекус, даже ковер в коридоре, но не задернуть чертовы шторы. Харуно сладко потягивается, но вздрагивает от внезапно пришедшего озарения, начинает возиться на чужих простынях, пытаясь скинуть с себя конечности их владельца. — Далеко собралась? — голос у Сасори хриплый, заспанный, но он проворно ловит ее, когда она пытается выбраться из одеяльного кокона и сгребает в охапку. — Который час? — в голосе паника, а глаза расширились от ужаса, — Мы не опоздаем на работу? — Сегодня суббота, — лениво отвечает ей Сасори и целует в макушку, крепче прижимая к себе. Как будто он бы отпустил ее так просто, даже будь сегодня рабочий день. Сакура перестаёт вырываться и ложится обратно к нему на грудь. Он уже почти снова засыпает, гладя ее по плечу, перебирая волосы, когда она хихикает: — После всего, что между нами было, ты, как порядочный человек, должен на мне жениться, — поясняет Сакура, — Ну или хотя бы зачёт поставить. — Хм. Зачётка с собой? — Неа. Сасори тянется к прикроватной тумбочке, роется в ящичках, гремя невидимыми ей вещами. Что у него там, неприкосновенный запас скальпелей? — Кольцо, где-то у меня было одно… — Эй, я пошутила! Сакура, окончательно проснувшись, приподнимается на локте и смотрит на него во все глаза по пятьсот йен, когда он протягивает ей (действительно протягивает!) маленькое серебряное колечко с фиолетовым камнем. — Сфера? — читает Сакура иероглиф на камушке. — В детстве я состоял в тайном обществе. Сейчас, наверно, только на мизинец налезет. Он торжественно, приподнявшись на подушке, надевает ей кольцо на мизинец. Сакура вытягивает руку и рассматривает, как солнечные лучи играют на металле. — И что же вы делали в этом тайном обществе? — Да что обычно мальчишки делают. Взрывали петарды в лесу, играли в войнушку, дергали девчонок за косички… Ему очень нравится, как кольцо смотрится на ее мизинце. Но на безымянном пальце, по его нескромному мнению, оно смотрелось бы лучше. — Фу такими быть, — ворчит Сакура, но тянется к нему и целует. Он отвечает ей, а потом резко переворачивает и нависает сверху. И все повторяется вновь. Через пару часов она сидит по-турецки за его кухонным столом, в одних трусах и его футболке. Футболка какого-то огромного, нечеловеческого размера, больше похожего на коктейльное платье, с надписью Lords of the lost на спине. Он сказал ей, что это название рок-группы, которую он слушал в молодости. Сасори стоит у плиты в одних спортивных штанах, которые держатся у него на бёдрах на честном слове. В сковороде обнадеживающе шкворчит яичница. Сакура, отпивая кофе, тихонько смеётся, когда он шипит из-за летящего во все стороны жира от бекона. — Не могу представить тебя рокером, — комментирует Сакура, макая кусочек хлеба в желток, — ты слишком уравновешенный для этого. Или просто перебесился в молодости? — Меня на них друг подсадил. Он был сильно младше, но почему-то вечно за нами увивался. Вот он как раз до сих пор дурной на всю голову. — Ну теперь-то я достаточно тебе нравлюсь, чтобы подвести меня домой? — спрашивает Сакура, загружая тарелки в посудомойку после завтрака, который, судя по времени, скорее должен быть обедом. — Я бы сказал, что ты достаточно мне нравишься, чтобы вообще тебя отсюда не отпускать, — Сасори, закончив протирать стол и плиту, обнимает ее сзади и целует в затылок. Сакура пытается держаться, но когда он прикусывает ее сначала за мочку уха, а потом за шею, выгибается, забывая про посуду. Сасори дышит тяжело, разворачивает ее к себе лицом и целует в губы. У неё подкашиваются ноги, когда он обнимает ее за талию, притягивает ближе к себе, сжимает ягодицы. Сквозь ткань футболки она чувствует, как быстро бьется его сердце. Сасори подхватывает ее под бедрами и усаживает на узкий краешек раковины. — Я сегодня иду с подружкой в бар, поэтому, если не приду, — дыхание рвётся от его рассеянных поцелуев, Сакура откидывает голову назад и стонет, когда он, забравшись с головой под ее-его футболку, кусает ее за сосок, — Она всю полицию Токио на уши поставит. — Значит, на сегодня придётся тебя отпустить. Последней они оскверняют раковину. Они сидят на втором этаже нового бара. Снизу орет музыка, диджей, зачем-то не снимающий вязаную шапочку даже в помещении, начинает раскачивать толпу, звучат одобрительные вопли и звенят бокалы. Молоденькие официантки, с дредами, косичками и ирокезами, в клетчатых рубашках и коротких юбках бегают между столами и разносят еду и напитки. Пахнет ромом, виски и жареными куриными крылышками. Сакура рассеяно крутит коктейльную трубочку, пока Ино в красках рассказывает ей новости последней недели. Сарутоби-сенсей все ещё прекрасен. Они наконец помирились с Шикамару, и теперь снова ходят на каратэ. Саске вернулся к амплуа говнюка. Недавно огрызнулся на Хинату, которая случайно оказалась рядом, за что получил по зубам от Узумаки. Яманака слышала, что они до сих пор не разговаривают. — Земля вызывает лобастую, — Ино щёлкает пальцами у неё перед глазами. — Что? Прости, я что-то не выспалась. Так что там с нашей бандой? — Я тебе сейчас рассказала, как Наруто дал в морду Саске, а ты никак не отреагировала. Все в порядке? Сакура для приличия возмущается, то ли из-за Саске, то ли из-за Наруто. Из головы не выходит Сасори. Руки Сасори. Губы Сасори. Язык Сасори. Сакура вздрагивает, то ли от мысли о языке Акасуны, то ли от рева беснующейся толпы, когда внизу слышатся первые аккорды Chop Suey. Ино смотрит на неё с искренним беспокойством личного психотерапевта. — Что, опять рыжий загонял? — Яманака опускает подбородок на ладонь и отпивает ром-колу. — Как, кстати, вы вчера на приём сходили? Уснула небось со скуки? Уснула, думает Сакура. Часа на четыре. — Ну… Нормально, — бормочет Сакура, опуская глаза на стол. Она чувствует, как немилосердно краснеет. Замечает взгляд Ино. Ей конец. — Что-то ты даже не материла его ни разу за этот вечер, — тянет Ино и уставляется на нее ещё пристальнее, — Стоп, Харуно! — Яманка тычет в неё пальцем, — Ты краснеешь! — Она зажимает рот ладонями. — Только не говори мне, что вы… — Ну… — Вы что, переспали?! — Яманака выкрикивает догадку так громко, что ей даже удаётся переорать Сержа, и на них оборачиваются другие гости. — Где-когда-сколько раз? Он горячий в постели? Кто был сверху? — она бомбардирует Сакуру таким количеством вопросов, что у неё кружится голова. — У него дома — вчера и сегодня — шесть — очень — пять он, один я, — тараторит Сакура и закрывает лицо руками. — Что?! Ты сверху!? Да не смотри на меня так, — смеётся Ино, — Я рада за тебя. Моя девочка. Они спускаются вниз танцевать, когда Ино на мизинчиках клянётся Сакуре не растрепать это всей клинике. В воскресенье днем Сакура просыпается от противного дребезжания телефона. На дисплее высвечивается имя Сасори. Харуно, прочистив горло, отвечает на вызов. — Я же вроде только на вчерашний вечер тебя отпускал, — без ненужных приветствий предъявляет Сасори. Сначала окольцуй, думает Сакура, а потом вспоминает про кольцо на своём мизинце и улыбается так, что щеки начинают болеть. — Прости, но после вчерашнего мое личико вернулось к заводским настройкам. Я бы даже сказала, что потребуется переустановить операционку. Сасори смеётся в трубку. — Я бы с удовольствием принял участие в тестировании обновлений, — на пару секунд он замолкает, — Тебе что-нибудь нужно? Капельницу поставить, рамен привести, клининг заказать? Сакура не знает, хочется ли прямо сейчас его обнять или придушить. Приходит к выводу, что скорее первое. — Думаю, что с лёгким похмельем я в состоянии справиться сама. Но спасибо. — Тогда жду тебя завтра, — он кладет трубку. Сакура уверена, что перед этим он улыбался. Рамен она все-таки заказывает себе сама. В понедельник на обходе Джирайа-сама кажется ей непривычно мрачным и молчаливым. Без шуточек и прибауточек он ведёт их от одного пациента к другому, сухо задаёт вопросы и, получая ответы, просто кивает, без радостно-торжественного объявления победителя в этой гонке знаний. — Что это с ним? — спрашивает Сакура у своего верного источника информации. — Не знаю точно, — шепчет в ответ Ино, — Слышала, что в больнице случилось какое-то происшествие, все руководство на ушах стоит. — Саске тоже сегодня какой-то по-особому мрачный. И нервный. Никогда его таким не видела, — кивает Сакура в сторону Учихи. — Ой, да забудь ты про него уже, — отмахивается Ино. — Важнее другое. Нам сегодня кровь из носа надо подписать у главной отчеты о практике, а я слышала, что она с утра уже успела довести медсестру до слез. А та всего лишь поставила капельницу, не дождавшись указания от лечащего врача. Сакура сглатывает — она тоже еще не успела подписать этот злосчастный отчёт. Но оказавшись после обхода и обеда рядом с Сасори, она забывает и об отчете, и о Джирайе, и уж тем более о Саске. Сейчас Харуно бесконечно рада, что Ино в группе Сарутоби-сенсея. Если остальные оставшиеся члены анестезиологической практики не заметили, как они украдкой смотрят друг на друга так, что воздух вокруг искрит, как Сакура вздрагивает, стоит ему коснуться ее руки, чтобы поправить положение трубки в горле у пациента, то Яманака заметила бы наверняка и припоминала ей это всю оставшуюся жизнь. — Зайдёте ко мне через час, чтобы подписать отчеты о практике, — объявляет Сасори в конце занятия, и когда остальные, счастливые, что и сегодня остались живы, разбегаются, подмигивает Сакуре. Вечер ожидает быть интересным. Сакура специально ждёт два часа в ординаторской, заполняет истории болезней вместе с Ино, моет все их двенадцать чашек и только потом отправляется в кабинет Акасуны, получив такое напутствие от Яманаки, что даже Джирайа покраснел бы. К ее неописуемому разочарованию, Сасори в кабинете не один. Под столом у него возится какая-то блондинка. — Дей, ну сколько можно переподключать монитор к системнику? — Сасори сидит в своём кресле, руки скрещены на груди, он нетерпеливо болтает ногой в воздухе. — Не торопи меня! — ворчит басом блондинка, и Сакуре уже не хочется врезать Сасори по зубам, когда над столом показывается голова парня, которого она много раз видела в отделе технической поддержки. — Ещё стяжку. У тебя тут такой бардак с проводами, странно, что еще не замкнуло все к чертовой матери, — получив заветный пластик, тот снова скрывается под столом. Акасуна закатывает глаза и, наконец заметив Сакуру, пожимает плечами. В конце концов айтишник вылезает на поверхность и направляется к выходу, дав еще пару ценных указаний по поводу бережного обращения с техникой. В дверях он сталкивается с Сакурой и одаривает ее таким взглядом, что она бесконечно рада, что не послушалась Ино и осталась одетой под халатом. — О, привет, детка. Не видел тебя тут раньше. — Дейдара, пошёл вон! — рычит окончательно потерявший терпение Акасуна. Блондин бросает взгляд сначала на него, потом на Сакуру, складывает два и два, хмыкает и, показав доктору поднятый вверх большой палец, выходит из кабинета. — Прости, — вздыхает Сасори, когда Сакура оказывается рядом. Он утыкается лицом ей в живот, обнимает за талию. — Сегодня, ко всему прочему, еще и комп сломался, пришлось звать этого идиота на помощь, — он тянет Сакуру еще ближе, усаживая к себе на колени. — Что-то случилось? Я слышала, что Цунаде-сама не в духе. Сасори, успевший расстегнуть несколько пуговиц на ее халате и целующий ее ключицы, замирает. Губы складываются в тонкую, плотно сжатую линию, глаза, еще секунду назад тлеющие угольками, потухают. Сакура неуютно ёжится, но он становится прежним, целует ее еще крепче. — Ничего такого, о чем тебе стоит беспокоиться. Сакура охотно ему верит. — А я зачётку принесла, — выдыхает Сакура, когда он целует ее в шею. — Давай сюда, — Сасори так резко отрывается от нее, что ей становится холодно. Она замирает в нерешительности, смотрит на него с желанием и укором. Тот смеётся, и аккуратно опускает ее ноги на пол со своих колен. — Эй! — возмущается Харуно. — Это тебе за воскресенье, — скалится Сасори, когда она кидает на стол свой отчёт о практике. — Ты об этом пожалеешь! — возмущается Сакура. Акасуна расписывается в документе и отдаёт ей. — Ещё слово и оставлю тебя на ночное дежурство, — он все еще ухмыляется. — Ах ты гадкий рыжий…! — Ну все, сегодня дежуришь, — довольный собой и зрелищем кипящей от ярости Сакуры, Сасори откидывается в кресле и складывает руки за головой. — Да успокойся ты, — кричит он ей в след, когда она в два прыжка оказывается у двери, — Я сегодня тоже дежурю. Сакура, чуть успокоившись, показывает ему язык. Вечер все еще обещает быть интересным. Но сначала ей нужно сразиться с огнедышащим драконом в лице Цунаде-самы. Сакура с опаской стучит в ее кабинет. — Кого там еще принесло?! — от окрика главврача трясутся стены и осыпается штукатурка. Сакура заглядывает внутрь, прикрываясь дверью как щитом. — Цунаде-сама, не могли бы вы подписать отчёт о практике? — пулемётной очередью выдаёт Харуно, оглядывая присутствующих. Что здесь делает Джирайа, она еще понимает, но что забыли Орочимару и Какаши-сан? Сенджу, признав Сакуру в столь нежелательном в такой момент визитёре, чуть успокаивается, протирая глаза. — Будь добра, подожди, пока мы не закончим. Снаружи. Сакура, кивнув, прикрывает за собой дверь. — На чем мы остановились, Какаши-сан? — слышит Харуно голос Цунаде через секунду другую и тихо ойкает, замечая, что дверь осталась приоткрытой. — Мы закончили на том, что родственники уже пятнадцати пациентов, умерших в больнице за последние полгода, обратились в полицию. Они думают, что с этими смертями что-то не так. Мы вынуждены провести проверку. К завтрашнему дню жду от вас истории болезней и результаты вскрытия этих людей. Сакура слышит, как на стол что-то падает с тихим хлопком. — Хорошо, Хатаке-сан. Но, насколько я помню, смерти были чистые, — шелестит голос Орочимару. — Как раз и проверим. Дверь распахивается настолько резко, что Сакура подпрыгивает на месте. — И не приводи больше сюда собаку! — кричит Цунаде-сама вдогонку Какаши, который появляется в коридоре, с мопсом под мышкой. — Но это же член команды! Какаши-сан выглядит смущенным, гладя пса по голове. Замечает Сакуру и тепло улыбается ей. За время расследования по делу Учих Харуно поразило, как быстро он умеет менять маски. Вот он с ледяными глазами надевает на Саске наручники и сажает в машину, чтобы увести в участок, а уже через минуту с отцовской нежностью треплет плачущую Сакуру по волосам и говорит, что все будет хорошо. — Какаши-сан, здравствуйте! У Саске опять неприятности? — Нет, что ты! С него давно сняты все обвинения. — Что-то случилось в больнице? Сакура видит, как улыбка у него в глазах тускнеет. — Ничего такого, о чем тебе стоило бы волноваться, — Хатаке хлопает ее по плечу и поспешно удаляется. Где-то она это уже слышала. — И почему это ты так уверен, что смерти чистые, а, Орочимару?! — гремит голос Джирайи, стоит Какаши уйти. — А почему ты обвиняешь меня? — голос Орочимару бархатом струится в коридор, — Никто же не подозревает тебя, когда твои пациентки приходят рожать. — А ну заткнулись оба! Если в клинике реально завёлся серийный убийца, на что нам так старательно намекает этот любитель собак, то мы по уши в дерьме. — Цунаде, любовь моя, ну хоть ты, в отличие от этого деревенщины, веришь, что я тут не причём? Я уже давно завязал. — Основываясь на том, что ты на свободе и работаешь, как сам думаешь, Орочимару? — голос Цунаде тихий, усталый, — А теперь перейдём к более насущным вещам. Джирайа, ты совсем охренел? Опять домогался до стажерки?! — Да я всего лишь обнял ее в знак поддержки! — И невзначай облапал за грудь? — С тобой не вышло, так ни с кем теперь нельзя пытаться? — Нет! — И вообще, дорогая моя, ты что-то давно уже на плановом осмотре не была. Сакура слышит, как что-то тяжелое ударяется о стену, а затем крик боли Джирайи-самы. — Ещё слово, и вылетишь из кабинета через окно! Орочимару, к тебе на осмотр заходить, надеюсь, не нужно? — Только после твоей долгой, счастливой и насыщенной жизни, дорогая. Харуно вздрагивает, когда кто-то ударяет кулаком по столу. — Твою мать, там же Харуно сидит под дверью! Я про неё совсем забыла. Когда ее зовут, Сакура, стараясь никому не смотреть в глаза, входит в кабинет и наконец подписывает многострадальную бумажку. Цунаде-сама отпускает их на все четыре стороны. В дверях Орочимару чуть задерживается, пропуская ее вперёд. — Надеюсь, мышонок, тебе хватит ума сохранить в секрете все, что ты сейчас услышала, — шепчет ей в ухо патологоанатом, обволакивая знакомым ароматом лаванды и ментоловых сигарет. Сакуре хочется, чтобы ей хватило воздуха в легких, чтобы не хлопнуться в обморок прямо здесь. — Да, Орочимару-сама, — еле слышно хрипит Сакура и позорно сбегает в ординаторскую.