Элдийская принцесса

      Капитан Леви всегда считал, что горькая правда, сказанная в лицо, лучше нелепой лжи. Аккерман часто полагался на холодный цинизм и не менее жёсткий рационализм, считая, что невозможно подать жестокую правду в мягкой форме. Правда — не сладкий пирог, чтобы быть приятной и желанной. Нормы твердят быть мягче, но как будто тяжёлую весть можно завернуть в красивую упаковку и перевязать бантиком. Горе дано познать многим, и нет особого смысла оттягивать его приближение. Всё равно обрушится. Всё равно заденет.       Капитан сидел за одним столом с Ури, наблюдая, как она быстро завтракает. С самого утра принцесса была на взводе и, предвещая расправу над мужем, пылала, словно факел. Хистория же сильно нервничала и бросала в сторону капитана взгляды, наполненные безмолвной просьбой рассказать о случившемся этой ночью. Она считала Леви прямолинейным человеком и не понимала, почему он молчит. Сама же королева просто не могла взять себя в руки, чтобы рассказать сестре правду о том, почему Габриэль не может явиться во дворец. Просьба Ури позвать подругу была настолько неожиданной, что Рейсс, долго не думая, ляпнула, что девушка очень занята в мастерской и сейчас не стоит её отвлекать. — Ох, не терпится Габриэль показать Уокера в сырой и тёмной клетке. Ох, как хочется увидеть её лицо! — с набитым ртом говорила Ури, радуясь отсутствию рядом Гусыни. — Только, — она проглотила еду и уставилась на тарелку, — жалко, что поводом стало… Ох, прости, Хистория. Знаю, ни слова о плохом за столом. Аккерман аккуратно поставил фарфоровую чашку на стол. Хистория нервно забарабанила пальцами по коленкам. Ури, ощутив тягостную атмосферу, недоуменно посмотрела сначала на сестру, затем на капитана. «И в чём проблема рассказать?» — с раздражением подумал Леви. Он совершенно не мог поступить как обычно и просто вывалить всю правду на голову принцессы — понимал, что так правильно, но не мог, ибо не хотел причинить ей боль. За годы в разведке он не раз сообщал солдатам о смерти их товарищей, после чего сразу давал приказ о возвращении. Его, как и Эрвина, считали холодным и бесчувственным тираном, не имеющим ни капли сострадания. А что теперь? Не может сделать то, что делал несколько тысяч раз. С каких это пор он стал таким мямлей? «Чёрт, в последний раз так было с отцом Петры. Как же, сука, не люблю такие моменты». — Сегодня ночью тело Габриэль было найдено в мастерской, — принизил тишину его спокойный голос. — Мне жаль. Ури опустила руку с вилкой, на которую уже был насажена частичка помидора. Рейсс выдохнула, взволнованно посмотрев в сторону сестры. — Что?.. — только и смогла спросить Ури и, после затянувшегося молчания, обратилась к сестре: — Но ведь она занята просто… в мастерской… верно? На лице Уокер появилась легкая улыбка, но руки дрожали от сильного волнения. Она не поверила своим ушам. Новость о смерти её подруги прозвучала как что-то обыденное. Как обсуждаемое за завтраком событие. Рейсс даже подумать не могла, что кто-то так спокойно может говорить о смерти. Разве смерть не самое страшное, что может случиться в мире? «Может, просто послышалось? Я же переживала, что с ней что-то случится, вот и чудится, что кошмар сбылся!» — Верно же, Хистория? Королева отвела глаза, закусив губу. Её молчание было красноречивее любого ответа. Ури, всё осознав, выронила из руки вилку и кукольным взглядом уставилась на тарелку. «Габриэль больше нет… — повторила про себя Ури, стараясь осмыслить произошедшее. — Её тело нашли сегодня ночью». Отчего-то это казалось нереальным. Габриэль, что всегда была рядом, что обещала быть с ней до конца своих дней просто взяла и умерла, оставив свои мечты. Так легко. Так внезапно. — Спасибо за завтрак, — холодно процедила она, вставая со своего места. Хистория вскочила и хотела было подойти к ней, но девушка жестом остановила её. — Я хочу побыть одна. Аккерман заметил сжатые в кулаки руки и блеск скатившейся по щеке слезы. Ури, постояв так ещё пару секунд, развернулась и ушла, стуча маленькими каблуками по кафельному полу. Хистория, омрачённая случившимся, села обратно за стол, буравя глазами закрывшуюся за сестрой дверь. — Нужно узнать, кому принадлежит брошь, — Аккерман вынул из кармана украшение, завёрнутое в белый платок. — Вы действительно хотите сейчас заняться этим? — Хистория раздражённо повела плечами. — Мне нужно утешить сестру. — Но ей не будет утешения, если мы не накажем виновного, — строго заметил Аккерман, а затем, натолкнувшись на отстранённый взгляд Рейсс, устало выдохнул. — Хорошо. Сам всё узнаю, но дашь мне поговорить с Дариусом. Хистория согласно кивнула. Она была благодарна капитану за свалившийся с её души камень. Хорошо, когда можно переложить такую работу на сильные плечи Леви, который, как она думала, сможет всё выполнить лучшим образом.

***

      Ури сидела на полу в своей комнате. Кутаясь в тёплую кофту, девушка, качаясь из стороны в сторону, подобно обезумевшему человеку, тихо пела. Голос её то и дело срывался, фальшивил, но она продолжала петь, словно бы сейчас только эта детская песенка могла успокоить её. С утра в замке всегда было холодно. Комнат было много, да ещё и недавно девушка прогнала служанку, которая пришла, чтобы разжечь камин. Странно, но Рейсс совершенно не смущал холод. Он словно бы стал частью этого дворца, частью её самой.

Пускай сейчас печаль…

В разуме раскинулось бесконечное зелёное поле.

Сердца покинув…

Поле наполнилось яркими звуками. Пение птиц, стрекотание кузнечиков. Послышался такой знакомый, переливчатый смех.

Устремится за облака…

Фигура в шёлковом платье, стоящая к ней спиной. Длинные тёмные волосы волнами спадали на спину. Ветер трепал синий бант, повязанный на маленькую косичку, заплетённую сбоку.

Проснутся небеса…

Призрак, рисуемый её разумом, обернулся, одарив девушку светлой и такой легкой улыбкой. В одно мгновение Ури словно укрыло тёплое зефирное одеяло, и всё вокруг снова стало тёплым и родным.

Ветра окликнут, И в душе начнёт всё трепетать. Хочу тебя оберегать я. Судьбы твоей стать частью навсегда…

— Ты мне как сестра, Ури, — с нежностью произнесла Габриэль старую фразу. — Я знаю, что тебе приходится быть сильной, знаю, что тебе сложно справиться с ненавистью к себе. Просто помни, что у тебя есть я. Я всегда буду рядом, и передо мной ты можешь быть слабой, ведь я никогда не повернусь к тебе спиной, никогда не предам для собственной блажи. — Лицо Габриэль смягчилось. — Если завтра все пройдёт плохо, доверься мне. Я не отвернусь от тебя только потому, что твоя сила бесполезна. Мы вместе найдём выход и сможем стать счастливыми. Габриэль была так близко, что казалось, до неё можно дотянуться рукой. Тепло было таким ощутимым, таким реальным, что Рейсс не могла поверить, что всё это лишь игра её потрясённого разума. Слишком реальны были показанные ей картины. Слишком отчётливо ощущала она теплоту ушедшего человека. — Ты не могла умереть, — прошептала Ури в пустоту. Лицо Габриэль омрачилось. Глаза стали тёмными, словно ночь, и невероятно печальными. — Прости. Двери комнаты распахнулись и ударились о стены. От резкого звука видение испарилась, словно утренний туман, и Ури, всхлипнув, опустила голову. Исчезло душевное тепло. Остался только мрак. Липкий, тягучий, всепоглощающий. Она снова встретилась с ним: с детским кошмаром. Со своим собственным демоном. Не было выхода из этого лабиринта собственного страха и беспомощности. Раньше был. Габриэль всегда находила его. Выводила её своим голосом. Согревала теплом. Сердце бешено забилось. Стало трудно дышать. Лёгкие словно сковали невидимые оковы, не дававшие сделать желанный глоток. К горлу подобрался нервный комок, и девушка зажала себе рот в попытках удержать рвотный позыв. «Снова приступ…» — Ури? — Хистория подбежала к сестре и прижала её трясущееся тело к себе. — Тебе плохо? Уокер не ответила. Молча кивнув, она крепко обняла сестру, зарываясь в её волосы. — Доктора сюда! — выкрикнула перепуганная Хистория. — Не нужно, — прошептала Ури, мягко выпутываясь из объятий сестры. — Отведи меня к Габриэль. — Но… — Отведи меня к Габриэль! — громко повторила Ури. Глаза её наполнились злобой. Рука в перчатке ударила по стене, и в тот же миг занавески вспыхнули синим пламенем, разгораясь всё сильнее и заполняя помещение дымом. Прожжённая насквозь перчатка слетела с девичьей руки, опав жалкими обгорелыми вонючими кусками на пол.

***

      Можно ли предвидеть смерть? Правда ли, что перед смертью аура человека становится чёрной и мрачной, и любой чувствительный к паранормальным вещам человек может ощутить скорую кончину? Жизнь как нечто собой разумеющееся. Бесценный дар, преподнесённый нам с правом рождения. Но как легко её отнять… Как легко несколькими ударами ножа перечеркнуть все амбиции, лишить возможности ощущать, прекратить что-то само собой разумеющееся. Осознает ли убийца всю глубину своей вины, или он проделывал это настолько часто, что для него убить — то же самое, что заварить чай или приготовить шарлотку? А что же чувствует тот, для кого убитый был самым родным человеком? Разве убийца не в ответе за боль, причинённую ему? А как ощущает себя человек, не успевший выразить свою любовь убитому? Разве убийца не отнял у него шанс? Или незадачливый родственник сам виноват в том, что так и не смог взять себя в руки, чтобы признаться в сокрытом?       Тело юной девушки утопало в мелких белых искусственных цветах, которыми обычно модницы украшали свои платья и шляпки. Тёмные волосы заплетены в толстые косы. На ней было самое красивое платье, которое Ури только смогла найти в Тросте: длинное, тёмно-голубого оттенка с невероятно тонким кружевом, пришитым к подолу. Белые руки покоятся на животе. На мраморных пальцах кольца с драгоценными вставками. Мелкие снежинки мягко приземлялись на красивую, но безжизненную Габриэль, что, словно кукла, лежала в наспех сколоченном деревянном гробу. — Это очень здорово, что вы пришли, мастер Лео. — Ури, кутаясь в зелёное пальто, подошла к отрешенно стоящему мастеру. — Габи мечтала учиться у вас. Мужчина ничего не ответил, лишь легонько кивнул, не отводя глаз от раскрытого гроба. На похороны людей пришло мало. Мало кто знал девушку достаточно хорошо, чтобы обеспокоится её уходом. Зато было много солдат, что в качестве стражей пришли вместе с королевой. Хрупкая Хистория, что весь сегодняшний день хлопотала, помогая Ури устроить похороны, подошла к гробу и опустила туда красную ленту, что по местным обычаям клали в гроб, если умерший был молод или погиб насильственной смертью. По народным приданиям, она должна была позволить душе переродиться вновь. Старая сказка, но Рейсс в неё верила. — Она ведь так и не узнала, что была моей дочерью, — осипшим голосом вдруг сказал Лео, сам удивляясь своему откровению. — Я бросил их. Вырвал из памяти, думая, что нет ничего важнее моего ремесла. Что её мать сильная, сама вырастит. Как же я был глуп. Ури, не веря услышанному, подошла к мужчине ближе и небрежно похлопала того по плечу. Открывшаяся правда была для неё уж больно неожиданной. Она не знала, как поддержать его, да и стоило ли? Габриэль так ненавидела своего отца, обрекшего её мать на бедное существование, что Ури сама невольно начала испытывать неприязнь к этому человеку. Как будто это её, а не Габриэль, бросил отец. Хотя, если так подумать, ситуации у них были схожи. Разве что Лео не пытался убить свою дочь. — Почему вы не сказали ей об этом? Если она вам так дорога, почему не вернулись? Лео тяжело выдохнул. Белый снег продолжал медленно падать не замелю. Осень по всей видимости решила сдать свои полномочия раньше времени. — Я думал, что она будет меня ненавидеть, — наконец ответил мастер, сжимая и разжимая замёрзшие пальцы. — Узнал-то её сразу. Уж больно похожа она на мать. Разве что волосы мои, не рыжие. Когда она показала портрет, сразу всё осознал, да только решил, что не нужно ей такого отца знать. Хорошая она была. Трудолюбивая. Талант в ней был. Могла бы художницей стать, да что сейчас говорить об этом? Скажите, принцесса, она всегда любила рисовать? Перестала бы она это делать, если бы узнала, что именно из-за этого она так рано лишилась отца? Ури вспомнила Габи, склонившуюся над чистым листком. Вьющиеся волосы выпадают из наспех сделанного пучка. Лицо сосредоточенное, губы поджаты. Рука, сжимающая карандаш, плавно скользит по листу, рисуя ажурное кружево на платье знатной дамы. — Не думаю, что она бы бросила. Да и рисовать любила Габи всегда. Часто рисовала. Видно было, её это дело. — Моя дочка. — На лице мужчины появилась лёгкая улыбка. — Только вот уберечь-то её не смог. Ури взяла мастера за руку и потянула его вперёд. Всё это время мужчина даже не подошёл к гробу, наблюдая, как священник читает молитву издалека. Лео из-за чувства вины, сжигающего душу подобно адскому огню, не смел подойти ближе. Не смел дотронуться до холодной руки дочери и попросить прощения. Уокер знала, каково это — не иметь возможности извиниться. Сама столько раз думала о том, что было бы неплохо, если бы у неё была возможность извиниться перед матерью, перед умершими братьями и сёстрами, перед погибшей матерью Габи. Нет ничего ужаснее, чем чувство вины перед умершим. Невозможность сказать самые важные слова. Снег заскрипел под массивными сапогами. Священник, закончив читать молитву, отошёл от гроба, уступая место Ури, что вела за руку Лео. — Попрощайтесь как нужно, — шепнула она, отпуская его руку. — Она бы хотела знать, что вы сожалеете. Сказав это, девушка сделала несколько шагов назад, пустыми глазами смотря на склонившуюся над гробом фигуру. Ей самой хотелось попрощаться первой, но Лео бы убежал, если бы Ури оставила его одного. Мастер дотронулся покрасневшими пальцами до бледной щеки Габриэль. Ноги его задрожали, и впервые за всю его жизнь он заплакал. — Ты так похожа на мать, — прошептал он, пропуская между своих пальцев тёмные волосы. — И ты такая талантливая и старательная. Мне жаль. Жаль, что я не был с вами. Жаль, что бросил. Жаль, что не увидел твои первые рисунки. Жаль, что это не я учил тебя рисовать. — Мастер положил свою большую руку на её замерзшие руки. — Я горжусь тобой, дочка. Скупая мужская слеза скатилась по шершавой щеке. Мужчина наклонился и слегка поцеловал дочь в холодный лоб. В сознании вспыхнул день, когда он оставил её. Тогда тоже падал снег. Только крупный, сильный. Он, закутанный в тряпьё, стоит около покосившегося дома. За пазухой мольберт и краски. Маленькая Габи в рваном платьице и заштопанной шубке стоит у порога, не реагируя на просьбы матери закрыть дверь. В глазах её не было укора. Лишь одно непонимание. Кто знал, что она появится в его жизни вновь только для того, чтобы так же, как и он, уйти, не оглянувшись назад? Это была месть. Жестокая расправа судьбы за его собственное малодушие. Снег всё так же продолжал падать, покрывая грязную, ещё не остывшую землю грязным ковром. Кое-где, сквозь тонкую белую морозную ткань, просвечивались сгнившие листья. С каждой минутой становилось всё холоднее и холоднее. Мастер отошёл от гроба, уступив место Ури. Девушка сунула руку в чёрной перчатке в карман пальто и вытащила оттуда серебристую цепочку. — Ты всегда защищала меня… — тихо прошептала она, наклоняясь к телу. — Благодаря тебе дети из приюта спасутся, а Уокер больше не будет сеять зло. Габи… Ты самый дорогой мне человек. Я не представляю, как буду жить без тебя. Нет, даже не хочу представлять. Моя милая Габриэль. Моя милая сестра. Любой бы позавидовал нашей дружбе. Любой позавидовал бы мне за то, что ты моя подруга. Только благодаря тебе я могла ощутить себя простым человеком. Не проклятой принцессой, не второй надеждой человечества, а просто собой. Помнишь, ты говорила о том, что было неплохо, если бы мы смогли жить в приюте и каждое утро выпекать хлеб для детишек? Знаешь, теперь я думаю, что не на то тогда я надеялась. Лучше бы… — Девушка сглотнула нервный ком. — Лучше бы тогда моя сила оказалась ненужной. Лучше бы тогда мы уехали с тобой, и срать на людей и эти новые горизонты. Зачем мне море, если мы не увидим его вместе? Зачем мне куда-то лететь, если нет возможности вернуться к тебе? Уокер открыла замочек и повесила на шею Габриэль приготовленный для неё кулон: половинка металлического сердца на серебряной цепочке. — Пора. — Мужская рука упала на плечо Ури. — Есть ещё человек, что хочет попрощаться. Уокер вздрогнула и обернулась. Сзади неё стоял Смит и мягко улыбался. Девушка не ожидала его увидеть, но всё же была рада его прибытию. С ним было как-то спокойнее. Эрвин взял принцессу под локоть и настойчиво потащил назад к Хистории. К гробу на негнущихся ногах подошёл солдат, которого Ури не сразу узнала из-за пелены слёз на собственных глазах. Метаясь в безуспешных попытках организовать самые лучшие похороны, Ури совершенно забыла о Жане. Как будто он не был кем-то важным в жизни её подруги. Как будто те не переписывались между собой, обмениваясь ласковыми фразами. Боль утраты была так высока, что принцессе даже в голову не пришло написать письмо парню, которого Габи обещала ждать. На тот момент казалось это не таким важным. Смит же, невольно подслушав разговор двух мастеров по изготовлению гробов, обо всём пронюхал и, будучи человеком умным, отчеркнул небольшое извещение, попросив посыльного передать бумажку Зоэ как можно быстрее. Он не собирался обнажать своё причастие в организации похорон, но должен был удостовериться, что Ханджи послушается и отпустит солдата, позволив ему проводить любимую. Ури стояла рядом с Эрвином, крепко держась за его локоть, словно тот был её спасательным кругом. Словно зритель, созерцающий душераздирающий спектакль, девушка следила за действиями Жана, надеясь на хороший исход. Вот он смахнул слезу. Вот наклонился ближе и коснулся своими губами её губ. В сказках принцессы пробуждались от долгого сна благодаря целительному поцелую любимого. Ури с застывшим на мгновение сердцем ждала, что Габриэль, подобно спящей красавице, откроет глаза, оживёт, крепко обнимет Жана, и тот, взяв её на руки, гордо поведёт к алтарю. Но чуда не свершилось. Синие губы так и остались синими, страшно безмолвными. Жан, разогнувшись, с потерянным видом отошёл, позволяя мужчинам закрыть гроб богато украшенной крышкой. Выдержка солдата давала о себе знать. Смертей видел много, привык. Священник снова начал монотонно читать молитву. Гроб опустили в яму. Начали забрасывать рыхлой землей. Ури, не выдержав, упала на колени, сжимая руками грязный, вперемешку с землёй снег. Хотелось остановить похороны. Убрать крышку гроба. Вытащить тело и прижать его к себе. Согреть теплом. Постараться вдохнуть в него жизнь. Хотелось кричать. Громко вскрикнуть: «Что вы делаете? Это же Габи! Не нужно её в землю. Там темно, холодно и мрачно». Ури уже однажды встречалась со смертью. Не было там яркого света и радости. Лишь тьма. Непроглядная, всепоглощающая. Свет Ури увидела, только когда Имир оживила её, благословив своей силой. Сама же смерть — темнота, и в этой тьме не было места прекрасному цветку, каким являлась её подруга. — Тише, тише Ури. — Смит с силой заставил Ури подняться на ноги. — Верните. Верните мою Габриэль! Хистория бросилась к сестре, помогая Смиту отвести Ури в сторону. Внезапная истерика могла привлечь ненужное общественное внимание. Не нужно было портить и без того мрачное событие. Жану и Лео явно не хотелось слушать чужие истерики — у самих душа была разодрана. Эрвин, прижав трясущееся тело девушки к себе, успокаивающе гладил её по голове. Хистория, попросив стражу оставить её ненадолго, шептала сестре нежности, пытаясь привести в чувства. Только всё было честно. Ури, уткнувшись лицом в грудь Эрвина, горько плакала, не желая слушать чьи-либо слова. — Я отведу её в свой класс. — Эрвин жестом подозвал к себе кучера. — Позаботьтесь о похоронах и не о чём не волнуйтесь. Хистория кивнула, сдерживая накатившиеся слезы. Смит повёл девушку к карете, напоследок бросив на королеву сочувствующий взгляд.

***

      Аккерман шёл по людной улице, прикрываясь от заинтересованных взглядов воротником пальто. Расследование, на которое было убито всё утро и день, пришло к своему концу, выдав вполне себе весомые сведения. Брошь, которую капитан нашёл на месте преступления, опознали. Выяснилось, что ее хозяином был некий Маркус — наёмный убийца, чьи услуги оценивались дорого. То, что такой профессионал оставил улику, показалось Леви весьма ироничным знаком дилетанта. Зато во время пыток мужчина оказался суров и неприступен. Слабые сдаются после первого же вырванного ногтя. Сильные держатся до конца. Маркусу пришлось вырвать не только ногти, но и выбить пару зубов, прежде чем мужчина соизволил говорить. Говорил он, правда, сухо. Каждое слово капитану пришлось тянуть клешнями, а если быть точнее — каменными кулаками и пассатижами. Если за что и можно похвалить хвалить наёмного убийцу, так это за его молчаливость. Свернув за угол, Леви ускорился и уже через пару минут дошёл до небольшого здания, окруженного деревянным забором. Толкнув калитку, капитан вошёл во двор, пробегая глазами по огромным окнам, через которые можно было увидеть классы. Маленькие парты, зелёные доски с нарисованными на них графиками или кругами, покосившиеся книжные шкафы. Там, в глубине класса Эрвина, Леви заметил Смита, прижимающего к себе девушку. Заметил и встал, следя за тем, как бывший начальник пытается успокоить Ури, что-то твердя и гладя по распущенным рыжим локонам. «А я ведь так не смогу», — невольно пронеслось в его голове, и кулаки сжались. Леви хотел её поддержать. Хотел и мог, но не так, как Смит. Барышням зачастую нужный объятия, ласковые слова, прикосновения. Аккерман же, предпочитая дело нежностям, решает сначала найти убийцу и уж потом принести его в качестве утешения. Он не сможет, подобно другу, прижать её к себе и выдавить из своего рта хоть немного мягких слов. Щенячьи нежности были не для него. Стоило ему только прикоснуться к женскому телу, то воспоминания детства, что стервятниками летали над его душой, снова начинали атаку. Почти тридцать лет назад в нём зародилось это отвращение и мучало его и по сей день. Никогда это его не волновало. Не причиняло каких-то неудобств. И вот, пожалуйста. Комплексы по поводу своей чёрствости. Добро пожаловать. — Вечер добрый! — Леви без стука вошёл в класс. — Твой муженёк нанял наёмного убийцу Маркуса Эдлера, дабы тот убил твою подругу. Хорошая новость — Маркус связан и готов показать лабораторию Уокера, плохая — действовать нужно уже этой ночью. Ури, всхлипнув, отодвинулась от Смита, и тот с неким разочарованием разжал свои руки на её спине. Близость с ней оказалась приятной. Раньше Смит даже не думал об этом, поэтому столь внезапное открытие застало его врасплох. Девушка же поднялась со стула и, утерев слезы руками, гордо заявила: — Я с вами! — Тебя нам только не хватало. — Аккерман закатил глаза. — В замок возвращайся. Группу я уже собрал. Пришлось взять пару солдат из военной полиций. Жан тоже идёт. Справимся и без твоей силы. — Нет, я пойду с вами, — настойчиво повторила девушка. — Хочу лично зарезать этого монстра! Глаза её потемнели. Руки сжались в кулаки. В воздухе запахло палёной кожей. — Ты не умеешь контролировать себя. — Аккерман подошёл ближе к Ури. — Они нужны нам живыми. Для суда. Хочешь, чтобы знать обвинила нас в убийстве? Людской суд будет намного страшнее. — Мне всё равно. Они отобрали жизнь и должны поплатиться за это! В душе у Ури играла мощными раскалёнными волнами лава. Боль уступила место ненависти, и желание мести стало сильнее. Оно душило. Заполняло горящей жидкостью лёгкие, сердце, разум. Хотелось мести. Сладкой мести. Воспоминание о бездушном теле Габриэль подстёгивало заполняющееся ядом сознание. Всё вдруг потеряло смысл. Ничего более не волновало её. Синее пламя так и пылало в её глазах, сталкиваясь с холодным льдом капитана Леви. — Иди в замок и точка. Леви сказал это спокойно, но прозвучало это как угроза. Эрвин, всем телом ощущая напряженную атмосферы, встал и хотел было в своей привычной манере завершить конфликт, как вдруг Аккерман добавил: — Даниэль приехал в замок. Хочет высказать своё сочувствие и, видимо, проверить, знаешь ли ты о его плане. Если тебя не будет, он что-то заподозрит. Так что позаботься о нём. — Понятно, — только и ответила Ури. В её голове уже созрел блистательный план, который она без раздумья выполнит. Плевала она на голос разума в лице Леви. Сейчас ей двигала лишь лютая ненависть и обострённое чувство справедливости. Позаботится о муже? О, она позаботится. Так позаботится, что мало ему не покажется.