Элдийская принцесса

Вся последующая неделя была похожа на один медленно протекающий адский месяц. Единственным украшением, спасительным островом был для Ури лазарет, в котором принцесса проводила так много времени, что уже даже слуги привыкли приносить еду не в покои, а прямо в палату Эрвина. Габриэль выписалась, поэтому теперь только Эрвин Смит был единственным, кого Рейсс могла навещать. Ходить по замку, где все потихоньку готовились к свадьбе, она не хотела. Подобно раненому животному, девушка укрывалась в палате Смита под предлогом заботы о бывшем командире и беседовала с ним на отвлечённые темы. Знал ли Смит о том, что сейчас во дворце творится суматоха? Наверное, знал, но, обладая чувством такта, не спрашивал, ибо что бы ни происходило во дворце, Рейсс это точно не нравилось. Ури только строила из себя весёлую беззаботность. Глаза её были печальны, даже когда она с интересом слушала рассказы об удачных вылазках и прошлых открытиях Ханджи. Интуитивно Смит понимал, что Ури пытается отвлечься от чего-то неприятного, сбежать от реальности с помощью его историй, и старался вытащить из памяти все самое интересное и удивительное, дабы немного помочь ей. — Значит, они хотят выдать её замуж за Уокера? — Эрвин свернул газету и отложил её на тумбочку. Ури час назад ушла, чтобы встретиться с Хисторией. Воспользовавшись её отсутствием — капитан почему-то не мог долго находиться в её присутствии, — Леви навестил своего друга и заодно рассказал о том, что творится во дворце. Аккерман хотел вернуться в разведку, но Закклай приказал ему остаться, аргументируя это тем, что после церемонии бракосочетания будет вручение наград выжившим солдатам, что так бесстрашно боролись за человечество. — Видимо, знать всерьёз переполошилась… Такая глупость — выдавать почти ребёнка замуж. Ей бы самой сначала разобраться в себе, а потом уже семью строить. — Согласен, но, кажется, она смирилась. — Эрвин задумчиво почесал подбородок. Смиту было жаль Ури. Он привык к ней и, можно даже сказать, полюбил, как старший брат обычно любит свою младшую сестру. Её звонкий голос, ласковое «доброе утро, командир» стало таким привычным и родным, что ему казалось, что знает он её намного дольше, чем несколько месяцев. Возможно, после того как его жизнь изменилась и он, вдохновлённый своим главным открытием, решил посвятить жизнь мирному существованию, обучая младшее поколение новым истинам (некая дань отцу), его мозг бессознательно начал обращать внимание на хорошеньких девушек. Как будто годами отработанная выдержка улетучилась, уступив место мужскому естеству, обыкновенному желанию. Эрвин замечал, что часто заглядывается на медсестёр в белых обтягивающих халатах с высокими пучками на голове, на высокую повариху с круглыми красными щеками. Только Ури отчего-то воспринималась сознанием Смита как младшая сестра, его первый ученик, но не как юная девушка, отчего её свадьба в глазах Эрвина была ещё более нелепа. — Надеюсь, Закклай знает, что творит. — Леви закинул ногу на ногу и устало потёр глаза. — Посадили мы на трон королеву, а толку? Всё равно она пляшет под дудку знати. Бесит. — Свадьба? — Смит, изогнув бровь, ухмыльнулся. — Уокер. Неспроста он это затеял. Опять проворачивать свои темные делишки будет. — Не без этого. В коридоре раздалось цоканье каблуков, потом что-то звякнуло — видимо, медсестра уронила железный поднос с тюбиками для лекарств. — Как Ханджи? — Эрвин опустил глаза, рассматривая белую простынь. — Пишет, что приедет скоро. В разведке всё хорошо, волнения только среди солдат. Постепенно очищают от титанов стену Мария, примерно к зиме должны закончить. — Такой большой шаг для человечества… Я даже представить себе не мог, насколько огромный шаг мы сделали. — Ты и не мог? Дверь скрипнула. В палату ворвалась медсестра с подносом в руках. Стальной шприц, лежавший на белоснежной салфетке, блеснул, когда на него попал лучик солнца. — Эрвин Смит, время для укола, — сахарным голосом оповестила белокурая девушка и, улыбнувшись нежно-розовыми губами, подошла к кровати бывшего командующего. Смит мягко улыбнулся. Леви, скрипнув стулом, поднялся и, уловив душистый аромат, исходящий от медсестры, фыркнул. По установленным в лазарете правилам, использовать духи было нельзя, так как слишком яркий аромат мог раздражать больных. После появления Эрвина это правило как-то само собой сошло на нет. Молоденькие медсестры так пытались понравиться Смиту, что использовали все женские чары: ярко накрашенные, надушенные, не стесняющиеся расстёгивать верхнюю пуговицу на своём халате медсестры стерегли бывшего командира и, как только Ури выходила за порог, словно гарпии нападали на него. Наблюдать за этим цирком Леви было смешно и отвратительно одновременно. Смит считался героем, обладал внушительной зарплатой, а вскоре должен был получить награду. Такой мужчина в глазах общественности превращался в солидного жениха, особенно, если учесть, что вскоре он будет жить в городе и заниматься преподаванием. Эти девушки как будто забыли о том, что когда-то называли его дьяволом. Для Леви это было отвратительно. Смита же, казалось, всё устраивало. Он был вежлив, дружелюбен со всеми, охотно вёл диалог. Леви думал о том, что теперь Смит сможет завести семью. Это было бы весьма ожидаемо. Почему бы, собственно говоря, нет? Только, хоть долбаните со всей дури об землю, не видел он своего друга в качестве мужа и отца. Аккерману казалось, что бремя командора не спадёт с плеч Эрвина так просто. Да, он больше не командир, и скоро об этом скажут официально, но воспоминания об умерших всё равно будут преследовать его и дальше. Разведка — это навсегда, она уже давно наложила свою печать на каждого солдата. Помешает ли эта печать мирной семейной жизни? Кто знает…

***

Стоя около огромного деревянного здания, Габриэль сильно нервничала. Руки её нервно сжимали папку с рисунками, сердце билось слишком сильно. Ветер трепал её волосы, играл с полами осеннего пальто. Обычно Габриэль предпочитала красивые, вычурные наряды и крупные бусы, но для этой встречи девушка оделась весьма скромно, ибо знала, что великого художника тряпьём не удивишь. Мимо неё проходили люди, совершенно не обращающие внимание на почти белую от страха девушку, стоящую возле мастерской знаменитого художника — Лео. Художник этот был настоящим ценителем прекрасного, талантливым мастером и довольно сильным критиком. Его работы вызывали в душе Габриэль волнение, а иногда доводили до оцепенения. Мрачный стиль пришёлся ей по душе. Даже портреты, выполненные на заказ, были словно покрыты депрессивной вуалью. Люди на них казались серьёзными, опечаленными, и это до одури нравилось заказчикам, ведь благодаря особому таланту художника на картинах они выглядели намного умнее, чем это было в реальной жизни. Габриэль восхищалась мастером. Ей казалось, что душа Лео имеет схожие черты с её внутренним миром. Творения очень часто хранят в себе душу своего создателя, открывают некоторые тайны его личности. Депрессивность работ художника всегда находила отклик в душе Габриэль. Ей почему-то казалось, что они с ним очень похожи. Габриэль понимала, что нужно уже собраться с силами и войти, но от этого осознания ей становилось только тяжелее. Уж больно сложно было ей унять волнение. Вдруг дверь открылась. Послышался звон колокольчика. Полноватый рыжеволосый мужчина вышел из мастерской и, с неприязнью взглянув на девушку, произнёс: — Приходите позже, молодая леди, художник очень занят, — сказал и ушёл по своим делам, больше не удостоив её взглядом. Медлить было нельзя. Ситуация с каждой секундой становилась всё печальнее и печальнее. Ручка двери была тёплой, когда Габи, наконец собравшись с духом, прикоснулась к ней. Дариус замолвил за неё словечко, так что вероятность того, что художник выгонит её из мастерской, была мала. Это радовало и огорчало одновременно. Быть учеником такого мастера — её заветная мечта. Но если учитель будет учить её только из-за связей, а сама она действительно бездарна и посредственна, то эта сбывшаяся мечта, её тайное желание, сразу потеряет свои краски, лишится привлекательности. Габриэль хотела честного отношения к себе и к своему творчеству, но в то же время и боялась этого. Словно ребёнок, что из-за страха упирается ногами в землю и не хочет идти к врачу, хоть и знает, что это необходимо. В мастерской было светло, пахло древесиной и красками. Девушка сразу заметила крупного мужчину в рабочей одежде, сидевшего за мольбертом и сосредоточенно делавшего мазки на холсте. Лицо его было крупным, со слегка вытянутым подбородком, глаза карие, сосредоточенные, с залегшими под ними глубокими синяками. Сделав ещё один мазок, он положил деревянную палитру на стоявший рядом столик и, поставив кисти в прозрачную банку, развернулся к своей гостье, с интересом изучая её. На секунду на его серьёзном лице промелькнуло удивление, что, быстро перемешавшись с интересом, исчезло. — Здравствуйте, сэр, — Габриэль слегка поклонилась, чувствуя, как начинают гореть щеки от поглощающего душу волнения, — меня зовут Габриэль Майер, я пришла учиться вашему мастерству. — Майер… — задумчиво растянул художник, словно пытаясь обнаружить в этой фамилии что-то важное. Его карие глаза внимательно рассматривали Габриэль, прожигали её насквозь. Лео поджал губы, сузил глаза, напрягся и в ту же секунду расслабился, с шумом выдыхая воздух. — Вы от Дариуса Закклая? — уточнил Лео и, получив удовлетворительный кивок, поднялся со стула. — Покажите свои работы. Габриэль приблизилась и дрожащими руками протянула мастеру папку со своими работами. Весь вчерашний вечер они с Ури выбирали из работ Майер самый лучшие, самые, на их взгляд, талантливые. Тогда они казались Габриэль достойными, и чувство собственной важности чуть ли не распирало её. Красивые пейзажи, изображения балов, нарядно одетых людей, ночного звездного неба и, наконец, жемчужина коллекции — портрет матери, нарисованный по памяти несколько месяцев назад. Длинные красивые волосы, строгий нос, полные губы. Ирис сидит у окна и пишет письмо. Задумчивость придаёт женщине особенную привлекательность. На столе рядом с ней горит свеча, огонь бросает на бледное лицо матери блики, а в окно заглядывает полная луна. Габриэль была уверена: её работы прекрасны, но сейчас, когда сам мастер смотрит на них, хмурится, крепко сжимает рисунки в руках, вся огромная уверенность тут же улетучилась, и девушке вдруг показалось, что её творения — лишь детские каракули необразованного человека. Лео каждому рисунку уделял особое внимание: всматривался, задумчиво кивал, что-то неразборчиво приговаривал себе под нос. На последнем он вдруг замер, слегка побледнел, но потом снова выдохнул и поднял глаза на Габриэль, что уже сходила с ума от волнения. — Женщина на этом потрете… жива? — спросил он, складывая рисунки обратно в папку. Майер нервно затеребила пуговицу на своём пальто. — Нет, давно уже. — Ясно. — Мужчина вернул папку и снова пробежался глазами по Габриэль. — В целом, неплохо. От протеже Закклая ожидал меньшего. — Художник подошел к столу и, рукой сдвинув баночки с красками, вытащил из нижнего ящика стола чернильницу, перо и бумагу. — Но для большего результата нужно работать усерднее. Думаю, сначала устрою тебя помощницей, так будешь потихоньку вклиниваться в профессию. Напишу Дариусу о том, что теперь ты будешь жить у меня в мастерской. — Большое спасибо, сэр! — воскликнула Габи, чувствуя, как её душа начинает петь от счастья. — Только можешь ответить мне на один вопрос? — Лео развернулся к своей помощнице — Для тебя это всё серьёзно? — Разумеется, сэр.

***

Солнце уже начинало садиться за горизонт. Небо наполнилось розовыми, оранжевыми и золотистыми цветами. Мешковатые тучи, плывущие по нему, окрасились в нежный фиолетовый и стали больше напоминать сладкую вату, окрашенную красителем, подобно той, что продают во время праздников в районе Трост. Холодный коридор дворца, весь выстроенный из мрамора, вдруг оживился, позволив краскам заката проникнуть в стены, окна и пол. Теперь он уже и не казался таким холодным и бесчувственным. Рейсс стояла около огромного окна, завороженно наблюдая за птицами, летящими по закатному небу. Рыжие волосы были распущены и огненным водопадом стекали с головы на плечи, руки прижимали к груди книгу в коричневой обложке. Тут раздались шаги, но девушка не обратила на них внимания, продолжая любоваться открывшейся ей красотой. «Габриэль наверняка нарисует этот закат, — подумала Рейсс, вспоминая подругу за работой. — Её всегда вдохновляло небо». За спиной послышалось глухое покашливание, и Рейсс, вздрогнув от неожиданности, быстро обернулась, глазами испуганной лани смотря на как будто бы выросшего из пустоты человека. — Рад вас видеть, принцесса, — низким обволакивающим голосом сказал Уокер и скривил губы в надменной улыбке. Его чёрные, почти как бездна, глаза, в которых невозможно было увидеть хоть какой-то живой блеск, внимательно изучали Ури, без стеснения рассматривая её. Прямые белокурые волосы были зачесаны назад и, похоже, закреплены гелем — так сильно от Уокера пахло мужской помадкой для волос и уж больно блестели его волосы. — Добрый вечер, — вежливо ответила Ури, — к сожалению, мне уже пора идти. Даниэль усмехнулся, сделал несколько шагов вперёд и без стеснения провел тыльной стороной ладони по щеке Рейсс. — Негоже убегать от собственного жениха, — сладко оповестил он. — Я хотел извинтиться за своё не слишком красивое поведение в суде. — Его рука дотронулась до волос. — Сэр, всё в прошлом, — уверенно заявила Ури, резко отстраняя от себя Уокера и делая шаг в сторону. — Нам всё равно не придётся много видеться. Брак — лишь формальность, так что не утруждайте себя любезностями. Даниэль нахмурился. Его лицо приобрело жесткое выражение. Мужчина схватил девушку за запястье и сильно дёрнул на себя. От неожиданности Рейсс разжала пальцы, и книга, что до этого была у неё в руке, громко упала на пол. Ури зажмурилась, почувствовав на своём лице горячее дыхание. — Не вздумай мне тут выделываться, девочка, — угрожающе прошептал он. — Я бы тоже хотел себе женщину постарше, да покрасивее… — короткий мерзкий смешок. — Неужели ты думаешь, что я так просто отпущу тебя? — Свободная рука Уокера скользнула по талии. — Слишком много берёте на себя, принцесса. Ури сжалась, подобно осеннему листу. Её кожа чувствовала холод лезвия ножа, привязанного к ноге, но мозг отказывался вытаскивать его из ножен и защищаться. Ей вдруг стало очень мерзко. Эта отвратительная беспомощность. Она снова ничего не могла сделать, хотя обещала… обещала себе, что больше никогда не будет трусихой, что больше никогда не спрячется за чужую юбку. Только всё бесполезно. Её слова были лишь воздухом, плодом её разгоревшейся уверенности. Только уверенность погорела и погасла, оставив после себя едкий дым разочарования. Уолкер, словно коршун, возвысился над Рейсс, и по его самодовольному взгляду было видно: он не боится. Такой манипулятор, как Даниэль, довольно быстро читает людей, узнавая их слабости и используя эти знания против своих жертв. Рейсс обладала силой, но Даниэль прекрасно понимал, что она не решится воспользоваться ей, и продолжал издеваться, зловеще улыбаясь и ощупывая рукой её тело. Ури была похожа на запуганного ребёнка. Глаза её были мокрыми, зубы вцепились в слегка покрасневшую нижнюю губу. — Знайте своё место, — прошипела она, роняя крупную слезу. — Я вам не проститутка какая-то. Девушка дёрнулась, но Уокера её жалкая попытка вырваться лишь еще больше раззадорила. — Что, сожжешь меня? — спросил он, всматриваясь в лицо Ури. — Давай, ты же у нас обещала. Только, думаешь, после этого тебя будут уважать? Ури сглотнула и закрыла глаза, мысленно моля о помощи. Её руки дрожали. — Как будто тебя народ будет ценить, если узнает, что ты пытался изнасиловать их огненного ангела. Аккерман медленными шагами приблизился к застывшему в изумлении Даниэлю и грубо выдернул запястье девушки из его руки. Ледяной, наполненный отвращением взгляд впился в самодовольную рожу Уокера. Даниэль резко почувствовал себя беспомощным. Грозный вид капитана даже его мог сбить с толку. — Я пришёл за Ури. — Леви скрестил на груди руки. — Её Дариус зовёт. — А ты её личный проводник? — Уокер, придя в себя, едко ухмыльнулся. — Да, — безукоризненно ответил Леви. Ури подняла с пола книгу и, не смотря на своего жениха, кинулась к Аккерману. Её всё ещё трясло от пережитого шока. Никто и никогда не вёл себя с ней подобным образом. Конечно, она знала, что мужчины могут вести себя как свиньи, впрочем, так могут вести себя не только мужчины. Только она даже и представить себе не могла, что когда-то кто-то поступит так с ней. Леви ничего ей не сказал. Просто пошёл дальше по коридору не оборачиваясь. Рейсс покорно следовала за ним, спиной чувствуя прожигающий взгляд Даниэля. На этот раз её спасли, но что будет в следующий? Скоро они поженятся, окажутся в одной комнате, и хоть Дариус обещал, что сразу после свадьбы она уедет, где гарантия того, что Уокер не заставит её исполнить супружеский долг? Она ведь ничего не сможет сделать. Абсолютно ничего! Как была слабой, так и осталась. — Где твоя комната? — угрюмо спросил Леви. — Дальше по коридору, десятая дверь, — безэмоционально ответила Ури, всё ещё прибывая в своих депрессивных мыслях. Проводив Рейсс до нужной двери, Леви кивнул и хотел было уже уйти, как вдруг Ури, всхлипнув, протянула руку и схватила капитана за рукав синей рубашки. — Вы можете кое-что сделать для меня? — тихо спросила она, не поднимая красных от слёз глаз. — Прошу, выслушайте. Аккерман кивнул и толкнул дверь, пропуская принцессу внутрь.

***

Комната Ури оказалась большой, с двумя окнами. Огромная кровать с ажурным балдахином, туалетный столик, на котором были расставлены различные банки, расчёска, мирно лежащая на кровати. На подоконнике были разложены ножи самых разных моделей и из самых разнообразных материалов. — Так что ты хотела? — Леви подошёл к подоконнику и заинтересованно взглянул на нож с костяной рукояткой. — Сказать спасибо. — Это можно было сделать и в коридоре, — заметил он, поднимая нож и сжимая его в руке, любуясь лезвием. — Переспите со мной. Аккерман вздрогнул и тут же резко развернулся, ошарашено смотря на Ури, что сидела на кровати, понуро опустив голову. Её тонкие пальцы сжимали розовый плед, покрывающий кровать. — Что? — Аккерман нахмурился и, положив нож на место, приблизился к Рейсс. Лицо её было красным, глаза закрыты, щёки мокрые. На книге, лежавшей у неё на коленях, собралась небольшая лужица. Она плакала. — Переспите со мной, — повторила Ури и, открыв глаза, взглянула на капитана. Капитан сел рядом с ней на кровать, задумчиво смотря на стенку. — Зачем? — Не хочу отдавать свою честь такому, как Уокер. Ури не понимала, от чего сейчас её стало вдруг это волновать. Она же смирилась, договорилась сама с собой о том, что брак — это не страшно. Брак — всего лишь договор, соглашение о мире, ничего больше. Ну, проведут они одну ночь вместе, это ведь ничего не значит. Совершенно ничего. Только тогда почему ей были так отвратительны прикосновения своего жениха, почему ей вдруг показалось, что её выгодно продали? В конце концов, Хистория обещала, что делить одну кровать они не будут. «Я хочу любви, — внезапная мысль обожгла сознание. — Я просто хочу любви, настоящей любви». Стало ещё горче. Девушке показалось, что её сдавила огромная рука титана и через несколько секунд она уже будет мертва. Стало тяжело дышать. Очень захотелось домой. К маме, к Фриде, к Абелю, к Кенни. — Лучше попробовать это с тем, кому доверяешь, ну, или, по крайне мере, с тем, кого выберешь сама. Разве нет? — добавила она, дабы разрушить затянувшееся молчание, которое уже порядком раздражало её. — Лучше всего взять себя в руки и вспомнить, что ты человек, — мрачно ответил ей Леви и поднялся с кровати. — Неужели ты не можешь выторговать требование у своего любимого Дариуса? Ты ведь хорошо обучена моим дядей, верно? Неужели он не научил тебя защите? Просто отпусти свой страх и не позволяй другим помыкать тобой. — Аккерман направился к двери. — Я сделаю вид, что этого разговора не было. Когда дверь за Леви захлопнулась, Ури сбросила книгу на пол и упала на кровать, захлебываясь собственными рыданиями. Да, она всё ещё была слабой. Даже обладая силой, она продолжала испытывать страх, ставший частью её жизни. Ей была дарована свобода, но она не сможет воспользоваться ей из-за банального страха. «Я попросила капитана переспать со мной… — Эта мысль добавила новое чувство — стыд. — Если бы только сейчас Габриэль узнала о том, что произошло в этой комнате, то наверняка прибежала бы сюда с целым ворохом моральных убеждений. А она ведь ещё даже не знает о свадьбе… Точно, Габи». В душу прокрался лучик света. Её дорогая Габи, добрая, милая Габи. Пускай Ури сейчас плохо, легкие горят, а душа плачет, но мысли о такой родной Габриэль, помогли ей подняться и утереть слёзы. «Верно. Нужно немного потерпеть. Немного потерпеть… Завтра соберу вещи и навещу Габи. Она обнимет меня, возьмёт за руку. С ней ничего не страшно». Предстоящая ночь вдруг показалась такой длинной…

***

Аккерман угрюмо шёл по коридору, засунув руки в карманы. Навязчивые красные лучи били ему в лицо, заставляя хмурится. Странные мысли всё никак не покидали его голову. Леви хотел зайти к Смиту, но резко передумал, решив, что в таком состоянии ему уж точно не захочется предстать перед Эрвином. Смит человек умный, внимательный, рассудительный. Он сразу поймёт — что-то не так. Возможно, разговор со Смитом мог бы помочь ему распутать этот странный комок, образовавшийся в его душе. Только Леви пока что не хотелось в этом разбираться. Находясь наедине с ней, он снова почувствовал это. То странное обволакивающее чувство. Разумеется, он знал, что это, но упорно давил в себе это осознание, зарываясь в размышления о будущем и о своём отряде. Леви любил, поэтому знал, что это такое. Изабель была первой, самой чистой и искренней любовью. Капитан любил наблюдать за ней пока она спит, любил радовать её подарками, но никогда не прикасался к ней, никогда не обнимал. Любил больше её саму, а не жаркие прикосновения. Может, поэтому она выбрала Фарлана, а не его?.. Аккерман был рад за них. Не мог он ненавидеть человека, которого называл своим братом. Ночи Аккерман проводил в борделях, где среди оголённых тел пытался закопать своё чувство, уничтожить его, омрачить. Омрачить получилось, а вот уничтожить — нет. Уничтожил его любовь титан, а не он. Сам Леви оказался слишком слаб. Тогда, на окровавленном поле, бледное лицо любимой с выпученными, испуганными зелёными глазами, навсегда сломало в нём что-то по-настоящему важное. Выбрав разведку, он окончательно и бесповоротно решил не влюбляться и много раз убеждался в правильности своего выбора, когда видел как очередная девушка солдата ревела на свежей могиле.       Нарушать собственные правила Леви не хотелось.       Только вот когда она, пусть несерьёзно, пусть в момент какой-то печали и отчаяния, предложила ему переспать, кровь в венах забурлила, а мысли ненадолго покинули его. Он даже подумал, что ему послышалось. «Какая глупость».       И её неожиданное предложение, и его ответная реакция.       «Этого не было», — упорно твердило сознание и тем самым успокаивало его. Леви не хотел не мог думать о подобной ерунде, когда привычный мир снова рушился на осколки, снова преображался у него на глазах, пугая своей масштабностью. Ури была лишь молоденькой девушкой, ещё ничего не понимающей, не вникнувшей во всю суть происходящего. Она почти всю жизнь просидела взаперти, и для неё чувства к мужчине были ещё неизведанным материалом. Тем более о чувствах тут и речи не шло. Банальный секс без чувств — отравительное, грязное, мерзкое сношение. Ей ещё предстоит об этом узнать, и эта мысль кольнула сердце капитана, заставив того сжать кулаки.