Элдийская принцесса

Сколочен наспех ночью высокий эшафот, Работать собрались священник и палач, Удачна их охота, расправа ведьму ждет, Толпой владеют смех и сумасшедший плач. (АнЖ — О беспощадном времени)

— Ты долго будешь дурачиться? Габриэль ударила смеющегося Жана по голове деревянной лопаткой. Маргарет отлучилась по срочному делу, и ребята решили сами заняться приготовлением ужина для себя и маленьких детей. Дети, впрочем, были весьма послушны и новых гостей приняли спокойно, хотя некоторые с опаской посматривали на крутящуюся возле них Ури, которая дергала их за щеки и вела себя так, будто никогда в жизни не видела детей. По сути, это действительно было так — с детьми вживую она не общалась. — Ну, чего ты злая-то? — Жан почесал место удара и подошёл ближе, прижимая Габриэль к кухонной тумбе. Девушка покраснела, сердце затаилось, а руки вдруг похолодели. — Ай! — вскрикнул Жан, в очередной раз получив по голове лопаткой. — За что? — За непозволительную близость, — холодно процедила Габи, разворачиваясь к нарезанной картошке. — Я же ничего не… — попытался оправдаться Жан, но был перебит Ури: — Жан, ты дебил, — заявила она, сидящая за кухонным столом и складывая помытые овощи в башенку. Она не умела готовить, а на предложение Габи научить отреагировала весьма прохладно, можно даже сказать, скептически. Только ей удалось влиться в компанию шумного Марка — мальчика из подземного города лет шести, — как тут появилась Габриэль и с нечитаемым лицом потащила её за собой, уничтожая всё веселье. — И что, прости, ты делаешь? — Габриэль развернулась к Ури, сердито смотря на неё. — Башенку, — пожала плечами Ури, игнорируя слегка подёргивающий глаз подруги. Габриэль облокотилась о кухонную тумбу и, тяжело вздохнув, приложила руку к лицу. — Ты словно старшая сестра, — засмеялся Жан, складывая на груди руки и наклоняя голову влево. — Это мило. Двери распахнулись, и в комнату влетела сияющая Маргарет с большой корзинкой в руках. Вместе с ней взбежали дети, облепившие бедную нянечку со всех сторон, дёргая её за длинное платье. — Ну, тише-тише, — успокоила их Маргарет, поднимая вверх корзинку, — всем хватит. Подождите до ужина! — Пожалуйста! — захныкали ребятишки, горящими глазами смотря на прикрытую белой салфеткой корзинку. — Хорошо, но только если вы обещаете съесть ужин! — строгим тоном заявила нянечка, доставая из корзинки булочки и раздавая каждому по одной. — Остальное получите после обеда. Детишки хватали свежеиспечённые изделия и клали их себе в рот, с наслаждением откусывая смачные куски. Конопатый Марк потянул Маргарет за платье и, когда та наклонилась к нему, что-то прошептал на ухо, получив за это ещё одну булочку, на этот раз пышную, со взбитым кремом внутри. — Вот, держи! — прокричал он, подбегая к Ури и протягивая ей завёрнутую в салфетку булочку. Его синие глаза светились радостью и гордостью, а на лице красовалась улыбка, не скрывающая торчащие зубы. — Спасибо, ты настоящий друг, — хрипло отозвалась Ури, принимая подарок, и погладила Марка по макушке. Столько гордости было в этих озорных глазах, столько счастья. Когда ты ребёнок, то радуешься, казалось бы, совершенно обычным вещам. В детстве многие наивны, живут в своих грезах — в мире, где все подчиняется только твоим правилам. Сколько веселья, искренней радости и блаженного незнания было в этих детях. Они казались счастливее каждого на этой земле. Эти дети. Дети из подземного города, родившиеся в трущобах и выброшенные на улицу, рано потерявшие родителей. Хистория лично откармливала каждого, постоянно навещая ферму и принося с собой различные подарки. Королева-простушка, разумеется, в хорошем смысле. Сейчас дети подземелий ничем не отличались от самых обычных детей, рождённых при свете солнца: здоровые, румяные, наивные, они бегали вокруг Маргарет и весело смеялись, наверняка думая своим хитрым умом, как же стащить очередную сладость. Маргарет заменила этим детям мать — они смотрели на неё как на близкого, очень дорогого человека. Маргарет успела поведать о первом дне, когда ферма только стала принимать жителей подземного города. Грязные, худые, нечёсаные дети держались друг друга, с подозрением рассматривая всё вокруг себя. Потребовалось время, чтобы они смогли открыться. Хотя в таком возрасте им было это сделать намного легче. Они смогли обрести семью, смогли начать новую, спокойную жизнь. Ури стало горько. Она снова почувствовала себя обделённой. Как часто это чувство будет навещать её? Руки дрогнули — девушка сжала пышную булочку. Та прогнулась и взорвалась, выпуская из себя белый крем. — Я выйду ненадолго, — вставая со стула и сжимая в руках салфетку с вытекшей булкой, сообщила Ури. Стол пошатнулся и башенка из овощей вмиг рассыпалась. — Подожди, — Габриэль бросила лопатку и, кивнув Жану, мол, всё хорошо, последовала за ней. Медовый вечер медленно обволакивал ферму, погружая её в сумерки. Небо было хмурым — к обеду сгустились тучи, из-за которых солнца не было видно. Габриэль сидела на крыльце и наблюдала, как Ури поглощает растаявшую булочку, заглатывая вместе со сладким кремом соленые слёзы. Когда девушка закончила и вытерла губы салфеткой Габи приблизилась к ней и силой заставила лечь головой на свои колени, успокаивающее проводя рукой по волосам Рейсс. — И что опять случилось? — нежно спросила Габи. — Подумала, как бы хорошо нам было, если бы мы жили в этом месте, — прошептала Рейсс. — Эти дети… мы могли бы стать для них сёстрами, могли бы жить одной большой семьёй. Знаешь, Габи, только сейчас я поняла, насколько мне не хватает семьи и насколько я запуталась. Габриэль гладила Ури по волосам, задумчиво смотря вдаль. Её лицо было спокойным и совершенно ничего не отображало, хоть на самом деле в голове у неё творился точно такой же беспорядок, как и у Ури. Возможно, такие метания — лишь отличительная черта их возраста, хотя и не стоит убирать вероятность того, что это жизнь показала им другую сторону, заставив тем самым засомневаться. — Если бы ты была обычной, ты бы пошла в разведку? — спросила Габриэль. — Не знаю, — честно ответила Рейсс, — с одной стороны, возможность выйти за стены. Знаешь, смешно, я только недавно стала задумываться о том, что они давят на меня… Но с другой — свобода связана с риском, крылья всегда замараны в крови, и я не знаю, смогла бы я, будучи обычным человеком, заплатить такую цену. Отказаться от возможности иметь семью, от возможности жить в тепле. Ведь какая разница, что творится в мире, когда рядом с тобой те, за кого бы ты отдал жизнь. Эти дети не задумываются о том, что будет дальше, — они просто живут, наслаждаясь обретённым теплом. А ты? Ури посмотрела на Габи, что все так же внимательно за чем-то наблюдала. — Если бы моя мама была жива, я бы, наверное, осталась служанкой во дворце. Но, думаю, однажды я бы решилась показать свои рисунки мастеру и напроситься в ученики. Ты ведь знаешь, все думают, что женщина не должна заниматься такой работой. К тому же мастер, чьи работы меня сильно восхищают, немногословный. Я боюсь показаться грубой, нарушить его личное пространство. Но сейчас это просто невозможно, я должна быть рядом с тобой, и Дариус не позволит мне отлучаться. — Она вздохнула и перевела взгляд на Ури. — Мне всё равно на то, что творится за стенами. Я бы согласилась жить за ними хоть всю жизнь, если бы была уверена, что они выдержат любые нападки со стороны. Ури понимала Габи. Стены не служили хорошей опорой — падение стены Мария это наглядно доказало. Внутри стен ложная безопасность, когда за ними, возможно, прячется путь к другой жизни. Идеи Смита оказались заразительны, может, потому, что они давали свет во мраке безысходности, ведь если за стенами нет людей, а вся огромная территория заселена гигантами, то рано или поздно они пробьют стены и сожрут всех до единого. Гигантов больше, а это значит, что люди действительно — лишь закуска. Лучше верить в то, что даёт тебе веру, пусть даже такую шаткую. — Знаешь, я скучаю по маме, — вдруг прошелестела Габи. Она сказала это так тихо, что ее голос слился с внезапно подувшим ветром, и до Ури эти слова долетели нечеткими, еле слышными. — Понимаю, она была чу́дной, — улыбнулась девушка, погружаясь в воспоминания. — Её руки были нежными и мягкими, хоть и шершавые на кончиках пальцев и с лёгким покраснением. Голос мелодичный, она будто пела, а не говорила, волосы всегда так приятно щекотали лицо. Девушка плохо помнила лицо своей няни. Оно стерлось со временем и теперь остались только жалкие обрывки воспоминаний, самые важные, самые запоминающейся. Рейсс остановилась, чувствуя на своём лице солёные слёзы. Габриэль склонилась над ней и плакала, тихо, почти беззвучно, роняя слёзы. — Слишком часто мы в последнее время плачем, — горько подметила Ури и резко поднялась, заставив Габриэль отодвинуться, дабы не столкнуться с Рейсс головой. — И что ты предлагаешь? — вытирая слёзы, спросила Габриэль, пытаясь отвести от себя режущие воспоминания. — Танцевать. — Ури встала на землю и сняла с ног туфли. — Глупо, учитывая всю серьёзность нашего положения, но, думаю, это поможет. Я докажу свою значимость, а после попрошу для тебя свободы. — Свободы? — Пусть папочка Закклай освободит тебя от службы мне, в качестве извинений. Ты станешь свободной и сможешь спокойно пойти учиться к своему мастеру. — Ури протянула ей руку. — Если у меня хватит смелости обратиться к нему, — добавила Габриэль, хватаясь за Ури и поднимаясь. — Ну что, начинай, Рейсс, правда без музыки особо не потанцуешь. Ури обхватила одной рукой талию Габриэль, прижимая её к себе так близко, что между ними осталось всего несколько сантиметров, а другой схватила за руку, крепко сжимая её. — Как узор на окне, — начала напевать Ури, плавно ведя за собой Габриэль, — снова прошлое рядом… — Кто-то пел песню мне, в зимний вечер когда-то, — продолжила Габи вдыхая сладкий запах исходящий от шеи Ури. Они кружились в наступающих осенних сумерках, весело напевая себе под нос песню, которую, когда-то пела им обоим Ирис, укладывая детей спать. Им не нужна была музыка — пели их сердца, играли их души. Кружась в плавном танце, они словно отсеивали от себя все плохое, избавляясь от тяжелых переживаний и воспоминаний. Детская забава, не более, но такая нужна в данный момент. Им было хорошо вдвоём, ничто и никто не был нужен. Привыкшее заботиться о друг друге с малых лет они стали настоящими сестрами самыми близкими друг для друга людьми. — В зимний вечер когда-то, — засмеялась Ури и положила голову на плечо Габи. — Не очень подходящая песня для осени. Габриэль хмыкнула и случайно зацепилась взглядом за стоящего позади них человека. Незнакомец держал дистанцию и, казалось, вовсе не двигался, но, заметив взгляд девушки, напрягся и, с молниеносной скоростью вытащив из кармана нож, кинул его в их сторону. Лезвие пронзило воздух, и девушка, вовремя заметив это, резко развернулась к незнакомцу спиной, прижимая к себе ничего не понимающую Ури. Брюнетка вздрогнула и закричала, когда лезвие вонзилось в ее плоть, а затем обмякла, чувствуя тепло на спине от жгучей крови. — Ч-что?.. — Ури осторожно положила подругу на землю, пытаясь осознать, что произошло. — Я взорву этот грёбаный мир ради тебя- хрипя от боли прошептала Габриэль - помни, что я люблю тебя и буду любить....всегда. Девушка подняла руку и, рассмотрев капли крови на чёрной перчатке, резко подняла голову, смотря на удирающего со всех ног человека. Она не чувствовала ничего, кроме ослепляющей ярости, пронизывающей все тело. Вспышка агрессии, вызванная удушающей жаждой мести, что подогревала кровь, сводила с ума. — Габриэль! — вскрикнула Маргарет, подбегая к еле дышащей Габриэль. Жан, заперев дверь, чтобы дети не вышли наружу и не подвергли себя опасности, ловким движением руки достал из кармана нож, внимательно смотря вперёд, дабы обнаружить опасность, и тут же замер, раскрыв глаза и рот в удивлении. Ури горела. В прямом смысле этого слова. Огонь словно выходил из ее рук и волос, превращая девушку в горящий факел. Кожаные перчатки на руках разложились и горящими кусками упали на землю. Девушка подняла ткань платья, из-за чего одежда начала гореть, и, вытащив один из ножей Аккермана, ловко бросила его в удирающего солдата. Он свалился на землю, утонув в зелёных кустах. Рейсс, не слыша окликов Жана, побежала, не замечая на себе горящей юбки, огонь от которой начал двигаться вверх, обжигая кожу и оставляя после себя противные ожоги. Только Ури не чувствовала физической боли. Она ничего, кроме ярости, не испытывала. Нагнав дёргающееся тело солдата, девушка подняла руки, чувствуя, как нечто связывающее её разорвалось, лопнуло, уступив место титанической волне энергии, что мощным огнём выплеснулась из ее рук. Мужчина кричал, извиваясь и корчась от боли, пока его тело медленно превращалось в пепел. Она наслаждалась, чувствуя его боль, и будто обогащалась чужими страданиями. Когда от человека остались лишь одни дурно пахнущие обгорелые кости, только тогда сила исчезла, и она упала в траву, загребая землю ногтями и склоняясь в беззвучном крике. У неё отняли родного человека, лишили опоры. Боль тут же накрылась ещё одной едкой волной мерзкого осознания: она убила человека, ей понравилось убивать. Тонкие запястья сковали оковы, и низкий мужской голос произнёс: — Теперь ты будешь гореть, ведьма.

***

В сырой темнице было холодно, мерзко, гадко. Она сидела закованная в цепи, что сдерживали силу и не позволяли ей колдовать. Волосы спутанные, с комками грязи, куда ее хорошенько окунули лицом перед тем, как доставить во дворец. Все это время никто даже не принёс ей еды, а охранники, стоящие рядом, лишь громко смеялись, похотливо посматривая на почти обнаженную Рейсс, что жалась к прутьям решётки, будто ожидая, что вот-вот её отпустят. Платье девушки сгорело полностью, но заботливый Жан вступился, выпросив разрешения отдать свою рубашку, что хоть и не грела, зато прикрывала нагое тело. Ури видела, как Габриэль, бледную, но все такую же прекрасную, положили на носилки и, закинув в открытую повозку, повезли в сторону ближайшего города. Все было как в страшном сне. Она не запомнила долгой дороги в город, по которой её заставили идти босиком следом за лошадью Уокера, не запомнила боль, с которой давался ей каждый шаг, ведь в пути она изрядно содрала кожу на ступнях и много падала, разбивая колени в кровь. Не помнила, с каким страхом и отвращением на неё смотрели люди, когда она, будучи уже грязной и вымотанной, шла по улицам города. А вот руку Габриэль, что сползла с носилок и коснулась зелёной травы, запомнила в самых мельчайших подробностях. В тот момент сердце провалилось, что-то внутри с хрустом сломалось, обжигая дикой волной боли. Она все это долгое время думала о Габриэль. О своей любимой подруге, что погибла, закрыв её собой. Снова. Снова она была причастна к смерти близких ей людей. В коридоре раздались шаги. Разговор стражников стих, а затем послышалось недовольное: — Вам полчаса, не больше. Послышался лязг замка и раздражающий скрежет открывающейся двери. — Ури, — позвал ее знакомый, бархатистый голос Смита. Она узнала его, но не хотела поднимать голову. Не хотела смотреть в глаза главнокомандующему. — Мы пытаемся вытащить тебя и уговорить Уокера отпустить тебя на вылазку, но все безрезультатно. — Пусть, — тихо откликнулась она, поёрзав ногами, из-за чего цепи заскрипели, заставив стоящего рядом со Смитом Леви нахмуриться. Он привык видеть её бодрую, веселую, вечно проводящую время в окружении новых знакомых. Сейчас её вид заставлял сердце сжаться от жалости. Разбитые колени, окровавленные ноги, которые даже никто не додумался протереть и замотать бинтом. — Ури, подними на меня глаза, — попросил Эрвин, садясь рядом с девушкой на корточки, — пожалуйста. Девушка подчинилась, взглянув на Эрвина красными от слёз глазами, что все ещё были заполнены влагой. — Ури, Габриэль жива, — мягко оповестил ее Эрвин, смахивая с щеки девушки скатившуюся слезу. — Её смогли спасти. — Как славно… — только и смогла ответить Рейсс, перед тем как снова заплакала, на этот раз от облегчения, — как же славно. Эрвин и Леви переглянулись. — Мирно решить дело не получится — народ настроен серьёзно, Ури. Женщина, чьего сына ты убила, распространяет слухи о том, с какой жестокостью ты сжигала тело солдата, — печально сообщил Смит, успокаивающе гладя девушку по волосам. — У тебя один выход: бежать. Казнь произойдет за день до вылазки. Мы украдем тебя и позже привезем с собой на вылазку. Дариус обещал помочь. — Нет, — перебила его Ури, — не надо меня спасать! — Почему? — Эрвин нахмурился. — Эрвин, ты, наверное, считаешь меня глупой, верно? Но я понимаю, какому риску подвергну их и вас, если сбегу. Из замка выбраться не так уж и просто. Они поймут, что мне помогли, и обрушат народный бунт на всех вас. — Она часто задышала. — Я не хочу, чтобы из-за моего якобы дара вы все погибли. — Но… — Эрвин слегка покашлял, — это твой шанс выйти за стены и узнать, кто ты. Твоя сила пробудилась, значит, теперь ты можешь намного больше, чем на тренировках с Ханджи. — Эрвин прав. — Леви приблизился и так же сел на корточки напротив Ури. — Теперь велики шансы, что ты сможешь быть полезна. Новое оружие для человечества… — Да как вы не понимаете?! — воскликнула девушка, заставив мужчин удивленно расширить глаза. — Плевать я хотела на эту силу и людей! Думала, что особенная, а на самом деле самая обычная жалкая девчонка, не лучше фокусника, так ещё и рада была, убивая того парня. Он заслужил, заслужил… но я не должна была наслаждаться тем, что я делаю, а я наслаждалась, ещё как наслаждалась! Нет, я не мессия, не спасительница, а лишь та, что выжила непонятно зачем и почему. Я осмелилась послушать себя, осмелилась, и что получила? Моим родным угрожает опасность, и теперь вы предлагаете мне снова рискнуть? — Ури, я видел, как горели твои глаза, когда ты рассматривала рисунки моего отца, — хрипло произнёс Смит, поднимая руку, желая снова прикоснуться к её волосам, дабы успокоить. — Ты была прекрасна. Ты была по-настоящему живой! Ты же хочешь дойти до правды, хочешь? Ответь мне! Хистория и Дариус не обделены властью, даже если половина народа поднимется против них, они смогут выстоять. Затем ты вернёшься с вылазки с победой и тем самым сможешь доказать народу, что ты друг, а не ведьма. — Нет, — она оттолкнула от себя Смита, — я хочу лишь спокойствия. — Но тогда ты умрешь. — Славно. Эрвин кивнул, поднимаясь с пола и наблюдая за девушкой, что поджала под себя ноги и, положив голову на колени, закрылась волосами. — Я думал, мы с тобой похожи, — прошептал он, — похоже, я ошибался. Ты не готова рисковать, не готова бороться ради чего-то большего. — Эрвин дёрнул на себя дверь. — Мне жаль. Ури задрожала, впиваясь ногтями в кожу, и подняла голову, посмотрев на Смита. — Я останусь с ней, скоро приду, — предупредил Леви Эрвина и, взглянув на не обращающих на них внимания стражников, достал из кармана пиджака флягу. — Чай, — коротко объяснил он, протягивая металлическую фляжку, — я помню, что тебя мучают приступы. — Вы считаете меня монстром? — вдруг спросила она, снова опуская голову. — Я сожгла того человека дотла, отказалась помогать корпусу… Я противна вам? Леви вздохнул, а затем силой заставил её поднять голову и посмотреть на него. — Нет ничего плохого в желании защитить семью. Не все готовы рисковать своими близкими. Это твой выбор, и я не вправе осуждать тебя. Твоя сила, по рассказам Жана, была огромна, и она может принести огромную пользу. До вылазки осталось не так много, и мы могли бы защитить твоих родных. Всегда есть выход, даже из самой сложной ситуации. Но это твой выбор, и я уважаю его. Ты, в первую очередь, личность, а потом уже оружие. Мы справимся и без огня, раньше же справлялись. — Аккерман схватил Ури за руку и вложил в неё флягу. — А по поводу того человека… не думай об этом. Он заслужил. Аккерман встал и, больше не сказав ни слова, ушёл. Замок снова звякнул, после чего послышались удалявшиеся шаги. На душе было гадко, и девушка не могла понять почему. Она все делала правильно. Благодаря ее смерти родным больше не будет ничего угрожать. Она слабая — должна была умереть ещё в тот страшный час, когда вся ее семья была перебита. Ничего мир не потеряет, если такая, как она, умрет. Ури откупорила флягу и сделала глоток горьковатой жидкости. Слёзы покатились по щекам, и мерзкое, отвратительное чувство, чем-то напоминающее предательство, ещё сильнее сдавило сердце.

***

На город опустилась ночь. Ещё один день, заполненный переговорами и убеждениями, пролетел незаметно и максимально бесполезно. Смит не принял желание Ури и, зная, что выкрасть девушку без ее же желания не получится, пытался повлиять на совет, использовав практически все приемы из своего арсенала. — Ты все не оставляешь попыток? — Леви сидела за круглым деревянным столом в небольшой снятой для них комнате. — Я не позволю этой силе пропасть зря, — хладнокровно ответил Эрвин, складывая на стол бумаги. — Так, значит, сила… на неё саму тебе плевать? — Аккерман повёл бровью. — А ты считаешь, что сжечь человека — это правильно? — Я не знаю, что правильно, а что нет. Лишь считаю, что мы не имеем права решать за неё, — спокойно ответил Леви, поднимая со стола кружку. — Народ, движимый страхом, опасен. Она знает об этом и хочет решить всё мирно. Нам остаётся лишь принять её выбор и готовиться к миссии, а не гнаться непонятно за чем. У нас есть Эрен, и его силы вполне хватит, чтобы выполнить миссию. Не думаю, что Ури смогла бы стать солдатом — её бы все равно заперли во дворце, как ты и говорил. Так есть ли смысл в её спасении, особенно, когда она сама просит о смерти? Смит ничего не ответил. Молча сел рядом, перечитывая документ. Он злился на неё. Злился из-за того, что Ури опустила руки, злился на людей, способных сжечь человека на костре, и злился на себя за то, что не может сохранять хладнокровие.

***

В зале суда царило напряжение. С одной стороны сидели представители знати, разгневанные, уверенные в своей правоте. С другой — главнокомандующий Эрвин с капитаном Леви и Жаном, которого как свидетеля пригласили на суд. На задних рядах сидели люди — обычные зеваки с трясущимися от страха коленками, приглашённые представлять обычный народ, дабы сделать видимость важности решения общества. В центре зала стоял Уокер, его лицо выражало крайнее беспокойство. Он, активно жестикулируя, будто от этого зависит его жизнь, говорил: — Мы позволили использовать силу титана ради блага общества, но использовать настолько неконтролируемую мощь — слишком опасно! Риски превышают ожидаемый результат! — Но в прошлый раз говорили то же самое по поводу Эрена, сэр! — возразил Дариус, гордо представший перед советом во главе с королевой, что, хоть и старалась держаться достойно, выглядела крайне обеспокоенно. — Смит просил позволить разведке использовать силу титана, и мы получили огромного уровня мощь! Нет причин сомневаться в разведке! Уокер скривился. — Прошу заметить, сэр, мы имеем дело с ведьмой, что способна убить человека. Обычного человека. — Хистория ойкнула, а люди вокруг зашептались, томно вздыхая и возмущаясь. — Вы обещали, что будете держать её в замке, но вместо этого вы самостоятельно приняли решение отправить ее в корпус без созыва совета. Ваша власть имеет границы, сэр. Не забывайте, что вы ответственны перед народом. Закклай скривил губы, со всей силы впиваясь руками в подлокотники. Его глаза горели, и сам он, тяжело дыша, сдерживался, дабы не наговорить лишнего. — Как лицо, представляющее всех людей знатного рода, я предлагаю суду предать ведьму огню, дабы её сила не отравила человечество. Прошу заметить, такие, как она, могут наслать порчу, отравить и без того малочисленный скот и даже, как мы выяснили, убить. Эрен, в отличие от неё, не причинял вреда людям даже в своей трансформации. Хистория похолодела. — Предать огню? Так делали наши предки, и то неизвестно, было ли это в реальности! — возразила она, поднимаясь с трона. — Мы ничего не знаем про ведьм, только по сказкам и преданиям! Разве не глупо назвать мою сестру ведьмой, не зная толком про них ничего?! Я, как ваша королева, запрещаю предавать огню Ури Рейсс. Зрители действа обеспокоенно зашумели, выказывая своё недовольство. Женщина, закрытая чёрным плакатом, вздрогнув, встала с места и, растолкав сидящих впереди людей, пробилась на первые ряды. Она подняла руки вверх, словно прося о помощи, а позже на всеуслышание заявила: — Эта ведьма убила моего сына, сожгла его, мне доставили обгорелые кости. — Верно! — воскликнул Уокер, взмахивая рукой в сторону женщины. — Этот монстр отнял её сына, нашего верного солдата Военной полиции! Жан вцепился ногтями в деревянный заборчик, скрежетнув зубами. Стоящий рядом с ним Леви многозначительно посмотрел на Эрвина, что с королевским спокойствием стоял и слушал речь Уокера. Леви всегда поражался его выдержке и способности ждать нужного момента. — Все же я согласен с королевой, — громогласно заявил Дариус. — Хочу вам напомнить, что я верховный главнокомандующий, главный советник королевы и судья на этом заседании. Вы не… — Подождите, уважаемый верховный, — дерзко перебил его Даниэль. — Господа, Дариус Закклай имеет личные отношения с Ури Рейсс, точно так же, как и сама королева, могут ли они иметь право судить? Господин, прошу меня простить за такую дерзость, но все же я считаю, что вы и королева прикрываете ужасную опасность, а значит, предаёте всё человечество, судьба которого была возложена на ваши плечи. Рейс привстала, отчего цепи противно звякнули, и подняла заплаканные глаза на побелевшего Дариуса. — Прошу, — достаточно громко заявила она, чем вызвала переполох, — я сознаюсь в преступлении и прошу лишить меня жизни, — выдохнула она гордо, но измученно, затем снова села на колени и склонила голову. — Я во всем сознаюсь, только не трогаете их, — последнее она прошептала так, чтобы было слышно одному Даниэлю. Мерзавец победно улыбнулся. Ловушка захлопнулась, спасения нет. Теперь он сможет представить её людям, и та, признавшись в своих злодеяниях, примет верную смерть. Никто не будет осуждать его, лишь возвысят. — Я протестую! — выкрикнул Смит, понимая, что весь его план покатился к чертям. Ури должна была молчать, а не самолично подписывать смертный приговор. Он до последнего надеялся, что она будет молчать, верил, что одумается, но, похоже, она действительно собирается пойти на это. Не так просто убедить в её полезности, если она самолично не отрицает вины за своё злодеяние, сделанное, как он был уверен, не просто из-за зова грешной души. — Тот солдат ранил Габриэль. Это было убийство в целях мести! — Насколько я знаю, уважаемый Эрвин Смит, — продолжил плеваться ядом Уокер, — девушка осталась жива. Значит, убийства не было! — Прошу меня извинить, сэр, но то, что она не умерла, не означает, что преступления не было. У нас есть свидетель — Жан Кирштейн. — Он тоже солдат разведки. Вы помыкаете своими солдатами как хотите, Смит, не думаю, что нам нужно слушать вас! — осадил его Даниэль, сделав несколько шагов в сторону Смита. — Верховный и королева помогают разведке во всем, даже скрывали особо опасное оружие, которое, как мне рассказывали, вам запретили использовать. Люди зашумели, выражая недовольство. Аккерман оглядел эти рожи презрительным взглядом. «Гадские свиньи, — думал он. — Приговорить молодую девушку на такую страшную смерть. Да по лицам видно, что они обычные трусы». Ури же сидела спокойно, покорно опустив голову. Она давно уже приняла свою смерть и лишь ждала, пока верховный даст согласие. — У нас есть результаты исследований майора Зоэ, — Смит кинул козырный аргумент. — Этот огонь может сжигать титанов. Это оружие буквально создано для того, чтобы убивать их. И вы хотите избавиться от него? Уокер на минуту задумался, словно пытаясь подобрать нужные слова. Знать, так сильно болеющая за своего лидера, притихла в ожидании ответа. Даниэль подошёл к Смиту и взял у того документы, заранее подготовленные Ханджи. Эрвин не стал упоминать, что Зоэ немного приукрасила результат, прибавив десятку к вялому правдивому числу. — Не впечатляет, — бросит Уокер. — Она ведьма, а что мы знаем про ведьм? — обратился он к людям. — Дочь Сатаны, тварь, способная насылать проклятия! — выпалила несчастная мать, потерявшая своего ребёнка. — Сколько бы титанов она ни убила, она всё равно остаётся слугой Сатаны — её помощь запросит у нас большую цену. — А может, не стоит верить в глупые предубеждения? — спросил Аккерман, не выдержав окружающий его бред. — Я думал, вы образованный человек, Даниэль Уокер, а вы, оказывается, верите в сказки. Даниэль закусил губу, после чего пригладил свои золотые волосы. — Мой отец был другом Рода. Он слышал, как Род говорил, что его дочь умерла в тот страшный день. Перед вами же дьявол, захвативший тело юной принцессы. Обратите внимание на волосы, господа! — Он подошёл к Ури и грубо схватил ту за рыжие пряди. — Рыжие… напомню, что в семьей Рейсс не было девушек с рыжими волосами, и сама маленькая принцесса была брюнеткой, это видно даже по картинам, развешанным в доме Рода. Эта девушка — ведьма, и дьявол лишь искушает нас. Нас ждёт что-то страшнее гигантов. — Я запрещаю предавать мою сестру огню! — заявила Хистория. Дариус же молчал, понимая всю безнадёжность. Невозможно докричаться до разума, когда человек напуган. Если они будут активно защищать её, то могут лишиться своего места и власти, а этого Закклай допустить не мог. В его жизни были лишь две важные вещи: власть и приёмная дочь Ури. Если судьбой уготовано лишиться одного, значит, нужно хотя бы сохранить другое. — Хорошо, мы приведём приговор в исполнение, Уокер, — зловещим голосом сообщил он.