Простуда

      Утром стало чуть лучше. Подействовало и облегчение, испытанное от разговора с Леголасом, и, безусловно, снадобье Аланор, на этот раз сладкое, как сироп. Его наставник покинул дворец на некоторое время… Зато вернулся Сэллиан, так что особенно Эстель не тосковал. Ли, правда, тоже поворчал немного, но, получив свою долю извинений, подобрел мгновенно, и следующие четыре дня они оба провели в таких уроках, которые можно было усвоить и лёжа в кровати. Даже принцесса Амариэль ухитрилась выделить несколько минут своей насыщенной драками жизни, чтобы научить «человеческого детёныша» вязать узлы, это было довольно весело.       К тому же времени, как они с Леголасом увиделись в следующий раз, мальчишка был почти совсем здоров.       — А меня вот как раз подстрелили немного, — поведал эльф и приподнял подол туники, демонстрируя совсем ещё свежий шрам на животе. Эстель присвиснул. — Ничего особенного, хотя господин мастер по оружию, конечно, ругался.       — Ругался? — хихикнул он. С трудом можно было себе представить, что вот это строгое существо кто-то мог отчитывать, но Леголас торжественно кивнул:       — Конечно. Он же за каждого солдатика боится, а накричать на нас ему гораздо проще, чем объясняться в любви.       — Я не думал, что это именно так работает.       — Иногда так, милый. Я ведь тоже выругал тебя после того… Инцидента с рекой не потому, что мне очень хотелось.       Эстель хмуро покосился на своего наставника. Напоминание об этом инциденте отозвалось во всём его теле какой-то странной дрожью: он и стыдился событий прошедших дней, и, что уж скрывать, гордился немного, и вспоминал с некоторым трепетом. Через минуту, впрочем, он решился спросить:       — Леголас?       — Это я.       — Помнишь, ты обещал мне рассказать про…       — Ох, — Леголас тихо фыркнул: — Конечно, я помню, хотя, признаться, надеялся, что ты забудешь. Так что же, сказать тебе о днях моей бурной молодости?       — Расскажи! Пожалуйста.       — Хорошо. Но теперь имей ввиду, что наш с тобой разговор о том инциденте ещё не окончен, и я намерен позаимствовать некоторые воспитательные приёмы моих родителей в твоём отношении, pen-neth.       Эстель раздумчиво прикусил губу. Он всё ещё хорошо помнил высказывание Фисэмара о некоторых воспитательных приёмах и понимал, что ничего приятного они ему не сулят. Тем не менее, он снова кивнул.       — Ла-а-адно, — протянул эльф, тихо усмехнувшись, и пока мальчишка устраивался поудобнее в горе подушек, начал:       — Должен сказать, мой ada никогда не был очень строгим. Конечно, в детстве мне так не казалось — бывали моменты, когда он сердился, когда ему приходилось дисциплинировать меня, — но сейчас могу сказать, что на самом деле они с моей матерью позволяли мне слишком уж многое. У тех же Сэллиана и Тауриэль было гораздо больше ограничений, хотя мы жили в соседних комнатах и мало чем друг от друга отличались. Раньше я думал, что, возможно, это как-то связано с тем, что я принц… Но глядя, как растёт Амариэль, передумал.       — Твоего ada все боятся, — зачем-то напомнил Эстель.       — Правильно делают, — ласково улыбнулся Леголас. — Ибо что позволено королю, то не позволено подданным короля. А иногда и детям.       — А что, Амариэль воспитывали строже?       — Значительно, милый, и ты узнаешь, почему. Готов меня слушать?       — Да, Леголас!       — Прекрасно. Итак, до поры до времени отец прощал мне очень многое — нарушение комендантского часа, совершенное неумение распоряжаться своим временем, пропуски уроков и прочих обязательных занятий… Это, правда, пошло мне на пользу: прогуляв пару уроков я и сам прекрасно осознавал, что перестаю понимать учителя, и возвращался. В то же время, к моим друзьям за подобные вещи часто применяли одно очень неприятное наказание.       — Какое?       — Подожди минуту, Эстель, ты узнаешь.       Мальчишка ойкнул, только теперь сообразив, что перебил эльфа снова:       — Извини, пожалуйста.       — Всё в порядке. О чём бишь я?.. Да, mellon, дело ещё в том, что я сам не был невыносимым ребёнком. Однако же, моментами просыпалось и во мне то, что называют лесным озорством. Бывают у тебя минуты, когда ты знаешь, что не должен чего-то делать, знаешь даже, что это опасно, но оттого это «что-то» становится даже… Интереснее?       — О да…       — Не волнуйся, это обычное состояние лесных эльфов, особенно маленьких. И вот когда мы с Сэллианом и Тауриэль, маленькие, собирались вместе, зачастую в итоге оказывались за пределами дворца, у этой самой реки, вооружённые самодельными дырявыми плотами или лодками.       Эстель чуть не рассмеялся: эта идея даже для него не звучала практично.       — Да, да, — закатил глаза Леголас. — Знал бы ты, что я об этом думаю.       — Что же ты думаешь?       — Думаю, что мне следовало бы провести большую часть детства в углу.       — Ха! Зато тебе было весело.       — Очень. Но если сначала мне было действительно весело, то позже, когда Ada поймал нас во время одной из таких вылазок, веселье вдруг куда-то исчезло. Я до сих пор помню его бледное лицо и невероятно огорчённый взгляд, когда он выловил нас троих перед самыми водопадами; помню, что прижался к его груди и впервые услышал, как быстро и громко колотится сердце… Это было ужасно.       — Потому что ты расстроил твоего Ada? — сочувственно осведомился Эстель.       — Именно. И меньше всего на свете я хочу его расстраивать. Впрочем, Тауриэль и Сэллиан были в ужасе не только поэтому.       Эстель, знавший, что этих эльфов вырастил суровый лорд главнокомандующий, поёжился с пониманием.       — Я не могу быть уверен, но почему-то мне кажется, что Фисэмар совсем не выдержал и дал отцу некоторые рекомендации по моему воспитанию, а отец к ним прислушался… Как и должен был.       Мальчик продолжал сверлить эльфа внимательным взглядом, дожидаясь окончания истории.       — В тот день меня впервые крепко отшлёпали, милый, — наконец разрешил все сомнения Леголас.       Эстель недоуменно моргнул.