Сеньор Горох

      Ох, чёрт, чёрт, чёрт.       — Давай завтра до первой пары повторим, ну и на обеде, если надо будет, там всё равно одна болтология, твоё репло, моё репло, погрустили, пососались, вот и вся история, — тараторю я, с силой сжимая телефон, ей-богу, ща треснет.       Диана выразительно закатывает глаза, скрещивая руки на груди, мол, слабак, не можешь ещё полчасика потерпеть.       — Окей, я понял, — тяжело вздыхаю и поднимаю руки, сдаваясь, потому что она права: если нормально не порепетируем, велики шансы обосраться.       — Мы пропустили половину текста, ты как-то резко…       Мне некомфортно продолжать говорить об этом, ещё и в голове крутится-вертится объяснительная в письменной форме для Дмитрия Юрьевича: «Я, Сергей Горошко, студент первого курса В. М. Фильштинского, клянусь вам в своих невероятно ебейших чувствах и изменять вам вовсе не собирался!». В общем, не зная как выразиться, — ведь напрямую сказать «Нахрен ты полезла целоваться так рано» будет грубо, — я демонстрирую жест «вкручивания лампочки» кистью и надеюсь, что Жданова всё поймёт и без слов.       — Да, извини, — она неловко усмехается, убирая упавшую на лоб прядь каштановых волос за ухо, — не подумай ничего, просто я переволновалась. Ведь странно играть любовную сцену с… — Диана выдерживает паузу, как будто не уверена, стоит ли ей продолжать, — с геем. Нет, если что я нормально к этому отношусь, но вдруг тебе вообще противно контактировать девушкой.       Лучше бы ты молчала, моя хорошая. Готов поспорить, что моё лицо выглядит так, будто его переехали трактором. Трижды. И сил у меня на оправдания нет. Я бы мог начать судорожно её переубеждать, твердить, что это вопиющее безобразие так бессовестно врать и не краснеть; что тот, кто распространяет эти слухи — сам пидорас и завидует моей кристальной гетеросексуальности. Но, опять же, эффектная ложь требует значительных моральных усилий и уверенности в себе, а я…       — Кто? — устало спрашиваю, присаживаясь на скамью и скрывая лицо ладонями; если бы можно было скрыть всего себя и превратиться в точку, я бы не раздумывая превратился.       Это миф, что в учреждениях культуры все такие хорошие и толерантные. Нет. Большинство не хочет видеть, как на сцене два взрослых мужика любят друг друга. Просто любят и проявляют к друг другу знаки внимания. Не знаю, на что рассчитывает Даша. Наш театр закроют в день открытия, если промелькнет хотя бы миллиметровый намёк на то, что главный герой — форменный хуесос.       — Я не могу точно сказать, от кого именно это пошло, но на курсе знают все, — отвечает Диана, и… блять.       Просто блять.       — Думаю, всё началось из-за случая на хореографии, ребята рассказывали, что вы с нашим педагогом… — она медлит, чем заставляет меня нервничать еще сильнее. Кажется, она и сама нервничает, потому что видит, что мне с каждой секундой становится всё херовее. — Целовались в коридоре.       — Не было этого, — вру я и машинально вытираю вспотевшие ладони о спортивные штаны, поднимаю взгляд на Диану, на её лице сочувствие и ни грамма веры в мои слова.       По сути ведь было, но он был вынужден меня поцеловать, чтобы я заткнулся!.. (Хотя теперь, после наших разговоров, я уверен, что он поцеловал, потому что хотел). И вместе с приятной мыслью о том, что я наконец смог получить взаимность (дайте помечтать, а), меня топит чувство вины за свои тупейшие необдуманные действия.       Желудок поджимается не от голода, а от вполне обоснованного страха. И мне страшно даже не за себя, а за педагога этой ебаной хореографии, что только начал свою профессиональную деятельность. Я особо не переживал, когда на глазах у всех приставал к своему «однокурснику», это всё шутки, господа, но Дима оказался не однокурсником. Если информация дойдёт до управления… я не хочу представлять этого.       Диана оказывается рядом, мягко кладёт руку на плечо, видимо, желая поддержать. Да сдалась мне эта поддержка, почему никто не сообщил мне? Даже Даша. Предательница. Меня мелко трясёт, но я стараюсь глубоко дышать и не позволяю себе драть волосы на голове и бегать в приступе паники.       — Эй, всё хорошо, никто не осуждает, мы же в двадцать первом веке, дальше нашего курса это не выходило.       — Да откуда ты можешь знать, выходило или нет?! — с несвойственной мне агрессией я подскакиваю с места, как будто собираюсь немедленно идти на разборки.       Для начала с Ильёй — любимый сосед, блять, живём вместе, жрём вместе. Скрываем друг от друга личную жизнь. Я накопаю на него и Никиту компромат в качестве мести. Потом на очереди Дашка, я буду всю ночь яростно названивать Шаминой и требовать объяснений. Телефон меня решает добить звуком пришедшего сообщения и я, понимая, что, скорее всего, там меня окончательно уничтожат, тупо гляжу в чёрный экран. Всё, прощайте. Занавес.       Мне хочется то ли повеситься, то ли сильно ржать, то ли отчислиться… или лучше всё сразу?.. Но сообщение от Димы (я всё-таки решаюсь его прочесть) заставляет замереть и мгновенно откиснуть, словно я глотнул лошадиной дозы пустырника, а сверху закинулся валерьянкой. Я пялюсь в чат с дурацкой улыбкой на лице, с защемленным от нежности сердцем; а в голове настолько громко вопит влюблённый таракан «господиспасибоспасибоспасибо», что я совсем не замечаю чужое присутствие за плечом.       «Я принял решение насчёт нас».       «Заходи ко мне, как закончите;)».       Я хочу чинно развернуться, попросить глубочайшего прощения за резкость и продолжить репетировать как ни в чём не бывало, однако слышу удивлённый вздох за спиной. Да ёб…       — Нет, ну в том, что ты гей я была уверена, а насчёт того, что вы встречаетесь с… — о нет, Диана не произнесёт этого, потому что я вовремя закрываю ей рот ладонью.       — Во-первых, я бисексуал, а не гей, это важно, — Жданова слишком в афиге, чтобы прочитать мне лекцию о том, как не совсем корректно с моей стороны прикладывать свою побывавшую на всех дверных ручках руку на её прекрасное лицо. — Во-вторых, мы не встречаемся. По крайней мере, на данный момент.       Диана понятливо кивает и отстраняется, спасибо, что без комментариев, но лицо у неё пугающе весёлое.       — А в-третьих, ты никому не расскажешь, потому что не должна была этого видеть.       — Прости, ты слишком довольно улыбался, я не сдержалась. Я обещаю, что сохраню всё в секрете, — я в обещания особо не верю, но верить Диане почему-то хочется, она не излучает вайбы продажной крысы.       — Давай доделаем? Только сегодня без поцелуев, лучше сымпровизируем. Ты теперь сама понимаешь почему, — улыбка Дианы освещает аудиторию не хуже электричества, и я не могу ей не ответить тем же. Я слишком счастлив. И одновременно подавлен.

***

      Я скребусь в его дверь, а не стучу. Конечно, первой причиной стало время — почти полночь, вдруг он уснул, не дождавшись. А второй… даже если решение Димы принято в пользу «попробовать в отношения», то нельзя игнорировать возникшее постороннее внимание к нам. Это означает: ноль контакта на людях, даже в режиме учёбы; никаких переглядок, улыбок, касаний, разговоров. С одной стороны, несложно. С другой — я могу не удержаться и пошутить что-то по типу: «Дмитрий Юрьевич, почему это вы не выспались? Ах, какая-то назойливая муха не слезала с вас всю ночь? Что ж вы её не отшлёпали?»       Оу, про ночь я ещё всерьёз не думал…       Лицо обдаёт жаром, и я на секунду прижимаюсь к двери лбом, тут же отлипаю, припомнив все свои травмы, отхожу на полшага назад и хочу постучать нормально… но не успеваю, кулак так и зависает в воздухе, потому что Чеботарёв оперативно открывает, выглядывает в коридор, проверяя его на наличие других студентов.       — При… — да блин, дай поздороваться хоть.       Дима довольно грубо втаскивает меня внутрь за ворот толстовки, как будто собирается бить, аж жутко становится.       — …вет, — в темноте я не вижу его лица, а мне дико хочется видеть. — Включишь свет?       — Он нам не нужен, — меня мурашит от его тона, это же… то, о чём я думаю?..       — Какое решение ты принял?.. — спрашиваю я осторожно, хотя сам думаю, что нахуй пошли все эти решения, когда он так близко и всё ещё держит меня за горловину толстовки.       Дима молча притягивает моё безвольное тело вплотную к себе и наконец… целует меня. Целует? Он… меня…       Сердечко стучит громко и бешено, я уверен, что Дима слышит; а конечности прекращают свою деятельность в связи с наступившей чрезвычайной ситуацией. Я абсолютно серьёзно, кончики пальцев немеют, даже дёрнуться в сторону нарушителя порядка не могут. И пока Дима настойчиво сминает мои губы, я настойчиво пытаюсь воскреснуть. Проходит секунд пять, и он отстраняется, я уверен, с недоумением, потому что я застыл столбом как последний кретин. Ну а целовать столб такое себе ощущение.       — Что-то не так?       — Всё прекрасно, — отвечаю, еле ворочая языком. — Давай ещё.       — Нет... нам всё-таки надо разграничить кое-что, — он произносит это в аккурат, когда я практически касаюсь его губ своими.       Да не… моя задница чует неладное, ну нахрен, лучше ведь, если он не сможет болтать? Я утягиваю его в новый поцелуй, сжимая волосы на затылке, чтоб не вырывался, чтоб не снёс очередное яйцо словесной хуйни. Дима мычит мне в рот, призывая остановиться ненадолго. У нас и так ситуация заебаться можно, я не знаю, как ему преподнести новость о том, что за нашими отношениями наблюдает минимум двадцать пять человек.       — Мы можем либо встречаться, – ему приходится взять меня за горло, чтобы я прекратил. – Но ты клянёшься, что не сбежишь от меня при первой же возможности, — я взглатываю, «ты клянёшься» пускает мороз по коже, как будто мне предстоит подписать непреложный обет и в случае его нарушения — сдохнуть. — Либо остаться друзьями с привилегиями.       — Ты прикалываешься? — какие ещё друзья, боже, — я повторюсь: я хочу быть с тобой и хочу решать проблемы вместе, – хватка на шее ослабевает. Дошло наконец? – Я не представляю о каких побегах ты говоришь, потому что не сталкивался с людьми, у которых… — я не решаюсь сказать «психическое расстройство». — Но друзья с привилегиями… ты сам не находишь, что это оборжаться можно?       – Вот именно, что ты не представляешь, – заткнись. Просто заткнись. Всё ж нормально было, чё началось-то. Я порывисто притягиваю его к себе за шею, целую грубо, быстро, лишь бы он молчал.       – Всё будет хорошо, доверься мне уже, а. Где руку резать? Как клятву будем заключать? – и хоть голос мой звучит твёрдо и уверенно, внутри неприятно скручивает, как будто я лгу...       – Я бы сказал как, но ты включишь благородство, – я? Благородство? Это два биполярных понятия, увольте. – А может и не включишь?..       Я не способен видеть, всё внимание заостряется лишь на слухе и тактильных ощущениях. И я ярко чувствую, как Дима загнанно и горячо дышит мне в щёку, а пальцы его, пробираясь под толстовку и касаясь оголенной кожи живота, хватаются за резинку моих штанов.       – Э, стоп-э! – если бы Горошко-младший умел говорить, он бы непременно сейчас орал матом. Какого хера, хозяин, мы ведь были так близко! – Ты не думаешь, что рановато?       И хотя мозг мой считает, что рановато, тот же Горошко-младший уже радостно поднялся от одних только поцелуев и теперь особенно среагировал на попытку посягательства. Не-не-не, я не тот, кто пропагандирует секс только после свадьбы, но и торопиться я не считаю уместным. Может, если бы это был не Дима, я бы и наплевал на свои дебильные правила, но рядом именно он. И с ним хочется по-другому.       – В чём проблема? У нас у обоих стоит, мы вроде теперь вместе... погоди, ты что, девственник?.. – да почему это так смущает? Мне девятнадцать лет, я взрослый парень, и обсуждение подобных вещей в начале отношений в порядке нормы.       – Нет, – моему возмущению нет предела, – почти. Блять. Так получилось, я не специально. И не в этом дело. Мы можем закрыть тему?       – Да ты что, – от Димы сквозит весельем, о да, давай, поржи надо мной, – не обижайся, я не имею в виду ничего плохого. Обычный интерес.       – Может присядем? Весь день на ногах пробегал, они ща отвалятся, – это правда, конечности тянет от усталости, и ощутить под задницей мягкую кровать – дар свыше, не меньше.       Дима ждёт, пока я скину кроссовки у входа, ждёт, пока я наконец сяду. Почему нельзя просто замять это дело? Испытывая лютейший дискомфорт от предстоящего и, что самое поганое, короткого рассказа, я обнимаю подушку, благоразумно скрывая ею стояк.       – Ну? – да ты издеваешься. – Серёж, понимаешь, – меня аж передёргивает, интонация Шаминой один в один, – взрослые люди иногда делают взрослые вещи, и я хочу сразу определить, что тебе нравится, а что нет, ну, если у тебя что-то было. Мало ли в каких обстоятельствах это может произойти. И вообще, сверху ты или...       Он не договаривает, потому что я на автомате бью его подушкой по лицу. Слабо, но всё же доходчиво. Когда мы об этом шутили, было как-то проще.       – Короче, случилось это примерно два года назад. Мы с моим другом неприлично много выпили, а потом, я не вспомню, как это вообще произошло, начали сосаться и подрочили друг другу. Мы никогда этого не обсуждали, но повторяли так ещё много раз до выпуска из школы. Потом я был в отношениях с девушкой около месяца, с ней было классно проводить время, но когда доходило до постели, я сливался, потому что воспринимал её, как подругу. Мы расстались на хорошей ноте, но, к сожалению, уже не общаемся. Перед поступлением я познакомился с парнем на пять лет старше, ну и как думаешь?       – Я не знаю, что думать.       – Он оказался женат. Благо мы только целовались пару раз, иначе бы я винил себя до конца своих дней. Всё. Ну, что скажешь?       – Я промолчу, что было у меня, – ауч, ревность колотит под дых. И я пытаюсь усмирить её, мол, сейчас же Дима со мной, что было до – не важно.       Спонсор моей ревности берёт меня за руку, переплетая наши пальцы, и я думаю, да, так-то вообще не важно.