Сеньор Горох

      Дима включает ночник в виде облачка, комната тут же наполняется слабым желтоватым светом, что очерчивает внутреннее неубранство комнаты. Да, Чеботарёв — свинота, однако свинота не простая, а бумажная. Взять хотя бы кучу постеров на стенах, неаккуратные стопки книг на столе, множество старых листов бумаги «А4» с распечатками (наверное, пьес?), тетради в разноцветных обложках.       Если бы к нам с Ильей зашли в комнату, то увидели бы как мир порубило на две части. На стороне Ильи даже пылинка лежит по строгому порядку, мой сосед сразу определит её местоположение, если захочет найти. На моей стороне… э? Зачем мы говорим обо мне? Разве это так важно?       Ах, окей. На моей стороне свалка из всё ещё не разобранных из дома вещей. О чемодан у кровати я спотыкаюсь стабильно утром и ночью, дико из-за этого злюсь и даже пинаю, чтобы он разобрал себя сам. Но он молчит.       После подобных откровений на тему моей отсутствующей половой жизни хочется закурить, и я жалобно пялю на Диму, усиленно стараясь не краснеть. Полагаюсь на нашу грецко-ореховую связь. Но он, видимо, не понимает, почему я пялю на него в упор, при этом поджимая губы и делая большие глаза.       — Что? — дисконнект, приехали, а раньше ты мысли читал, буквально озвучивая фразы из моей головы. — Курить?       А нет, всё в порядке, ошибочка вышла.       — Да. Пожалуйста. Я не вывезу, если не сделаю хотя бы тяжку.       — Мне казалось, что ты спокойно можешь говорить на эту тему, — ты проебался, Димочка, и поставил меня в неловкое положение, я в глаза-то тебе только на силе святого духа могу смотреть.       Дима поднимает с пола пузатый рюкзак, копается там достаточно долго, в меня летят его чёрные спортивные шмотки: футболка, широкие шорты и те самые чёртовы велосипедки. Я отбрасываю сие великолепие на кровать, но футболку, к своему собственному стыду, продолжаю держать в руках. Не знаю, из-за чего мне пришло это в голову, но приспичило. Приспичило её обнюхать, хотя я рисковал задохнуться, если вещь хорошенько пропотела.       И вот я занюхиваю его футболку как последний извращенец и чувствую лишь слабый запах стирального порошка и ноты сладковатого «Axe». Сам Дима пахнет практически бесцветно, чаще всего от него отдаёт осенней листвой, дождём и прохладой.       — Что ты делаешь? — о, он наконец нашёл пачку двухкнопочных.       — Мне был интересен твой запах, — честно, хоть и неловко. Дима по-театральному выгибает бровь, я по-театральному кривлю рожу и делаю вид, что мне воняет, а после мученически заваливаюсь на кровать, изображая смертельные судороги.       — Что ты там про Фрейда говорил? Могу подтвердить теорию, — я аж подскакиваю, у меня дёргается глаз и спирает напрочь дыхание, — да брось, я шучу. Пока что.       Я готовлю тираду из возмущений и мата, но мой запал гасит бесплатная доставка сигарет прямо к кровати.       — Мерси, — саркастично бросаю я и забираюсь на подоконник с ногами, открываю полюбившееся окно. Поджигаю сигаретку и без промедлений затягиваюсь, становится поспокойнее, но об этом дядьке с взглядом «ты охуел, тварь» и сигарой меж пальцев я всё ещё думаю.       — Только давай без выкрутасов, — предупреждает Дима, — я тебя больше ловить не собираюсь.       — А я бы тебя с-love-ил, — брякаю я невозмутимо, намеренно выделяя «лав».       На обдумывание значения собственной фразы у меня уходит несколько секунд, в течении которых я разглядываю надменное ебало Валерия Меладзе на стене. Господи боже, зачем ты его туда повесил? Чем дольше пялишься в лицо человеку, тем сильнее у этого лица выделяются особенно примечательные детали. В данный момент картина передо мной складывается в бровонос. Киркоров на розовом фоне рядом выглядит не лучше.       Дима делает вид, что не понял каламбура, я делаю вид, что каламбура и не было.       Мне уже менее неловко, но всё же в груди сворачивается толика волнения, наш разговор в темноте не выходит из головы, не выходит из головы и его попытка дотронуться до меня… там, чёрт возьми. И волнуюсь я так, будто он меня прямо здесь и сейчас разложит. Хотя обсуждение так и не коснулось того, кто из нас всё же сверху... Да блин, хватит. Не надо об этом думать, пусть всё произойдёт тогда, когда произойдёт. Главное подготовиться, почитать статьи в интернете, на гей-порно, снятое с профессианалами опираться не стоит.       — У какого мастера ты учился? — я меняю направление нашей беседы в другую сторону, лишь бы отвлечься.       — Разве не очевидно? — он подходит ближе, опирается задницей о подоконник. Смотрит так, я ненатурально залипаю. В серебристых радужках неприкрытая влюблённость, и то, что эта влюбленность предназначена мне, заставляет меня плавится. — У Красовского. Именно он предложил мне поработать в институте, пока не появятся предложения в кино. Я собирался вообще в «Электротеатр» устроиться, тем более, прослушивание я прошёл. Но пока нет возможности снимать квартиру в Москве, а с родителями жить как-то…       — Стрёмно, — завершаю я. И осознаю. — Значит рано или поздно ты уедешь?..       — Да.       Я молчу, затягиваясь сильнее, нет, мне и не обещали, что наши отношения — навсегда. Но мне всё равно становится паршиво.       — Не расстраивайся, может быть, ты сам от меня сбежишь в будущем. В ближайшем.       — Кончай, — я злобно зыркаю из-под чёлки и выпускаю дым носом, мол, смотри, как ты меня выводишь из себя.       — М? Кончать? — Дима лыбится, и взгляд у него такой… пожирающий, что мне приходится стремительно отвернуться к пейзажу за окном. — Ты вроде сказал, что не готов?       Да бля, мы опять. Нет, ну надо выложить всё по-чесноку.       — Тебе это действительно важно? Как бы, ну, это самое, первое, что ты сделал, когда мы начали встречаться — полез мне в штаны. И я думал, что такое только в ромкомах или в фанфиках. Типа когда вы долго бегаете друг за другом, намекаете, а потом резко признаётесь… и… тут же ебётесь. — Я облизал губы, припоминая одну из таких работ. — Однажды я потратил всю ночь на чтение, и восемнадцать глав подряд персонажи ненавидели друг друга. А в девятнадцатой — в самом начале — с нихуя друг другу вывалили все свои чувства, ну и один упал на хуй другого… короче, я закрыл это безобразие и долго гневался.       — Честно говоря, да. Мне важно, — и я не знаю, что испытывать.       Я отношусь к типу людей, которым как-то всё равно, есть оно или нет его. Да и сексуального интереса не к объекту симпатии нет. И да, тот самый друг мне на самом деле нравился, и взаимные дрочки тоже нравились. Да вот только хер поймёшь этих натуралов. И я не страдаю внезапными эрекциями в метро, в раздевалке, где мы с парнями и девушками с моего курса одинаково обнажены до белья, когда переодеваемся на сцендвижок или хореографию (на самом деле это было бы отвратительно). И, в принципе, мой хуй не встанет, если я не влюблён. Кажется, это называется демисексуальностью, но ориентаций уже настолько много, что я использую лаконичное «би», чтобы тысячу раз не разъяснять нешарящим людям.       — Принуждать не буду, но гарантировать, что не буду пытаться тебя совратить, не могу, — я машинально сглатываю; предвкушение взбитое в блендере с лёгкой паничкой – вот что я чувствую.       — Когда у тебя было в последний раз? — не уверен, что хочу знать ответ на этот вопрос, чувствую, что жопа может сгореть, но не спросить не могу.       — В мае, — Дима отвечает довольно резко и чуток раздраженно, и его странная реакция меня напрягла. — Последние отношения закончились на следующий день после этого.       — Что случилось? — сигарета закончилась, вторую просить как-то неудобно.       Чеботарёв тушуется, перебирает пачку «Мальборо» в руках; говорить явно не хочет — сжимается весь, плечи не скрытые футболкой становятся более очерченными выступающими мышцами.       — Я очень виноват. Нет, я понимаю, что не я один. Решить проблемы можно было по-другому, а не… я же говорил, что у меня «ПРЛ». Иногда случается обострение: я начинаю нервничать в несколько раз сильнее, выкидываю нехорошие вещи, грублю, и я знаю, что это неправильно. Но сделать ничего не могу. Иногда таблетки перестают помогать, и начинается. Я давил партнёра морально, а он в ответ… физически. Ситуация ухудшалась, плюсом все были на пределе от усталости, нам предстояло сдавать дипломный спектакль. Я ненавижу Достоевского и его «Идиота». Я ненавижу Мышкина. Хотя для того, чтобы его сыграть, надо было персонажа полюбить. Я… не знаю… наверно… чёрт.       Пачка «Мальборо» смята нахуй.       — Иди спать, у тебя завтра первый зачёт, — ага, конечно, когда ты в таком состоянии я должен уйти?       — Мне очень жаль, что так вышло.       Я придвигаюсь поближе, опускаю голову на Димино плечо и обнимаю со спины, стараясь вложить все свои чувства, что я испытываю к нему. И он медленно, но расслабляется.       — Когда я буду нуждаться в тебе больше всего, пожалуйста, не уходи. Даже если я буду тебя слать, — он поворачивает ко мне голову, и я пользуюсь этим, чмокая в губы почти целомудренно.       — Обещаю.