Лёнька

      Синяки остались, но задница почти не болела. Сидеть уже можно было ровно. Лёнька причесался, глядя на свое отражение в зеркале ванной. Выглядел он грустно. День и без того обещал быть тяжелым, и начинался он с пусть и маленькой, но пытки — предстоял завтрак с отцом.       — Во сколько ты заканчиваешь? — спросил тот, наливая ему чай.       — А что? — Лёньке хотелось сказать какую-нибудь колкость, но отца он боялся. За трусость он себя ненавидел, но поделать ничего не мог.       — Я хочу знать.       — А если не скажу?       — Тогда я позвоню в школу и уточню. — спокойно отвечал отец.       — Зачем тебе? — Лёнька старался, чтобы голос не дрожал, но получалось плохо. Каждое слово отзывалось в груди горечью.       — Хочу тебя встретить.       — Боишься, что опять сбегу?       — А сбежишь?       — Некуда мне бежать. — Лёнька грустно усмехнулся.       — Незачем тебе бежать. — уточнил отец. — Ешь, пожалуйста. Отец помолчал. Задумался, подбирая слова.       — Я понимаю, что ты обиделся. Что ты меня боишься и ненавидишь. Есть за что. Но это не повторится, я обещаю. — Отец говорил все также спокойно, только руки двигались, он сплетал и расплетал пальцы. — Сейчас мало времени на серьезный разговор. Но поверь мне, тебе не нужно меня бояться, и не нужно со мной воевать.       — Воевать? — переспросил Лёнька, — я с тобой не воевал. Это же ты меня...       Лёнька запнулся, стал подбирать слова и рассердился еще больше.       — Хочешь, я сейчас перед тобой извинюсь? — перебил отец. — Это поможет?       — Да иди ты! — взорвался Лёнька, — Ничего я от тебя не хочу!       — Вот видишь. Сейчас это не поможет. — спокойно продолжил отец. — Так во сколько ты заканчиваешь? Я тебя встречу.       Впервые за последние два дня вместо смеси страха и злости Лёнька вдруг почувствовал странную апатию.       — Да делай ты, что хочешь. Мне все равно. В четырнадцать тридцать я заканчиваю.       Отец кивнул. Посмотрел на Лёньку каким-то особенно долгим взглядом поверх очков.       — Только знаешь, — продолжил Лёнька, снова начиная заводиться, — дерьмо вся эта твоя философия! Что бы ты там себе не придумал, каких хитрых оправданий — дерьмо все это! — Лёнька уже опять чуть не плакал, — Думаешь, чем-то меня удивишь? Словами какими-то? «Будут у тебя дети», «сам поймешь» — передразнивал Лёнька, — дерьмо это всё! Ты просто маньяк долбаный!       Лёнька вытер лицо рукавом, задел локтем пустую чашку, та полетела на пол, но не разбилась. Лёнька вскочил:       — Если у меня будут дети, я никогда не буду их бить. Я никогда не буду как ты! Слышишь? Ты просто долбаный маньяк!       Отец сидел и кивал головой. Когда Лёнька наконец закончил, он тихо сказал:       — Я тоже так думал. — Он наклонился и поднял чашку. — Погоди. Я тебя в школу отвезу.       — Обойдусь! — крикнул Лёнька уже из прихожей. Он так ничего и не съел.       

***

      Машина стояла у ворот школы. Лёньку так и подмывало улизнуть через другой вход или остаться в школе и делать домашку. Но это было бы глупо. Все равно он потом встретится дома с отцом. Раньше или позже, какая разница.       Домой ехали молча. У Лёньки болела голова, и он был рад тишине. В школе было хреново: он ни слова не понимал ни на физике, ни на математике, сказывалось напряжение последних дней. Слава богу, его не спрашивали и не поставили прогул.       Рядом с отцом Лёньку словно током колотило. Он весь напрягался. Всё, что отец говорил, Лёнька воспринимал в штыки, каждое слово. Это было нелепо, Лёнька и сам это понимал, но поделать ничего не мог. А когда отец молчал, Лёнька ловил его жесты, любое движение воспринимал как угрозу. Вот рука отца потянулась прибавить в машине печку, и Лёнька дернулся. Отец поправил зеркало, а Лёнька отвернулся, как будто отец тянулся к нему. Кажется, отец это замечал, но по его непроницаемому лицу ничего нельзя было понять.       Лёнька готовился к очередной пытке под названием «обед с отцом». Он уже совсем не мог есть с ним за одним столом, но, похоже, отец сам это понял. На столе была одна тарелка, ложка, вилка, чашка. Отец позвал Лёньку обедать, показал, где суп, где второе и ушел в гостиную читать. Впервые за много дней Лёнька был отцу за что-то благодарен.       После обеда Лёнька прошмыгнул мимо него в свою комнату, отметив мимоходом, что тот читает Конан Дойла.       — Тебе с уроками не помочь? — дежурно спросил отец, но Лёня скрылся за дверью и плюхнулся на кровать. Никаких уроков он, конечно, не делал, мозги были оловянные. Он бы так и просидел у себя весь день, но ближе к вечеру отец постучал:       — Лёнь, пойдем на кухню. Надо поговорить.