Калейдоскоп

Примечание переводчика: учитывая текущие события, ставлю триггер — упоминание военных действий.

***

Оказываются они в палатке. Первое, что говорит незнакомец: — Цель достигнута. Передай всем. Рядом тут же обнаруживается его подчинённый, который кланяется и отвечает: — Да, милорд, — а затем уходит, оставляя Гарри и его спасителя наедине. Юноша пользуется подвернувшимся случаем, чтобы осмотреться. В палатке оказывается очень… чисто и опрятно. И явно наложено множество чар различного толка, поскольку здесь вполне поместится целых две спальни, где держали Гарри, а высота потолка позволяет свободно разгуливать самому высокому великану. Чуть в стороне стоит стол, на котором лежит огромная развёрнутая карта, а вдоль стен возвышаются шкафы и сундуки, явно самого разного назначения. Гарри и сам не знает, чего, собственно, ждал, но уж точно не этого. Высокий незнакомец оборачивается к нему, вот только лицо его всё ещё скрыто какими-то маскировочными чарами. Вдруг он спрашивает у Гарри: — Ты ранен? Ну, поцарапался немного, но ничего страшного… — Ай, — шипит Гарри, неосознанно хватаясь за левую руку. Но тут же разжимает пальцы, когда чувствует что-то мокрое, и опускает взгляд. Вокруг кристалла метки его души алеет кровь, уже начавшая стекать вниз по пальцам. Всё никак не заживает, да ещё и так активно кровоточит. Он думает, что это негативная реакция на портключ — не в первый раз перемещение магическим способом действует на него подобным образом. На миг он замирает, не сводя с метки бессмысленного взгляда. Даже поднёс ладонь поближе к лицу — пусть Гарри и знает, что кровь обычно не значит ничего хорошего, такого прежде с ним никогда не случалось. Можно подумать, что у него просто разыгралось воображение, если бы не боль. Незнакомец бормочет что-то себе под нос. Он отходит к одному из многочисленных сундуков и начинает рыться там, доставая что-то, а затем вновь возвращается к Гарри. Юноша понятия не имеет, что вообще происходит. Он по-прежнему безучастно продолжает разглядывать кристалл, даже когда незнакомец подводит его к стулу, усаживает, а затем берёт за руку и начинает вытирать кровь. Прикосновения… удивительно нежные. Совсем не такого он ожидал. Руки мужчины бледные, а пальцы неестественно длинные. Тонкие — точно кости животного, думается ему — и напоминают гибкие ветки, из которых он делает палочки. Обнажившись из-под рукавов мантии, точно древесина, лишённая коры, руки мужчины оказываются чистыми — никаких следов метки. Метка самого Гарри пульсирует, горя огнём. Но вскоре её скрывает аккуратная, нетугая повязка. — Спасибо, — чуть запоздало благодарит Гарри. — Но кто Вы? Юноша поднимает голову. Теперь они стоят довольно близко друг к другу, и Гарри может заглянуть во тьму капюшона, вот только видит лишь безликую пустоту — совсем как у дементоров, разве что душу не высасывает. Чувствуется, что мужчина тоже смотрит на него сверху вниз. Не просто на руку — на всего Гарри. Мужчина отпускает его и отступает на шаг. Гарри искренне благодарен — теперь не придётся вытягивать шею, чтобы получше рассмотреть его. — Ни единой догадки? — Ни единой, — подтверждает Гарри. — Мне и некогда было, сами видели. — Ты сбежал из плена. Гарри кивает. Не такой уж это секрет. — Правда, я не совсем уверен, сколько… — Две недели, — отвечает мужчина. — Ты провёл там две недели. Гарри смотрит на него во все глаза. Мужчина медленно поднимает руки и откидывает капюшон с лица. Гарри замирает. По позвоночнику прокатывается ледяная волна. Возможно, стоило ожидать, что за маскировочными чарами скрывается существо, мало похожее на человека — учитывая, как выглядят его руки — но сейчас уже слишком поздно думать об этом. Первое впечатление довольно однозначное — перед ним стоит монстр. Лицо мужчины покрыто чешуйками, сросшимися с бледной кожей — столь нечеловеческий облик пугает не на шутку. Вместо носа у незнакомца прорези для ноздрей, резкие черты лица и впалые щёки, а глаза скрывает тень. Первый порыв Гарри — бежать отсюда без оглядки. Вдруг мужчина поднимает голову и смотрит прямо ему в глаза. Красные. Красные, совсем как у Тома, когда он не скрывал их чарами. Гарри так и не узнал всей истории о том, откуда взялся столь удивительный цвет — Том лишь как-то обмолвился, что один из его экспериментов в юности закончился не очень удачно, вот и всё. Юноша всегда думал, что Том стесняется этих красных глаз: а как ещё относиться к постоянному напоминанию о своём провале, к тому же, такому заметному? Вовсе не удивительно, что Том постоянно прятал их за маскировочными чарами — так, по крайней мере, можно было избежать лишних расспросов. Но сходство только в цвете. Это не глаза Тома. Да это даже не человеческие глаза — скорее уж рептилии. Чёрная вертикальная линия зрачка в море подсыхающей крови — лишённая эмоций и век. Совсем не похоже… но… Опять всё вращается вокруг этого оттенка красного. Стоит Гарри провести параллель, и теперь он, как ни пытается, уже не может избавиться от навязчивых мыслей. — Вы Волдеморт, — говорит он. — Новый Тёмный Лорд, о котором рассказывал Дамблдор. Якобы моя родственная душа. Волдеморт наклоняет голову набок. Юноша даже вздрагивает немного. Они так пристально смотрят друг на друга, но, кажется, будто дышит один только Гарри. Волдеморт удивительно похож на статую, — голема, немного даже на марионетку — совершенно не нуждающуюся в такой мелочи, как дыхание. Быть может, причина кроется в его змеиной природе. Наверное, так оно и есть, думает Гарри. Тёмный Лорд ходит на двух ногах, говорит на человеческом языке, самым обычным голосом и манерой общения, вот только его тело, очевидно, не принадлежит человеку: об этом отчётливо говорит всё, начиная от безволосой головы, заканчивая босыми ногами с длинными ногтями. — Да, — ровно признаётся он. — Почему Вы спасли меня? Долгое время Волдеморт хранит молчание. Но всё же, наконец, даёт ответ: — Мне нужен мастер по изготовлению палочек. -… И Вы полагаете, будто владелец плохонького магазинчика в глубине Лютного переулка — это хороший выбор? — Выбор, достойный рассмотрения, — замечает мужчина. — Почему Дамблдор держал тебя в плену? Гарри умолкает. Нет, на эту тему он говорить не собирается. Впрочем, может, поэтому Волдеморт и задал такой вопрос — потому что не заинтересован в ответе. На самом деле, мужчина вообще не выглядит хоть сколько-нибудь любопытствующим обстоятельствами, вынудившими Гарри попасть сюда. И чем больше юноша думает об этом, тем больше Тёмный Лорд в его глазах перестаёт быть кровожадным тираном, превращаясь в обычную ящерицу-переростка. С другой стороны, он же всё равно кровожадный, разве нет? Гарри отчётливо помнит тела, странными, изломанными куклами, лежавшими у его ног. Такой контраст настораживает. — Кто знает. Может, всё из-за моей обворожительности. К слову, теперь я Ваш пленник, верно? — Если не хочешь оставаться здесь, можешь спокойно уйти, никто тебя не держит, — отвечает Волдеморт. — Но имей в виду: сейчас это самое безопасное место. Здесь Дамблдор до тебя не доберётся, а я даже клятву не потребую. Однако, взамен… Он достаёт из рукава мантии волшебную палочку. Гарри тут же переводит взгляд на неё. И намётанным глазом определяет два факта. Во-первых, это работа Олливандера. Двенадцать с четвертью дюймов, терновник, сердечная жила дракона. Во-вторых, её хозяин не Волдеморт. — Палочка Вам не подходит, — вдруг выпаливает Гарри. Хотя, наверное, говорить такое не очень-то умно. Однако вместо того, чтобы одёрнуть его за неподобающее поведение, Волдеморт просто соглашается: — Да, не подходит. Но ты ведь можешь сделать другую, разве нет? О, работа. Что-то простое и понятное, хотя лишь одному Мерлину известно, почему Волдеморту нужен именно он, а не мастер с куда более солидной репутацией, вроде Олливандера. Немногие знают о различиях в их мировоззрениях, разошедшихся так далеко друг от друга, что мастер предложил ему открыть свой собственный магазин. Однако, не желая посягать на территорию Олливандера, Гарри остановил выбор на Лютном переулке, а тамошней клиентурой — если таковая вообще была — всегда оказывались крайне сомнительные личности. — Мне понадобятся материалы, — говорит Гарри. — Будут. Юноша прищуривается: — И всё? Никакого подвоха? — Ещё ты будешь отвечать за техническое обслуживание палочек… Гарри терпеливо ждёт продолжения. — Всего лагеря. …Ну, ничего в этом мире не даётся за просто так. Гарри устало кивает. Он не знает, чем впоследствии аукнется его решение, но… Уж лучше заняться делом, чем бесцельно гонять одни и те же мысли по кругу. А если в процессе Гарри сможет изготовить себе новую палочку, то это удвоит его шансы на побег, если дела примут скверный оборот. — По рукам.

__________________________________________________________

…Так Волдеморт превзошёл все мои ожидания. Опираясь на описания Дамблдора, я вообразил его этаким старым королём — могущественным и безжалостным, однако и достаточно мудрым, чтобы воспринять меня скорее как возможную угрозу, нежели реальную опасность для лагеря. И пусть я всё ещё не знал Волдеморта настолько хорошо, чтобы говорить о чём-то наверняка, но виденное до сих пор напрочь опровергали любые мои представления об этом человеке. Он был добр ко мне. Я прекрасно знал, что за добротой могут скрываться корыстные побуждения и откровенная ложь, однако, раз всё это неправда, стало быть, Волдеморт мог как-то использовать меня в своих целях, но если дела обстоят с точностью до наоборот, то в своих целях могу использовать его именно я. Впрочем, зачем ещё ему было так хорошо относиться к безвестному мастеру по изготовлению палочек? Что бы ни скрывалось за добротой Волдеморта, для меня всё складывалось более чем удачно. Я устроился поудобнее и погрузился в мечтательные размышления. Мне ещё не довелось испытать восторг от создания своей собственной палочки. Раньше в этом и необходимости никакой не было. Особенно, когда я узнал, что наши с Томом палочки — сёстры, моё нежелание изготовить себе новую палочку лишь укрепилось и стало твёрдым, как сталь. Так я и оказался одним из немногих мастеров, пользующихся палочкой чужой работы — это было довольно необычно и даже вызывало насмешки, особенно, когда я выпорхнул из-под заботливого крыла Олливандера и открыл свой магазин. Вот только теперь я понятия не имел, куда запропастилась моя палочка. Я не знал, может её сломали напополам, сожгли или вытащили сердцевину и разорвали на мельчайшие пёрышки; не знал, оказалась ли она в руках Дамблдора или у кого-то другого, и, бесспорно, я не мог позволить себе так рисковать и взяться за поиски. Это ставило меня перед дилеммой, которую Волдеморт — без лишних слов и советов — просто решил за меня. Тёмный Лорд предоставил мне неограниченный доступ к материалам для изготовления волшебных палочек, и поэтому я мог бы создать себе свою на досуге, если бы приоритетом для меня был он. Казалось бы, ничего сложного, никаких проблем с выбором быть не должно… Вот только они были. Я оплакивал Тома на протяжении трёх долгих лет, в весьма относительном мире и покое. «Весьма относительном», потому что этот самый покой беспрестанно нарушали статейки Риты Скитер и надвигающаяся война, ещё даже толком не добравшаяся до берегов Британии. Но… Том… Человек, мысли о котором сопровождались горечью и любовью. И он умер — я прекрасно это знал. Теперь, когда метка моей души скрывалась за слоем бинтов, путь, предначертанный мне судьбой, наконец, обрёл ясность. Нужно продолжать жить и отпустить его. Но я не хотел. Не хотел прятать воспоминания о Томе, точно болезную гнойную рану. Не хотел думать о нём и совершенно ничего не чувствовать. Не хотел делать новую палочку и обрывать связь, за которую я так крепко держался всем сердцем — это же первое, думал я, самое первое, что объединило нас… Но мне нужна была палочка. Ну, как говорится, надо пересечь определённый рубеж, чтобы пересилить себя. Во-первых, я обзавёлся важным заданием и солгал бы, если бы сказал, что не испытываю и толики благосклонности к Тёмному Лорду, который вытащил меня из того ужасного места. Наверняка я смог бы выбраться оттуда самостоятельно, но благодаря Волдеморту избежал ненужного риска и потому с готовностью желал отплатить ему сторицей. В конце концов, у самого Тёмного Лорда не нашлось подходящей палочки, что явно причиняло значительное неудобство, а раз он намеревался сражаться за Британию, я вполне мог внести свой вклад в защиту нашей родины… и показать Дамблдору пресловутый средний палец. Разумеется, с безопасного расстояния. А вот что будет дальше… ну, я пока обдумывал имеющиеся варианты. Это у Тома всегда находился запасной план на случай провала, а я был здесь совсем один. Тем же утром меня отвели в другую палатку, в которой, как выяснилось, будет моя мастерская. Материалы, на удивление, оказались очень хорошего качества. Я думал, они будут небрежно свалены везде, где нашлось свободное место, однако все материалы оказались разложены в соответствии с правилами своего содержания и даже грамотно подписаны согласно стандартным обозначениям. Я улыбнулся, хотя больше из вежливости, чем из настоящей радости. Наверное, это один из способов продемонстрировать искреннюю любезность, так я предположил. Либо так, либо Волдеморт уже довольно давно искал себе подходящего мастера. Впрочем, если в лагере до меня уже кто-то был, то возникает вопрос, что же тогда с ним приключилось. Интересно, этот загадочный мастер исчез, потому что вызвал недовольство Тёмного Лорда? Так я бродил по палатке, изучая и знакомясь с местом, которое на время стало моим импровизированным домом вдали от дома настоящего. Примерно спустя час зашуршал брезент, и кто-то зашёл. Я обернулся и немало опешил, увидев Волдеморта, выглядящего совершенно непринуждённо, будто у него есть время, чтобы лично нанести визит своему мастеру по изготовлению палочек ещё до того, как тот принялся за работу. Пожалуй, он даже слишком любезный, поправил себя я. — Как тебе твоё временное жильё? — спросил Волдеморт. Я недоумённо воззрился на него: — Что? Вы про мастерскую? — Про всё. Вот сейчас я, правда, не знал, что ответить. Я бы понял, если бы его интересовало моё мнение относительно мастерской. Палочка для волшебника значила очень много. Но спрашивать о постельном белье? Уюте? Какая, собственно, разница, удобно ли мне здесь жить, раз уж, по его словам, я волен в любой момент уйти, если того пожелаю? Как-то всё это не сходится с его первоначальными замыслами. Рядом с непредсказуемым Тёмным Лордом я вовсе не чувствовал себя в безопасности. С другой стороны, иное было бы странно, именно потому, что он «Тёмный Лорд». — Да… — медленно проговорил я. — Меня… всё устраивает. И вновь одного лишь немигающего взгляда рептилии хватило, чтобы я растерял и без того скудную вежливость. Повисшая тишина ощутимо давила на плечи. Наконец, Волдеморт спросил: — Может, тебе ещё что-нибудь нужно? Я вытаращился на него: — Для чего? -…Для моей палочки. Будь у меня маховик времени, я бы без лишних раздумий отмотал время назад, чтобы убедиться, что не проснусь этим утром. Не будь я в сознании, то не выставил бы себя полным придурком. К несчастью, маховика времени у меня под рукой не нашлось, так что пришлось самостоятельно выбираться из ямы, которую я сам же себе и вырыл столь глупым вопросом. — Ах, да, — я кашлянул, не произведя впечатления ни на себя, ни явно на него тоже. — То есть, нет, нет, мне ничего не нужно. Всё в порядке. Идеально даже. Прямо как дома. Волдеморт не сводил с меня глаз. По крайней мере, так я думал. Точно сказать было сложно: мне не хватало уверенности, чтобы снова встретиться с ним взглядом. Во всём мире ничего не говорило о некомпетентности мастера по изготовлению палочек больше, чем напрочь забытый заказ, тем более, когда и суток ещё не прошло. Если он захочет врезать мне хорошенько, я даже не смогу его винить. Мне всего двадцать восемь, а память уже как у старика… нет, как у золотой рыбки. Да я даже не забыл ничего! Просто… голова как-то опустела во время нашего разговора. Какой стыд. — А Вам, э-э-э, нужно что-нибудь? Помимо палочки? — если я выставлю себя ещё более безмозглым, то он больше не соизволит разговаривать со мной. — Мне нужно, чтобы тебе было удобно, — ответил Волдеморт, что прозвучало довольно странно, по понятным причинам. Удобно? В лагере? Когда как я даже не особо понимаю, держат ли меня в плену? Или мне должно быть удобно разговаривать с ним, что звучало ещё страннее, потому что, ну… просто потому что. Волдеморт продолжил: — Прошло много времени с тех пор, как я… заходил в последний раз в мастерскую. Точные правила расстановки и классификации материалов… успели превратиться в смутные воспоминания. Но если тебя всё устраивает, то хорошо. Я вновь потерял дар речи. Он серьёзно имел в виду именно то, о чём я подумал? Тёмный Лорд лично занимался обустройством этой мастерской? Что? Передо мной и правда Тёмный Лорд Волдеморт или я чего-то не понимаю? Я так поразился, что позабыл о смущении и поднял голову: просто, чтобы убедиться, что Волдеморт по-прежнему стоял передо мной во плоти. И, что удивительно, так и оказалось. Я чуть не задохнулся от неожиданности. — Это… да, да, конечно. Я, эм… меня всё устраивает. Правда, здесь совсем как дома. Спасибо. Вы удивительно щедры, — вот последняя фраза явно была лишней. В очередной раз захотелось врезать себе хорошенько, но сейчас я корил себя не так сильно, как за внезапную забывчивость. Мне показалось, что у него губа дёрнулась, но я списал всё на проделки своего воображения. Хотя на самом деле, было довольно трудно не заметить этого, учитывая, что обычно лицо Волдеморта напрочь лишено маломальской мимики. Так что я видел именно то, что видел, просто ещё не мог поверить в истинность этого мимолётного момента. — Отчего-то звучит угрожающе, — заметил мужчина, и я снова почувствовал, как опалило румянцем щёки. — Я угрожаю даже возле постели больного, — выпалил я и теперь был близок к тому, чтобы отвесить себе затрещину. — Вот как, — протянул он и снова склонил голову набок, точно сытый хищник. — Запомню, на случай, если мне понадобится медиведьма. Какой странный ответ, подумалось мне. — Будете точно уверены, кого звать не следует? — Как раз-таки наоборот. И не забуду выплатить тебе подобающую компенсацию. — С исключительной любезностью, — сыронизировал я вслух. Почему мой болтливый рот сегодня никак не унимался? Честно говоря, мысль обыскать лагерь и отыскать маховик времени, когда выдастся свободная минутка, показалась мне невероятно привлекательной. Волдеморт вроде даже не обиделся. — Сам догадался, — произнёс он и вздёрнул подбородок; я мельком уловил знакомый высокомерный жест. — Так даже лучше. А теперь оставлю тебя наедине с работой. Спасибо. Мерлин. Я осторожно прикусил губу, надеясь, что слабого укола боли хватит, чтобы отвлечься от снедаемого смущения. К несчастью, это не помогло. А когда глубокоуважаемый Лорд Волдеморт уже покинул палатку, меня осенило: я и правда забыл кое-что у него попросить — магическую подпись. Поскольку заказ требовал особой палочки, идеально подходящей владельцу, требовался либо сам волшебник, — чтобы подобрать наиболее резонирующую его силе сердцевину — либо его магическая подпись — так можно было сделать это самостоятельно. Теперь у меня не было ни того, ни другого. А ведь я сам секунду назад уверял его, что мне ничего не нужно, дескать, всё и так замечательно. Может, стоит побежать вслед за Лордом и догнать его до того, как он уйдёт слишком далеко? Но от одной лишь мысли об этом меня передёргивало. Я и так был безумно смущён после нашего откровенно провального разговора и не хотел подливать масла в огонь. Нет, лучше отложить это до следующей встречи — к тому моменту я успею сузить выбор до нескольких вариантов, и всё пройдёт быстро и без осечек. Чем меньше у меня возможности выставить себя дураком, тем лучше. Я огляделся. — Ну, стоит заняться делом…

__________________________________________________________

Подготовка заняла всего день или два. Складывалось ощущение, что я снова открываю магазин. В конце концов, я остановился на четырёх сочетаниях, которые считал наиболее сильными и вполне подходящими могущественному волшебнику, странно похожему на рептилию: Перо кокатриса и виноградная лоза, Клык василиска и тис, Сердечная жила химеры и граб, Перо феникса и змеиное дерево. Было бы здорово, если бы что-то из этого подошло, но я плохо знал Волдеморта, так что не питал особых надежд на высокий отклик магического ядра и материалов палочки. Пока я размышлял, как связаться со своим новоявленным работодателем, в палатку, взметнув брезент, зашёл человек в чёрной мантии. Я сразу понял, что это не Тёмный Лорд: вторженец был не таким высоким, да и с заметно иной манерой держаться — тут я не имел в виду ничего дурного. — Здравствуйте… — проговорил я, а затем, вспомнив о своих обязанностях, уточнил: — Вы пришли для осмотра или починки палочки? Не произнеся ни единого слова, незнакомец вытащил длинную лакированную трость и положил её на длинный стол. Рукоятью служила знакомая змеиная голова, отлитая из чистейшего серебра — если не считать двух изумрудных глаз. Эта трость мне была хорошо знакома. Я поднял голову. Люциус Малфой отбросил капюшон и только тогда поздоровался: — Мистер Поттер. — М-мистер Малфой… Я сказал Дамблдору и Снейпу, что не считаю Драко другом. Этакая полуправда, полуложь. Мы с Драко никогда не являлись друзьями — даже не обсуждали ничего подобного вслух — но всё же, учитывая схожие цели и взаимопонимание, это была именно дружба. После смерти Тома мы с Малфоями стали немного ближе. С Люциусом, правда, в меньшей степени; хотя его предубеждения против меня и моих друзей частенько отодвигались на второй план в угоду более важных и неотложных дел, я не мог сказать точно, относился ли к нему из-за этого лучше или хуже. Но, несмотря на всё, ещё я знал Люциуса, как примерного семьянина, ласкового с женой, — хотя родственными душами они не были — любителя побаловать сына, и, что самое важное, безоговорочно преданного Тому человека, с которым у него существовала связь, подобно родственной — Люциус для Тома был словно племянник, пусть и неродной. Потому у нас сложились неплохие отношения, пусть и неблизкие. К слову, без Люциуса мне гораздо сложнее было бы справиться с Ритой Скитер. — Давно не виделись, — сказал я. Он едва заметно кивнул: — Пожалуй. Вы как, в порядке? Я подумал о своём недавнем похищении и о том, как мало знаю о мире, претерпевшем глобальные перемены с тех пор. По словам Волдеморта, меня держали в плену две недели: одновременно и недолгий, и довольно солидный срок. Кто-нибудь вообще заметил, что я пропал, или Дамблдор тщательно скрыл этот факт? Однако вместо вертевшегося на языке вопроса я сказал: — В любом случае, сейчас я здесь. Казалось, Люциус отлично понял, что я имел в виду. — К счастью, да. После того, как Тёмный Лорд привёл Вас в лагерь, между Дамблдором и Гриндевальдом произошла дуэль. Замок сгорел дотла. Я содрогнулся. Мог ли я там погибнуть? Вполне вероятно. — Кто победил? — Ничья. И теперь противостояние зашло в тупик. Ну и славненько, подумал я. А затем у меня появилась идея. — К слову, не Вы?.. — но не договорил, тут же себя одёрнув. Едва ли я получу прямой ответ, да и довольно бестактно спрашивать, не он ли, случайно, рекомендовал меня в качестве мастера Тёмному Лорду. В любом случае, это неважно. Я покачал головой и коснулся рукой трости: — Можно? — Разумеется, — ответил Люциус, и я принялся за работу. Пока я вынимал палочку из трости и проверял на предмет внешних и внутренних повреждений, мистер Малфой так и не отошёл от стола. Я подумал, что он хочет поговорить о чём-то, но так и не придумал, как увлечь его беседой. Мне стало любопытно, много ли знает Люциус о моём похищении, и сыграл ли он какую-то роль в последующем спасении. И всплыли старые вопросы, которые я так и не осмелился задать, когда остыла моя метка. Том попросил его присматривать за мной? Он хоть что-нибудь знает о произошедшем или блуждает в потёмках, как я? — Драко, — вдруг сказал мистер Малфой, — тоже здесь. Я замер. — Здесь? — но это же военный лагерь. А Драко… — Но Астория же беременна. — Да, — ответил он. — За ней присматривает Нарцисса. — И всё равно, почему… — разве у него не было другого выбора? Я подумал о Волдеморте и в очередной раз поразился, как мало знаю об этом странном человеке. Трудно сказать, догадался ли мистер Малфой о ходе моих мыслей. Впрочем, это не имело особого значения, поскольку мужчина заговорил вдруг совсем о другом: — Ради дорогих нам людей приходится идти на жертвы, мистер Поттер. Я аккуратно снял лак с палочки. Люциус невозмутимо продолжил: — И эти жертвы всегда имеют некие последствия. …Я совершенно не ожидал, что он скажет нечто подобное. Но вдруг понял, его слова — чистая правда. Я подумал о родителях, крёстном и двух других мужчинах, якобы присутствовавших при моём рождении — их лица я знал лишь по фотографиям, о характерах мог судить только по рассказам других. По словам всех и каждого, они отдали за меня жизнь. Причины мне известны не были — эта история вообще оказалась тайной, покрытой мраком. Я смог разузнать только о каком-то неприятном происшествии в маггловском Лондоне, а когда попытался провести собственное расследование, то не обнаружил даже захудалой статейки. Похоже, обливиаторы в тот день потрудились на славу. — Поэтому Вы здесь? — спросил я. — Я всё же британец и не могу поступить иначе. Я улыбнулся. Удивительный патриотизм, не ожидал от него такого. — А ещё я муж и отец. …Как глубоко. — Разве в таком случае Вы не должны были поступить иначе? — удивился я. — Остаться со своей семьёй? — я продолжил работу, дожидаясь ответа. Наконец, свершилось. — Мистер Поттер, — начал Люциус, — я сейчас здесь, потому что иным способом не могу защитить свою семью. Нарцисса и сама рвалась на передовую, но я уговорил её — пускай с моей стороны это и было довольно эгоистично — присмотреть за Асторией. Отчасти я удивился подобной искренности, но вместе с тем немало огорчился, понимая причину столь внезапного откровенного разговора. Даже такой гордый человек осознавал, что смерть может забрать любого члена его семьи. Я клятвенно пообещал самому себе, что если Люциус погибнет, я всеми силами сохраню память об этом разговоре и сделаю так, чтобы люди узнали о нём. — А что насчёт Драко? Мистер Малфой вновь надолго замолчал. А когда заговорил вновь, звучал очень тихо, словно то была исповедь от лица его сына. — Лишить своего будущего ребёнка отца или лишиться матери — не такой уж простой ответ, верно? Вовсе нет. Драко любил свою мать до безумия. Вполне может быть, что он решил: если погибнет, Нарцисса окружит его ребёнка любовью и заботой, достаточной, чтобы восполнить потерю. Подобные попытки достичь некоего баланса удручали, но вместе с тем отрезвляли. Математикой не постичь человеческое сердце. — Если что, на меня тоже можете рассчитывать, — заявил я, — если сгожусь, конечно, — то есть, если не умру. Мистер Малфой не проронил ни слова. — Я… хотел бы Вас отблагодарить. И всю Вашу семью. В те мрачные времена я был в полнейшем раздрае, не справлялся с всепоглощающим гневом — быть может, так бы и сгинул в Азкабане, если бы вы… не помогли. Потому… — Спасибо, — ответил мужчина. Я кивнул и убрал палочку обратно в трость. Затем положил её на стол, демонстрируя готовую работу. — Заботьтесь о палочке получше, — посоветовал я. — Сердцевина по-прежнему отлично проводит магию, хотя на древке уже появились сколы и трещины. Я сделал всё, что мог. Мистер Малфой забрал трость, но уходить не стал. Вместо этого внезапно спросил:  — Вы злитесь на покойных? Я вздрогнул и спрятал ладони под стол. Так, по крайней мере, будет не видно, как нервно я заламываю руки. — Вы говорите… о Томе, — произнёс я, поскольку хотел удостовериться в этом. Мужчина медленно кивнул. Я ответил: — Иногда, — но быстро добавил, — правда, скорее, я ненавижу самого себя. Ведь не знаю, что произошло… вдруг я мог помочь… и всё пошло бы иным путём. — Том любил Вас больше всего на свете, — сказал мистер Малфой. — До того, как вы встретились, он был… одержим научными изысканиями. Жил в царстве непостижимых человеческим умом теорий — бесконечно далёких от нас, хоть и интуитивно понятных. Только представьте его гениальный ум вкупе с полным пренебрежением к чужим слабостям, морали и этике. Но потом Том встретил Вас. И влюбился. Обнаружив, что никак не может унять взявшиеся из ниоткуда чувства. Я сильнее сжал кулаки. — Любовь способна многое изменить в человеке, даже таком, как он. Вы должны знать, что он любил Вас, и, если бы позволяли обстоятельства, Том был бы здесь, рядом с Вами. Я поднял голову. — А Вы… — нет, пока я не мог решиться на этот вопрос. — Почему сейчас? Почему Вы говорите мне такое сейчас? Мистер Малфой кинул взгляд на мою руку, прикрытую столом. Только тогда я вдруг понял, что он увидел, когда получил обратно свою трость — повязки поверх метки моей души, будто я пытался совершить нечто ужасное. Я понятия не имел, как убедить его в обратном. Не мог же я сказать, что метка просто-напросто начала вдруг кровоточить без особых причин. Так и не дождавшись ответа от Люциуса, я сказал: — Я знаю. Мужчина медленно кивнул: — Тогда хорошего Вам дня, мистер Поттер. — Хорошего дня… ой, точно, а Вы случайно не знаете, как мне попросить Тёмного Лорда о встрече? У меня возникла пара… кхм… вопросов, касательно его задания, — вот так, довольно расплывчатое объяснение, сохраняющее конфиденциальность. Мистер Малфой какое-то время задумчиво меня разглядывал. Затем сказал: — Я ему передам. Я вздохнул с облегчением: — Спасибо большое. Мужчина развернулся и собирался было уйти, но, взглянув на удаляющуюся спину, я понял, что у меня возник ещё один вопрос. Немного неловко было останавливать его уже после окончания разговора, но я вдруг подумал, что именно этот человек — хорошо знающий Тома, разбирающийся в ситуации и любви — сможет понять меня правильно и ответить. — Мистер Малфой, — окликнул я мужчину, и тот остановился. — Если бы… если бы, чисто гипотетически, птица и рыба влюбились друг в друга, то где бы они тогда жили? Я никогда не забуду его ответ. Он сказал: — Птице и рыбе негде будет найти приют, комфортный для них обоих. Проживут они недолго, скитаясь вместе по миру, так и не отыщут подходящего пристанища, и потому будут лишь молиться о том, чтобы хотя бы их могилы оказались рядом. Однако… — Однако? — К счастью, мы не птицы и не рыбы. Мы волшебники и вполне способны построить свой собственный дом.

__________________________________________________________

Довольно забавно, что, увидев знакомое лицо, я вдруг вспомнил людей, с которыми стоило бы связаться. Если точнее, имелось несколько человек, которые могли знать, что я пропал без вести, и было бы упущением с моей стороны позволить им и дальше так считать. Однако отправить письмо совой мне показалось дурным тоном — не говоря уже о том, что я банально понятия не имел, где вообще в этом лагере можно отыскать почтовую сову. Бежать за мистером Малфоем и просить его послать пару-тройку писем тоже не хотелось — особенно, если учесть, что адресатов он общеизвестно презирает. Был ещё один безопасный способ связи. Отправить послание Гермионе и Рону патронусом — звучало очень даже неплохо. В конце концов, именно мистер Уизли обучил нас троих этому заклинанию, да и так удастся сохранить весь в разговор втайне от всяких сомнительных личностей. Я до сих пор не знал, кто ещё был причастен к моему похищению, и считал, что лучше лишний раз перестраховаться, чем потом жалеть. Основная проблема заключалась в том, что после смерти Тома заклинание Патронуса никак мне не давалось. Точнее, не то, чтобы у меня вообще ничего не получалось, скорее, просто снедали неуверенность и страх провала. В своё время мне понадобилась целая вечность и один день, чтобы освоить это заклинание, а в итоге зависело всё от моего душевного состояния. Причём, каждый раз совершенно разного, а душевные потрясения, через которые мне пришлось пройти, отнюдь не упрощали дело. …Счастливое воспоминание, какое же выбрать… Все мои светлые воспоминания о Томе потускнели. Они определённо были достаточно счастливыми, чтобы призвать Патронуса, но что потом? Увижу я его… а дальше? Подняв палочку в первый раз, я познал полнейший провал. Не вышло даже тоненькой струйки тумана — хотя, этого следовало ожидать, если честно. Я глубоко вздохнул и попробовал снова — безуспешно. Кисть — нет, вся рука целиком — невозможно тряслась. Вдруг всё дело в том, что я никак не мог определиться со своими чувствами? Что, если на самом деле я совсем не хочу думать о Томе и подсознательно дистанцируюсь от болезненных воспоминаний? Или не испытываю ни малейшего желания делать хоть что-то: разговаривать с Гермионой и Роном, терпеть их расспросы, стремиться к лучшему, действовать, пытаться докопаться до истины — ничего. Я стоял, дрожа, и невидящим взглядом смотрел в никуда. Что я вообще здесь делаю? У людей вроде мистера Малфоя, Драко, да даже Тёмного Лорда есть какие-то цели, намерения, планы — а что я здесь делаю? Я не хотел участвовать в этой войне, хотя признаваться в этом самому себе-то было стыдно; я заверял всех, будто уже оплакал смерть своего партнёра, но вместо того, чтобы двигаться дальше, я застыл на месте. Что? Я жив, потому что просто взять и умереть слишком стыдно? Здесь меня окружали люди, готовые пожертвовать собой, отдать жизни ради великой цели, а потом появился я — человек, который не хотел и дальше влачить бессмысленное существование. Ну, серьёзно, что я здесь делаю? Я сунул палочку обратно в карман. Послышался тихий шорох брезента, а затем позади меня раздался голос: — Ты просил о встрече? Я обернулся. Посреди палатки стоял Волдеморт, сразу откинувший капюшон; как и прежде его лицо оставалось совершенно бесстрастным. Что у меня было с лицом, я не знал, но выглядел наверняка уродливо. — Да, — ответил я. — Да, я… ну, как это, я подобрал… Я подобрал. Подобрал. Подобрал что? Пришлось прокашляться: — Я подобрал несколько сочетаний материалов для палочки, хочу проверить вашу совместимость. Сейчас принесу, если позволите. Мужчина подошёл к столу, а я двинулся к стеллажу. Удачно, что я уже всё подготовил и разложил по отдельности, не то точно бы напортачил: каждое движение мне самому казалось неуклюжим и вялым до невозможности. Однако на этом моя удача закончилась. В ту же минуту, когда я сложил всё на стол, вдруг осознал нечто важное. — Нет, — выпалил я — с большей яростью, чем собирался. — Эм, то есть, Вам подойдёт кое-что другое. Всё стало хуже некуда. Что я несу? Похоже, мне было суждено выставлять себя перед этим человеком в наихудшем свете. Невероятное везение, что он был и Тёмным Лордом, и моим работодателем. Нелепость какая-то. Абсурд. Почему у меня никак не получается вести себя нормально и не позориться? Волдеморт не сводил с меня глаз. Неловкое затянувшееся молчание затянулось. На мгновение в голову закралась мысль попросить его убить меня — чтобы не мучился — но я передумал: с Лорда станется воплотить моё желание в жизнь. Я глубоко вздохнул. Так, ладно, начали мы плохо, но даже с этим можно было работать. В конце концов, моя гордость мастера по изготовлению палочек никуда не делась: совершенно не важно, сколько будет неурядиц — пусть миллион и одна — я справлюсь. Вот так. Я обошёл стол. — Могу я взглянуть на Вашу нынешнюю палочку? А ещё, вытянете руку, пожалуйста. Волдеморт покорно подчинился просьбам, что само по себе обнадёживало. Пусть он Тёмный Лорд, но, похоже, не прибегает чрезмерно к беспалочковой магии. Значит, нынешняя палочка хранит в себе его магическую подпись в полном объёме. Было приятно убедиться в своей правоте, и я довольно достал зачарованную рулетку, тут же принявшуюся за необходимые измерения. Ещё я обратил внимание на его стойку. Казалось, Волдеморт привык пользоваться длинными палочками; теперь понятно, почему терновник и сердечная жила дракона совсем ему не подходила. Такое сочетание неплохо годилось для тёмной магии, но артефакту владелец не слишком нравился, что усугублялось неподходящей длиной — значительно короче прежней палочки. Мастера часто растягивали сердцевину, чтобы вытянуть её на всю длину палочки, однако, что не менее важно, древко могли и подрезать, чтобы подогнать по размеру. Я вернул Волдеморту артефакт. — Позволите узнать, какой длины была Ваша предыдущая палочка? Мужчина смерил меня нечитаемым взглядом: — Тринадцать с половиной дюймов, — ответил он. Я с силой сжал руку в кулак, чувствуя, как в ладонь впиваются ногти, и только тогда немного успокоился. Такой же длины, что и у Тома, понятно. — Думаю, сейчас я бы предпочёл палочку несколько длиннее, — продолжил Волдеморт. — Тринадцать…мне не подходит. Нужна сердцевина длиной более четырнадцати дюймов? Таких существует не так уж много. Даже сами палочки редко когда достигают подобных размеров. Впрочем, учитывая особенность рук Волдеморта… Однако постойте… существовала одна особенная сердцевина, которая подходила под такое требование… Я поспешил к шкафу с материалами. Имеющиеся сердцевины хранились в совершенно одинаковых на вид ящичках, внутри которых всё было расфасовано по подходящим вместилищам: фиалам, контейнерам с согревающими чарами, коробочкам, поддонам и так далее. В конце концов, я нашёл искомое. Внутри ящика лежала вытянутая прямоугольная шкатулка. Открыв защёлку, я поднял крышку, позволив бархатной подложке ощутить вкус свежего воздуха. Правда, лишь на краткое мгновение. Из шкатулки я достал перо — на добрых пару дюймов длиннее второго, оставшегося внутри — и убрал всё на место. Перо было чудесного лазурного оттенка, почти такое же яркое и блестящее, как у феникса, и всего чуть менее редкое. — Возможно, вы с ним поладите, — сказал я вполголоса, немного приободрившись. Впрочем, сложно и дальше пребывать в унынии, видя нечто, столь завораживающее своей красотой. Я вернулся к столу и бережно положил перо. Волдеморт стоял напротив. — Это перо окками, — понял он. — Да, — пробормотал я. — Подобная сердцевина довольно необычна, к тому же, не в фаворе Олливандера. Я был удивлён, что Вы сумели раздобыть парные перья. — Была проведена закупка всевозможных материалов, — пояснил Волдеморт, — из разных источников. Насколько я помню, это перо принадлежит одному из окками Ньюта Скамандера. Второе, как меня заверяли, тоже. И вновь я поразился столь небрежному напоминанию о том, что сам Волдеморт лично занимался оснащением этого места. Это скорее даже не выражение любезности, меня откровенно баловали — любой мастер по изготовлению палочек на моём месте был бы польщён. Оставалось лишь узнать, насколько далеко будет простираться любезность моего заказчика, когда итоговое творение его не устроит, но пока всё шло хорошо. Оба пера были разной длины, но, учитывая, что окками умели уменьшаться и увеличиваться в размерах по своему желанию, вполне возможно, они действительно принадлежали одной птице. Невероятная редкость; я со спокойной душой любовался диковинкой, да и перо казалось довольным вниманием могущественного волшебника и мастера по изготовлению палочек. Вот только… использование пера окками в качестве сердцевины сопровождалось рядом проблем, связанных, в первую очередь со способностью этих удивительных созданий меняться в размерах. Такая сердцевина, в итоге, тоже обладает крайне переменчивым характером. Палочка с пером окками может в любой момент отвернуться от своего хозяина, если тот перестанет её устраивать, а учитывая обстоятельства… Подойдёт ли такая сердцевина для нужд Тёмного Лорда Волдеморта? Сам я не мог ответить на этот вопрос, хотя и было искушение так неосторожно ошибиться и сказать твёрдое «нет». Сделать волшебную палочку, рискуя возможными последствиями, либо рассказать всё, рискуя навлечь на себя его гнев. Что же выбрать… Думаю, все наши предыдущие взаимодействия с ним сделали выбор за меня. Опять же, Волдеморт не обижал меня, а мне не хотелось в ответ сжигать мосты. Если я ошибся в своём выборе, значит, так тому и быть; по крайней мере, я не настолько коварный человек, чтобы замыслить недоброе против того, кто ещё даже не причинил мне зла. — При всём уважении, Лорд, — начал я, — перо окками хоть и является мощным магическим проводником, остаётся крайне необычной сердцевиной. Я поделился с ним своими рассуждениями и мыслями. Волдеморт внимательно выслушал. Наконец, после недолгого размышления он сказал: — Позволь мне предложить альтернативную точку зрения. Это… было совершенно неожиданно. Я одеревенело кивнул. — Создание палочек мало меня интересует, — произнёс Волдеморт. — Однако во время своих научных изысканий я обнаружил, что в этом тонком искусстве присутствует ряд моментов, чем-то схожих с гаданием. Например, причины и следствия того или иного выбора в значительной степени связаны с личной интерпретацией. В данном случае, сердцевины палочки. Рассказывать о том, насколько ужасен я был в Прорицаниях в школе, определённо не стоило. — Параллели, которые мы вновь и вновь можем увидеть невооружённым глазом, трудно отрицать, однако для столь редких сердцевин: таких, как окками или феникса — истинное влияние природы животного на палочку не до конца ясно. К тому же, я слышал, что при создании палочек редко прибегают к подобным обобщениям. Ладно, с этим я был согласен. Вот и показательный пример: четыре палочки, в теории, идеально подходившие заказчику, я смело отмёл, и теперь главным предметом обсуждения достоинств и недостатков стало перо окками, о котором я даже не думал. — Мудрые слова, — заметил я. И до боли знакомые, но я всё никак не мог вспомнить, где слышал или читал нечто подобное. Волдеморт выглядел почти удивлённым. Однако сказать наверняка было сложно, с таким-то нечеловеческим лицом. — Я процитировал человека, который слишком мало думал о своих незаурядных способностях и бездумно совершал великие подвиги, — сказал мужчина. Из его уст это звучало, как похвала. — Вернёмся к нашему обсуждению; моё предположение таково: подобно гаданию, твоё толкование будет считаться единственно верным для тех, кто не способен предложить ничего лучше или не играет в пророчестве никакой роли. Но если человек непосредственно связан с ним, то может истолковать туманное значение по-своему. Так мы и получаем две истины, ни одна из которых не является ложью. Я задумался на мгновение. — Хотите сказать, что для нас с Вами перо окками несёт разный смысл? — Здесь и сейчас, при нынешних обстоятельствах — да. Сдаюсь. Любопытство победило. — Можно поинтересоваться, что значит такая сердцевина для Вас? На миг мне показалось, что Волдеморт не станет отвечать. Однако он сказал: — Независимо от принимаемых размеров, согласен ли ты с тем, что это будет один и тот же окками? — Да, разумеется. — Тогда и перо тоже, — заметил Волдеморт. — Его природа может быть изменчивой и непостоянной; если подобные черты для человека не близки, естественно, он их не поймёт. Однако перемены не происходят без причины. В первую очередь, нам необходимо научиться контролировать непредсказуемость нашей жизни. Это, как тебе самому хорошо известно, способность адаптироваться. Мужчина поднял перо за очин*; с виду казалось, что они совершенно друг другу не подходят: лазурь резко контрастировала с красными глазами, а чешуйчатая кожа казалась совершенно не сочетающейся с яркой гладкой поверхностью опахала* — их встреча словно была простым совпадением. Однако я знал, что это не так. — Значит, — медленно произнёс он, — надежда ещё есть. Волдеморт протянул мне перо. — Что мне сделать, чтобы ты остался здесь? — спросил он. — Но я уже остался, разве нет? — Разумеется. Однако без веской причины. Люди, готовые встретить смерть, держатся намного увереннее тебя. Укор задел меня за живое, хотя я и понимал, что он прав. Перо в руки я не взял. — С моей стороны бессердечно будет признаться, что я совершенно не хочу во всём этом участвовать? — Да, — ответил Волдеморт. — Однако по-настоящему бессердечные люди поступают намного хуже. — А Вы позволите мне? Очень тихо он ответил: — Если ты думаешь, что я способен добровольно навредить тебе, то ошибаешься. Я впился пальцами в деревянную столешницу. — Почему? Почему бы, собственно, и нет? С другими Вы довольно жестоки, разве нет? Я многое слышал, пусть и не знаю, правдивы ли слухи — но Вы не славитесь доброжелательностью. — Не славлюсь, — согласился Волдеморт и недолго помолчал. — О тебе тоже ходит множество слухов. Но отчего-то все они касаются твоей родственной души… твоего Тома. У меня волосы на затылке дыбом встали, так неестественно Лорд произнёс его имя. — Ага, ну, если Вам он очень нужен, то извините, Том умер. Волдеморт издал странный звук — сначала я не понял, что он делает, но потом осознал, что Лорд смеётся. Короткие отрывистые смешки, похожие на шипение, обрывающиеся, едва успев вырваться из его рта. — Раз ты так откровенен, — произнёс Волдеморт, — отвечу тебе тем же. У тебя есть кое-что, чего отчаянно желает Гриндевальд, вот только пока неизвестно, знает ли он, что искомое находится в твоих руках. Я напрягся: — Это как-то связано с Томом? — Нет, — ответил он, — но твоя родственная душа тщательнейшим образом оберегала тебя от всего этого. Пары слов хватило, чтобы моя кровь вскипела, а зубы клацнули и крепко сжались, чуть не стираясь в крошки. Я резко перегнулся через стол, и, прежде чем хоть кто-то из нас успел осознать, что я творю, схватил Волдеморта за отворот мантии и притянул к себе, отчего мы оказались лицом к лицу. — Вы ведь знаете, что с ним случилось, — срывающимся голосом заявил я. — Он говорил с Вами. И Вы знаете, что случилось, верно? Расскажите мне всё! Отстранённо я услышал, как перо, выроненное мужчиной, упало на стол. Он стремительно потянулся к моей руке. Случайно или же нет, но схватился Волдеморт именно за то место, где холодел кристалл моей души. Его пальцы с силой впились в повязку и нежную кожу; сложно было понять, отчего вспыхнула боль — от по-прежнему ноющей метки или стальной хватки. — Не, — прошипел он, — переступай, — продолжил с нажимом, — черту. Но я думал лишь о Томе. Передо мной стоял не мистер Малфой, который долгое время был его соратником, и чьей верности я доверял, примерно представляя цели и намерения этого человека. Передо мной стояла не Беллатрикс Лестрейндж, ученица Тома, готовая целовать землю, по которой он ходил. Не Слагхорн, не Снейп и даже не Дамблдор — не тот, кого я хотя бы знал. Передо мной стоял человек, которого я никогда прежде не встречал. Это был Тёмный Лорд Волдеморт, и если он хотя бы пальцем коснулся Тома… Я крепче вцепился в мантию, подражая стальной хватке мужчины. Мы не отводили друг от друга взгляда, и каждая секунда, в течение которой мне приходилось смотреть в эти до боли знакомые, будто украденные красные глаза, разжигала всепоглощающий гнев. — Вы убили его? Волдеморт открыто взглянул на меня и сказал: — Нет. Я ослабил хватку, вот только он меня не отпустил. — Какая дерзость, — прошипел Тёмный Лорд. Под его рукой затрещали мои многострадальные кости. — Ты смеешь задавать вопросы Лорду Волдеморту? Он взметнул другую руку и сжал мою шею, явно пытаясь отнять жизнь. Я не мог дышать. Складывалось ощущение, будто это длилось целую вечность. Я не смог разобрать ни слова, если Волдеморт вообще что-то говорил, помню лишь, как подумал: так вот, как я умру. Умру прямо сейчас. Но затем всё резко прекратилось: он каким-то невероятным образом отскочил в другой конец палатки, да и я отшатнулся, пытаясь отдышаться и судорожно потирая шею. Колени ужасно тряслись. Я выхватил палочку и направил её на мужчину. А Волдеморт… даже не пошевелился. — Да уж, — выдохнул я хриплым, надтреснутым голосом. — Просто потрясающе. Вот это называется «добровольно не наврежу тебе»? Волдеморт ничего не сказал, продолжая смотреть на меня. Я не знал, к лучшему это или к худшему, но молчаливое бездействие лишь ещё сильнее разожгло мой гнев и страх. — Вы не имеете никакого права, — выдавил я, — говорить со мной о моей же родственной душе в таком тоне, будто лучше знаете о его свершениях и намерениях. Вы не имеете права даже произносить его имя! И не имеете права расхаживать с его глазами и смотреть на меня… Я задыхался, не в силах совладать со сбившимся дыханием. Но мужчина по-прежнему не пошевелился даже, будто стараясь держаться подальше от меня. -… вот так… У меня тряслись руки. Мельком я подумал, что вот-вот сломаю палочку — так крепко я стискивал её дрожащими пальцами. А ещё подумал, что Волдеморт наверняка одарит меня сейчас каким-нибудь пренеприятным проклятием. Или даже убьёт — насколько я знаю, он убивал и за меньшее. А тот же миг, когда Волдеморт направит на меня палочку… не знаю, наверное, я даже защищаться не буду, но обязательно рискну и нападу в ответ. Но он ничего подобного не сделал. Я видел, как Волдеморт отпрянул всем телом, а его позвоночник неестественно изогнулся, совсем как у змеи, когда он спрятал длинные пальцы в рукавах мантии. Когда склонил голову, пряча от меня глаза. Я стискивал палочку, нацелив её на Волдеморта — пусть дрожа, но с прежней решимостью — наблюдая за тем, как он зажмуривается, и совсем ничего не понимая. Прежде, чем я успел успокоиться и прийти в себя, мужчина уже накинул капюшон и стремительно вышел из палатки, оставив меня лишь смотреть ему вслед.

__________________________________________________________

Первым моим порывом было сбежать. Прочь отсюда. Найти какую-нибудь пещеру в глуши и поселиться там до тех пор, пока весь этот кавардак не утихнет. Честно говоря, сейчас я понимал Слагхорна как никогда, вовсю продумывая план побега. Но затем разум — логика — вновь возымел надо мной верх. К сожалению. Побег был неосуществим. Разве я остался здесь не ради своей безопасности? А если уйду, то где найду подходящее пристанище? К тому же мне только предстояло создать свою собственную палочку*. Покинув это место, я бы лишился прекрасной возможности сотворить нечто уникальное, учитывая имеющиеся здесь материалы. Второго такого шанса может и не представиться, если спрыгну с этого корабля в неизвестность прямо сейчас. Я решил, что необходимо отыскать здоровый баланс. Я по-прежнему втихомолку собирал всевозможные вещи первой необходимости, припрятывая их и, образно говоря, паковал чемоданы — вдруг в любой момент предстоит уйти. В прошлый раз сбежал Волдеморт, но сомневаюсь, что он поступит так снова. Едва ли от такого человека можно ожидать подобного. …Впрочем, теперь я вообще не знал, чего от него ожидать. Единственное, что я никак не мог просто проигнорировать — знания Волдеморта о моей не самой простой жизненной ситуации, которая простиралась намного дальше последних нескольких недель. Что у меня есть такого, раз сам Гриндевальд заинтересовался? И… что ещё он знал о Томе? Том. Во имя всеблагого Мерлина, что вообще происходит? Я дрожал. Трясся. Я мерил шагами палатку, считал секунды и дышал, по-прежнему чувствуя его невидимые пальцы на своей шее. А затем я просто сел и принялся ждать. И ожидание это растянулось гораздо дольше, чем можно было себе представить. Наступило утро следующего дня, а по-прежнему я не заметил ни следа Волдеморта или маломальского послания от него. Приходило несколько мужчин и женщин — по одиночке, а не дружной толпой — для проверки состояния или ремонта палочек, и я вёл себя с ними точно так же, как и с любым другим моим клиентом. С виду не осталось никаких напоминаний о случившемся накануне. А потом наступило новое утро, а потом и ещё одно, и ещё… Я всё ждал и ждал, вот только ничего не происходило. Впрочем, вряд ли Волдеморту требовалось тратить слишком много сил, чтобы «заботиться обо мне» — если это действительно входило в его повестку дня — потому после почти недели бездействия и отсутствия попыток связаться с ним я пришёл к важному выводу. Возможно, здесь для меня было не самое безопасное место, но в этой пресловутой безопасности я и не нуждался — куда полезнее сейчас казались открывшиеся возможности. Которыми я и воспользовался. Да, мне бы всё равно пришлось продумать и создать палочку для Тёмного Лорда Волдеморта, но ведь в это же время я мог заняться палочкой и для самого себя. Если в мастерскую нагрянет проверяющий, я просто покажу ему продвигающуюся работу, хотя торопиться, как раньше, уже не буду. И всё же, потратив время на его палочку, я создам свою, а с идеально подходящей палочкой я обрету достаточную уверенность для побега. Зачем мне вообще доделывать артефакт для Тёмного Лорда? Им просто нужно будет удостовериться в прогрессе. Если, в итоге, он так и не получит удобную волшебную палочку, то тем лучше для меня — тогда я смогу пережить его вящее неудовольствие; пусть гриффиндорцы редко бывают хитрыми, предприимчивыми ребятами, вот только моей родственной душой был слизеринец. Наверняка моя собственная душа почерпнула что-то у Тома. В конце концов, коварство не так уж страшно.

***

Я испытывал наслаждение от того, что всё шло по плану. Вёл себя скромно, не привлекал особого внимания. Потому ни один из приходивших мужчин и женщин так ничего и не заметил. Они разговаривали со мной так, будто я был их товарищем: со схожим мировоззрением, мышлением… будто и я подчиняюсь их Лорду. Это было великолепно: грудь распирало от удовольствия всякий раз, когда местные спокойно поворачивались ко мне спиной; вера в успех росла и крепла, точно строящаяся из кирпича башня, хорошенько промазанная цементом. Так вот, на что это похоже! Признаюсь, меня окрылило сие удивительное пьянящее чувство, и совершенно не испытывал вины за обман. На кон поставлено моё выживание! С чего мне вообще было чувствовать вину, когда это его рука, подрагивая от невозможной силы, сжимала моё горло, пытаясь задушить? Я был зол. Да что там, я был в ярости. Из-за попытки задушить — да. Отрицать не буду. Но основная причина — то, на чём держалась моя злость и недовольство — заключалась вовсе не в этом. Меня мало волновало, как он обращался с моей скромной персоной. Всё дело было в его обмане. Как Волдеморт смел скрывать информацию о Томе? Как смел вести себя так, будто знал о каждом намерении Тома, о каждом действии, затее — любой? То, что не знал я, наверняка было известно ему. При этом Волдеморт точно понимал, как я жаждал правды — словно потерявшийся в пустыне человек отчаянно искал хотя бы зачатки цивилизации — и потому нарочно измывался надо мной. Волдеморт не заслужил получить от меня палочку. Он вообще ничего не заслужил: ни моего мастерства, ни разговоров, ни благодарности, ни доброжелательности — пусть катится, ничего не получит! Хотелось вернуться в прошлое и плюнуть себе в лицо за то, что испытывал к этому человеку хотя бы толику признательности. Не заслужил он этого. Как не заслужил красноты глаз и палочки длиной тринадцать с половиной дюймов. Я обуздал свой темперамент и превратил его в страсть, день и ночь работая над тем, что намеревался назвать лучшими своими творениями. Правда, его палочка так и не будет закончена, так что моя выйдет даже лучше. Требовалось много усилий, чтобы подобрать подходящую древесину для пера окками, и именно этим я собирался объяснять вынужденные задержки. Для себя мне ещё только предстояло подобрать сердцевину, а вот с деревом уже можно было начинать работу. Остролист не подходил. Больше нет. Пусть когда-то мы и были неразлучны, но вряд ли в скором времени я вернусь к этому дереву. Не после произошедшего с Томом — не после творящегося кошмара. Если даже остролист и выберет меня вновь, моё сердце не ответит ему взаимностью. На самом деле, я остановил свой выбор на тисе. Немного ироничный поворот событий, но предпочёл я его не по этой причине. Нет, скорее само дерево выбрало меня. Я понял это в тот момент, когда взял ветку в руки, чувствуя, как она цепляется за мою ладонь, словно старый друг, не могущий вынести моего ухода. И потому я кропотливо принялся вырезать на древесине отпечаток лапы хищной птицы — крючковатые заострённые когти на рукояти. Эта палочка будет олицетворять воздух, время и тщеславие. Я всегда был большим любителем неба.

__________________________________________________________

Однако свет и ясность не всегда шли рука об руку. В самое обычное утро, ничем не отличающееся от остальных, я узнал, что Драко ранен. Нет, известие предназначалось не мне, но я догадался, о ком шла речь, и, как только освободился, ринулся к больничной палатке. Я пребывал в полнейшем недоумении. Ибо я оставался в целости и сохранности, а Драко — куда осторожнее меня и нелюбящий попусту рисковать — лежал раненый. Пока он спал, я рассматривал его перебинтованное лицо; запах крови и стерильности, царящий в палатке, смешался, становясь похожим на какое-то невообразимое варево. Грудь Драко вздымалась и опускалась в такт дыханию, будто он просто спал, нежась в чудесных снах, где не было места жестокой реальности. Казалось, само его тело перенеслось в волшебное царство, где можно было ходить растрёпанным и не услышать и толику укора, а ещё спать днями напролёт, не вызывая лишних расспросов. Вот только на бинтах проступали пятна крови. Я не знал, сколько простоял там. При нормальных обстоятельствах любой человек бы уже проснулся, если бы на него так пристально смотрели. Но Драко продолжал спать, и сам факт его ранения пробудил какие-то глубокие, всепоглощающие чувства в моей груди, полные жгучего укора. Как же глупцом я был. Каким же глупцом! О, сколь же наивен, недальновиден, эгоистичен и делано несчастен я был… Страдал по мёртвым, когда переживать стоило из-за живых! Для Драко, ни на миг не забывающего о Британии, жене, ребёнке и родителях, дальнейший путь был ясен. И он шёл по нему без тени сожалений. А я стоял на месте, не зная, куда податься, словно в потёмках. Впервые за долгое время я вдруг прозрел и увидел мир во всей его красе: накрытый яростным маревом раздора и бедствий, подавляющим отвагу, к которой взывал трубный зов боевого рога. Прости меня, думал я. Но в то же время молил о другом. Не прощай меня. Я не заслужил такого. Открой глаза и потребуй от меня извинений, покаяния! К кровати подошла медиведьма, ловко поправляя повязку. Она выглядела усталой, но выдавал её не взгляд, что был твёрже стали, а лицо — казалось, женщина с трудом сдерживает тяжёлый вздох; а в глазах пронзительность и понимание — отдохнуть не удастся. Я не знал, о чём говорить, благо, медиведьма первой завела разговор. — Умеете вправлять кости? — спросила она. — Лучше, чем мне бы хотелось, — ответил я. — Смотрю, с повязками тоже неплохо справляетесь. Я кивнул. Медиведьма отошла вглубь палатки. — Крови не боитесь? — Стоял бы я здесь, если бы боялся? Женщина вернулась и сунула мне в руку медикаменты. — Если Вам нечем заняться, мистер Мастер-По-Изготовлению-Палочек, то Вы обратились по нужному адресу. Для начала нужно сменить повязки: здесь и вон там. Если наш пациент проснётся, дайте ему зелья с прикроватного столика. Я снова кивнул, ещё раз взглянув на Драко, и принялся за работу.

__________________________________________________________

Прошло несколько дней с тех пор, как Гарри начал помогать в больничной палате. Он с особой тщательностью совмещал свои новые обязанности с прежними, практически не оставляя времени на размышления. Это было прекрасное, проверенное Гермионой лекарство от смут и тревог: работать, работать и ещё раз работать. Если бы только все проблемы решались так легко. Сегодня в лагере было малолюдно. Гарри понял, что что-то произошло — или происходит до сих пор — однако никто не соизволил посвятить его в детали, потому оставалось лишь терзаться сомнениями. Драко пока так и не очнулся; вчера с утра пораньше заходил Люциус, когда Гарри ещё был в мастерской — причём узнал он об этом по брошенным невзначай словам медиведьмы. Словно в мире наступило странное затишье, как вдруг в больничную палату доставили новую группу раненых. Гарри тут же взялся за дело. Он осматривал раны, приносил необходимые для лечения зелья, диагностировал проклятия и развеивал их, в надежде, что работа накроет его с головой. А потом произошло нечто любопытное. Неподалёку слонялись двое мужчин, которые притащили в палатку своего раненого друга. Поначалу Гарри не обращал на них внимания, но затем с беседы о безутешном страхе за товарища они перескочили на другую тему, обсуждая произошедшие недавно события, и парень тут же навострил уши, даже не переменившись в лице. -…знаю, Дамблдор был ранен, но до меня дошли слухи, что наш Лорд… — Тсс, — резко зашикал на мужчину друг. — Не смей разносить слухи. Гриндевальд сбежал, поджав хвост! Нашего Лорда никак не могли ранить… — Вы двое! — рявкнула на них медиведьма. — Если не нуждаетесь в помощи, не шатайтесь здесь без дела! У Гарри затряслись руки. Гриндевальд. Они сражались с Гриндевальдом. И Волдеморт по-прежнему колдует той неподходящей палочкой, так ведь? Ведь Гарри ещё не закончил его заказ. И не планировал заканчивать. При том Волдеморт и слова ему не сказал, хотя знал, что выступить придётся против самого… Медиведьма внимательно посмотрела на парня. — Что стряслось? Принести Вам успокаивающей настойки? — Можете, пожалуйста… подсказать, в какой стороне стоит палатка Тёмного Лорда… я… — Гарри умолк и судорожно вздохнул. — Дело срочное. Чудеса, но медиведьма даже не стала спрашивать, что за дело такое вдруг появилось. Наряду с подробными объяснениями, она вручила Гарри небольшой мешочек с чарами незримого расширения, горловина которого была обвязана шнурком. — Вы не сможете войти, если он не позволит. Они встретились взглядами. — Идите, — велела медиведьма, — и убедитесь, что с ним всё в порядке. Гарри бесцеремонно выпихнули из палатки, а когда он открыл мешочек, то обнаружил, что тот под завязку набит медикаментами. Он тут же обратно зашнуровал его. Соблазн заняться самобичеванием, упиваясь чувством вины, оказался до боли велик, но сейчас для этого не было ни времени, ни места. Гарри и так уже слишком долго витал в облаках, переливая опостылевшие мысли из пустого в порожнее: пришло время найти свой собственный путь. Ни секунды не колеблясь, Гарри ринулся через весь лагерь. Как он и думал, амплуа слизеринца ему совершенно не подходило.

***

Примечание автора: У меня есть презабавная история о том, как я сказала, что закончила третью главу… Хотя на самом деле её не закончила хд Упс! Но, по крайней мере, теперь она готова. Ура! Примечание переводчика: *Люциус обращается к Гарри на «Вы», потому что называет «мистер Поттер», а не по имени. *Очин — кончик стержня пера. *Опахало — волосистая часть пера. *Я не знаю, какую палочку выхватил Гарри, если буквально через пару абзацев он говорит, что палочки у него нет. Будем считать, что есть рабочая какая-то, а ему нужна подобранная идеально. Осталось всего две главы, ура! И таких длинных, благо, больше не будет. Мне очень больно оттого, что Гарри его не узнал. Хотя, неосознанно выдаёт знакомые им обоим фразочки… Надеюсь, закончу с этим фиком в ближайшее время! К слову, уже к третьей главе кардинально изменился слог. То, как выглядел текст в первой главе и сейчас — это небо и земля. Не знаю, с чем это связано, может, такой приём — из воспоминаний, приправленных дымкой мечтаний, мы переходим в суровую реальность… Ну, в любом случае, читать стало значительно проще, а это уже радует х) Поздравляю наших защитников и защитниц с 23 февраля! Желаю вам всем счастья и здоровья, и пусть этот праздник останется чисто номинальным! К слову, здесь мы не обсуждаем темы, не связанные с историей. Надеюсь на ваше понимание!