la mort porteuse

— И долго ты так ко мне ходить будешь? — спросила у Драко Киролайн, не понимающая, откуда у него взялась эта неожиданная забота. — Пока ты не поправишься, Харрис, — ответ был довольно предсказуем, но всё-таки девушка, задавая свой вопрос, имела немного другое в виду. — О, какие мы благородные! — усмехнулась она, — как приятно! — Харрис, ты буквально отдала за моих родителей жизнь тогда, летом, а я что, не могу просто о тебе позаботиться? — Малфой был абсолютно серьёзен, ведь дело касалось его семьи. — Тем более, мама очень хотела тебя отблагодарить. Считай это… — Это ты выполняешь свой долго перед родителями? — закончила за него гриффиндорка. — Именно так, — он кивнул. — Как пафосно! Выполняешь долг! — Харрис засмеялась, не обращая никакого внимания на вопросительный взгляд слизеринца. — Что смешного? — нахмурился Драко. — Ты не представляешь, насколько комично выглядит то, как ты рассказываешь о каком-то непонятном долге передо мной! Будто я шла на верную смерть тогда, — объяснила Киролайн ему, но это объяснение не особо что-то дало Малфою. — Всё равно не понимаю твоего смеха, — а его лицо оставалось таким же серьёзным. Это, на самом деле, очень раздражало девушку, ведь сейчас он, чертов Драко Малфой, заботился, ухаживал за ней, но при этом делал это с таким видом, словно он спасал человека от ужасной смерти. Хотя это был Малфой, а что с него взять? Он потомственный слизеринец и аристократ, не привыкший показывать своих эмоций на людях. Наоборот, от него не следовало ожидать проявления каких-то сильных и ярких эмоций, даже если они были практически одни, когда Драко приходил. — Ты и не поймёшь, поэтому даже не думай об этом, — гриффиндорка пожала плечами. — А что это ты принёс? — она вдруг поменяла тему, взяв в руки книгу, которую Драко взял для неё из библиотеки. — Не знаю, какая-то магловская классика. Мне её мадам Пинс посоветовала, говорила, что это какой-то известный писатель написал. Минут десять нахваливала мне эту книжонку, — пока Малфой говорил, Харрис уже успела ознакомится с аннотацией книги. Хотя эта книга была ей хорошо знакома. — А она права, книга действительно великолепная. «Униженные и оскорблённые» —роман Достоевского. Хорошо, что она дала тебе именно её, — девушку и впрямь порадовало то, что не только в магловском мире распространенны такие шедевры мировой литературы. — Не знаю, я не читаю магловскую литературу. Наверное, тебе видней, — промолвил слизеринец. — Ладно, мне уже пора. Скоро обед кончится, не хочу опаздывать на урок.

***

С каждым новым прошедшим днём Киролайн всё чаще заставала себя на мысли, что ей уже как-то всё равно на Снейпа и на ту ситуацию, произошедшую совсем, казалось бы, недавно. Её больше не мучали кошмары, а также и думы о том, насколько она сильно ненавидит зельевара. Всё это как-то само забылось со временем, да и сама Харрис не хотела об этом вспоминать. Хотя, если какая-то вещь напоминала девушке об этом, то она начинала вести себя крайне странно. Воспоминания сами по себе лезли в голову, и прогнать их было просто невозможно. Гриффиндорка снова чувствовала себя некомфортно, подсознательно пыталась найти способ защититься от чего-то, не понятного ей. Невероятная паника обуревала её полностью, и именно эти чувства так и не хотелось больше никогда испытывать. Ведь, если подумать, то это её огромное желание забыть всё было из-за её неприятия собственных чувств. Киролайн не хотела чувствовать себя уязвимой, не хотела принимать своих слабостей, ведь всегда привыкла показывать людям то, что не являлось правдой. Её излишняя высокомерность лишь скрывала страх и слабость. А излишняя агрессия бралась из-за неумения выражать эмоции по-нормальному, как другие люди. В детстве, когда жизнь ей казалась совершенством, проблем с собственными чувствами у Харрис никогда не было. Ведь никто бы не осудил за неуместную сентиментальность и не тыкнул пальцев в ошибку, совершенную абсолютно случайно. Не было никаких запретов на проявление эмоций, также как и ограничений на поведение и слова, произнесённые ею в порыве каких-то душевных переживаний. Люди вокруг неё всегда снисходительно относились к её врождённой эмоциональности, объясняя это тем, что она ещё совсем ребёнок, не знающий горестей. После такого девушке было очень трудно подстроиться под общество, в котором ей нужно было находится после смерти Поттеров. Но огромные проблемы гриффиндорка испытала только тогда, когда умерла Маргарет. Ей тогда пришлось жить с отцом, который всегда настаивал на том, что публично эмоции показывать не стоит. Нужно стараться сдерживать себя в самых малейших чувствах, ведь люди вокруг никогда не примут тебя таким, какой ты есть. И он был прав. Обществу не известны такие понятия, как «доброта», «чувства» и «любовь». У них на уме только «хладнокровность», «спокойствие» и «равнодушие». И это Киролайн поняла, будучи ещё ребёнком, не повидавшим жизни в принципе. Именно это и повлияло на неё в большей степени. И как бы в раннем детстве её не любили, она всё равно стала той, кем являлась сейчас. Сейчас она не позволяла себе ничего, впредь до простой искренней улыбки, которую она бы показала больше, чем нескольким людям. А когда гриффиндорка всё-таки не могла сдержаться от проявления эмоций, она после этого сильно-сильно жалела. Не было ни одного раза, когда она после такого не упрекнула бы себя ни на секунду за лишнюю эмоциональность. Хотя, переехав обратно в Англию, моментов её временной слабости стало намного больше. И чем больше она показывала свои чувства кому-то, тем меньше у неё было мыслей о неправильности собственной потребности в проявлении душевных терзаний. Но когда дело касалось не просто эмоций, а таких слабостей, как слёзы и страх, запретов становилось ещё больше. Киролайн целыми часами могла ругать себя за слабость, которую так или иначе не следовало показывать никому. В таких ситуациях для самой себя она была надзирателем, следящим за тем, чтобы негативные чувства никак не выбрались из клетки, названной самоконтролем. И вот сейчас девушка следила за соблюдением правил, придуманных ею же. Харрис контролировала всё в себе, начиная от своих действий и заканчивая своими мыслями. Всё должно было быть идеально, никто не должен был даже подумать о том, что ей страшно или больно. Пусть для других она будет бесчувственной, неспособной на какие-то обычные человеческие чувства, но зато никто никогда не сможет сломать её. И этот придуманный ею образ невероятно притягивал людей к ней. Она знала много личностей, которых привлекают люди, не испытывающие ничего к ним. Чем больше ты безразличен ко всем, тем больше они к тебе тянутся. И этот урок Киролайн усвоила ещё давно. Но самое интересное в закрытых людях для окружающих — попытки вызвать у них хоть какие-то тёплые чувства. Это желание проникнуть в самую душу человека, закрытую от других, и впрямь крайне притягательно. И оно появляется у тех, кто встретил более закрытого и недоступного человека, чем они сами. Тогда в этом есть особый азарт. Хотя эти какие-либо попытки других узнать её получше, очень бесили девушку. Она ненавидела, когда в её душу лезут без спроса. В такие моменты её пробирала несусветная злость и агрессия к этому человеку, ведь её душа — вещь, которую она берегла для тех нескольких людей, вызывающих у неё неописуемую гамму эмоций. И всё это она прекрасно понимала. Сейчас, сидя на койке, гриффиндорка бесцельно смотрела в одну точку, обдумывая всё, что придёт ей на ум. И такое с ней случалось очень часто, она просто делала что-либо, и тут вдруг она впадала в какие-то раздумья, пугающие не менее, чем восхищающие её. Именно так и проходили все дни. В раздумьях Харрис чувствовала спокойствие, давно не приходящее к ней. Никогда так хорошо она себя не ощущала. Возможно, причиной этому всему были и разнообразные лекарства с травами, которые она принимала по наставлению мадам Помфри. А, быть может, просто она наконец до конца совладала со своими эмоциями, обычно накрывающими её огромной волной. Но это вездесущее спокойствие нельзя было назвать апатией, хоть Киролайн иногда казалось, что она и впрямь вообще ничего не чувствует. Ни счастья, ни грусти, ни злости. Ничего, абсолютно. Скорее это успокоение можно было сравнить со смирением и пониманием того, что она ничего не изменит своими чувствами. Просто стоит относиться ко всему менее эмоционально, чем обычно. И это понимание очень помогало. «Давно я так легко себя не чувствовала. Крайне странное чувство, хотя мне невероятно нравится, — сделав глубокий вздох, подумала девушка, — кажется, мне уже совершенно плевать. Плевать на всё. Даже, если Снейп попытается что-то сделать. Извиниться, например. Хотя этого никогда не будет, хотя так даже и лучше. Не хочу сейчас его видеть.»

***

Он долго не мог решиться на это. Каждый раз стоя в дверях больничного крыла, Северус наблюдал за ней издалека, иногда даже не хотя отводить взгляда от невероятного зрелища, невольно представленного ему. Киролайн, не замечая посторонних взглядов, обычно была чем-то сильно увлечена, поэтому ему так и не хотелось её тревожить. Хотя это была не единственная причина, из-за которой Снейп откладывал свой визит к ней. Простые чувства мешали ему это сделать. Они сильно давили на него, зельевар чувствовал, как почти сходит с ума от необоснованного желания наконец извинится перед девушкой. Но он никак не мог к ней подойти, ведь было страшно. Страшно вновь увидеть в её разноцветных глазах невероятное количество боли и ненависти к нему. Мужчина даже на секунду не мог представить этот взгляд, пропитанный самыми омерзительными чувствами на свете. Но это сделать надо было. Снейп просто бы не смог после такого делать вид, будто ничего и не произошло. Он не смог бы смотреть на неё, ощущать её присутствие в классе или, ещё того хуже, на отработках. Просто хотелось наконец всё решить. Да, пусть всё может стать ещё хуже, но он хотя бы попытается извиниться. А за извинениями последует прощение. Может, не сразу, но последует… И вот в один день Северус всё-таки решился на этот шаг. Тогда всё было так же, как и в прошлые дни. Киролайн спокойно сидела на койке, увлечённо читая. Это ощутимое спокойствие немного позволило расслабиться, Снейп уже не так сильно чувствовал волнение и не так сильно переживал. Хотя по его лицу даже близко догадаться нельзя было, что у него внутри в этот момент. Никого, кроме них двоих в лазарете не было — Северус специально выбрал время, когда он сможет ей всё сказать без лишних ушей и глаз. Ведь, когда бы он не приходил, возле гриффиндорки вечно кто-то крутился. То Поттер, то младшая Уизли с близнецами, то вообще Драко, что зельевара, на самом деле, невероятно поразило. Но зацикливаться на этом он не стал. Один раз он уже был одержим тем, чтобы узнать правду, которая, по его мнению, должна была прояснить ему всё, и это привело к ужасным последствиям. Поэтому Снейп даже не стал думать об этом. Глубоко вздохнув, мужчина начал всё ближе и ближе подходить к сидящей Харрис. И именно сейчас он бы отдал всё, чтобы неизвестно откуда у него появилась бы решительность и смелость, которые помогли бы ему с поставленной задачей. Но этих чувств у него и в помине не было. С каждым новым мигом он приближался быстрее, но она будто совершенно не замечала этого. Казалось, будто она совершенно игнорирует сам факт его существования и нахождения сейчас рядом. И Киролайн так и не подняла на него глаза, пока он к ней не обратился: — Мисс Харрис, — тихим голосом сказал Северус ей, стараясь не пугать. Он понимал, что чем меньше он на неё давит, тем лучше будет её реакция. Вдруг её взгляд устремился на него, в одно мгновение в ужасе замерев. Это было невыносимо, просто невыносимо. Он просто не мог терпеть её взгляд, которого он прежде и боялся увидеть. Но зельевар готовился к этому, зная, что ему придётся играть роль холодного, отстранённого и бесчувственного ублюдка, решившего извинится только ради собственной выгоды. Поэтому показывать своих настоящих чувств он был не намерен. Она не должна была ни в коем случае узнать о них. Просто пусть простит, забудет или что-нибудь ещё. Неважно, что именно. Главное, чтобы между ними не было настолько ужасных событий. — И для чего же вы явились? — этот сущий ужас в её глазах погас, уступив своё место холодному презрению. — Я хотел спросить… — А тогда вы спросить не хотели? Вам сразу нужно было лезть мне в голову, да? — она не дала ему договорить. Видимо, её эмоции начали выходить из-под контроля. Это не предвещало ничего хорошего. — Харрис, я хочу с вами серьёзно поговорить. Я, конечно, понимаю, у вас эмоции, но я всё же попрошу вас успокоится, — абсолютно ровным тоном молвил Снейп, так же пытаясь сдерживать собственные чувства. — Понимаете? Да ни черта вы не понимаете! Вам-то в голову никто не лез! Не вы же ударились головой о пол и сейчас лежите с сотрясением мозга! — в самом деле, Киролайн сама испугалась ярости, начавшей выходить из неё совершенно неожиданно. «Харрис, чёрт возьми! Прекрати эту драму! Немедленно! — пытаясь взять себя в руки, подумала Киролайн. — Перестань унижаться! Ты выглядишь просто жалко! Самой не тошно от себя? Зачем ты начинаешь эту истерику? Ты можешь хотя бы раз сдержать свою агрессию? Нет? Ну тогда ты и впрямь жалкая! — с каждой новой мыслью её руки начинали трястись. Затуманенный взгляд, который она хотела где-нибудь спрятать, был направлен в никуда. Похоже, думы о собственной жалкости и глупости невероятно сильно действовали на неё.» Но Северус не понимал, что сейчас происходит в её голове. Смотря на резко замолчавшую девушку, он лишь мог догадываться, насколько ужасающие были её мысли и чувства сейчас. И с каждой новой прошедшей секундой Снейп убеждался все больше в том, что мысли в её голове были просто чудовищны, ведь тонкие, бледные пальцы гриффиндорки просто не могли остановится дрожать, а губы, сжатые в тонкую линию, никак не могли открыться, позволив промолвить ей хоть что-нибудь. Если прислушаться, то можно было прекрасно услышать, каким обрывистым и непроизвольным было её дыхание. Сейчас мужчине казалось, что она заплачет, выплёскивая все свои эмоции. На это было просто невозможно смотреть. Зельевару так хотелось что-то сделать, дабы больше никогда в жизни не быть свидетелем такой картины. Но единственное, что позволяла сделать ему его гордость — извинится. — Простите, — Северус понял, что Киролайн одновременно с ним сказала это. Он с не скрытым изумлением посмотрел на неё. — Харрис, право слово, вы меня удивляете. За что это вы решили извинится? — он даже подумать не мог, за что это вдруг ей приспичило извинится перед ним. — Очевидно, за свои эмоции, которые я, профессор, не смогла сдержать, — девушка старательно пыталась говорить ровным голосом, но у неё ничего не вышло. Это заставило его сердце забиться быстрее прежнего. — Но, мне казалось, что, в первую очередь, это я должен был попросить у вас прощения. Что я и пытался с самого начала сделать, но, как вы должны были заметить, мои недавние попытки оказались совершенно провальными, — гриффиндорка слышала, с какой интонацией говорил Снейп. Это очень её поразило. — Но ведь это не отрицает того факта, что я сейчас вела себя крайне эмоционально. Начала кричать и прочее, — девушка до сих пор винила себя за то, что дала волю эмоциям. — Харрис, чёрт возьми, вы могли умереть из-за меня! И сейчас вы мне говорите, что вы себя слишком эмоционально вели? — почти вскричал он, пытаясь донести до неё, что её негативные эмоции такой пустяк по сравнению с его поступком. Но Северус понял, что никак не мог повлиять на Киролайн. Она всё так же смотрела в никуда пустым взглядом, поедая себя мыслями о собственной слабости. И он понимал, почему она так себя вела. Она боялась показаться ничтожеством. Вся это свойственная ей самоуверенность и самовлюбленность была лишь красивой картинкой, которую Харрис старалась всем показать. И Снейп это понял, сейчас находясь рядом с ней, чувствуя, как она была не уверена в правильности своих действий. И такого он совершенно не ожидал. Но разве это все было маской? Разве это была неправда? Всё это эпатажные поведение, вечные циничные высказывания и невероятный эгоизм? Конечно же, зельевар не знал на это ответ, хотя мог сказать точно, что помимо всего этого в гриффиндорке было множество хорошего и светлого. Но этого она не показала, казалось бы, совершенно никому, явно боясь стать чьей-то жертвой. И только сейчас Снейпу стала ясна её недоверчивость, которая и помешала ему выведать всю информацию. Ему теперь были понятны эти её осторожные шаги назад, сделанные от него и его неожиданного интереса к ней. Были понятны внезапные вспышки агрессии, отталкивающей практически всех людей от неё. Всё это было лишь способы обезопасить себя, защититься. Киролайн боролась за безопасность и комфорт, совершенно не думаю о других, любыми способами, которые только помогали. Ведь она знала, что, если она будет молчать и ничего не делать, она будет слабой, ничтожной, не способной бороться за свои желания. И сейчас мужчине хотелось лишь перестать чувствовать её страха показаться слабой. Да и он никогда её таковой не считал. Он мог обозвать её глупой, несносной, заносчивой, высокомерной, да какой угодно! Но только не слабой. Никогда бы его язык не повернулся бы назвать её слабой, ведь это было совершенно не так. И именно в этом признаться себе он мог. Но как заставить её перестать считать себя неспособной ни на что, Северус не знал. Для такого он просто не мог подобрать нужных слов, которые бы не казались слишком неискренними и неуместными. Но и другие действия будут неуместны, если учитывать то, что было между ними все эти полтора года, как они знакомы. Тем более он уже пытался вызвать в её сердце тёплые чувства, но никак не смог. Все эти полтора месяца его попыток наконец узнать правду никак не приблизили Северуса к желаемому. Даже, наоборот, оттолкнули, ведь девушка каждый раз ставила между ними огромные стены, отгораживая себя от его довольно настырного внимания. И сейчас он своими попытками достучаться до той, настоящей Киролайн, сделает только хуже. Но избавиться от этой идеи Снейп не мог. Его здравый рассудок говорил о том, что это плохая идея — лезть сейчас к ней. Но разве доводы рассудка в таких ситуациях сильнее доводов сердца? Нет. — То, что вы не смогли сдержать своих сильных чувств, мисс Харрис, не делает вас слабой, — но ответа не последовало ни через десять секунд, ни через минуту. Было ясно, что она окончательно впала в неизвестную апатию, вытащить её из которой не удастся. Это был проигрыш. Ему никак не удалось нормально поговорить с ней и извиниться, да и никогда, скорее всего, больше не удастся. Это разрывало его сердце на части. — Всё же, простите меня. Мне жаль, правда. Я не хотел причинять вам боль. Извините, — с этими словами Северус быстро покинул больничное крыло, больше не желая смотреть на Харрис, ведь ему было больно это делать. И как только двери закрылись, она наконец позволила себе заплакать.

***