Осень подходит к концу

Проснувшись, ты понимаешь, что в постели одна. Рука сама тянется ко второй подушке, но не чувствует ни грамма тепла. Ты поворачиваешься, чтобы глянуть на пол, однако Евиной одежды нигде не видно. Снова укрывшись одеялом, ты смотришь в потолок, на лучи утреннего солнца в окне над кроватью. День выдался прекрасным и тогда – после того, как Ева бросила тебя в первый раз. Не изменив своей утренней привычке, ты купила в деревне по соседству кофе для Евы и булочек для вас обеих. Наверное, ты поступила правильно, когда оставила все позади. Иначе кто знает, во что бы ты превратилась, если б на протяжении целого десятилетия продолжала каждое утро есть двойное количество сдобы. Как ты поступишь на этот раз? Последних суток, конечно, было недостаточно для того, чтобы Ева повлияла на твои привычки, но разве можно утверждать, что воспоминания о времени с ней никак не отразились на каждодневных мелочах твоей жизни, начиная с утренней чашечки кофе и заканчивая пледом, в который ты заворачиваешься, чтобы читать на веранде по вечерам? Ты садишься на кровати и потягиваешься, сердясь на себя за то, как предсказуемо наступила на старые грабли. Сомнений нет: она в любом случае бросила бы тебя; все к тому и шло. У тебя даже нет сил на то, чтобы злиться на Еву. С какой стати, если она всегда такая? Ты встаешь и, поежившись, накидываешь вчерашний халат. В комнате зябко, к чему ты не была готова: это всего лишь вторая твоя осень в недавно построенном доме, и ты забыла, как быстро здешнее лето отступает перед холодными ветрами. Ты слишком много времени провела в погоне за морозным воздухом на утопающих в солнечном свете берегах и отвыкла от того, как времена года сменяют друг друга. Ты спускаешься на кухню, все еще не решив, съешь сегодня за завтраком две булочки или нет. Проходя мимо окна, ты внезапно замечаешь сидящую на веранде Еву и по-настоящему удивляешься – в первый раз с момента ее возвращения. Ева оборачивается, услышав щелчок открывающейся двери. Тебе трудно собраться с мыслями, поэтому с губ слетает пораженное: – Ты никогда не встаешь первой. Смеясь, она возвращаясь к созерцанию водной глади. – Старость не радость. Я уже давно разучилась спать до обеда. – Ты не старая. – Ага, – фыркает Ева. Приподняв край пледа, она делает приглашающий жест: – Иди уже сюда, а то я окоченею. Это не может быть правдой. Ты знаешь, что Ева всегда была как печка. И все же ты усаживаешься рядом, позволив укрыть свои плечи и придвинувшись ближе под мягким давлением Евиных рук. Вид на озеро был главной причиной построить дом именно здесь. Солнце всходит с левой стороны и отражается в воде с ослепительной яркостью. – Я думала, ты ушла. – Ева заметно напрягается, но ничего не говорит. Отсутствие ответа тебя раздражает, поэтому ты добавляешь, поддаваясь желанию разбередить старую рану: – Если честно, я в шоке от того, что ты осталась. – Слова повисают в холодном воздухе, и ты моментально сожалеешь о сказанном. Ты же хочешь, чтобы Ева вернулась к тебя навсегда, ведь так? – Прости… я на самом деле так не думаю. – Думаешь-думаешь, – говорит Ева, немного расслабившись. Ты медленно выдыхаешь, ища, что сказать. – Угу… Офигеть, сегодня ты просто блещешь красноречием! Ева хихикает, и ты тихонько щиплешь ее за бок: – Нечего надо мной смеяться. – А я и не смеюсь, честно. Просто ты очень уж стараешься быть… даже не знаю… белой и пушистой. – При этих словах Ева чуть ли не морщится. – Я всегда белая и пушистая. – Очередной взрыв хохота. – Ты что, не согласна? – Не согласна. Ты какая угодно, только не такая. И я не хочу, чтобы ты была такой. Вспышка горячей ярости – из тех, которые ты испытываешь исключительно в отношении Евы, – парализует тебя, поэтому ты не в состоянии полностью сдержать давние упреки: – Ну и зачем ты тогда вернулась? – Твой голос полон презрения. – Белые и пушистые надоели, вот и пришла посмотреть, чем развлекается та психопатка, твоя бывшая? «Белой и пушистой» я тебя никогда не интересовала. Тебя заводила опасность, а когда я стала нормальной, ты меня бросила. Лично я тебе была не нужна, ты хотела лишь героиню своих фантазий. Странно выговаривать слова, преследовавшие тебя столько лет, словно молчаливые призраки. Как и следовало ожидать, лучше тебе от этого не стало. Глянув на Еву, ты замечаешь, что она слегка покраснела, но истолковать ее настроение не удается. Она медленно выдыхает. – Эмм… Я имела в виду, что ты не должна ходить вокруг меня на цыпочках, но… – тут она тихонько смеется, – эта проблема решилась сама собой. Ты не знаешь, что ответить. Неловкое молчание затягивается. – Однажды я ударила Нико, потому что он решил поговорить о вещах, о которых я не хотела слышать. – Правда? – переспрашиваешь ты с невольной улыбкой. – Ага. – Теперь собираешься ударить меня? – Нет, наверное. Вы снова молчите, однако на этот раз ты позволяешь себе плотнее прильнуть к ее боку, а Ева берет твою руку в свою. – Я вернулась в Юше… где-то через полгода. Ты уже продала дом. Но я вернулась – до Нью-Йорка, до того, как узнала о… твоих посланиях. – О… – невольно выдыхаешь ты; горло предательски сжимается. – Да… Так что ты можешь злиться на меня за многие вещи, но это разделение на хорошую и плохую Оксану – твоя выдумка. А я всегда любила все твои стороны. – Отпустив твою руку, Ева укутывает вас пледом потеплее. – Знаешь, я сидела тут с самого утра… – Красиво, ведь правда? Напоминает мне о нашей поездке сюда, – говоришь ты с улыбкой и поворачиваешься к Еве, но она выгладит такой грустной, какой ты ее еще никогда не видела. Слегка отодвинувшись, она смахивает слезу и продолжает: – Я сидела здесь и думала об этом доме, о тебе, о прошлой ночи… – Ева прилагает усилия, чтобы дышать равномерно и говорить не торопясь. – Зря я не дала тебе знать, что вернулась за тобой – в Юше и в Нью-Йорк. Но пойми, я думала, что твоя жизнь наконец-то наладилась. Мы обе прекрасно знаем, что не умеем расставаться по-хорошему… – Она тяжело вздыхает. – То я пырну тебя ножом, то ты меня подстрелишь, то я брошу тебя среди ночи. А тут я увидела тебя с твоей девушкой, ты вела такую хорошую жизнь, и я подумала, что это, возможно, лучший из возможных финалов для нас обеих. Мне нравилось представлять себе, что ты счастлива с этой училкой английского… Ты пристально смотришь на нее, подняв бровь, и Ева смеется, хоть и через силу. – Ну ладно, ладно, мне совсем не нравилось думать о вас вместе. Но я была рада, потому что ты наконец нашла свое счастье. – Она снова тянется за твоей рукой, а ты ей позволяешь, потому что когда ты ей хоть в чем-то отказывала?.. – Так что я держалась подальше, ведь я только делаю тебе больно, а ты… а ты меня не останавливаешь. Кулаки сами по себе сжимаются, но Ева не отпускает твою руку, и в конце концов ты поднимаешь на нее тяжелый взгляд: – И все же теперь ты здесь. – Эти слова звучат как обвинение. – Я думала, что положение вещей, возможно, изменилось. – И к какому выводу пришла? – Ты решила дать мне еще один шанс, потому что я попросила, хотя сама ты этого не хочешь. Так что подумай: разве можно говорить о каких-либо изменениях? – Все на самом деле не так… – Оксана… – мягко перебивает она тебя. Неужели она права? Ты целое десятилетие ждала этого момента, и вот он наступил, а ты не уверена? Хотя это не совсем так: все эти годы ты хотела вести жизнь, в которой Ева тебя никогда не покинула, так что ее возвращение, по факту, практически ничего не меняет. Она может обещать тебе что угодно, но ваше будущее всегда будет отдавать предательством. А разве ты в состоянии жить в страхе, что она снова от тебя уйдет? Разве что-то изменилось настолько, что по утрам, просыпаясь в кровати одна, ты первым делом не подумаешь, что Ева снова тебя бросила? Она воспринимает твое молчание как ответ. Наклоняется вперед, прячет лицо в руках… Когда Ева снова поворачивается к тебе, в ее глазах блестят слезы. Все внутри сжимается: ты физически не можешь видеть ее такой. Коснувшись ее спины, ты предлагаешь: – Прими душ, а я пока сделаю что-нибудь на завтрак. Она пристально смотрит на тебя, ожидая чего-то, но чего? Хотя зачем лгать самой себе, ты прекрасно знаешь: Ева ждет от тебя возражений – таких убедительных, чтобы они казались правдой. Хочет, чтобы ты попросила ее остаться, но слова застревают у тебя в горле. Черт, разве не этого момента ты ждала? Ты вспоминаешь, каким холодным было чувство неизбежности, накрывшее тебя сегодня утром, когда ты проснулась одна. Но Ева тут, в твоих носках, под одним с тобой пледом. И все же ты не знаешь, что сказать. Черт! Поднявшись, Ева идет в дом. Дверь за ее спиной, тихо щелкнув, закрывается. Значит, все потеряно? Ты упустила свою единственную возможность? Ты трешь глаза, отказываясь плакать. О слезах не может быть и речи! По крайней мере, сейчас. Неужели она права? Неужели соединяющая вас нить существует только для того, чтобы вы раз за разом уничтожали друг друга? Десять лет назад ты в это не верила, а сейчас? И даже если веришь – не все ли тебе равно? Может, Ева права и в этом? Как все запутано… Слезы щиплют глаза. Сложив плед, ты заносишь его в дом. С тебя довольно. Это должно прекратиться, надо как-то избавиться от смеси постоянного страха и надежды, которой Ева отравила каждую клетку твоего тела. И все же… Несмотря ни на что, где-то глубоко внутри, в самом дальнем уголке твоего сознания ты понимаешь, что только что допустила ужасную ошибку. Надо срочно подумать о чем-нибудь другом. Ты испечешь блины. Еве. На завтрак. *** Когда Ева через некоторое время спускается на кухню, она выглядит намного лучше. Остановившись в дверях, Ева нерешительно теребит край очередной одолженной у тебя футболки: – Надеюсь, ты не против? – Ни капельки. Она через силу улыбается. Когда это вы успели стать такими вежливыми? Ева садится за стол, пододвигает к себе сахарницу… Этого времени тебе хватает на то, чтобы выпалить: – Я все еще люблю тебя. – Э-э… ну да, знаю. – Ева выглядит немного удивленной. – Хорошо. Вчера я просто этого не сказала, хоть и должна была. – Ладно. Спасибо? Между вами повисает напряженное молчание. Вы смотрите друг на друга и постепенно начинаете улыбаться, и на душе становится легко. – Какие мы с тобой идиотки! – Говорила же, что лучше всего мы общаемся в постели, – усмехается Ева. – С этим не поспоришь. – Ты медленно обводишь взглядом ее фигуру. Ева бросается в тебя черникой: – Садись завтракать, извращенка. – Слушаюсь, мэм, – улыбаешься ты. *** После завтрака все утро царит та же странная атмосфера. Никто не упоминает очевидное – что вы как бы по обоюдному согласию решили, что все кончено. И это весьма приятно. Ева без особого энтузиазма соглашается прогуляться с тобой к озеру, и вы всю дорогу держитесь за руки. Ваши ладони потные и липкие, и в любой другой ситуации ты убрала бы руку, но не сегодня. Ты знаешь, что это, возможно, одно из твоих последних прикосновений к ней. Было очень трудно уговорить Еву надеть твои походные вещи, но еще труднее – завести в ледяную воду, которая плещется сейчас у ваших щиколоток. Ева тянет тебя за руку, чтобы ты обернулась к ней, затем подходит ближе и целует. Поцелуй легкий и неожиданный. После него Ева крепко обнимает тебя, и ты готова разреветься. – Вода чертовски холодная, – шепчет она в твое плечо, вызывая улыбку. – Раньше мы при такой температуре сюда бы не сунулись. Разомкнув объятья, Ева направляется к берегу, осторожно ступая по скользким камням. – Я и забыла, какая ты чувствительная. – Не все рождаются с ногами снежного человека, – с шутливым упреком парирует она. Ты таешь от ее напускной серьезности и, подойдя сзади, берешь Еву на руки, как невесту. Она пытается вырваться, заставляя тебя покачнуться. – О боже, поставь меня на ноги, ребенок-переросток! Ты, конечно же, не слушаешься и с хохотом несешь ее несколько метров до песчаного берега, где вы до этого разулись. Когда ты бережно ставишь ее на землю, Ева закатывает глаза: – Эти твои выходки мне никогда не нравились. – Ничего подобного, – невинно улыбаешься ты. Она неубедительно фыркает. Ты опускаешься на песок и зовешь ее сесть рядом. Зажмурившись, ты впитываешь тепло осеннего солнца, а когда открываешь глаза, то видишь, что Ева пристально смотрит на тебя. – Оксана… – начинает она мягко, отчего твое сердце уходит в пятки. – Что мы тут с тобой делаем? – Наслаждаемся природой? – пожимаешь плечами ты. – Целуемся и делаем вид, будто не прошло десяти лет. – Прошло двенадцать лет, и это ты меня поцеловала, – отвечаешь ты своенравно, перебирая грубый песок, утекающий сквозь пальцы. Ева теряет терпение: – Слушай, все это – вчерашняя ночь, сегодняшнее утро… Черт, последние сутки были ужасными, и идеальными, и непереносимыми. Я так сильно скучала по тебе, что не знаю, почему не вылезла из кожи вон, чтобы вернуться. Но ты же понимаешь, что к реальности это, – она указывает на вас, на твой дом на холме, – не имеет никакого отношения. К горлу подступает ком. Ты смотришь вдаль не моргая. Ева продолжает: – Мне кажется, ты… будто в ловушке. – Эти слова злят, но хуже них то, что прикосновение Евы моментально тебя успокаивает. – Я не пытаюсь тебя раздраконить. Просто… ты построила этот дом, ты все еще носишь кольцо… Создается такое впечатление, будто ты хочешь восстановить прошлое. По крайней мере, такое прошлое, в котором я не испортила всю нашу жизнь. – Нет ничего странного в желании избежать удара судьбы, – прохладно сообщаешь ты. – Да, конечно, я и не говорю... Но неужели тебе не хочется чего-то большего? – Твоя рука выскальзывает из ее пальцев. Подобрав ноги, ты обхватываешь свои колени и опираешься на них подбородком. Ева продолжает: – Я люблю тебя, сильно-сильно, и если ты не думаешь, что станешь счастливой со мной… – Ее голос дрожит; ты заставляешь себя продолжать смотреть прямо вперед. – Тогда стань счастливой с кем-нибудь другим. Не надо жить в гламурной версии нашего коттеджа на побережье… не надо продолжать носить кольцо и быть такой… одинокой. – Мне нравится одиночество, – тихо возражаешь ты. Улыбнувшись, Ева начинает поглаживать твою спину: – Ничего подобного. Ты трешь глаза и стараешься не задумываться о том, почему они вдруг полны слез. – Так что если я для тебя больше не вариант, то обещай мне, что постараешься оставить прошлое в прошлом: его уже не вернуть, хоть мне и жаль – до глубины души. Ева сама глотает слезы. Тебе очень хочется наорать на нее, ведь она больше не вправе говорить тебе, что делать, однако твоя злость утихает, так и не вырвавшись наружу, потому что ты видишь, что Еве действительно важно твое счастье – твое настоящее счастье, а не то, в чем ты пыталась убедить себя все эти годы. Ты киваешь. Теперь это другое обещание. Еще одно, которое ты намерена сдержать. Ева вытирает глаза и снова раскрывает объятья, чтобы тебе было удобнее прильнуть ближе. Она укутывает тебя в плед, кладет голову тебе на плечо и прерывисто вздыхает. У тебя никогда не хватало сил видеть ее грусть. – Почему мне после каждого нашего расставания приходится переезжать? Фыркнув, Ева обнимает тебя еще крепче. Ты продолжаешь: – А чем ты займешься? – Вернусь на работу, наверное. – Уф, тогда надо посочувствовать тебе, а не мне. – Ах, заткнись, – смеется Ева, шутливо пихая тебя в бок. Вы сидите в уютном молчании. Ты позволяешь себе каждой клеточкой впитать тепло ее близости и только потом заговариваешь: – Я постараюсь сделать то, о чем ты просишь, но я никогда не смогу… я просто никогда не перестану тебя… – Ты не в состоянии выговорить это слово. – Я отказываюсь перестать. – Да, конечно, я понимаю. Я тоже не перестану. Но не в ущерб твоему счастью, понимаешь? Странно, однако ты веришь ей без тени сомнения. Как много воды утекло с тех пор, как ты могла положиться на нее целиком и полностью!.. – Пойдем, я приготовлю что-нибудь на обед. *** «Обед», как оказалось, слишком громкое слово. Подъедая остатки изюма и разнообразных сыров, ты чувствуешь, что вы обе пытаетесь замедлить неумолимое движение времени. Но тут Ева решительно набирает в грудь воздуха – и ты знаешь, что за этим последует. – Мне лучше уйти. Сглотнув, ты отводишь глаза. – Просто… Чем дольше мы… ну, ты понимаешь… тем тяжелее… – Хорошо, – киваешь ты. Ева окидывает себя взглядом: – Я тогда… переоденусь в свое. Снова кивнув, ты встаешь, чтобы проводить ее наверх. Тебе никогда не приходило в голову, что ты заложница своих воспоминаний, ведь каждая вещица в этом доме греет душу. Но теперь, поднимаясь по лестнице вместе с Евой, ты чувствуешь, что груз прошлого тебя душит. Может, действительно стоит от него освободиться. Когда ты достаешь из шкафа Евину одежду, взгляд цепляется за футболку, которая была на Еве в вашу самую первую ночь. Стараясь не задумываться о символичности поступка, ты протягиваешь футболку Еве и поясняешь, увидев вопросительный взгляд: – Она твоя, помнишь? Ты в ней всегда выглядела такой сладкой… Ева пытается улыбнуться, но ее глаза снова блестят слезами. Некомфортное молчание затягивается. Ты не знаешь, какие правила этикета применимы к вашей ситуации, поэтому направляешься к выходу из спальни с неопределенным «ну я тогда…». Ева тебя не останавливает. Ты могла бы вернуться и раздеть ее. Вы бы снова оказались в постели – это замкнутый круг. Прикрыв за собой дверь, ты даешь Ева спокойно собраться. *** Словно сквозь туман ты чувствуешь, как утекает время. Наливаешь себе стакан воды. Убираешь сыр в холодильник. Ева права: то, чем ты так дорожила все эти годы, утеряно безвозвратно. Ты не можешь пойти наверх, затащить ее в постель и сделать вид, будто ничего не произошло, да и не хочешь. Последние сутки переполнили все твои регистры. Как и сказала Ева: они были одновременно ужасными и идеальными, но не имели никакого отношения к действительности. А действительность заключается в том, что вашу жизнь – до того, как Ева бросила тебя, – не вернуть. И все же… не менее реален тот факт, что Ева, может, и пришла сюда из эгоистических соображений, но уходит ради того, чтобы подарить тебе что-то, по ее мнению, для тебя важное. Это не та же самая Ева, с которой ты жила на побережье Франции. А ты… разве ты та же самая Оксана? Ева сказала, что ты всегда позволишь ей тебя ранить. Когда-то это было чистой правдой. Даже сейчас ты могла бы разрешить ей остаться; подарить ей то, зачем она вернулась; закрыть глаза на старую боль и просто плыть по течению. Да, могла бы – но теперь знаешь, что не собираешься. Так что если Ева изменилась, то, наверное, изменилась и ты. Слышится скрип паркета – это Ева возвращается из спальни. Ты морально готовишься к неизбежному. Интересно, будет больнее, чем в прошлый раз? Пришла пора выяснить. Поднявшись ей навстречу, ты доходишь с Евой до входной двери, отпираешь замок, и тут Ева притягивает тебя к груди и целует крепко-крепко. Ты не сопротивляешься, пытаясь понять, чего именно тебе на данный момент хочется. Не возврата к вашему прошлому – это точно. Но Ева с тех пор изменилась… Когда поцелуй заканчивается, рука Евы остается на твоей щеке, не давая отвести взгляд. – Я не отказываюсь от того, что сказала тебе тогда во Франции, но и сегодня утром каждое мое слово было правдой. Не надо больше жить прошлым, ладно? Путешествуй! Ну или осядь в каком-нибудь красивом местечке. Люби умопомрачительных женщин, радуйся бабочкам в животе! Но прошу, не оставайся здесь. Слезы жгут глаза, а к горлу подступил ком. Кивнув, ты обнимаешь Еву, зарываешься лицом в ее волосы и шепчешь обещания – новые и старые. Она целует тебя в последний раз и, решительно отстранившись, направляется к машине. Ты смотришь ей вслед и знаешь: это конец. На этот раз ты оставишь в прошлом всё: и сказочные полгода, проведенные в коттедже на берегу Атлантического океана, и месяцы, последовавшие за ними, во время которых ты гадала, когда именно Ева вгонит тебе в спину нож. Ты построила целый дом, не снимала кольцо, дышала этими воспоминаниями только ради того, чтобы не дать им поблекнуть. Отпустить их проще, чем казалось: это будто логическое завершение невозвратного отрезка жизни. И в первый раз за очень долгое время ты позволяешь себе подумать о том, чего хочешь еще.