Осень подходит к концу

[14 лет с разговора на мосту] – Кое-кто прокачал запрещенные приемчики! У Евы вырывается смешок: – Надо же, за десять лет ты совсем не повзрослела. – Зато повзрослели мои суставы. Тебе обязательно было отыметь меня на полу прямо в коридоре? Ева опять смеется. Ее смех звучит не так, как раньше. Или же воспоминания потускнели, но теперь это неважно. – Ты так и не спросила, зачем я пришла. – Нет. – Все и так ясно. Ева продолжает нежно перебирать твои волосы. Ты лежишь у нее на груди, как давным-давно, и от привычности ситуации не менее больно, чем от расставания. – Злишься на меня? Хм, хороший вопрос. – Зависит от того, собираешься ты двинуть мне лбом по носу или нет. – Со мной ты в безопасности, – усмехается Ева. – Ничего подобного. – Твой ответ звучит горше, чем хотелось. Странно, потому что ты давно не чувствовала обиды. Пальцы в твоих волосах на секунду замирают. Ты знала, что однажды Ева окажется на твоем крыльце, но тем не менее растерялась, когда это действительно произошло. Ты строила планы – что скажешь ей, как поступишь. Однако у тебя и в мыслях не было, что вы займетесь… Хотя это не совсем правда. Секс иногда фигурировал в твоих мечтах об этом дне, но не в коридоре, стоило ей переступить порог. И было бы неплохо, если б она заранее сообщила о своем визите, – чтобы ты хотя бы успела снять кольцо. Когда ее пальцы, направляя твою руку ниже и ниже, задержались на полоске теплого металла, ты почувствовала себя такой уязвимой, как еще никогда в жизни. Так что ваша встреча оказалась для тебя одновременно продуманной в мельчайших деталях и неожиданной. – Ты все еще не сказала мне уйти. Вопросительной интонации нет, но ты чувствуешь неуверенность в каждом слове. Что ж, Ева заставила тебя ждать все это время; теперь ее очередь. – Сногсшибательная женщина зашла в гости и с порога набросилась на меня. Как тут было выставить ее за дверь? Помолчав, Ева произносит: – Я ничего этого не планировала. Отговорки раздражают. Ты поднимаешь голову, чтобы ваши взгляды встретились: – Перестань. Оставайся, но только если бросишь притворство. Иначе можешь валить к своей новой идеальной семейке. Ева кивает с несколько удивленным видом. Довольная, ты снова устраиваешься у нее на груди. После секундного замешательства пальцы продолжают гладить твои волосы. – Я подозревала, что это может произойти, но не планировала специально и именно так, понимаешь? – После твоего «угу» она говорит: – Думаешь, мы допустили ошибку? Странно, что она вообще спрашивает. Ева из твоего прошлого не показала бы слабость так быстро. – Зависит от того, зачем ты пришла. – Какая ты сегодня загадочная! – фыркает она. – Если ждешь от меня честности, сама не уклоняйся от ответов. Кажется, ты еще не готова к этому разговору, поэтому меняешь тему: – Давай я заварю чаю? Несмотря на свое нетерпение, Ева соглашается: – Давай. Когда вы одеваетесь, ей, очевидно, немного не по себе. Ты улыбаешься: как и раньше, она такая напористая в процессе, но сама скромность потом. – Окса… – Она не в состоянии полностью выговорить твое имя; от этого становится больно. – Ты… моя блузка порвалась. Случайностью это не было. Ты скрываешь улыбку. – Я найду тебе что-нибудь другое. В спальне ты перебираешь варианты. Пальцы скользят по футболке, оставшейся у тебя с той первой ночи во Франции. У тебя крайне мало ее вещей, потому что ты не взяла с собой практически ничего, когда продала дом. Однако с тем, что ты сохранила, ты не в состоянии расстаться. Хотя было бы символично, но нет… слишком толстый намек. В результате ты достаешь для нее что-то другое, не обремененное десятилетием надежд и ожиданий. Ты на секунду замираешь, увидев свое отражение в зеркале. Интересно, какие отличия она заметила в твоем теле после всех этих лет. Ева стала мягче и податливей, и тебе это нравится. От того, что произошло между вами внизу, до сих пор кружит голову. Секс был не таким, как раньше. Теперь поцелуи Евы кажутся более голодными, а руки – постоянно ищущими. Это же великолепно, когда тебя так хотят! И все же ты предпочитаешь Еву такой, какой она была десять лет назад, – самоуверенной и уютной. Но правда в том, что она никогда не была ни уютной, ни самоуверенной. Интересно, какие из твоих любимых черт характера Евы ты выдумала для себя сама. Соль жжет глаза. Черт, прекрати немедленно! Сморгнув уличающую влагу, ты направляешься обратно к Еве. Она сидит в бюстгалтере на нижней ступеньке. Надевает принесенную футболку. – У тебя очень красивый дом, Оксана. Я знала… Я знала, что ты построила дом, но не видела его… и не думала, что он окажется… таким. – Ты за мной наблюдала? – спрашиваешь ты торопливо, будто слова рассыпятся, сорвавшись с языка. – По старой привычке. – Ева печально улыбается, и ты рада ощутимой перемене в ее настрое. Вы вместе идете на кухню. Открыв шкаф, ты решаешь оставить свою обычную кружку с Белоснежкой на полке, отдав предпочтение однотонным серым. – Но я удивилась, что ты решила поселиться здесь, – добавляет Ева. Ты бросаешь ей вопросительный взгляд через плечо. – Я думала, ты выберешь Францию. Или Европу. – Когда уже до англичан дойдет, что Англия – часть Европы? – Я не англичанка. – И все-таки любишь бутерброды с этой противной коричневой пастой! – Ева улыбается. Ты объясняешь: – Я искала берег, но чтобы без песка. Что существенно ограничило мои возможности. Кроме того, эта местность подкармливает мою меланхолию. – Теперь Еве не по себе, и ты решаешь прийти ей на помощь: – Ну и еще мне нравится драматичность пейзажа: все такое угловатое и резкое. – Как бы то ни было, здесь красиво. Протянув Еве ее чай, ты прислоняешься бедром к кухонному острову и смотришь на нее. Встретившись с тобой взглядом, она в смущении отворачивается: – Кажется, нам намного проще общаться, когда мы голые. Хотя по идее должно быть наоборот. – Физические стычки, секс и насилие никогда не были для нас чем-то сложным, – пожимаешь плечами ты. – А вот что до откровенных разговоров… – Проблемы с откровенными разговорами были только у меня, – признается Ева, и тебе становится теплее от ее примирительного тона. – Это уже неважно. Она выглядит печальной. Ты не знаешь, хорошо это или плохо, но решаешь снова ее спасти: – Тебе лучше было прийти где-нибудь через неделю. Листва опадет и шуршит под ногами почти так же, как сосновые иглы во Франции. Она улыбается воспоминанию: – Но, надеюсь, не колется. Ты киваешь. – Мой визит тебя, кажется, не удивил. Ты медлишь, решая, насколько честно ответить. – Нет, не удивил. – Ты чересчур уверена в себе! – фыркает Ева. – Есть немного, но в данном случае никакая самоуверенность не требовалась. – Прошло двенадцать лет. Неужели ты хочешь сказать, что всегда знала, что я вернусь? – ошарашенно переспрашивает она. – Я не говорю, что беспрерывно верила в это. Иногда сомневалась. Но в течение последнего года я была практически уверена, что ты придешь. – Интересные у тебя были сомнения. Спасибо, кстати, за все отрезанные пальцы. – Ты оскорбила мои чувства. У меня случались и более взрывные реакции на менее значимые вещи. – Я в курсе… – Собираешься извиниться? В вопросе не было ни грамма серьезности, только заигрывание и отсылка к вашему разговору целую вечность назад, но Ева набирает в грудь воздуха… Наверное, лучше было не начинать: заигрывания Евы обычно имеют для тебя трагические последствия. – Извинюсь, если хочешь. – Увидев, как ты нахмурилась, она поспешно добавляет: – В смысле, если тебе нужны извинения, я полностью готова их принести. Нужны ли они тебе? Может быть. В любом случае, это приятно – находиться вместе с Евой в доме, который ты построила для нее. Странное это чувство – видеть дом глазами другого человека, особенно ее глазами. Ты долго его планировала и вкладывала душу в каждый штрих, а теперь Ева здесь и опирается на закругленную столешницу. Ты выбрала такой дизайн, потому что во Франции она жаловалась, что угловатый край врезается ей в кожу каждый раз, когда ты подсаживаешь ее на стол, чтобы… Весь дом пропитан мыслями о Еве – до такой степени, что можно притворяться, будто ничего не изменилось. Приятно болтать на кухне ни о чем. Если Ева начнет просить прощения, это может все испортить. – Может, в другой раз. – Тебе удалось ее удивить; это тоже приятно. – Значит, ты завела семью? Она, видимо, не горит желанием отвечать: – Ээ… Вроде того. Мы расстались, но все еще воспитываем сына. То есть это ее сын. А я… ну, ты понимаешь. Но мы растим его вместе. Молчание затягивается. Наверное, она права: обнаженным, в постели, вам намного легче общаться, потому что границы более четкие… или наоборот расплывчатые. – Ты тоже за мной наблюдала, раз знаешь про семью? – Не специально. Но я однажды увидела вас всех – пару лет назад. – Правда? Где? – В каком-то аэропорту, – отмахиваешься ты. – И ты не?... – Думаешь, мне надо было к вам подойти? – Ну да! – То есть ты хотела, чтобы я подошла и поздоровалась? – …Разумеется. – Время было неподходящее. – Почему? – Ты… должна была сама захотеть вернуться ко мне. Она отвечает не сразу, и молчание действует тебе на нервы. Вздохнув, Ева наконец говорит: – Я даже не знаю, был ли за эти годы хоть один день, в который я не хотела бы вернуться к тебе. – И все же не вернулась, – пожимаешь плечами ты. Внутри закипает злость. Жаль, что разговор принял такой оборот. Все твои планы на случай возвращения Евы основывались на том, что ты не потеряешь контроль над собой. Кто же знал, что злость никуда не ушла. Наверное, ты просто спрятала ее глубоко-глубоко. Махнув рукой, ты пытаешься сменить тему: – Ну, неважно. Теперь-то ты здесь. Ева с облегчением кивает: наверное, благодарна за миролюбивый ответ. – А ты… у тебя есть… кто-то? – с запинками спрашивает она. – Хочешь знать, кто здесь со мной живет? – ухмыляешься ты. – Ну… да. – Что-то ты не задумывалась о моей бедной девушке, когда вылизывала меня в коридоре. – Ева заливается краской. Ты чувствуешь себя настоящей сволочью. Но главная проблема в том, что ты злишься сильнее, чем ожидала. – Расслабься. Ирина приезжает в гости пару раз в год. Если не считать ее, я живу одна. – Это дочь Константина? – Да. Он умер, так что… Внезапно Ева тянется к твоей руке и берет ее в свою. – Мне очень жаль. Ты отдергиваешь руку: такая нежность тебе сейчас не под силу. Это любовь, понимаешь ты. Ева все еще любит тебя. Все эти годы ты сомневалась, ведь поверить в обещания просто, только когда их шепчут в перерывах между поцелуями. После многих лет одиночества бывали дни, в которые искренность ее уверений казалась тебе миражом. Пора перевести разговор на менее болезненные темы. – Почему ты решила вернуться? – Потому что захотелось, – произносит Ева, засовывая отвергнутую руку в карман. Ты нетерпеливо вздыхаешь: – Ты же говоришь, что всегда хотела вернуться, так почему же решилась именно сейчас? Она обдумывает свои слова, прежде чем ответить: – Я не хотела больше ждать. – И ты почему-то была уверена, что я тут по тебе сохну. – Ты удивляешься холодности своего тона, потому что злость будто прожигает плоть изнутри. Да, разговор не должен был принять такой оборот, но тонуть в злобе намного проще, чем в любви. Так что ты не торопишься ступить на тропу примирения. – Да нет же! Черт, я вообще не хотела, чтобы ты сохла по мне годами. Я надеялась, что ты будешь жить хорошо и счастливо, даже если я не могу быть рядом с тобой. – Ну вот, живу. Так зачем ты пришла? – Я думала… – Вся решительность разом покидает Еву. – Я надеялась, что смогу извиниться… или объяснить свои действия… или сказать что-то, чтобы у меня появился шанс на будущее вместе с тобой. На это заявление можно отреагировать очень по-разному: пырнуть ножом между ребер; пасть ей в ноги и умолять остаться. Но у вас всегда так, и почему-то вы постоянно выбираете неправильную крайность. Поэтому ты молчишь. Ева набирает в грудь воздуха. Ты готовишься к катастрофе. – Я поступила неправильно, – продолжает она. – Я испугалась. Нам надо было просто поговорить, но вместо этого я обошлась с тобой как с ребенком, который не в состоянии мне помочь. Для тебя все это было давно ясно, но ты не знала, насколько Ева понимает такие вещи. Может, она не понимала их тогда. – Так что я прошу прощения. За всё. Ты киваешь, не зная, чувствуешь ли себя теперь лучше. Наверное, нет. Ева нерешительно спрашивает: – У тебя все было хорошо? Очередной вопрос со множеством возможных ответов. Ты пожимаешь плечами: – Не сразу. Мне понадобилось много времени. Несколько лет я только путешествовала. Но где-то год назад осела здесь. Мне всегда этого хотелось: покоя, но без скуки. – Я прилетела тогда в Нью-Йорк, – внезапно сообщает она. Ты молчишь. – Получила твою записку, прилетела, нашла тебя, и мне показалось, что у тебя все в порядке. Ну, более-менее. У тебя была девушка, которая выглядела очень милой. Я тогда подумала, что ты подпустила ее очень близко, и не хотела расшатывать вашу жизнь. Но я действительно приехала тогда, чтобы тебя найти, и нашла. Так что не думай, что мне сейчас вдруг приспичило после всех этих лет бездействия; это не так. – Правда? Ну, тебе надо было подойти, поздороваться… Ева устало усмехается, и в помещении становится намного легче дышать. – Да, мне тогда надо было много чего сделать по-другому. – Это неважно, – начинаешь говорить ты, но она перебивает: – Господи, перестань, конечно же это важно! Мне действительно очень жаль, честное слово. Ты не знаешь, что и сказать. Она извинилась, отлично. Но значит ли это, что все теперь в порядке? Тебе что, нужно принять извинение и начать освобождать для ее вещей место в шкафу? – Хочешь экскурсию по дому? Ева пристально смотрит на тебя и кивает. Ты показываешь ей картины на стенах. Внутри каждой рамы – намек на ваше общее прошлое: вот Лондон, вот Париж и Рим. Вы проходите мимо изысканной мебели, заглядывается в комнаты с чудесными видами. Ты не обращаешь ее внимание на то, что паркет французский, что кресла были куплены на рынке антиквариата в деревеньке близ Атлантического океана и что ты настояла на таком количестве окон в надежде сделать ее очки для чтения ненужными. Ты не говоришь ей ничего из этого и гадаешь, заметит ли она сама. Ева берет твою руку в свою – так что, наверное, заметила, – и больше всего на свете тебе хочется обратить время вспять. Ты замираешь на верхней ступеньке: впереди маячит спальня – твоя попытка вернуть то, что Ева украла у тебя. В расположенном над кроватью окне видно покачивающиеся ветви деревьев, обрамленные нежной дымкой осеннего неба и до боли похожие на те, которые существуют лишь в твоих воспоминаниях. Тебя начинает мутить, потому что каждая деталь рисует слишком изобличающую картину. Паркет, пейзажи, расположение окон – все было подобрано с мыслями о Еве, но не предназначается для ее глаз. К горлу подступает ком. Нужно попросить Еву уйти. Ты раз за разом допускала одну и ту же ошибку, но сейчас, все эти годы спустя, пелена наконец-то падает с твоих глаз. Нужно попросить Еву уйти, но вместо этого ты говоришь: «Останься на ужин». *** Когда вы только начали жить вместе, вам понадобилось некоторое время, чтобы друг к другу притереться, но это и не удивительно: до моста вы всего лишь пару раз находились хоть где-нибудь наедине. Однако для того, чтобы забыть приобретенные за те недолгие месяцы привычки, тебе не хватило всех прошедших с расставания лет, и ты обходишь стоящую на кухне Еву с такой же легкостью, как раньше. Ты старательно помешиваешь сковороду с ризотто. Ева смотрит на тебя и, нервно перебирая кончики волос, говорит: – На кухне ты настоящий профи. Я всегда любила наблюдать за тобой, когда ты готовишь. Ваши воспоминания в этом пункте не совпадают, но ты предпочитаешь неопределенно хмыкнуть, пожать плечами и отделаться шуткой: – Просто однажды я убила шеф-повара. Ева широко улыбается в свой бокал, а ты… тебе становится так тепло внутри! Ты рада, что решила не напоминать ей, как редко она обращала внимание на такие вещи. И все же это характерно для нее – подгонять факты под свою версию. Если ты и знала об этом раньше, тебе было все равно. Под ее обжигающим взглядом ты решаешь, что это и сейчас не так уж и важно. – Сомневаюсь, что таким образом можно научиться готовить, – сообщает она тоном, которым говорят с детьми. Ухмыльнувшись, ты возвращаешься к помешиванию риса. Как ты думаешь… – нерешительно продолжает Ева. Ты снова поднимаешь на нее взгляд. – Если бы я не… мы бы все еще?.. Если бы все обернулось по-другому… Если бы я не была… такой… Мы бы стояли сегодня вместе на кухне? Ты бы готовила, а я… – Хлестала бы вино? – Смотрела бы на тебя, – с улыбкой объясняет она. – Меня просто убивает, что я упустила десять лет такой жизни… К горлу снова подступает ком. Ты отворачиваешься к плите. О какой «такой» жизни Ева говорит?! Ваш пятиминутный кухонный штиль и в подметки не годится тяжело заработанному чувству умиротворенности, которым ты наслаждалась какие-то пару месяцев на опушке соснового бора, прежде чем все покатилось к чертям. Кухонный штиль по ощущениям больше похож на то, как ты чувствовала себя ближе к концу, когда не знала, когда на тебя обрушится удар, но была уверена, что Ева так или иначе разобьет твое сердце. Это просто невероятно: вы находитесь в одном помещении, совсем рядом, но воспринимаете ситуацию столь разным образом. – Ты сказала… – Твой голос дрожит, и эту слабость ты ненавидишь сильнее, чем когда-либо могла ненавидеть Еву. – Ты сказала, что хочешь шанс на будущее вместе со мной. Что это для тебя значит? Где-то позади слышится, как она отставляет бокал, и вот уже она прильнула к твоей спине, обняла за талию и шепчет, касаясь губами шеи: – Я… – Ты ждешь не дыша. – Я хочу тебя. Захлестнувшее тебя чувство облегчения удивляет. Разве не именно этого ты всегда хотела – вернуть ее любовь, превратить туманные воспоминания в реальность? Ева раздевает тебя, и ты знаешь, что могла бы ее остановить. Ты представляешь себе, что бережно берешь ее руки в свои и просишь Еву по-настоящему с тобой поговорить. Однако такой сценарий настолько чужд твоей натуре, что даже вообразить его проблематично. В результате твоего самообладания едва хватает на то, чтобы выключить рис, прежде чем ты поворачиваешься в объятьях Евы и наклоняешься, чтобы поцеловать ее. *** – Ты же знаешь, что я ненавижу ризотто, – произносит Ева в блестящую от пота ложбинку между твоими грудями. Вечернее солнце золотит кроны деревьев, виднеющихся в расположенном над постелью окне. – Да, знаю. – Злишься на меня? – Ничего не могу с этим поделать. – Ты выводишь пальцами витиеватые узоры на ее спине. – У меня никогда не получалось обращаться с тобой так хорошо, как я хотела. – Да, Константин такого же мнения. Ева смотрит на тебя полными искренней грусти глазами: – Я хотела… надеялась… после всего произошедшего, что смогу быть для тебя тихой гаванью. – Иногда ты ею и была, – говоришь ты, касаясь ее щеки. Глаза Евы начинают блестеть слезами, и она, отвернувшись, ложится рядом, плечом к твоему плечу. Ты понимаешь: ей трудно соблюдать дистанцию после стольких лет разлуки, но сама ты странным образом чувствуешь лишь отрешенность. Снова в голове роятся мысли – что с тобой не так, разве не этого ты хотела на протяжении многих лет? – Дай мне еще один шанс. Я сделаю все, что захочешь, я просто… На этот раз я не подведу, обещаю! Она не смотрит на тебя, уставившись вместо этого на деревья в окне, а ты… ты этому рада. У тебя нет подходящих для ответа слов, поэтому ты тянешься вниз, переплетаешь ее пальцы со своими и тихонько сжимаешь руку. Волосы Евы переливаются в теплом вечернем свете именно так, как тебе всегда нравилось. Может, у вас действительно получился обратить время вспять и вернуть старые чувства. – В этом освещении ты прекрасна… – Это не ответ. – А что, разве ты задала вопрос? – Ну конечно. – Повернувшись к тебе, Ева опирается подбородком на руку. – Чего ты хочешь? Того, чего хотела всегда: чтобы в животе порхали бабочки, когда Ева шепчет тебе на ухо обещания, а ты ей все еще веришь. – Я хочу… – Какие найти слова, чтобы Ева не приняла твое объяснение в штыки? Их не существует. Так что ты возвращаешься к давно проверенному рецепту, к жадным ласкам и соблазняющему шепоту: – Я хочу того, чего хочешь ты. Ева замирает, но тень, промелькнувшая на ее лице, улетучивается, стоит тебе прильнуть губами к разгоряченной коже, направляясь все ниже и ниже. Любые проблемы забываются в этом знакомом танце: прикоснуться здесь, поцеловать сюда… Водоворот затягивает тебя каждый раз, так что ты знаешь, что не останется места для нерешительности и сомнений, мучающих тебя, несмотря на все обещания Евы. Но ты довольна. Тебе хорошо. Ее вздохов, стонов и зарывшихся в твои волосы рук достаточно, чтобы приглушить аргументы разума. Однако наваждение проходит, когда Ева хочет сделать приятно тебе, когда ты вынуждена смотреть в потолок, в то время как Ева занимается с тобой любовью: глядя на деревья в окне, ты понимаешь, что счастье, за которое ты так отчаянно цеплялась, восстанавливая этот вид, было намного ближе, пока Ева не вернулась к тебе. Слезы текут по лицу, когда ты достигаешь оргазма. Заметив, Ева гладит твои щеки, а ты прижимаешь ее ближе, чтобы не видеть беспокойство в ее глазах. Она крепко обнимает тебя в ответ. Тебе просто нужно немного времени, чтобы сердце перестало колотиться так загнанно, чтобы вернуть самоконтроль… *** Когда ты просыпаешься, в спальне темно, а Ева как раз возвращается из ванной. Она смущена, оказавшись с тобой лицом к лицу после невольной откровенности минут, предшествовавших вашему сну. – Хочешь есть? – спрашиваешь ты. Ева отвечает с улыбкой: – Только не ризотто. *** Ты включаешь обогреватель на веранде и садишься рядом с Евой. Она в твоей футболке, которая великовата ей в плечах. Ева, подобрав под себя ноги, чтобы было теплее, увлеченно орудует ложкой в ведерке мороженого. Когда-то давно ты думала, что не в состоянии ничего чувствовать, если ты не с ней. Ты даже немного скучаешь по убаюкивающей простоте твоего бытия до встречи с Евой. – Не ела мороженое среди ночи с тех пор, как мне было лет двадцать, – сообщает Ева восхищенно. – Ирина… она плохо спит. Поэтому мы иногда сидим вот так по ночам. – Не знала, что вы близки. – А мы и не близки. – Ева, очевидно, озадачена, поэтому приходится объяснить: – Ну, может, и близки, просто не друзья. Она меня бесит, а я, наверное, бешу ее, но изредка мы едим мороженое в непонятное время суток. Ева кивает. Ты теряешь самообладание, когда ее взгляд намеренно останавливается на тебе, потому что это знак: сейчас она будет докапываться. Помахав в воздухе ложкой, ты получаешь в качестве моральной поддержки ведерко мороженого. – Этот дом… – начинает Ева, но останавливается, чтобы набраться решимости. – Он полон… нами. Каждая вещица хранит в себе воспоминания, хотя я ни разу здесь не была. Картины на стенах, мебель, даже… даже твоя спальня… Оксана, ты все еще носишь кольцо. Скажи честно: я… я разрушила твою жизнь? Ты сухо усмехаешься: – Она и до тебя была не особо классной. – Ответь серьезно, прошу… Ты поворачиваешься, чтобы сидеть ровнее. Пытаешься выиграть этим время, но Ева тебя не упрекает, хотя не понятно, заметила ли она. Рука с изобличающим кольцом будто сама хочет спрятаться, несмотря на все твое внутреннее сопротивление. И почему ты не сняла его, когда была возможность?.. – Я… – Грудь болезненно сжимается, потому что ты помнишь, как Ева много лет назад уклонилась от ответа на этот вопрос. – Я не хотела мириться с тем, что ты ушла из моей жизни. Но тебе я была больше не нужна, поэтому у меня теперь есть этот дом и мои воспоминания; я тут неплохо устроилась. – Причина была в другом! И конечно ты была мне нужна!.. – Значит, недостаточно. Но этой истории сто лет в обед, забей. Ничего, если я доем мороженое? Она кивает, и ты чувствуешь на себе ее взгляд, когда соскребаешь со стенок остатки. – Ты права, в прошлом я недостаточно ясно выражала свои желания, но виновата в этом я, а не ты. Я должна была уже тогда… Но разреши мне попытаться все исправить хотя бы сейчас. Я люблю тебя – всегда любила, – и обещаю, что на этот раз не облажаюсь. Я больше никогда не сделаю тебе больно. Она верит в то, что говорит, – это очевидно по каждому ее взгляду и слову с того момента, как она оказалась у тебя на пороге. Ты не знаешь, что ответить, и просто киваешь. – Уже поздно, давай ложиться. – Встав, ты подаешь ей руку. Ева берет ее в свою и следует за тобой в дом. *** В спальне будто бомба взорвалась: покрывало валяется на полу, подушки раскиданы … Когда ты, улыбнувшись, повела бровью, предлагая продолжить столь успешно начатое, Ева рассмеялась: – Может, ты и считаешь, что успела постареть, но я-то все равно тебя старше и ответственно заявляю, что на сегодня мне секса уже достаточно. – Вообще-то давным-давно наступило «завтра», так что… Она бросает в тебя подушкой, и ты, смеясь, наскоро прибираешься вместе с ней в спальне, после чего снимаешь халат и залезаешь под одеяло в майке и трусиках. Ева стоит в нерешительности, держась за край своей футболки. – Ах, я на тебя не наброшусь, честное слово. Так что снимай, если хочешь, – улыбаешься ты. Быстро избавившись от одежды, Ева устраивается рядом. Через две секунды вы уже лежите так, как лежали бы много лет назад: она обнимает тебя сзади, а ваши пальцы переплетены у тебя на животе. Когда Ева медленно выдыхает, ты чувствуешь, как напряжение покидает ее тело, и почти что можешь убедить себя в том, что ничего не изменилось. Она кажется… счастливой. По крайней мере, пока вы шутите и не затрагиваете больные темы. Ты рада видеть ее такой, несмотря на не покидающее тебя беспокойство, и это, вероятно, уже многого стоит. Может, ты в состоянии жить под постоянной угрозой того, что Ева вдруг начнет задыхаться от твоей близости. Ты же действительно готова для нее на все; если она хочет снова быть вместе, ты исполнишь ее желание. С ее изменчивостью тебе удавалось справляться и раньше. А может, ты зря волнуешься и с годами забудешь, как непостоянна ее уверенность в собственных словах; может, на этот раз вы останетесь вместе навсегда. – Ева… Она целует тебя в плечо: – Ммм… никакого секса. Ты улыбаешься, но иначе никак не отвечаешь на ее поддразнивание. – Если ты… если ты хочешь попробовать снова… Мне все равно, на что ты решишься, – я тоже этого хочу. Неважно, как долго мы будем вместе на этот раз… я всегда выберу жизнь с тобой. Она молча обнимает тебя еще крепче. Когда другого ответа не следует, ты устраиваешься поудобнее и засыпаешь.