Драгоценность тонкой работы

Пролог слегка стилизован под скандинавскую мифологию, дальше повествование будет обычным.       Приближалась зима, и чуткий слух Всеотца уже смог уловить предвестники трубного зова из рога Хеймдалля. Чудовищный Нидхёгг, чью силу питала кровь грешников и подлецов, достаточно наточил свои зубы, вгрызаясь в плоть трупов, как копья в мягкую землю. Слепые глаза вёльвы видели, как он пожирал корень Иггдрасиля, приближая кровавую войну между богами и великанами. Сильны были боги, но не так искусны в бою, как обитатели Муспельхейма — прирождённые воины, словно отлитые из металла, алкающие крови, как дикие волки. Плохо было у богов и с зачарованным оружием: у Одина имелся его верный Гунгнир — копьё, разящее без промаха, у Тора был Мьёлльнир — сокрушающий молот, не знающий пощады. У Фрейра был заговоренный меч, но тот отдал его в качестве платы за прекрасную Герд, дочь Гюмира. Остальные полагались только на силу свою, что всякого бога не может до конца защитить от Хель печального царства.       Там, за грядою скал, где раскаты волн звучали чудовищной музыкой для мореплавателей, находился чертог Гюмира, того самого великана, отдавшего дочь свою за аса. Пировали боги, но пир их был не весел. Несмотря на котёл, в котором не убывало пиво, сваренное гостеприимным хозяином, несмотря на изобилие яств и золотое сияние чертогов, приятное глазу каждого из асов, боги всё больше смурнели лицами. Не было среди них славного Тора, лучшего воина из богов благородных, не звучал его смех перезвоном средь грохота кубков. Сиф, супруга его, сидела одна на скамье да глядела печально на тёмные окна, что на восток выходили. Не было и лукавоглазого Локи, самого злокозненного из всех плутов, чьи шутки всегда богов распаляли до грязной брани. Вечно юная Идун держала за руку Браги, и уста её были печальны, кубок дрожал в тонкой руке, унизанной драгоценными перстнями. И только Фрейр и Герд были заняты друг другом, осиянные любовью своей как волшебным светом, да добродушные альвы поднимали кубки свои за Гюмира, славя щедрость даров его как хозяина.       Но вбежал тут в чертог встревоженный Эльдир и крикнул, что Локи на пир богов хочет незваным явиться. Альвы притихли, зная, что собой знаменует его появленье. Гюмир, подумав, махнул рукой и дал своё разрешение. Сиф, склонив почтительно голову, с укоризной сказала, что Локи не может без распрей, а Тюр однорукий лишь усмехнулся — давно он хотел с этим плутом поквитаться.       Локи вошёл вальяжно, проплыл, как драккар мимо богов, проводивших его презрительным взглядом. Сел на скамью и сам взял самый богатый и вместительный кубок. — Так-так, и о чём же тут без меня беседы ведут благородные боги? — с хитрой улыбкой Локи спросил, целый окорок к себе подвигая. — А тебя здесь не ждал никто, ибо не друг ты ни асам, ни альвам, — ответил ему Браги. — Ужели слух меня мой не подводит? Смелый Браги голос подал да без жены разрешения? Высунул нос из-под юбки, о самый трусливый из асов? — насмехался Локи над ним, с удовольствием отмечая, как тот краснеет. — Ты с мужем моим кровь мешал, о злокозненный плут, так что насмешки твои звучат пустословьем, — высокомерно отозвалась Идун, на скамье выпрямляясь. — Уважай же хозяина этих чертогов, не провоцируй с собратьями ссор как выродок недостойный.       Локи обглодал огромную кость и поднял кубок, обведя взглядом собравшихся. — Пока вы тут пируете, животов не жалея, Один дни свои в раздумьях проводит. Как заточить Нидхёгга обратно в змеиную яму, чем одарить умельцев из Свартальфахейма, чтобы сковали они оружие нам. Да такое что выдержит самый свирепый удар, силу противника в своё тело впитая. — А ты, о плут козлоногий, Всеотцу теперь вместо правого глаза? — усмехнулся Тюр, бороду потирая. — Так печёшься об асах, подлости позабыв, что готов на Змея пойти, камзола своего не жалея? — Всё обиду на сына таишь, однорукий? — Локи весело прищурил глаза и откинулся на скамье, с удовольствием за недовольными асами наблюдая. — Полно тебе, новую руку тебе даровать не в силах ни я, ни Всезнающий Один, сколько остротами не бросайся. Лучше подумай, Тюр, что мы можем обменять на оружие, ты ведь о жертвах знаешь не понаслышке.       Тюр дёрнулся в сторону Локи, но мудрая Сиф удержала его, шепнув что-то на ухо. Тот стиснул зубы до желваков, заходивших под кожей. — Право на Хольмганг за мной, козлоногий. Если бы не повеление Одина, твой размозжённый череп давно украшал бы в чертоге моём отхожее место. — Локи, речи твои обидны богам, но не выведешь ты на брань мужей благородных. Если есть у тебя повеления Одина, изрекай, мы послушаем их со всем почтеньем, — степенно ответил хозяин чертогов, поднимаясь. — А если ты пришёл, как всегда, навести смуту и раздор внести в племя асов, то я вышвырну тебя, как пса шелудивого, за ворота.       Локи обвёл хитрым взглядом гостей и взор свой остановил на Сиф, жене громовержца. — Муж твой, Сиф, всё орудует молотом на востоке? Так скорбит по убитой им Труд, что наказанием выбрал сеять смерть ещё и в Обители Великанов?       Сиф побелела и гордо вскинула голову. Её костяной гребень пролетел через весь стол и воткнулся Локи в ладонь, обагрив дерево алой кровью. Он захохотал и одним махом вытащил зубцы гребня из раны. Сидящая рядом Фрейя сморщила прелестный носик и прикрыла его платком. — Не обижайся, неприступная дева, мужа твоего осудить я не вправе. Но мне нужна валькирия, одна из подруг дочери вашей почившей в расцвете. Тор был с нею знаком, и лишь он обуздать сможет характер её, что норовистого жеребца непокорней. Пусть и спит она вот уже много столетий, шипом волшебным сражённой. — Что ты несёшь, козлиная твоя порода? — прошипела Сиф. — Снова задумал ты, как навредить богам и заставить Сигюн оплакивать свою несчастную участь?       Боги взроптали, и гул голосов разнёсся по золотому чертогу. Гюмир покашлял в усы и знаком приказал Локи говорить дальше. Тот, баюкая раненую руку, завёл свой рассказ, прерываясь на пиво: — Есть в Свартальфхейме мастер один из чёрных цвергов, не видящих солнца. Имя ему Андвари, и слава его гремит по всему Нидавеллиру. Мы с ним приятели давние, столько ночей он занимал мои мысли, вхож был в чертоги мои без приглашения и условного стука, — Локи довольно улыбнулся воспоминаниям. — Двалин и Сидри дел с богами уже не имеют, а вот Андвари может помочь изготовить оружие, что без промаха будет разить, не хуже копья Всеотца — непобедимого Гунгнира. Но и плату возьмёт соразмерную труду своему. Разменной монетой в сделке должна стать валькирия юная, что женой ему станет верной и любящей, да поддержит очаг в чертоге подземном. Имя ей Сигрдрива, усыплённая Одином за непокорность свою. Только Тор, второй мудрейший из асов, знает, где лежит сия дева, ожидая, пока смельчак рассечёт её кольчугу, освободив тем самым от сна векового. Сам Андвари не может деву спящую разбудить, ибо камнем обратится каждый цверг, которого солнце коснётся. — Складно ты стелешь Локи, только словам твоим давно ни один из асов не верит, — молвила Сиф, едва тот речь свою закончил и торжествующе улыбнулся. — Вновь хочешь мужа втянуть в недостойное дело? — Полно, Сиф, иногда и Локи что-то дельное предлагает, — прогудел Гюмир. — Тор через три луны вернётся, с ним и уговоришься о деле. Заодно и с Андвари сделку скрепишь под оком Всевидящим Одина, а то этим цвергам, как и тебе, веры чуть. Зазеваешься — тут же обманут.       И продолжили повеселевшие боги пирушку свою, и звучали витиеватые тосты за Одина и храброго Тора.       Три луны сменились на небе, и вернулся с востока Тор, поцеловал жену свою и отправился к Локи. Тот указал ему на договор, скреплённый кровью чёрного цверга что обязательства брал на себя по оружью. Тор вновь колесницу запряг, свистнул громко и под сверкание молний во Фраккланд помчался. Там, на горе Хиндарфьялль, в окруженьи щитов, прекрасная дева спала, и сиянье доспехов её простиралось до самого неба.       Спешился Тор и к деве той подошёл. Лежала на склоне она, и ветер трепал её длинные косы. Белая-белая, словно снег, красивая, как розы в долине. Локи взял меч, примерился и ударил по потускневшим доспехам. Ударил по рукам и ногам, разбивая крепкий металл, и вот дева сделала первый вдох, меловые щёки её порозовели, как зори. Снял он кольчугу с неё, и она совсем ото сна пробудилась. Открыла глаза свои, что черней озёр в непогоду и закричала, двух мужей благородных увидев.