Закат сквозь перья грифона

Дождь кончился и существо, некогда называвшее себя чародеем Крапивой, выглянуло наружу. Мир был полон хрустального блеска капель, что висели на каждом кончике травинки, каждом листочке, каждой игле, и в каждой капле хранилось перевёрнутое отражение мира. Как и жизнь Крапивы, что уже столько раз вставала с ног на голову, что и не сосчитать. Крапива ещё разок оглядел свой нехитрый скарб, что мог унести с собой, и имущество, что был вынужден оставить. Опять. Снова бежать прочь, оставляя только-только обжитое место, что он начал называть домом. На пороге дремал малыш-грифон, свернувшись в пушистый золотой шарик. Будить умаявшегося малыша не хотелось совершенно, ну да что поделать. – Мячик, – рука по запястье утонула в золотой шерсти, переходящей в птичий пух. – Пора в путь, малыш. Грифон открыл глаза и потешно зевнул, с причмокиванием и клёкотом. Поднялся, потянулся, как это делают только-только проснувшиеся котята. Посмотрел на хозяина. Наружу. И снова улёгся на прежнее место, как бы говоря: «Промокнем же с первых трёх шагов! Хоть немного подождать надо, пока просохнет!» – Нет у нас времени ждать, пока просохнет, – Крапива шагнул вперёд, перешагивая через малыша, что уже сейчас с крупную собаку был, и рос едва ли не каждый миг, стоило отвести взгляд. – Лучше бы вообще в дождь уйти, чтобы со следа сбить. Хотя… Если ведьмака пошлют, никакие хитрости не помогут. – И почему они не могут оставить меня в покое… Эх… Чуть вывернутые ноги, оканчивающиеся копытами, шагнули в траву, подняв тучу брызг и разбив множество хрустальных миров. Мячик недовольно закряхтел и ухватил за подол рубашки, прокусив добротную плотную ткань насквозь. — Последняя же целая была, ты! Эх ты… — Крапива потрепал золотистые перья между глаз, что сразу же снова закрылись, а грифончик заурчал. – Надо уходить, птаха. Побыстрее и подальше. Может, даже, на корабль какой податься, за море? Да только приметный я слишком. За нелюдь какую примут, не повезут, а выдадут солтысу какому-нибудь. А тот, не разбираясь, на костёр отправит или на дыбу. Обвинить всегда найдут за что. Помнишь, как тогда, мы просто мимо деревни шли, а там коровёнка сдохла. Как голосили – единственная кормилица во дворе. Для остальных лекарство сделал, заразу остановил, а в благодарность едва живьём не спалили. Всё сложнее и сложнее уживаться среди людей. Да больше податься не к кому. К эльфам, дриадам, куда? Везде чужой, везде изгой. Везде… – Крапива пытался выпутать край рубахи из крепко вцепившегося клюва. – Даже если снова попытаюсь себе человечий вид вернуть, не уверен, что получится. Если бы жив был король… наверное, по-другому всё сложилось бы… По лицу, поднятому к постепенно очищающемуся от туч небу, потекли капли, не менее крупные и блестящие, чем те, что усеивали весь окружающий мир. *** – Крапива… – горячая шершавая ладонь сомкнулась на запястье. – Крапива, друг… а можно я не буду… не буду умирать, а? Так страшно. И так не хочется… Крапива отжал тряпицу, что как следует прополоскал в прохладной воде и уложил на лоб пылающего короля. – Это из-за неё? Из-за сильфиды? Что я ней возлёг, иным женщинам предпочтя? Она меня отравила телом своим, дыханием, да? Так при дворе болтают. Не боятся уже, что я всё это слышу. – Не знаю, ваше величество. Нет у меня такого опыта, и в книгах я такого не читал, чтобы кто-то сильфиду своей женой сделал. – Как бы ни было… с ней я счастлив был. Каждый день, каждую ночь. И девочки наши, хороши получились правда? Ольда – красавица, а Таяна… бедное моё дитя, за моё счастье расплачивается. Виновен я перед ней так, что не отмолить. Потому и сильнее её люблю, Таяну-то. А может потому, что чаще со мной бывает. По лесам полям со мной ездить любит. Ольда больше в замке, платья красивые примерять да собой в зеркала любоваться. Крапива, а может можно как-то договор с сильфидами изменить? Я когда соглашался, не очень понимал, что это такое — дочь отдать. Не было ведь у меня тогда дочери. А теперь есть. И совесть теперь гложет, душу разъедает. – Так, величество, повернитесь чуть. Вот, сейчас здесь протру. Вопрос о Таяне остался без ответа. Потому что оба этот ответ знали, не было смысла говорить об этом попусту. Такие обещания обратно не забрать и судьбу не переиграть. Король зажмурился и застонал. – Со мной-то что, Крапива? Помочь сумеешь? – Будто сильное отравление, ваше величество. Органы один за другим отказывают. И… ни одно моё лекарство, ни одно противоядие не помогает. – Значит, умру… И когда? – Если всё так и будет – к вечеру. Или в ночь. Боли будут усиливаться, пока не станут нестерпимыми. – Значит, от боли умру? Ох… куда уж усиливаться, и так еле выдерживаю… ох… Теперь в груди печёт. До этого не пекло, а теперь огнём горит. И в висках болит и стучит. Король поискал глазами и нашёл миску, наполовину наполненную коричневой прозрачной жидкостью. – И это единственный выход? Других нет? – Я пытаюсь, ваше величество! – кажется тогда впервые у Крапивы в голосе прорвались рыдания. Король тогда посмотрел на него с удивлением, а через миг – с сочувствием. – Одно скажи… это же не ты? Не за что тебе на меня зло держать, друг лучший… Единственный. – Если я – не пережить мне вас и на минуту, и в ту же могилу лечь, навечно проклинаемым! Камнями забитым, как предателей забивают! Король улыбнулся тогда. Но тут же и сморщился. – Ладно. Верю. Очень не хотелось, жертвой предательства стать. А в могилу не спеши. Ничего хорошего там нет, в могиле-то. Крапива… об одном прошу. Позаботься о жене моей. И о дочерях. Но о жене – наперво. Как меня не станет, тяжело ей придётся. Как бы её со мной в одну могилу не уложили. Ты… уж придумай что-нибудь убедительное, чтобы её народ да придворные не винили. Даже если правда это. Не след человеку с нелюдью жить, да что поделаешь, сердцу своему никто не господин. Пошёл я на поводу у сердца, против всех законов, небесных и земных, за что и получаю. Но это мой был выбор и моя расплата. Она не виновата тут. Обещай, что её волю исполнять будешь, как мою всегда исполнял. – Ваше… – Обещай, Крапива. Прошу. Некому мне больше её поручить. – Хор… Хорошо. Обещаю, ваше величество. Король чуть помолчал. – Ладно… Жаль, что не увижу, как девочки мои вырастут. Кого в мужья себе приведут. Кто после меня корону наденет. А вдвойне жальче, что завтрашнее утро не увижу. Хорошая эта вещь, утро завтрашнее. Хорошо засыпать, зная, что утро впереди. И очень плохо засыпать, зная, что пробуждения не будет. Ладно… давай сюда своё зелье… Крапива дал. Руки дрожали, но не капли не пролил. Помог королю чуть присесть. Оба переждали всплеск боли, от которого величество снова покрылся испариной, будто и не обтирали его только что, и едва мог дышать. – Горькое? – Немного. – Ладно… Король выпил всё до капли на одном дыхании, не прервавшись. Отставил миску, снова лёг. Посмотрел на Крапиву. В глаза, в зрачки. – Теперь всё? А всё равно на лучший исход надежда не гаснет. Так не хочется, Крапива. Так верится, что ты придумаешь что-то… Не хочу я умирать. Можно, не буду? Можно останусь ещё здесь? Крапива… пожалуйста… не дай мне умереть, ладно? – вцепился в запястье до боли, едва не до хруста костей. – Прошу… Пожалуйста. Друг, пожалуйста… Король не закрыл глаза и не отпустил его руку. Так и смотрел на Крапиву несколько страшных мгновений, пока Крапива сам не освободился и не закрыл эти глаза. Чуть провёл пальцами по тёплым губам, убирая капли своего зелья. Медленно поднялся. Шатаясь, вышел из королевских покоев, едва ли видя шеренгу ожидающих людей. Бледное лицо королевы среди них. – Король… всё… — и упал тогда на колени, сотрясаемый ни то слезами, что не мог пролить, ни то рвотными спазмами пустого уже несколько суток желудка. *** Холодные брызги прямо в лицо вернули Крапиву из мира воспоминаний. Сейчас он знал, что тогда было с королём. Сейчас, после долгих лет сидения за запрещёнными книгами на языках нелюдей, он сумел бы его спасти. Но не тогда. Затравлено озираясь, Крапива всё же вырвался из клюва Мячика, разодрал-таки последнюю рубашку. Услышал его недовольный клёкот, а после и предупредительный вскрик. И замер, не успев сделать и пары шагов от порога. Прямо перед ним на дороге, как из воздуха возник ведьмак. Геральт из Ривии. – Ещё раз побеспокою вас, но на сей раз не ночлегом. Геральд всмотрелся в мрак хижины за спиной Крапивы своими жёлтыми глазами, сузив вертикально зрачки. – Дочь ваша где? Неужели прогуляться решила, в такую-то грозу? Да и вы… покидать эти места собрались? Насовсем. Значит, я вовремя. – Я… – Помощь ваша нужна, чародей Крапива. Никем другим вы быть не можете, кроме как им, поэтому не отнекивайтесь, прошу, не теряйте времени. Если не хотите, чтобы нашего общего друга Лютика казнили за гибель принцессы. Возьмите что нужно, чтобы из статуи сильфиду снова девушкой живой сделать, чтобы не умерла она от раны ножевой в области сердца. Крапива почти бездумно протянул руку назад, укладывая на голову Мячика и останавливая того от прыжка. Малыш пыжился и стрекотал, но без одобрения не нападал. – Что осталось у меня, всё здесь, – Крапива указал глазами на свой нехитрый скарб. – Тогда идёмте, чародей. Натворили вы дел, кашу заварили. Время расхлёбывать пришло. Крапива еще раз обернулся на свой домишко, потрепал Мячика между ушками. – Я десятки лет её хлебаю уже, господин ведьмак. Но не расхлебать мне видимо, до смертного часа. Излияния его Геральт слушать не стал. Забрал из рук пожитки, закинул на плечо, и двинулся вперёд, раздвигая ветки, будто нимало не сомневаясь, что чародей последует за ним. И не даст Мячику команду атаковать. Если не хочет получить грифончика разрубленным. Крапива шагнул следом. Ветки кустарника почти беззвучно сомкнулись у него за спиной.