Закат сквозь перья грифона

Их остановила гроза. Сначала закапало немного, потом сильнее, потом раздались раскаты грома, вынудившие Лютика несколько обеспокоенно посмотреть в небо. — Не успеем доехать, а мокнуть не хочется. У вашей тележки же можно натянуть полог? — Натянуть можно, но не сидеть же нам на теле этой девушки? — сказал Регис, но уже обойдя тележку и проворно этот самый полог разворачивая. — Она лежала в могиле, не думаю, что ей сильно повредит дождь, — Лютик помог с разворачиванием и установкой специальных перекладин, что превратили тележку в крытую повозку. Не самое хорошее укрытие от дождя, тем более в грозу, но лучшего не предлагали. Не в склеп же какой забираться. Статую Ольды Регис вынул из тележки, извинился и установил на ноги, воткнув в землю и прислонив к ближайшему надгробию. Так как девушка превратилась в изваяние лёжа, её стопы были не в том положении, чтобы стоять. — Извините уж за непочтительность, ваше высочество, — без малейшей издёвки в голосе сказал вампир, будто она могла его слышать, — но вы же не хотите, чтобы столь любезный вам певец бард потерял голос? А то и подхватил лихорадку. — Уверен, Ольда нас извинит, — поэт честно старался не смотреть на обнажённую статую, столь подробную во всех анатомических деталях, что окажись здесь скульптор — расплакался бы от невозможности достичь такого совершенства. Хотя, кто знает, может когда-нибудь… Полило уже знатно, и вампир быстро забрался внутрь, не успев ни развернуть тележку, ни продумать о другом размещении Ольды. Так и вышло, что они сидели прямо напротив неё. Обзор во все другие стороны перекрывал полог, по которому уже вовсю барабанил дождь. Регис подтянул колени к животу, но не потому, что продрог, а потому, что поэт был слишком близко и запах его концентрировался вокруг практически невыносимо. — Вы можете петь о чём угодно, — сказал Регис, и понял, что зубы его самую чуточку стучат. — А сможете спеть об этом? Как мы вдвоём сидели здесь, под пологом, прячась от дождя? — Почему нет, — Регис спиной ощутил, что Лютик улыбнулся. — Едва ли эта баллада будет волновать сердца, как иные другие произведения, но… — он чуть помолчал. — Вампиры же живут долго. Уж куда дольше людей. Как и песни, что пишут барды, случается самих бардов переживают. Вдруг, лет через двести, через двести пятьдесят, когда имя Лютика уже не будет так на слуху, как сейчас, баллада об этом нашем путешествии будет звучать где-то на привале у костра, или в какой-нибудь таверне, под звуки стукающихся друг о друга кружек с пивом, а вы будете слушать, и вспоминать. Эту дорогу, этот дождь. А то и меня. — Я не забуду вас, милсдарь Лютик, и без этого, — очень тихо сказал Регис, чувствуя, что его дрожь усиливается. Настолько, что её почувствовал и поэт. — Э, да вы мёрзнете, пока я тут о великом рассуждаю! — в голосе барда вампир уловил нотки искренней тревожности. Потом ощутил возню, а потом его накрыло и даже чуть укутало в ту самую рогожу, которой он ранее оборачивал статую. — Мне не холодно, — запротестовал было Регис, но тут ощутил, как под ту же рогожу забрался и поэт, завернулся, завернул их обоих, обнял и прижался, пытаясь согреть. — Так как костёр нам пока не развести, довольствуемся этим, — услышал вампир у самого уха. — Может, вам мокрую одежду снять? Я не успел промокнуть, так что… — он замолчал, видимо, тоже задумавшись обо всей этой ситуации. Но не отстранился и не отодвинулся. — Это не от холода… — Регис закрыл глаза, не зная, сколько ещё выдержит. Такой аппетитный запах. Так близко. — Это… вы так пахнете, господин поэт… Вот как поступил бы любой здравомыслящий человек, понимая, что у его спутника на него тут чисто гастрономический интерес? Выпинал бы под дождь. Тем более, что от дождя вампиру ничего не будет. Даже от грозы. Если, конечно, молния прямиком не попадёт. А то и взял бы в качестве самозащиты одну из запасных жердей. Это не помогло бы, правда, они, разумеется, были не из осины, но всё же. Но Лютик… Вампир снова ощутил возню, чуть развернулся, чтобы оценить чего ему ждать. Получать удары по голове он не любил. Как и ножом в какую-либо часть тела. Хотя оружия у Лютика никакого не наблюдалось, но нож для резки хлеба и мяса где-нибудь в голенище сапога припрятан мог быть. Как оказалось, за ножом поэт не полез, даже если им владел. Он занимался тем, что расстёгивал воротник рубашки, пытаясь максимально отодвинуть его от шеи, и даже распустил шнуровку и стащил жилетку. — Лют… тик, — заикаясь, вампир впервые назвал его просто по имени. И замолчал, не зная как продолжить. — Как я надеюсь, досуха вы не выпьете, господин Регис. Остановитесь, сдержитесь. Но поесть вам нужно, так ведь? — Гхм… я… — Мучаю вас одним своим присутствием. А сидеть так нам пока гроза не пройдёт, — бард вздохнул и посмотрел на вампира. В самые зрачки. В душу, если бы её наличие признавалось у нелюдей. По статуе Ольды стекали потоки воды. Громыхало и сверкало. Пахло дождём, мокрым камнем, мокрой землёй. Но для Региса сильнее всего пахло Лютиком. Чуть промокнув, он стал пахнуть ещё восхитительнее, чем прежде, и в замкнутом пространстве от этого действительно было некуда деться. — Не вздумайте! — поэт решительно поймал запястье дёрнувшегося было Региса. — Я слышал, молния может убить вампира. Вылезать сейчас туда не лучшая идея. Судя по тому, как ярко сверкнуло, и как быстро громыхнуло потом, поэт был прав. Гроза была очень близко. И приближалась, если судить по прежним вспышкам и раскатам. — Милсдарь Лютик, я бы не хотел, — Регис ощутил, что у него пересохло во рту. Надо глотнуть воды. Хоть той, что льёт с небес. Хотя лучше, конечно же, хлебнуть крови. Живой текучей крови, шум которой перекрывает всё. Она бежит совсем близко, под этой вот тонкой кожей, уже даже не прикрытой тканью. В этой вот шее. Сразу под этой вот чуть отвернувшейся головой. — Сколько вам нужно обычно? — донеслось сквозь непонятный шум. Да это же у самого Региса шумело в ушах. — Немного. Не больше четырёх глотков. Но я уже давно… С тех, пор, как пытаюсь жить рядом с людьми. Я могу обходиться… — Ну, четыре глотка я переживу. Переживу же? Вам же не надо для этого жилы перекусывать, голову отрывать или тело пополам, как детей пугают? Регис ощутил, как ему на спину легла ладонь поэта. Тот что, пытался ещё успокаивать его? — М… нет… мне… — он сделал движение вырваться. Выйти. Уйти, сбежать. Да, потом будет очень некомфортно продолжать путь промокшим насквозь, запасной одежды взять будет негде, но именно это был единственно возможный вариант, чтобы не допустить чего похуже. Но сделать этого Регис не успел, потому что тут одновременно случилось два события. Очередная молния шарахнула прямиком в статую — в макушку, — и прошла через всё тело насквозь. У надгробия, к которому та была прислонена, откололся кусок, а у дерева, росшего сразу за надгробием, отломилась ветка и рухнула прямо на статую. Но Регис не обратил на это должного внимания, потому что вторым событием было то, что Лютик положил руку ему на шею, и движением сильным, но не грубым, притянул его к себе. От чего вампир ткнулся носом и губами прямо в одуряюще пахнущую кожу на шее. Дальше Регис уже мало что мог сделать, кроме того, что не сделать уже просто не мог. Укус, быстрый и сильный. Глоток. Мысленный стон — как же это вкусно. В жизни вампир не пробовал ничего вкуснее! И не попробует. Второй глоток. Руки Лютика на его спине. Тот ещё обнять задумал? Да что за… Третий глоток. Движение ладоней по спине. Вверх и вниз. Не борьба, а поглаживание. Разрешение. Четвёртый. И — оттолкнуть! Отпихнуть! Хотя бы голову назад откинуть. Выдохнуть сильно и резко. Распахнуть зажмуренные глаза. Запах дождя, мокрых камней, земли и травы. Молнии и гром ещё яростнее и неистовее. Дождь так барабанит в тканевую крышу, будто сейчас прошибёт её насквозь и смоет и их, и статую, и само это кладбище. Спокойный взгляд глаз, цвет которых невозможно определить. — Полегчало? — обычный вопрос, который Регису не задавал прежде никто. — Достаточно? –Да. Да, гораздо… Да… Кивок и попытка застегнуть воротник обратно, хотя руки чуть дрожат. А потом взгляд. Взгляд за плечо Региса и… Он тоже обернулся. Он бы не удивился, увидев, что Ольда из статуи снова стала живой девушкой.