Как раньше

Юма курила кальян, сидя на полу, и смотрела в огромное панорамное окно своей донельзя светлой спальни, которая даже в темноте казалась таковой. Все шло по плану: компроматы есть на каждого, стравить всех друг с другом она стравила. Ей даже пачкаться не придется, там все само случится. Так уж, приедет для приличия, когда нужно будет победоносно пройтись. Все у нее на крючке ровно за три личных встречи и два созвона, и никаких сложных махинаций. Юма чувствовала себя превосходно. Она была выше, лучше, сложнее, чем челядь вокруг нее. Она была самой-самой, как всю жизнь завещали, и даже брат ей не помеха. Наслаждалась она этим положением знатно, упивалась, косясь на огромное зеркало в пол, перед которым позировала, перебирала волосы, гладила лицо и красиво садилась, словно пантера, с такой властной элегантностью, что сама с ума сходила. Какая же она умная. Какая коварная. Какая красивая. Ей нет равных, она снова докажет, что мир принадлежит ей. Как же от этого факта голову кружило. Быстрее бы открыть своим кругам личный очередной виток гениальности. Дагбаева встает с пола и ложится на свою огромную кровать. Двухспальная, по сути, но на нее можно без проблем вчетвером лечь. Юме, однако ж, лежать не с кем, кроме как самой с собой, вот и заползает на самый центр, раскидывает руки и ноги, смотрит в потолок, на котором мерцает город сквозь незашторенное окно. Ветер подвывает под стекла, несясь по макушкам высоток. Их было много, они были красивыми, в каждом доме, казалось, тысячи окон, в каждом окне — живые судьбы. По дорогам проезжали тысячи машин, на улице мерцали тысячи огней, проходили тысячи прохожих; снег безмятежно ложился на город, готовя его к новому году, в день наступления которого люди в общей своей массе будут счастливы. Юма в собственной тишине (если не считать звук тлеющих угольков) разворачивается на бок, обнимает подушку и накрывается одеялом до ушей. Скоро она станет счастливее. *** Шурик клевал овсянку, Алтан нервно топал по кухне, измеряя ее шагами, Вадим гипнотизировал чай. Тишина была настолько громкой, что давила на уши. — Вадим, держи меня в курсе всего, что будет происходить, ты понял меня? Желательно с фотоотчетом. — Дагбаев замер, встав, как вкопанный. — «Я приехал, я увидел, я поймал, я везу его в багажнике на точку» и все в этом духе, ясно? — Алтан говорил без заметной злобы, как обычно, и Воскресенского это пугало. — Как скажешь, босс. — Вад ухмыляется, отпивает чай. — Как только завидите Юму, пристрелите ее. Я только после этого приеду. — Алтан падает на диван, хватая со стола электронку. Затягивается, дышит ровно. — Идет. А план «Б» у нас есть? — Шурик отвлекается от увлекательной каши в его тарелке. — Нет и вряд ли будет. Или вы с этим не справитесь? — Дагбаев рявкнул. — Справимся, не психуй. — Вадим устало вздохнул. — Люди твои где? — Еще пятнадцать минут. Поедете в разных машинах в разное время. — Дагбаев снова затягивается. Все трое сидят в тишине до тех пор, пока громкий звук упавшей на пол электронки не заставляет обернуться на босса, который резко согнулся, обхватив ноги. — Блять, опять. — Вадим подскочил. — Шур, обними его и три ноги, я сейчас за обезболом сбегаю в спальню. — Дракон взмыл по лестнице с грохотом, пока Шурик полетел к дивану, усаживаясь рядом и облокачивая на себя Алтана, чтобы получить доступ к ногам. — Не надо меня трогать! Мне не пять, нечего со мной няньчиться! — Дагбаев  попытался отпихнуть Воскресенского, но тот уже успел обхватить ноги и начать их растирать. — Тише, тише, все хорошо. Это фантомное, психосоматика, я знаю, я вижу. — Шурик в эту секунду вспомнил, как Олега после кошмаров откачивал, и решил действовать так же. — Сейчас Вад принесет лекарства, тебе станет хорошо. Этот ужас в прошлом, он больше тебя не касается. Это больше не твоя боль, Алтан. — Воскресенский продолжает тереть голени, ощущая, как напряжена каждая мышца Дагбаева, как ему больно и страшно. — Вот, выпей, — Вадим прибегает, плеща воду из стакана, вкладывает любимому таблетку в зубы, стакан к губам подносит. Дагбаев хмурится, жмурится, пьет, стуча зубами о стакан, сжимая плед, лежавший на диване, и пыхтит, краснея. Дракон сгребает страдальца в объятия, целуя в макушку, и продолжает разминать ноги. — Вад, отцепись, я сам могу! — Алтан, не стесняйся, я прекрасно все понимаю. И про вас, и про ваши отношения. Принимай уже эту помощь, отпустит быстрее. А еще лучше к терапевту сходи, у тебя не ноги болят, а голова. — Шурик вытирает воду со стола, вооружившись салфетками. Алтан его бесил, потому что мешал быть у Сережи. Вообще из-за него разосрались, и выпады его лично Саше казались дебильными. — Ты че-то дерзкий в последнее время, — Алтан шипит сквозь боль, — не забывай, с кем ты разговариваешь. — С самым влиятельным человеком в российской биоинженерии, одним из крупнейших бизнесменов страны, имеющим большое влияние на международной арене, которого крышует мафия и счета которого содержат девятизначные суммы. И с его внутренним ребенком, полным ненависти и боли. Я собираться пошел, ехать скоро. — Шурик хлопает сжавшегося на диване босса по плечу и выходит из кухни. — Совсем страх потерял, Мальвина?! — Дагбаев вскрикнул и ринулся было с дивана, но тут же был обнят Вадимом и прижат к его груди. — Когда я понял и узнал тебя, я перестал бояться. Я это и сам проходил, и с Разумовским. На одних и тех же граблях скачем — незакрытые гештальты. Я ушел, Вад, догоняй. — Воскресенский выпалил все это не до конца уместно, но сейчас был наиболее подходящий шанс в последний раз посеять зерно сомнения в юноше, который еще не оступился. Может хоть он не испортит себе жизнь. Шурик вышел на крыльцо, хватая пальто и влезая в него на ходу. Во двор заехало три огромных машины, набитые людьми, и меньше всего Воскресенскому хотелось к ним садиться, автоматически становясь частью теракта. — Мальвин, езжай отдельно. — Дракон возникает из ниоткуда, словно читая мысли подопечного. — Сейчас в машину сядем, обговорим все. Шурик кивает, топает в гараж, вслушиваясь в шаги Вадима за спиной. Сейчас было сложно понять, что у Дракона на уме, потому что со всеми он общался настолько по-разному, что ясности не вносилось никакой. Может Воскресенскому вообще в затылок выстрелят, раз начальство так стойко уверено, что Шурик фраернется. Саша заходит в гараж, заводит машину, идет к ней. — Шур, забирай Разумовского с самого начала перестрелки и вали в центр, крутись там до отмашки. — Чего? — Шурик распахнул глаза в удивлении. — Забирай Разумовского, в центре будьте. Но Олег пусть останется в квартире. — Вад переходит на полушепот. — Мы давно знакомы, бить сильно я его не буду. Мне нужно частично слить мероприятие, чтоб Алтан не смог приехать и отпилить голову Юме или Разумовскому. А так на хате типа только Волков был, ты угнался за Сережей, ты его привел, я — Олега, это выманит Алтана. Когда приедете, Алтан уже будет там, край — на подъезде, про приезд Юмы я спизжу и мы выигрываем время, сможем провести отрезвляющие беседы, он от стресса проваливающейся миссии поадекватнее будет немного. Если он вальнет Разумовского — у ментов будут вопросы. Если он вальнет Юму, вопросы будут и у ментов, и у мафии, мне оно не всралось. Так что постарайся это Поварёшкину донести, и делайте, что я говорю. — Поварёшкину? — Шурик выгибает бровь. — Ну Олегу… Погоняло его армейское. — Вадим ухмыляется. — Ты меня понял? — Да. Постараюсь это осуществить. — Сделай все, чтоб не раньше утра приехали, ясно? — Дракон смотрел сверхсосредоточенно. — Постараюсь. *** Лера неистово била грушу. Даже нет, она ее избивала, с криком и рыком вколачивала в нее весь гнев, страх; всю боль, всю ненависть. Сережа с Олегом, сидевшие рядом, были удивлены: таращились на нее, разглядывали ее движения, пытались понять, что ею движет. — Лер, может лучше я в костюм полезу, а? — Сережа снова заводит вчерашнюю шарманку. — Нет, ты мертв, и нечего тебе светиться. — Девушка отстает от снаряда, снимает перчатки. — Тебя по языку тела вычислят. А то, что к расстрелу мы не причастны, ты докажешь. Что мы сделаем с преступниками, если победим? — Не «если», а «когда». — Волков поворачивается на мужа, отвлекаясь от переписки в телефоне. — Одному нашему знакомому менту домой принесем. — Олег смеется. — Да иди ты… — Сережа саркастично закатывает глаза. — Можем потом сделать вирусное видеообращение, где ты приводишь все пруфы с перестрелки и сливаешь террористов. Еще национальным героем станешь. — Чтоб потом за мной по всему миру бегали озлобеленные псы Дагбаевых? — Лера вздыхает. — Короче, я хочу, чтобы последнее слово было за нами, а раз оно так, то со мной вам лучше, чем без. — Девушка берет бутылку с водой, выпивает залпом пол-литра, не меньше. — Раз мы вляпались вместе, вместе будем вылезать. — Тогда пошли есть. — Волков встает и тянет за собой мужа. — Сереже еще домой тебя забирать после всего, самому ехать, а мы костюм не собрали на тебе. Уплетали олеговскую стряпню все быстро и со свистом. Тот лишь любовался, доедая сосиску, и думал, конечно же, о предстоящем. Сережа мыл посуду, раз Волков всех кормил, а сам Олег пока распаковывал костюм, который во имя конспирации куда только не сложили. Лера видела его второй раз в жизни — примеряла на одну тренеровку, нереально удобный. Он был черно-сине-белым, безумно элегантным, анатомичным, сверхудобным; состоял из бронепластинок, дававших максимум защиты и мобильности, поверх — капюшон. На груди красовался огромный знак Чумного Доктора, маска прилагалась. — Ну, дети мои, давайте развлекаться. — Разумовский входит в комнату, где Лера уже заканчивала разбираться с обтягивающим тканевым термобельем под сам костюм непосредственно. — Помнишь что куда после первой примерки? — Не-а, — Лера хмурится, разглядывает детальки, — но тут сложно не разобраться. — Факт. — Разумовский улыбается. — Смотри, это сейчас надеваешь, — Сережа раздвигает ткань комбенизона, чтобы Макарова могла встать в него без проблем, — а вот это мы сверху пристегнем, — кивает на пластины, которые держал муж. Лера сводит брови, примастыривает броню на тело, пожевывая нижнюю губу. Разумовский тоже губы жует, хмурится, вертит детальки, крепит все на костюм. Олег умиляется, раскладывает пыльники, в которые были завернуты части брони. Макарова в зеркало в шкафу поглядывала, смотрела на свой статный вид в новом шикарном костюме. Только вот в груди что-то йокало, потому что осознание, зачем нужен костюм, фоном напоминало, во что девушка вписалась. Лера двигается, отрабатывает некоторые приемы, выходит хорошо. В маске ориентируется быстро, как будто всю жизнь в ней проработала. Сережа смотрит на нее с горечью. Жалеет, что втянул, но понимает, что до нее доберутся, и нужно давать отпор. *** Вадим сидел в машине, читал книгу, примастырив на лоб маску чумного доктора на подобие кепки. На заднем сидении было еще два наемника. Шурик сидел рядом с Вадом, как и обычно, смотрел в окно. Подташнивало от волнения и нежелания видеть все то, что скоро случится. Воскресенский видел, как на крышу здания сводится свет, как там появляется фигура в белом. Саша готов был с ума сойти от того, что сейчас девчонке в костюме нужно пережить. — Вад, где остальные машины? — Шурик озирается по сторонам. — Нам начинать скоро… — Слушай, а если ни по кому не стрелять и просто привезти Разумовского, это же сильно спасет положение? — Вадим перекатывает на языке зубочистку. — Ну то есть, я все равно не дам Алтану его убить, а так он хотя бы не будет причастен к этому дерьму? Типа… — Дракон вообще не отрывается от текста в книге, говорит флегматично. — Охуеть, а раньше нельзя было? — Воскресенский разворачивается резко и нервно, рот раскрыв. — Я для чего спрашивал? — Ну, людей все равно надо было вытащить, Золотейшество бы не согласилось… — Дракон оборачивается назад. — Ребят, план «Б». — Дракон кидает книгу на заднее сидение, откуда вышло оба мужчины, пристегивается. — У нас был план «Б»?! — Воскресенский вскрикивает. — И да, и нет. — Охуеть, Вадим! — Хватит пиздеть, Шурик, метнись за психом. И вали в свою тачку, костюм там спрячь, усек? Воскресенский кивает, выходит из машины Вада и топает ближе к своей. Стоит за углом, смотрит на мероприятие и на то, как двое из дагбаевских людей, уже стоящих в толпе, озираются по сторонам. Вдруг с противоположной от их точки стороны раздаются выстрелы; слышится шорох сзади — люди, не свои люди; с другой стороны стреляют, уходят, а перед зданием снова быстрый шумный рокот, Шурик нагибается, жмурится, все спешно и громко, глаза поднял — толпа ложится вместе с алтановскими наемниками. Шок, паника, явно не по плану, кто стрелки? Точно не Разумовский, он не настолько отбитый. Юма? Зачем ей мараться? Смотрит на Вадима сквозь лобовое, тот кивает. Шурик берет в руки телефон, набирает Дракона, тот не отвечает ничего, сброс, пальцы замерзли, по экрану еле водят, срочно в чат — там пусто. Вдох-выдох, глаза наверх — Лера бежит по пожарной лестнице вниз, Саша навстречу, завидел неладное: девчонка костюм снимает, комкает. — Давай в машину! — Бери костюм, я сама поеду домой, — быстро шагает, — я на своей. Забери, блять, костюм! — Срывается на вскрик на грани истерики, пихает в руки маску. — Не смей туда ходить, тебя спалят! Лера! — Бежит следом к ее машине. — Послушай ты меня! — Я вам не верю, никому не верю, я должна помочь! Я свою часть плана сделала, чтоб нас не перехуярили, — сваливает костюм в свой багажник, берет оттуда пуховик, — а про помощь людям слова не было! — Лер, послушай, — сваливает части костюма, что в руках держал, багажник закрывает, следом семенит, — не будь дурой! Я тоже первый раз так среагировал, когда при мне мужику кишки выпустили! Это не люди Алтана, Лер! Встала, смотрит, после бежит к толпе, Шурик за ней — делать нечего. Стоны, вой, крики, вопли, плач, свет, мерцание, звук сирен; Лера подбегает к людям, пытается их положить так, чтобы скорой дождаться, успокаивает, на Воскресенского шипит, чтоб помогал, чтоб детей выводил, а тот лишь по сторонам озирается, нет ли еще кого. Запинается о труп наемника с алтановской стороны, понимает, что стреляли люди Юмы — чтобы что? Знали, что Вадим сольет расстрел? Все люди числятся на Алтане и Дагбаева может отскочить? Зачем ей это дерьмо, зачем мараться в нем сейчас, будучи чистой? Счета времени нет, почем зря; одна скорая, две, шесть, полицейские подскакивают, Макарову за локоть отводит мужчина в форме, Шурик глаза поднимает на отходяющую подругу, тоже с ней идет, игнорируя ее «я доктор, я могу помочь», смотрит на полицейского — рожа знакомая, очки знакомые, где видел — не помнит, и хуй с ним, лишь бы тот его откуда не узнал. — Лера, поехали, нет времени совсем! — За локоть тащит, во двор, к машине. Слышит за спиной полицейские «Смотрите, птица на руке, клан Дагбаевых? Это не Чумной, это пиздец!», усмехается, видит, как оружие из-за здания выносят, «Тут везде Дагбаевские гравировки, они хотят, чтоб мы с ними в кошки-мышки играли?», мысленно благодарит Вадима за такой сговор с Юмой, если она причастна. Макарова дышит громко, садится в машину. — Поехали в центр, я там свою брошу, на твоей с петлей домой тебя повезу, поняла? — Шурик говорит тихо, но ясно, хоть и не до конца связно. — А то сама ты не доедешь, тачку тут палить нельзя. — Да, давай только живее, я не могу, мне страшно, я не хочу так больше, это не то же самое, что избивать гопоту, это пиздец, зачем я только согласилась работать с этим психом, да если б Юма не узнала, что я в теме, я бы в жизни не вписалась, это пиздец, Шурик, я ненавижу всё! — Лера лепетала очень быстро, пристегиваясь, смотря сквозь пол стеклянными глазами. — Мы с Олежей эту стадию прошли. Скоро все наладится. — Шурик снова врал, зная о заочной договоренности с Волковым. Но Лере о ней сейчас лучше не думать. — Ты доедешь хотя б до Пестеля в таком-то состоянии? — Шурик смотрит на девушку, которая, казалось, совсем дезориентирована. — Нам нужно где-то в Литейном округе тачку бросить, слышишь меня? — Да, езжай, я за тобой. — Макарова поднимает усталые бездонно-васильковые глаза, полные слез и испуга, будто бы она сама эту толпу на фарш пустила. Воскресенский уловил в этом взгляде что-то от Разумовского. Саша уезжает от места трагедии как можно скорее, поглядывая по зеркалам, чтобы Макарова не отставала. Кто просил ее на своей машине добираться? Или они с Разумовским о чем-то договорились, о чем Шурика информировать не стали? Лишь бы не облажаться и довести девчонку до дома. Шурик припарковывает машину в одном из без того тесных дворов, пересаживается к Лере, на ходу дверь открывая и выжидая, пока она вылезет. А смотрела Лера глазами пустыми-пустыми, и так же безжизненно стекла на пассажирское сидение, сворачиваясь калачиком. — Лер, мы можем это обсудить. — В пизду. Ничего не кончилось. Дагбаев за мной придет. В теории трупы не такие страшные, а когда видишь чужие отстреленные пальцы в снегу, понимаешь, что все ближе, чем кажется. С новым годом нахуй. — Макарова очень тяжело вздыхает, смотря в лобовое стекло, сквозь которое желто-серый облезлый двор смотрел в ответ. Воскресенский вздыхает, ведет машину через весь центр, наблюдая пробки, кучу света, фар, гирлянд, людей, их собак; множество детей, решивших, что выбежать на не столь давно схватившийся невский лед — отличная идея. Теракт обездвижил целый район центра, до дома Макаровой еще тащиться и тащиться. Дальше самое сложное — время тянуть, чтобы на точку не дурочками приехать. Когда пробки удалось проскочить, дорога не казалась такой пыткой, какой казалась поначалу. Но на Лере лица все еще не было. — Я убью его. И Юму эту убью. — Девушка стискивает зубы. — Тогда на тебя сорвется весь их клан. Ничего хорошего не получится. Оставь это тем, кому нечего терять. — Сереже и Олегу есть кого терять… — Ну, значит, впишусь я. — Шурик ухмыляется. — Так ты ж трасешься за них, судя по влюбленным взглядам? — Лера переводит глаза на собеседника. — Похоже, что это невзаимно. — Воскресенский ухмыляется. — Тут вообще ничего не понятно. Я просто хочу, чтоб это все закончилось поскорее, и кроме «блять» и «пиздец» был повод сказать «благополучие» и «спокойствие». — Что с вами будет? — Не знаю, у меня инструкция везти тебя домой. — Саша врал. —  Но тут у всех свой план, все со всеми договорились, я решительно ничего не понимаю. Надеюсь, сегодня ты никого не убьешь, или того хуже, никто не мусорнется. — Шурик фыркает, улыбается одним уголком губ, голову опускает и тут же поднимает. Нависает пауза. — Сережа сказал, у тебя раньше были синие волосы. — Были. — Зачем перекрасил? Не говори, что для скрытности, раньше же работал как-то. — Макарова пытается отвлечься от событий в казино, забалтываясь — до Воскресенского это только сейчас доходит. — Для новых документов, новой жизни, новых работодателей. Не могу я разовые акции устраивать, нужен мне постоянный человек, чтоб понимать его и свою работу. Ну нашел, блять, на свою голову. Пришел, а они уже что-то мутят и меня в это вписать решили, хотя не доверяют никому — конченные. — Да Сережа с Олегом тоже странные, знаешь ли… — Лера смеется, сползает на сидении немного вниз. — Они понятные. А с этими… Еще пытался как-то помочь, тоже жалко, но смотришь вот так и думаешь… А чего ради? Потом надо будет к Юме уйти работать, вот что. — А как же Разумовский? — Не нужен я Разумовскому. — Не знаю, с чего ты это взял, при мне они тебя обольщали. — Макарова волосы поправляет, смотрит вперед. — Я вообще подумала, что вы раньше ну… втроем. — Лера засмущалась. Шурик прыснул смешком. — Не, Сереже кроме Олега никого не надо. Олегу — никого, кроме Сережи. Я там лишний. Хотя, раз мы разоткровенничались, я не был бы против. С ними ты себя чувствуешь защищенно… Ну, до Венеции. — Как тебе еще хочется смотреть на них после всего, что там было? — Когда человека любишь, найдешь ему миллион оправданий. А там ведь даже не Разумовский был, я и не считаю. Все время до было хорошо, и сейчас хорошо. Если останусь секретарем у них, больно сладко. Люблю я их любовь, всем бы такую. При здоровой кукушке, конечно же. — Воскресенский закусывает нижнюю губу, думает активно. — Обратно надо синий ебануть. — Столько подготовки, а случилось все за три секунды. — Лера устало закрывает глаза, игнорируя откровения собеседника. — Скоро я привезу тебя домой и все будет хорошо. — Воскресенский врал. Лера об этом знала. Они отъехали от центра, дорога стала спокойнее. Мелькали фонарные столбы, люди проходили мимо, все было уютно, если не вспоминать лишнего. — Валер, — Шурик выдавил ком из горла, чтобы завести диалог на эту тему, — Сережа мне поручил везти тебя в арсенал, а оттуда вместе с Олегом выехать к нему, завезя тебя домой; но он не знает, что Волков остался в арсенале намеренно, чтобы Вадим, который на Алтана работает, его оттуда вывез, дабы встретиться с Алтаном до приезда Сережи, чтобы попробовать в переговоры. Если бы их обоих приняли сразу, они устроили бы резню, а Олег не хочет, чтоб Сережа от этого пострадал. В итоге в арсенал тебе нельзя и я ослушался Разумовского, а Волкова скоро повезут на точку, где есть псих-Дагбаев. Я понимаю, что я не должен тебя просить, но мне кажется, что тебе стоит поехать с нами, потому что нам нужны бойцы, а тебе… Я не знаю, чего хорошего от этого ты поимеешь, Лер. Разве что увеличишь шансы на победу и снимешь врагов. Так или иначе, мы все давно уголовники.  — Шурик не верил, что посмел предложить такое. В факт того, что может потерять своих этой ночью — еще меньше. — Саш, поехали домой. — Лера закрывает лицо руками, а Воскресенский сворачивает в двор. — Лер? Если мы проебемся, умрут все. Оба сидят в машине, не решаясь выйти. Девушка думала, как поступить и кем рисковать. Шурик себя ненавидит, и знает, что Олег с Сережей спасибо не скажут за это точно, но так хоть живыми останутся. Макарову было жаль, но ее он знал три дня, а не десять — почти десять — лет. Он уже жертвовал людьми, притом куда более близкими. Лера выходит из машины, Шурик следом. Стоят. Курят. Смотрят на окна квартиры Макаровой. Тишину разбавляет звонок от Разумовского. — Шур, где вас носит?! — Сережа плачет, не скрывая этого, его колотит, трясет, и это отчетливо слышно по голосу: всхлипы, стук зубов, перепады в громкости речи. — Вы не с Олегом?! Я только сейчас… Я только сейчас додумался машину отследить…  Вы должны были быть в арсенале, я был уверен, что ты там, или… или ко мне уже едешь! — Сережа задыхался в панической атаке. — Воскресенский, блять, я выпотрошу тебя заживо нахуй! Посмотри на Олега! Шур, посмотри, зайди в чат, он… Все плохо, Шура, молись, чтоб он еще дышал! — Разумовский кричал на связках, и то, как звук и боль раздирают горло, было слышно отчетливо. — Сереж, я… — Воскресенский параллельно открывает Вместе, а там… А там фотография, от которой Шурик тут же зажмурился. — Сережа, ты слышишь меня? — Лера забирает телефон, тут же начиая плакать от увиденного, от услышанного, от всеобщей боли. — Сереж, мы приедем к тебе сейчас, мы вытащим его, слышишь? Он живой, там не все так плохо, я врач, я… — Лера, почему ты не дома?! — Разумовский продолжает кричать. — Валер, почему этот Иуда не увез тебя домой, Валер?! Шурик забирает телефон обратно. — Сережа, послушай меня. Лера права, его не переломало излишне, он живой. Леру я втянул, потому что нам нужны руки. Я понимаю, что ты взволнован… — Взволнован?! — Разумовский перебивает. — Да я в ебать каком ахуе, Шурик! — Сережу колотит. — Я понимаю, что ты в ебать каком ахуе, мы с Лерой тоже в нем. Сейчас нельзя рыдать и паниковать, знаешь, как при пожаре. Нужно прийти в себя, вооружиться до зубов и поехать за твоим мужем, ясно? — Приезжайте, я сам в таком состоянии хуй доеду, блять. — Разумовский сбрасывает. Шурик еще раз смотрит на фотографию подвешенного за руки Олега с голым торсом в каком-то подвале. Тело в синяках, на спине рассечен крест, аккурат по татуировке. Кровь стекает. Воскресенский с Макаровой напару незамедлительно возвращаются в автомобиль и выезжают со двора на всех парах, даже не подозревая, что их из окна завидел Кирилл и наблюдал все от и до.