Как раньше

Звук нового уведомления на телефон клацает в тишине. — Матурым*, посмотри, пожалуйста. — Олег мычит сквозь дрему. Разумовский разворачивается на кровати, берет с тумбочки телефон мужа, палец на датчик прикладывает — разблокировал. — Номер незнакомый, во «Вместе» запрос. Подтверждаю? — Валяй. — Это Сашка. — Разумовский резко заулыбался, сел. Но потом его лицо тут же белеет, нижняя губа поджимается. Волков рядом на локтях приподнялся, жмурится на свет от экрана. — Есть новости? Попроси гс кинуть. — Олег тоже улыбается, улыбка у него теплая, нежная. Сережа быстро печатает, в ответ приходит видеосообщение, где Шурик смотрит в камеру так, что один нос с глазами торчит, а за ним — кровать. Потом камеру чуть отводит — стена. Салютует, смеется. На душе отлегло — скорее всего, все живы. — Спросить, почему про теракт не сказал? И про слежку? — Разумовский настораживается, в лице меняется за секунду: брови сводит, хмурясь пуще прежнего. — Погоди, вдруг перевербовали. — Волков хмурится. — Да и не по переписке это. — Олеж, не пугай… — Сережа кладет руку Олегу на голову, по волосам гладит. — Тут самая главная шишка — Юма, она с нами. — С чего ты взял, что она не помогает Алтану? Назначь лучше встречу в месте, где не получится устроить поножовщину. — Волков подставляет щеку под вечно холодные, но бесконечно нежные руки мужа, в запястье целует. — Ей тогда не нужен этот фарс… Может в арсенале встретимся? — Разумовский говорит тихо и неуверенно. — Сереж, когда был хоть раз, чтобы ты меня послушал и что-то наебнулось? — Олег хрипло смеется. — Надо предостеречься. — Ну ладно. Предложу в арсенале? — Лучше в людное место. — Куда, в «Чайхану»? — Да хоть туда. — Волков продолжает посмеиваться, ложится обратно — рука болит слишком долго опираться. — Окей, назначу в кафе неподалеку. Обсудим детали и про теракт спросим. Что-то мне это не нравится все. — Сережа печатает Воскресенскому расклад. — С нами же еще Макарова, она вообще не при делах, но теперь ее Дагбаева спалила. Чет она смотрит на Леру странно, не? — Да нет вроде. — Волков посмеивается. — Ты чет подгрузился, что такое? — Кинет он нас, ты прав. Может это вообще не он пишет, а видео старое… — Надо встретиться и посмотреть, как он реагирует на нас на всех. — Волков ложится на бок и накрывается одеялом. — И не делать выводы раньше времени. Воскресенский кидает голосовое сообщение: 《Слушайте, я понятия не имею, что там у Дагбаева на уме и пустит ли он нас из дома, но я попробую сорваться — Вад прикроет, если что. Думаю, он сам захочет с тобой, Олег, встретиться, но я бы пока не хотел, чтобы вы пересекались, слишком опасно — Алтан узнать может. Короче, завтра отпишу. Спокойной ночи.》 Оба подвисли немного после того, как сообщение закончилось. — Олеж, а давно у нас Шурик не говорит, как подросток из анекдотов? — Сережа серьезно задумывается. — Прошу заметить, ни слова матом… И волосы перекрасил… — Волков тоже задумывается, пока муж убирает телефон и ложится под бок. — Вырос мальчик. Оба смеются, устраиваются удобнее, чтоб и в обнимку лежать, и конечности не отдавить. — Как ты думаешь, он к нам вернется? — Сережа играется с пальцами Олега, говорит шепотом. — Наверное… С Лерой им весело будет, мне кажется. — Олег обнимает любимого сзади, дышит в затылок. Дыхание у него спокойное, размеренное — медленно вбирает медовый запах сережиных волос, наслаждается и выдыхает тепло, убаюкивающе. — Лишь бы мы не вписались опять в дерьмо. Только попытался все вернуть на круги своя, и на тебе. Ощущение, что в этом городе на меня стучит каждая собака. — Сережа разворачивается к Олегу лицом, лбом в лоб упирается. — Теперь ты паранойишь, да? — Олег посмеивается. — Жаным*, у Дагбаева везде люди есть, это неудивительно. Сольем его и заживем, и с Саней вон все хорошо, он просто спасает себе жопу. Не волнуйся. — Волков целует мужа в лоб. — Надеюсь. — Сережа смотрит большущими глазами, пальцами волковские волосы перебирает, улыбается. — Какой же ты красивый у меня, Олеж… Всю жизнь бы так лежать и на тебя смотреть. — Я люблю тебя. — Волков по-доброму усмехается, целует в уголок губ. — И я тебя люблю. — Разумовский целует в ответ и устраивает голову так, чтоб Олег мог упереться носом в макушку. Так всегда лучше засыпалось. Утро не было напряженным, но неопределенность в воздухе так и висела. Олег стоял в одних трениках, резал салат с бутербродами, по контейнерам раскладывал, периодически отвлекаясь на переворачивание жарившихся кастыбыев*. Сережа сидел за столом, задрав ноги на стул, в халат закутанный, и жевал нижнюю губу — нервничал. — Серый, ты чего? — Олег поворачивается, откладывая нож. — Теперь есть ощущение, что Санёк не с нами. — Разумовский говорил тихо. — Боюсь не проконтролировать. — Думаешь, мы вдвоем Шуру не одолеем? — Волков хрипло смеется, снимает последнюю партию кастыбыев со сковородки и укладывает в контейнер. — А если он не один будет? — Давай разберем, чего именно ты боишься? — Олег убирает сковороду в раковину, ставит чайник и садится напротив мужа. Смотрит пристально. — Я… — Сережа запинается, не может выговорить. — Ты понял. — Поднимает голову, смотрит васильково-ясными глазищами. — Что он вернется? А я не потяну больше? — Волков отвечает спокойно, но ком в горле сглатывать все равно приходится. — Да. Что мы больше не настолько непобедимы… — Сережа ухмыляется горько, останавливает взгляд на шраме размером в пять рублей на олеговском плече, вспоминая, как тот его получил, и тут же снова голову опускает, а взъерошенная рыжая челка закрывает глаза. — Серый, — Олег встает и становится рядом, прижимая сидящего мужа к груди, — мы предупреждены, а значит, уже наполовину победили. Не думаю, что облава будет сейчас, ты же помнишь их план? Это не выгодно никому. То, что Воскресенский недоговаривает — оно понятно, ему нужно жопу прикрывать. — Волков кладет руку на щеку любимого, поднимая его взгляд на себя. — Даже если б нас сейчас убивать пришли, мы бы всех порвали, я уверен. Ты и сам справишься, он тебе не нужен. — Олег снова не может проговорить имя второй личности и останавливается на местоимении, чтоб друг друга лишний раз не триггерить. — Наверное, я просто параноик похуже тебя. — Сережа ухмыляется, встает со стула и обнимает мужа настолько крепко, насколько оба могут позволить. — Ствол возьму с собой. — Не знаю насчет паранойи, но знаю точно, что пора переставать бегать глазами от моих шрамов. Ладно? — Волков берет ладонь мужа, накрывает его пальцы своими, кладет на плечо и водит указательным по шарму, давая Сереже возможность его прощупать. Тот жмурится, но Волков знает, что этот страх нужно перебороть, потому что устал ощущать, как холодные пальцы вечно судорожно отдергиваются при любых объятиях. — Чувствуешь? Это просто кожа, на мне миллион таких. — Тебе было так больно… — Разумовский бы заплакал, если бы было чем. — Тебе тоже. — Олег чуть приспускает халат мужа, оголяя плечо, и ведет пальцем по линии шрама на груди. — Я тоже очень долго винил себя в том, что ты получил его. — Я не был на волоске от смерти, и он не от твоих рук… — Сереж, давай проговорим это снова, чтоб работать не мешало в такой ситуации. Ты не виноват, слышишь меня? — Олег опять кладет руку на щеку любимого, прося его тем самым смотреть в глаза. — Я не виню тебя, это был не ты. Я не брошу тебя никогда, потому что ты — мое все, и я всегда буду тебя любить, включая твои болезни, слышишь? Сейчас ведь ты подлечился, тебе получше, и ты продолжаешь делать успехи. И я с тобой до конца, Сереж. — Олег целует мужа в лоб. — Ты же знаешь, что мой главный страх теперь — снова навредить тебе в порыве безумия. Что если там, в сражениях и около, он снова появится, я в края ебанусь и… — Разумовский жмурится, голосок дрожит. — И что потом? — И наврежу тебе. — Как показала практика, убить меня ты не убьешь, потому что даже в самом отчаянном безумии, если верить врачам, две личности из трех за меня, они не дадут запустить ситуацию, так? — Так. — Значит, я максимум получу ранения, и то не факт. Так? — Так. — Сережа закрывает лицо руками. — Потом меня вылечат, раз ранения совместимы с жизнью, так? — Так. — А значит, я вернусь к тебе и все будет, как прежде. — А если ты уйдешь? — Сережа обнимает мужа, вжимаясь носом в шею. — Я же сейчас не ушел? Почему я потом должен тебя бросать? — Мы опять пришли к страху, который уже обсуждали… Типа, я не достоин любви, раз причиняю боль, и останусь один, пока единственный человек, которого я люблю, страдает, а я хочу, чтобы мы были счастливы вместе…  — Разумовский пересказывает на одной ноте быстро-быстро. — А началось все с Санька. — Сережа кладет ладони на обе щеки Олега и целует его в нос, смеясь сквозь ощущение слез, которые больше не могли проступать. — Я люблю тебя. — И я тебя люблю. А эту тему ты обсуждал и со своим врачом, и на парной терапии, и я на личной тоже говорил об этом. Я с тобой останусь. — Это ведь тоже нездоровое желание — волонтерство ресурсное, мы же знаем. — Ну и что мне теперь, обосраться? — Олег хрипло смеется. — Если ты мне в здравом уме вилку в глаз воткнул бы, я бы еще подумал, а так ты здесь вовсе не при чем. Мы ж сразу им сказали, что отношения сохраняем. —  А это рационализация, Олеж. — Слушай, в пизду их со своими умными словами. Я люблю тебя и никуда не уйду, услышал? — Волков прижимает любимого к себе. — Услышал. — Иди одеваться, скоро выезжать. — Олег целует Сережу нежно, чуть прикусывая нижнюю губу — Разумовского это всегда почему-то смешило. — Да, пойду. Ты так поедешь? — Сережа смеется, глазами сверху вниз проводит, намекая на треники, и исчезает за поворотом в комнату. *** Шурик проснулся рано, не выспался, но и заснуть не смог. То в жар бросало, то в холод, причину установить было сложно. Ощущение, будто сам не свой проснулся. Шурик, конечно же, все списал на погоду и незамедлительно потопал в комнату Вадима, в голове одно: «быстрее бы увидеть Сережу с Олегом». Нужно было выезжать к своим. — Вад, разреши? — Шурик стоит у двери в комнату напарника, стучит тихонько — ответа нет. Потом только доходит, что он у Дагбаева спит. — Зачем он тебе? — Алтан медленно спускается по лестнице, сонный весь: щурится, сползает еле-еле, за перила держась, зевает. Шурик не думал, что так быстро увидит главную цацу Петербурга в шелковом халате. Воскресенский невольно опускает взгляд на впервые показанные ноги, пусть и всего немного видневшиеся. Видит невероятной красоты татуировки, под которыми проявляется фактура ужасных на первый взгляд шрамов. Как от ожогов, слезшей кожи, пересадок и швов разом. Алтан понимает, на чем задержался взгляд подспорья, и тут же осознает, что напрочь забыл переодеться. Забыл, что Воскресенский в его доме. Или не забыл, а вовсе не против, если учесть, что Шурик проявил достаточно понимания и заботы, чтобы ему можно было немного довериться. — Чего интересного рассмотрел? Тебе на эти ноги смотреть не разрешалось, и так слишком много знаешь. — Дагбаев встает в оборонительную позицию, нападая первым, и Шурик это считывает. — Можешь так не реагировать, я не собираюсь менять мое отношение к тебе из-за трагедии столетней давности. Тем более, я в курсе. — Твоих дружков дело. — Алтан рявкает, облокачивается на стену, ноги скрещивает. — Знаю. — Ну тогда полюбуйся повнимательнее, вперед! — Голос Алтана неуверенно дрожит, а Воскресенский понимает, что если уставит взгляд, босс уйдет — не готов он принять этот этап жизни. — Алтан, нескромный вопрос: зачем ты всеми своими действиями идешь на контакт, но всеми словами его избегаешь? Прими свое желание, тебе легче станет. — Шурик подходит ближе. — И Вада позови, у нас планы были. — Много ты себе позволяешь, у Вадима нахватался? Эту дурь я быстро вылечу… — Дагбаев гневно-безысходно вздыхает. Щеки красные, глаза таращатся, кажется, в самую душу. — Или тебе встреча с Юмой столько уверенности дала? Я ведь и убить могу, ты сам мне в рабство продался. — Дагбаев в шоке от такой дерзости. — Я делаю ровно столько, сколько ощущаю дозволенным. — Шурик отвечает устало и ядовито. За эти несколько дней боссовские выходки стали надоедать, а стойкое подсознательное ощущение скорых перемен придавало уверенности. Алтан теперь воспринимался почти что как враг, его хотелось послать, и не убивай он всех непокорных — Саша послал бы. Просто за Сережу своего. Хотя, конечно, причину каждого слова Дагбаева знал лучше, чем можно представить, и оттого немного сочувствовал. — Извольте без мокрух раньше времени, я очень вас прошу. — Вадим спускается следом, в футболке и спортивках. Смотрит на Дагбаева, на его ноги, и понять не может: Шурик столько доверия вызвать успел, или все-таки получилось залюбить босса до легкого беспамятства? — Заткнись, бери своего напарника и катись по своим делам, без вас спокойнее. Заебали меня все, запрусь в библиотеке от вас подальше. — Юноша машет рукой и разворчаивается на сто восемьдесят градусов, маршируя в кабинет. Шурик дожидается, пока за боссом хлопнет дверь. — Короче, Вад, надо в центр ехать срочно. — К кому мечешься? — Не могу говорить, на второй фронт игра. — Юма? — Юма. — Шура моментально лжет, зная, что это плохо кончится. — Бери агрегат, я со своим повожусь. Боялся, что на фоне событий совсем ебанется, и вот мы здесь. — Дракон смеется, затылок чешет. — И еще: Разумовского за жопу будем брать в понедельник, у тебя два дня на переговоры с Юмой: ей вешаешь лапшу о том, что мы не планируем нападать в день открытия казино, а мне говоришь все ее планы на этот вечер. Идет? — Если она дура и все так просто вывалит — без проблем. — Шурик тяжело вздыхает. — Она говорила точную инфу о местонахождении Разумовского? — Вадим хмурится, смотрит в пол — на себя не похож. — Я бы еще вчера сказал. — Воскресенский поворачивается так, чтобы смотреть прямо в глаза собеседника. — Нихуя ты, Мальвина, не скажешь. Знаю я, что ты нас кинешь, об одном прошу: сделай все, чтоб моего не убили, понял? — Дракон говорит отчаянно-серьезно. — Как для Олега делаешь. Ты же к ним поедешь сейчас, да? — Я думал отделаться без убийств в принципе. — Шурик грузится. — И нет, я не знаю, где Олег, если не в могиле. — Шурику горло жжет от таких слов, но придется врать до конца. Он смотрел в глаза, дышал ровно, бровью не вел. — Клянись, что не допустишь его страданий. Я не хочу, чтобы Олег страдал, и не хочу, чтобы у Алтана была статья, так что куда бы ты ни ехал, не смей пускать наши планы по пизде, и сделай все, чтобы с моего лишний волос не упал. Клянись. — Дракон говорит очень, слишком серьёзно. — Не знаю, о чем вы говорили в эту ночь, но клянусь. И да, нам обоим нужно, чтобы он принимал адекватные решения и не натворил глупостей. Следи за ним в оба. — Воскресенский цедит сквозь зубы и уходит одеваться. Мысли путаются. Шурик проскакивает на красный, обгоняет машины через сплошную, попадает на камеры, но не думает об этом совершенно — ему хочется к своим до ломки в костях. И он не знает, как сделать так, чтобы контролировать взаимодействия Юмы и Сережи, Сережи и Олега, их двоих и Леры, да так, чтоб и Лера ничего лишнего не узнала, а об этом обо всем не узнал Дагбаев, не натворил хуйни своей бедовой башкой, тем самым подставив Вадима; и чтобы сам Вадим тоже не пострадал, а Юма при этом не оказалась мертвой, либо хотя бы умерла безболезненно — ее сливать казалось наименее страшным вариантом, если, конечно, не учитывать, что после ее смерти за всеми шестерыми будет объявлена охота по всему земному шарику, а награду такую объявят, что охотиться за ними будет каждая одноногая дворняжка — «Джон Уик» отдыхает. Прокручивая это все в голове, Саша заходит в кафе, быстро бегая взглядом по макушкам, сидевшим за столиками в темном интерьере. Видит Олега, так же быстро шагает к нему, чувствуя, что что-то идет не так. Он не знал, что, но эта тревожность не давала покоя: ни то музыка слишком громкая была, ни то свет яркий, ни то сам Воскресенский медленно сходит с ума. — Привет. — Шурик обнимает сидящего за столом Волкова и садится напротив. — Серый где? — Руки моет. — Волков выглядит позитивно настроенным, но что-то в его лице изрядно отличается от прошлой встречи. — Вы чего-то конкретного хотели? — Вполне. Заказывай пока, дождемся Сережу и обсудим. Воскресенский берет оставленное для него меню и понимает, что ручонки предательски дрожат. На плечо ложится чужая ладонь. — Привет, Шур. — Сережа обнимает по-родному тепло, улыбается, садится около мужа. — Привет, Сереж. Что хотели обсудить? — Теракт, про который ты умолчал, и жучки, которые ты в сугроб выкинул, хотя обещал нам слежку. — Разумовский приступает сразу, несмотря на то, как Волков покривился. — К нам Юма забегала… — Сережа смотрит за каждой мышцей лица оппонента, вычисляя все: чуть дрогнувшую бровь, чуть скривившийся рот и приоткрывшиеся глаза. Н-да, этим двоим юнец врать так и не научился. — Сказала, на открытие казино твое новое руководство хочет заглянуть. — А жучки я активировал прежде, чем тебе в руки дать. — Волков покашливает, поправляя голос. — Что за хуйня? — Что бы я сейчас ни сказал, это будет звучать, как отмазка, верно? — Шура понимает, что он в жопе. — Верно, но ты попробуй. Сразу скажу, что мы пока не нападаем, а интересуемся. — Волков хрипло бурчит, ухмыляясь, отпивает смузи. — Если не учитывать, что в опасности мы двое, ни в чем неповинная девочка, куча гражданских, а ты не вызываешь доверия. — Я не сказал вам, потому что тогда вы не будете подставлять Леру, свернете мероприятие, а меня изволят отыметь оба Дагбаевых, после чего они вас все равно выследят и примотают колючей проволокой к фонарному столбу. Обоих. Живьем. — Шурик бы вцепился в свои волосы по старой привычке, но держал себя в руках, поэтому просто дрожал изнутри от волнения, а живот скручивало так, что приходилось слегка сгибаться, напрягая пресс. — А слежку я не мог пронести, меня бы обыскали. — Воскресенский снова лжет. — Мы могли обсудить план более тщательно и не терять драгоценное время, Саш. С каких пор мы недоговариваем друг другу? — Разумовский улыбается. В Шурике что-то щелкает. Он хотел наладить отношения со всеми, обойдясь малой кровью, он выгораживает своих перед Дагбаевыми, а сейчас, когда оба начинают огрызаться, он чувствует себя уязвленным, атакованным, а общий уровень стресса и переживаний настолько шкалит, что нервы начинают сдавать. — С Венеции и недоговариваем. — Воскресенский сам не верит, что сказал это, и не знает, какая у ребят будет реакция. — У-у, Санёк не в себе. — Олег обнимает мужа за плечи, двигает к себе. — Шур, не огрызайся, рассказывай вообще все. Я понимаю, чего ты жопой виляешь и чего ты хочешь, но мы не можем доверять тебе до конца теперь — Юма рассказала нам ту информацию, которая и у тебя, и у нее была, однако ты промолчал. И пока вопрос не решится, мы не будем подпускать тебя особенно близко, извиняй. — Олег целует мужа в висок. — Мне он важнее. — В общем, на открытии казино, когда выйдет, как я понимаю, Лера, хотели приехать люди Алтана и устроить Варфоломеевскую ночь, чтобы вариант с Чумным Доктором-супергероем не сработал. А потом убить рецидивиста не будет стоить никаких тюремных сроков. — Шурик говорит тихо. — Пока с теорией Юмы сходится. — Сережа переглядывается с Олегом. К Воскресенскому подходит официантка, тот диктует заказ, никто из оппонентов даже не смотрит в их сторону. Как только официантка уходит достаточно далеко, а все разговоры посетителей сливаются в гул, можно продолжить. — А катаны он у Игрока взял, чтобы мне голову отпилить? Красота. — Разумовский отпивает морс, ухмыляясь. — Делать-то что? Что вам Юма сказала? — Тебе я это передавать не буду. Эта тайна умрет с нами. Сейчас рассказываешь нам все о своих новых боссах, включая Вада, а потом, как доешь, уходишь отсюда и до дня Х мы больше не пересекаемся. Тут у нас, Леры, тебя, Алтана, Вадима и Юмы своя игра — у каждого, я в этом уверен. И все это под соусом командности. — Олег усмехается, набирает листья салата на вилку. — Поклянись мне, Шурик, что с Сережи и волоска не упадет. Если ты нас кинешь, я с того света тебя достану и жизнь твоя тогда превратится в ад похлеще твоей юности. — Волков практически рычит. — И чтоб Макарова была в порядке. — Олег, ты чего говоришь-то такое… Я бы никогда… — Саша бледнеет. — Я никому не верю. Клянись и все. — Клянусь. — У Воскресенского подрагивает нижняя губа. — Но с чего вдруг… — Сань, у тебя тринадцать паспортов, ты прямо сейчас обсуждаешь расстрел с двумя террористами-рецидивистами, пока дома тебя ждет два профкиллера, один из которых представляет огромный мафиозный клан, биохим-корпорацию и хочет меня убить, а ты, будучи его менеджером и моим корешом, не выполняешь поручения обоих, стелясь под еще одну опасную преступницу с тысячами наемников по всей азии. — Сережа резюмирует. — С чего вдруг? *** Волков разбирает сложенную с собой для Леры еду в арсенале, пока Сережа тренируется с девчонкой в другой комнате. Олег на этот раз решил отдохнуть — плечо нехорошо ныло два дня, и хоть сегодня ничего беды не предвещало, Сережа настоял на отдыхе. Вот и оставалось раскладывать еду по тарелкам, зная, что скоро закончат, и думать о Вадиме с Шуриком. Что у них на уме, к чему это приведет? Олег надеялся, что по старой дружбе Вадим приложит усилия, его с мужем тела не будут находить частями по всему городу в лучших местных традициях. Волков знал, что ровно тот же перечень мыслей есть и у Сережи, и им бы лучше обсудить страхи, прежде чем все начнется. Олег хмуро нарезал привезенные с собой овощи, когда в кухню зашла Лера. — Олег, прости, я твоему в нос двинула. — Макарова хватает со стола огурец и залезает на стул с ногами. — Сильно? — Не сломала, но кровь будет еще немного. — Лера очень голодно жует. — Дождись нормальной еды, Валер. — Опять твои татарские штучки? — Девушка смеется, смотря, как Олег ставит перед ней тарелку с кучей яств. — Всю жизнь бы их и ела. — Они самые. — Волков улыбается, хлопает ученицу по плечу. — Сережа меня сегодня до смерти загонял, нас уже убивать едут? — Макарова тоже улыбается, тянется к термосу. Вопрос ученицы остается без ответа. — Она готова, Олеж. — Разумовский вваливается в дверной проем, подтыкая нос и смеясь. Волков поднимает брови и наклоняет голову, спрашивая таким образом разрешение на начало главного разговора. Сережа кивает. — Валер, нужно кое-что обсудить. — Олег садится за стол, приглашая взглядом мужа. — Помнишь историю с казино, где ты должна была выступить? — Да. Отменяется? — Макарова настороженно надкусывает кастыбый. — Нет, но там расстреляют людей, и мы не можем это отменить. — Сережа опять вываливает все сразу. Девушка упирается взглядом в одну точку, жевать перестает. — Ты можешь отказать, если хочешь. — Сережа тоже сосредотачивается. — Тебя там не тронут, но менталка спасибо не скажет точно. — Кто тогда будет в костюме? — Лера поднимает глаза, внезапно полные слез. Говорит очень тихо, руки начинают дрожать. — Я. — Разумовский хмурится. — И я тут покрутил до твоего приезда, — на Олега глаза поднимает, — подвзломал кое-что, переписки раздобыл… Словом, пруфов на то, что стрельба — не наших рук дело, предостаточно. Выкрутимся. — Как давно вы в курсе, что будет стрельба? — Сутки. — Олег отвечает тихо. — Сегодня подтвердилось. Если мы не явимся, всем станет ясно, откуда утекла информация. Дать отпор стрелкам мы тоже не сможем, это будет показывать нашу подготовку. Более того, Дагбаева лично там не будет. Придется чуть поддаться, чтобы я мог пересечься кое с кем и оказаться на их территории. Думаю, в одном месте соберутся все участники конфликта и мы будем долго разговаривать перед поножовщиной. — Волков откусывает огурец. — Каковы наши шансы на победу? — Лера упирается на руку, составив локти на стол. Вид у нее убитый. — Большие, так как против нас только Дагбаев и его шестерки, с нами же все остальные стороны. — Олег говорит полушепетом, осторожно. — Тем более, доказательств на нашу невиновность у нас хватает. — На мою невиновность, вы-то умерли. — На твою. — Я ебала. — Ты можешь уйти. Никто кроме Юмы и Шурика не знает, что ты — Чумной Доктор. — Разумовский звучал искренне. — Юме недолго осталось. Шурик наш. — То есть мы должны просто так допустить смерти нескольких десятков людей? И мы еще никого не победили, чтобы говорить, что Юме недолго осталось. — У девушки голос дрожит. — Лер, не просто так. — Волков вздыхает. — Найти армию, которая будет стрелять в ответ мы не можем, а если найдем, первый вопрос, который будет нам задан — почему у ЧД вооруженное подспорье? Это камень во все три огорода. Если мы не появимся, это будет доказывать то, что мы обо всем знали. А значит, погибнет столько же людей, когда по нам откроют огонь в погоне по центру города. Лер, мы в капкане, и чтобы выжить, нам придется пожертвовать этими игроками. Ты можешь восстановить справедливость, когда сдашь мафиозников ментам, или вовсе не идти. Сережа прав, о причастности твоей никто лишний не узнает и не доложит. В конце концов, подписывалась изначально ты на совсем другие мероприятия, и мы не имеем никаких прав поступать иначе, кроме как отстранить тебя. Но я не стану отрицать: нам обоим нужна твоя помощь, это объективно так. Прости. — Волков хмурится, голову опускает. — А Шурик ваш — точно ваш?.. — Макарова закрывает лицо руками и громко вздыхает. — Можно я дома над этим подумаю и завтра на тренировке скажу? У нас же еще день остался, да? Охуительно открыли казино… — Девушка говорит сама с собой, собирая вещи в спортивную сумку. Даже душ не приняла. Когда за Макаровой захлопывается дверь, Разумовский громко вздыхает. — Что такое, матурым? — Пизда нам всем. Юма ведь тоже не с нами: ей нужна причина завалить брата, а значит, она дождется момента, когда нас обоих убьют. Тем более, я причастен к смерти и ее матери тоже, исходя из ее же слов. — Сережа подходит к Олегу и прижимает его к себе. — Прости, Волч, это все из-за меня. И Леру я втянул тоже зря. — Перестань. Насчет Юмы ты прав, но мы напиздюлим Дагбаевых первыми. — Да, тогда нужно будет и Юму валить, потому что в случае, где мы убиваем ее брата, она нас сама порешает, чтоб свидетелей убрать. Зато я знаю их адрес и имею доступ ко всем их перепискам. — Сережа горько улыбается. — Как ты камеры взломал я понял, с переписками тоже догадываюсь, но Серый, местоположение… — Олег поправляет рыжую челку мужа, убирая пряди со лба. — Ты у меня гений, Сережик, и Лерочка у нас — умница. — Ага, мы такие… — Разумовский прижимается к шее мужа щекой. — А Господину Воскресенскосму надо меньше выебываться с жучками и врать про обыски. И меньше обниматься в кафе при встрече, чтоб не налипло ничего ненароком. — Разумовский фыркает. — С Дагбаевыми вот что делать? — Разберемся, радость моя, разберемся. — Олег целует мужа в висок. *** Лера курила у парадной в полной темноте и ждала такси. Внутри все трясло: куда она ввязалась? Закрыла, блять, родительский долг, ничего не скажешь. Сейчас ее порешают где-то в лесу, и никто о ней не узнает. Мысли толком не структурировались, только колотило всю: и руки, и ноги, и глаза дергались. Застрелиться что ли? Подъезжает люксовая машина. Фарами снег освещает, отражает на себе свет из окон многоэтажки. Из открывающейся пассажирской двери появляется утонченный женский силуэт в брюках, шубе по колено и перчатках. Лера тянется к перцовке в кармане, понимая, что за более серьезным оружием она не успевает — из сумки доставать. Силуэт подходит ближе, азиатская внешность выдает Юму, Лера немного выдыхает. — Валерия Викторовна, чего одна грустишь? — Юма подходит ближе. — Прогнали? — Сама ушла. — Лера убирает электронку в карман. — Не хочешь поговорить в теплом автомобиле? — Дагбаева улыбается. — Мне не холодно. — Тогда тут поговорим. Ты же в курсе уже? — В курсе чего? — Что тебе придется смотреть на горы трупов некогда невинных людей. — Юма поправляет мех на вороте шубы, смотрит на Леру с нежностью. — Вчера тебя так быстро выпроводили, про костюм один сказали, а весь сок пропустили… — А что если мы свернем мероприятие? — Лера хотела бы добавить «и ебнем твоего брата там, где удобно нам», но вовремя задумалась о прослушке. — Не свернете, вы никогда его не вычислите, а он вас — да. Ты же не думаешь, что беглец из дурдома и его верный пес-инвалид сильнее древнего мафиозного клана, который держит столицы, причем не только российские? — Дагбаева обнимает Макарову за плечи. — Да и потом, не забывай, что слухи о новом ЧД в нужных кругах ползают быстрее, чем твои боссы переобуваются. — А Шурик нам на что? — Девушка игнорирует последний тезис. — Кто сказал, что он еще жив? — Юма усмехнулась. — Тебя же просто на ремни порежут, детка. А ты могла стать доктором, спасать людей — действительно спасать, как ты и планировала, вписываясь в это… Нет, доктором ты конечно стала, чумным, — Юма улыбается, — но только тебе придется убивать, золотце, а тебе это так не к лицу… — Девушка берет Леру за подбородок, разворачивая ее взгляд на себя. — Бедная девочка, еще вчера была студенткой, а сегодня работает на двух самых розыскиваемых террористов планеты, рискуя собой ради жалких бумажек… Что тебя держит с Разумовским, который играет тобою, как марионеткой? Родительский долг? Там столько осталось? — Дагбаева вынимает из кармана две пачки долларов, пихая Лере в руки. — Столько? Возьми и выходи из игры. — Ты хочешь, чтобы я перестала работать на террористов и начала на мафию? Прикалываешься? — Солнышко мое, я хочу, чтобы ты пришла домой, легла в ванну, отдохнула, потом заползла в теплую кровать, застеленную свежевыстиранным бельем, и крепко спала, не думая о том, как быстро тебя-пешку разменяют в этой игре. Сама посуди: псих создает в десятые так называемый «Сад Грешников», где убивает людей пытками — хотя, откуда тебе помнить, ты была в начальной школе дай бог. — Дагбаева говорила обо всем так, словно ничего не бывало. — За что он и садится в тюрьму, кстати, окончательно сходит с ума, выбирается оттуда с помощью корешей, устраивает ряд терактов, где погибает моя мать и страдает Алтан; собирает всю родню посадившего его мента в одном веницианском особняке, что примечательно, опять-таки руками своего верного Волче, который ради него на все готов; цепляет людям на шеи ошейники со взрывчаткой и разыгрывает с тем ментом шахматную партию, где уход с поля каждой фигуры обозначает отрывание головы от тела каждого близкого игроку человека. У мента так невеста погибла, он, говорят, смотрел на ее оторванную голову еще долго. А вот на Олеге ошейник поломался, и тогда твой Сережа выстрелил с собственного жениха пять раз, и не будь этот сукин сын таким удачливым, помер бы от пулевых, но каждая пуля чудом прошла в миллиметрах от жизненно важных органов. Сережу закрыли, Олега магическим образом откачали, он снова вытащил своего ебыря из тюрьмы и залег на дно. — Юма нагибается ближе к Лере, шепча почти на ухо. — Я знаю, что из этого всего ты знала только про теракт. А я вот отрыла их дела из архивов и могу с уверенностью сказать: вы все — марионетки в руках Сережи, и ты никогда не станешь исключением. Спросишь у Шурика, он был в Венеции и должен был умереть вслед за Волковым, если бы мусорок не одержал победу. И на преданность Олега обрати внимание: они оба конченные и умрут друг за друга, или как минимум Волков за Разумовского. Нет тут никакой Леры Макаровой, ты им нахуй не нужна, солнышко, насколько многое — а ты не знаешь еще, насколько — ни связывало бы тебя с Разумовским. Я о тебе беспокоюсь. — Я не верю, что женщина, взрощенная в семье мафиози, которая жаждет смерти брата, чтобы забрать его бизнес, наследство и остатки наемников, прониклась эмпатией к питерской студентке. Ты хочешь убрать меня, чтобы с моей стороны не было нежданов, потому что поведение Сережи и Олега ты смогла проанализировать и предсказать, мое — нет. — Макарова начала закипать, хотя голос ее дрожал. — Я же знаю, чем это кончится. Алтан навредит Сереже, ты — Алтану, а я могу все испортить. Вот ты и пытаешься убрать меня из уравнения. Не выйдет. — Ну послушай ты умудренную жизнью женщину. Что хорошего тебе будет? Дело резонансное, личность твою раскроют быстро, а Разумовский, я напомню, нелегально освобожден и все еще является убийцей моей матери. Тот мент, кстати, тронулся умом, реабилитировался и снова работает, и поверь, он захочет вас посадить. — А тебе что? — Подумай о своей матери, об отце и брате. — Я-то о них думаю как раз, и в отличие от тебя действительно за них переживаю. Ты, судя по всему, пробила инфу, так что знаешь, какой мой брат отморозок. А я люблю его, и родителей, долг которых выплачу. — Макарова говорит громче и тверже. — По тебе вот не скажешь, что умудрило тебя на семейные ценности. Твой еще никак не накосячил, а ты его на тот свет решила отправить, так что не тебе мне говорить что-то про братскую любовь. — Ты права, семью я твою пробила. Поверь, они вдвойне не будут рады твоей связи с Сережей. — Ничего меня с ним не связывает, кроме того, что я стажерка во Вместе, и должна там быть менеджеркой. — И потому твоим родителям стабильно капают круглые суммы на счет? — Мало ли от кого им капать. — Они ведь не были рады, что ты пошла во «Вместе»? — Они переживают за мою учебу, но я все мастерски совмещаю. — Макарова косится на собеседницу околовраждебно. — Они не хотят, чтобы ты работала на Разумовского, пусть и на официально мертвого. — Юма, чего ты от меня хочешь? Не связывает меня ничего с Разумовским, кроме долга, и раз ты платишь, то тогда и долг не связывает. Закончу дело и уйду, раз тебе так принципиально. — Лера ухмыляется. — Нет, девочка моя, тебя с Сережей связывает нечто большее, чем долг, и так просто он из твоей жизни не выйдет. Он вообще быстро ни из чьих жизней не уходит, он там остается, переломав все. Даже нас это коснулось, хотя он нам был параллелен… Видишь, как с мамой все. — Можно подумать, тебе есть дело до матери, если ты еще вчера говорила с Сережей с глазу на глаз. А коли так, то до меня и подавно. Кстати, за мной скоро приедут близкие. — Ладно, золото мое, ты подумай, а денежки себе оставь. — Дагбаева гладит девушку по волосам. — Только шапку надень и обещай мне быть хорошей девочкой. — А ты взамен? — Тоже такой буду. — Юма шлет воздушный поцелуй Макаровой и уходит к автомобилю. Лера достает электронку обратно и курит до приезда такси.