Как раньше

Вадим вошел в комнату Алтана. Тот уже час смотрел на звезды, сидя на террасе в одном пуховике поверх домашней одежды. Дагбаев забыл, когда в последний раз отвлекался от паранойи про необходимое убийство Разумовского. С первого слуха и по слитую информацию о костюме в его голове сидит идея об убийстве. Грязная, ужасная, делающая обладателя отвратительным. За такие идеи порицают, за такие идеи отворачиваются, и Дагбаеву было страшно остаться одному. Еще ему было страшно не смочь отсечь голову Разумовскому, оказаться слабаком. Но в каком случае он слабак? В случае, если убьет, если пойдет на поводу у слепой ненависти, или в случае, если не сможет убить, отомстить? В то же время он поднимает руку на Вадима — он ничтожен и обижает любимого человека, или он достаточно силен, чтобы относиться ко всем одинаково, не давая волю эмоциям и чувствам? Тогда почему он режется? Потому что слабак и истеричка, или потому что достаточно силен, чтобы себя наказать? Он боится стать таким же, как дед, но не может перестать доказывать себе отвратную установку, дедом заданную? Может быть, никакой он не взрослый бизнесмен, а мелкий пацан, который хочет к Вадиму на ручки, как раньше? Он не знал. Он знал только то, что впервые за год отвлекся и посмотрел на небо. Красивое, чистое, с россыпью мелких звездочек. Небо было выше всех мирских грызений, всех загонов, всех вопросов, всего. Небо было далеко, чисто и бесконечно красиво. Как-то так Дракон Дагбаева одно время описывал. Лежал, гладил по нежной белой спине, дышал в плечо и говорил, как Алтан прекрасен своей абсолютной нравственной чистотой. Библейски чистый был. А потом крыша поехала. И Алтан хотел назад, в то время, когда у них с Вадиком все было хорошо. Когда он не быканул на сестру, не отжал у нее людей, не сделал свою мафиозную мини-группировку, завладев Петербургом, пока родственница зашивалась в Гонконге и даже не сразу поняла, что случилось. Надо ведь было и ей доказать, что не слабак, что тоже мафиозник… Ей ли, мертвому ли деду, чьим наследием она стала… Заебали все. Алтан начал приходить к выводу, что мечется из крайности в крайность, что нужно найти середину и вспомнить, как хотя бы не вредить близким. В это время на террасу и вышел Вадим. — Луна сегодня красивая, да? — Очень. Дракон притащил два одеяла и один огромный плед, накрыл обоих, Алтана у себя на груди устроил, в макушку поцеловал. У них их первое свидание так выглядело: сбежали от конченных родственничков, забрались на какую-то крышу. Тогда Дагбаев признался в любви. Умел еще. А Вадим замечал, что мальчишка что-то к нему чувствует, поэтому обдумал все давно. Он согласился. — Алташ, расскажи все как есть. Ведешь себя, как Раскольников, если б у того были силы драться. Повисла пауза. — Я все-таки хочу убить Разумовского. — Дагбаев выпалил это четко и громко, повернулся и заглянул в глаза Вадиму. Дракон понял, как тяжело Золотейшеству дались эти слова. Долго же они об этом думали. — Во-первых, спасибо за доверие. Во-вторых, желание резонное. В-третьих, чего я не знаю о судьбе психа? — Помнишь, я говорил, что недавно был куплен костюм чумного доктора? Я уверен, что это он. Тем более, та история с вертолетом чересчур сомнительная. Есть теория, что это постанова, и Волков психа вытащил. — Алтан говорил тихо. — Олег жив? — Глаза Дракона блеснули так, как Алтан боялся. Они блеснули с жизнью, со страстью, с трепетом. — Не знаю. Ты убил бы его ради меня? Только честно. — Дагбаев смотрел по-щенячьи. — Олега бы убил? — Да. — Вад отвечает не колеблясь. — Я же говорил, что ради тебя я сделаю все, что захочешь. — Вадим поцеловал Алтана в висок и улыбнулся. — Тогда нужно будет поехать на открытие казино. Которое на месте их детдома, помнишь? Наверняка они Чумного туда пустят. Надо подставить Разумовского, сделать так, чтобы народ его снова возненавидел, чтобы тот не смог обнулить весь тот пиздец, какой наворотил. А потом к костюму нужен жучок. Потом найти и доставить мне. Разумовский мой, с Волковым, если он выжил, делай, что хочешь. — Ты уверен, что тебе это нужно, золотце? — Да, уверен. — Алтан принял серьезный вид. — Ты не готов мне помочь? — Всегда готов. Просто конкретно сейчас не думаю, что твой план — хорошая идея. Тебе нужна кровь на руках? — Вадим, ты в края ебанулся?! — Алтан вскочил на ноги. — Он маму мою убил, он забрал ее у меня, я остался один с этой пизданутой Юмой, едрить ее во все дыры, и не менее конченным Баатаром, сука, чтоб черти его ебали! Меня собственная сестра каждый день с говном мешала, и дед сверху добавлял, и я жил в этом аду из-за Разумовского, и ноги мои на фарш похожи из-за Разумовского, и мама моя в могиле лежит, в гробу заколоченном похороненная, из-за Разумовского! Ты видел ее труп?! С нее лицо сползло, у нее конечности в нескольких местах были сломаны, в разные стороны торчали, у нее на полголовы кожи не было! А Разумовский развлекался просто, блять! — Ты за себя мстить хочешь или за мать? — Да пошел ты нахуй! — Алтан пихает Вадима в грудь. — Ты ж хотел, как раньше? Вот и поддержи, как раньше, че ты голову ебешь?! Да, я хочу, я очень хочу отпилить его башку, блять, и в спальне повесить, потому что этот уебан жизни не достоин! Я обязан его убить, и я его убью, я слишком долго думал об этом, это не обсуждается! Я отсеку его голову! — Я прошу тебя подумать. — А я прошу тебя собрать монатки и дать по съебам, если я тебе нужен только при бабках и без проблем! — Дагбаев выписывает пощечину. — Знаешь что, блять?! Ты заебал меня, Дагбаев! — Дракон взорвался. — Я жопу твою прикрываю несколько лет кряду, служу у тебя, как шакал на побегушках! — Он кричал басисто, на опоре, хоть и не во все горло. — Алташе грустно? Вадим бежит сопли вытирать Алташе, Алташе двадцать годиков, он сам не может! У Алташи ноги болят — я бегу давать таблетки. У Алташи нервный срыв — я бегу утешать. Алташа драться лезет — я не отвечаю, как терпила ебаная, Алташе же плохо, у него же мама умерла! Кругом один Алташа, блять, а тебе, сука, двадцать лет, ты огромный здоровенный хуила, который в состоянии собрать свои яйца в кулак и пойти к врачу, потому что я тебе не мамка, чтоб водить тебя везде! — Дракон кричит, хватает юношу за грудки и притягивает к себе, держа второй рукой за волосы и наклонясь так близко, что Алтан мог ощущать на себе его дыхание. — Еще раз пальцем меня тронешь, я тебя так отпизжу, как не снилось никогда. — Вадим говорит тише, рычит. — Ебнем мы твоего Разумовского, хуй с тобой плавал, но не смей нахуй руки на меня поднимать и пиздеть, что я тебя не люблю! Че, неожиданно, блять? — Дракон сам был в шоке ото всего, что выпалил. Отпустил, пыхтел стоял. Потом уже осознал, что это — очередной повод для Дагбаева, чтобы порезаться. Поэтому Вад просто молча обнимает Алтана. Тот пытается отпихнуть, но все проходит безуспешно. — Я люблю тебя, Алтан. Больше, чем кого бы то ни было. И если ты все-таки решишь убить Серегу, то вперед, я помогу в части плана. — Прости меня. — Алтан внезапно безмятежно плачет. — Прости меня, блять, я не знаю, почему так, я не хочу говорить этого, я не хочу этого делать, но меня все равно тащит в эту хуйню, и я не знаю, почему. Я не знаю. — Дагбаев роняет слезы немо, подтягивается к распаленной щеке Вадима, по которой только что втащил, и принимается ее целовать. — Я… — Собирается со словами, не зная, как сказать. — Ты нужен. — Сказать «я тебя люблю» у Алтана не получается. И Дракон тут же тает. Он очень давно этого не слышал, и, признаться, думал, что не услышит. — Ты тоже мне нужен, Алташ. — Вадим поднимает взгляд юноши на себя, придерживая того за подбородок. И нежно, аккуратно, боязно целует. Неожиданно для обоих, Алтан куда активнее продолжает поцелуй, углубляя его, чувствуя вкус собственных слез. И Вадика за волосы держит одной рукой, другой — за талию. Только сейчас Алтан понимает, как соскучился по вкусу губ Дракона, по его языку, скользящему вдоль собственного, по его возбужденным вздохам, по горячим рукам, обхватывающим талию в совершенно другом контексте. — Я хочу, чтобы все было, как раньше. — Алтан отстраняется, смотрит на Вадима ясно-ясно. — Я клянусь, как только мы решим вопрос с Разумовским, я пойду ко всем врачам планеты, только будь со мной, а… — Голос Дагбаева выдавал неподдельные нотки страха, которые Дракон ловил и понимал, как его мальчишка боится быть один. — Я не уйду, слышишь? — Да. — Алтан целует Вадика в шею, скользит языком до ключиц, и не понимает, почему вдруг так хочет Дракона спустя столько времени. Он вообще ничего не понимает и действует здесь и сейчас, под влиянием эмоций. — Я в душ, потом приду, ищи смазку, где хочешь. — Дагбаев отлипает и быстрым шагом уходит с террасы. Даже про смазку в приказном тоне говорит, сука такая. Вадим идет в комнату и лезет в комод, смотрит на все некогда богатые пожитки. Срок у всех либо на грани, либо истек сто лет как. Один-единственный тюбик остался нетронутый и был пригоден еще несколько месяцев. Тоже наталкивает на мысли, но Вадим устал думать о том, как у них все хуево, и хочет подумать о том, как все будет хорошо. Дагбаев из душа выползает нескоро, тут же вешается на Вадима еще раз. Дракон вспомнил, что Алтан исполосал обе ноги выше колена, отчего к его ногам теперь вовсе не притронуться. С другой стороны, Вадим мог любоваться прекрасными цветами, которые наконец-то видел целиком. Алтан повис у Вадика на шее, на кровать повалил, целовать начал. Сам не знал, почему. Не понимал, хотелось ли ему вообще, что им двигало: искренняя любовь, которая наконец-то вышла наружу; желание прибрать Вадика таким образом к себе поближе или что-то еще — неясно. Дагбаев лишь вылизывал все линии татуировок на шее и груди любимого, дышал громко, засосы на груди и плечах оставлял, руками по телу водил и лишал одежды. Дракон тоже долго смотреть на своего красавца не мог, сел на кровати, на колени к себе усадил и давай его целовать, чувствуя, как члены касаются друг друга и как блядски Дагбаев от этого мычит. Вадим впутывал сильные руки в черные локоны, целовал грудь, облизывал шею и ключицы, водил языком вокруг сосков, опускал руки на ягодицы, сжимая, заставляя Алтана охать. Смазку по пальцам распределил, поводил немного у входа, вошел сперва одним пальцем, медленно двигаясь, чувствуя, как зубы Дагбаева впиваются в шею от позабытого удовольствия. Сам тоже пыхтит, ощущая, как член в живот Алтана упирается. Еще палец добавляет, двигаться быстрее начинает, по заднице шлепает, слушая, как золотце всхлипывает на плече, как ухо вылизывает и кусает. Дагбаев не выдерживает, сам насаживается на член, неожиданно громко выдыхая, и руками за шею Дракона хватается, впивается в волосы, губу закусывает, жмется ближе, чтоб член между животов зажать. Вадим его обхватывает, начинает водить неспеша, наслаждаясь, как Алтан мычит, не стесняется. А вторую руку продолжает в волосах держать, зная, как Золотейшеству нравится. Дагбаев двигается быстро, наслаждается, как Дракон под его темп подстраивается. В эти секунды голова по-легкому пустая, лишние мысли не лезут, есть только ты, твой партнер и ваши ощущения. Алтан кончает, пачкая оба живота, и обваливается на плечи Вадима, продолжая его шею обхватывать и чувствовать его движение в себе. Вадим целует тело Алтана, оставляя засосы. Кончает. Дагбаев ощущает горячую жидкость, чувствует, как она вместе со смазкой стекает, хлюпая. Алтан сползает на кровать, не зная, что думать. Ему хорошо, и Вадима он любит, но он убежден, что любить не умеет совершенно. И что сделал все специально, чтоб напарника к себе приякорить, хотя в ту же секунду хочет, чтобы он ушел и не мучался. Дракон юнца в объятия сгребает, целует много и нежно, шепчет слова любви, радуясь, что у них есть шанс вернуть все, как было. Дагбаев в это почти не верит. А под окнами безмятежно гулял Шурик и слышал весь разговор. Сережу с Олегом он любил до беспамятства. Хотел все бросить и поехать искать по всем квартирам, но его держало ощущение, что это ни то проверка, ни то ловушка — паранойиком тем еще был. На телефон поступает звонок, номер незнакомый. Шура понимает, что спалится, если заговорит, и уходит в теплицу, к цветам. Замерзшими сухими красными пальцами пытается телефон ухватить, но звонок прерывается. Номер звонит еще раз. — Да? — Здравствуйте, Александр. Будет время обговорить пару моментов завтра? Подъедете в центр? Предлагаю встретиться на Литейном. — Женский голос говорил четко, почти роботизированно, со странными нерусскими интонациями. — Кто вы, откуда у вас мой номер и кто вам сказал, что звонить, а не писать в двадцать первом веке — что-то нормальное? — Того, что я работаю в ваших интересах и что нам действительно нужно встретиться, уже достаточно. Сможем завтра пересечься наедине? — Я никуда не поеду, тем более один. В новых работодателях я не заинтересован. — Поверьте, это для вашей же безопасности. Ну и безопасности обеих ваших семеек, если можно так выразиться. Шурик замер, но он не должен был подавать виду, что взволнован. — Я сирота. — Думаю, и Олег с Сергеем, и Вадим с Алтаном бы сильно расстроились, услышав это от вас. — Первые двое давно погибли и мы не сотрудничаем, про вторых впервые слышу. — Тогда зачем вы катаетесь вместе с Вадимом? Вас видели вместе после ивента, где выступал Дагбаев. Потом вы с Вадимом выезжали в город, вас видели недалеко от центра. — За нами слежка стоит или что? С каких пор нельзя иметь телохранителей? Мне в полицию обратиться? — Мы же с вами оба понимаем, что вы — не просто телохранитель. Выезжайте завтра по адресу, который я вам отправила. Если вы приедете лично и без друзей, оставив встречу в тайне, гарантированно никто не пострадает и я помогу вам связаться с Волковым и Разумовским, которые будут в отличном расположении тела и духа. До завтра. Шурик запоминает адрес из СМС, тут же ломает телефон пополам, боясь, что на него мог встать какой-нибудь вирус с прослушкой за время разговора. Потом окунает телефон в пруд, чтоб наверняка, и из теплицы идет в гараж осматривать машину на наличие жучков. Снег под ногами хрустит, Воскресенский усиленно думает, пытаясь просчитать, что из этого ловушка. И как самому не попасться в капкан собственных чувств. Идет к гаражу, куртка нараспашку, пар со рта валит, в голове мешанина. Прослушку в электронику машины поставить до прихода Саши в команду не могли, по документам автомобилю без малого три месяца: если в электронике что-то и есть, то либо с завода, либо Вадим оставлял машину дольше, чем на день где-то, что тоже немыслимо. Жучков в машине не было. Тогда Воскресенский пошел в дом, грея руки дыханием, чтобы взламывать систему умного дома. Прослушка и наблюдение могли быть и там. Алтану знать про хакерские способности Шуры не нужно, конечно же, но жизнь при Разумовском и не такому научит, так что Шурик обходит защиту без проблем и начинает смотреть, не вписали ли какой-то залупы в коды. Удивительно, что он мог сделать это, сидя в планшете. В кодах тоже ничего. Тогда Шурик отключает камеры внешнего видеонаблюдения вокруг дома, оставляя только те, что за забором, и убирает систему блокировки дверей, чтобы мочь попасть к Дагбаеву в любую секунду. Встает, одевается теплее и топает на этаж к боссам, чтобы предложить им прогуляться в лесу. Стучит в дверь. — Каким образом ты сюда прошел? — Алтан кричит в сторону двери. — Срочно одевайтесь тепло и срочно пошли гулять в рощу на нашей территории. — Шура делает очевидный акцент на слове «срочно». — Мне экстренно необходимо погулять с вами в лесу и это не обсуждается. — Шурик остается стоять под дверью. Алтан возмущенно смотрит на Вадима, но тот утвердительно кивает: что-то случилось и нужно действительно срочно пойти в лес. Оба быстро одеваются, смывая последствия признаний в любви в раковину без возможности принять полноценный душ. Дагбаев ужасно рассержен, очки напяливает, шапку натягивает, дверь на этаж открывает. — Ябая*. — Алтан бурчит под нос и идет спускаться. Так же молча они выходят из дома, отходят за пределы видимости камер, Шурик включает их с планшета. Идут в рощу, хрустят снегом. Думают. — Алтан, какова вероятность, что здесь нас могут услышать? — Саша озирается по сторонам. — Нулевая. — Мне Юма звонила. — Чего? — Алтан раскрыл рот и очень резко побледнел. Его пробрал неподдельный животный ужас, который в секунду его обезоружил. — Откуда ты о ней знаешь? — Ты уверен, что это она? — Вадим принял серьезный вид, обнял любимого. — Нет, имен не прозвучало. Но сам посуди: номер на плюс восемьдесят шесть, симка китайская. Голос женский, высокий, интонации нерусские. Так обычно говорят русскоговорящие, пожившие в Китае и около и привыкшие к их тонам. Не думаю, что есть еще какая-то женщина из Китая, которой интересен я, мои отношения с вами и которой нужно меня дернуть в центр. — Что она тебе обещала? — Алтан набирал злость. И тут Шурик встал в ступор. Сказать про Разумовского? Тогда они точно узнают, что он жив, и решат убить. Не сказать? Тогда соврать и подвергнуть опасности минимум пять человек. — Она сказала, что появилась некоторая информация о том, что Чумной Доктор возвращается, и что в моих интересах подъехать, чтоб вам худо не было. — Зачем ты ей нужен?.. — Вадим обнимает Алтана, целует в висок. — Сам не знаю. — Тот поник, смотрел сквозь. Он снова стал шестнадцатилетним мальчиком, которому угрожало все. — Алтан, я телефон свой сразу утопил. Подумал, через машину следят, но там нет ничего. По крайней мере, жучков я не увидел, в код сам тоже ничего не входит. Систему умного дома просмотрел, тоже все чисто. Либо они на шаг впереди, либо у нас еще есть шансы. Думаю, за нами физическая слежка, у нее свои люди есть. Она уже в РФ, раз хочет меня видеть. Чем она может грозить? Нужна вся инфа о ней, чтобы мочь манипулировать. — Не знаю я, она всегда была любимым ребенком, дедовской наследницей. Ее ставили в пример, на нее переписали все, что можно было. На меня осталось немножко моих долей и то, что мама успела в Питере купить незадолго до трагедии в обход этим уебищам. Мы из-за наследства грызлись, у нее там дела в жопе сейчас… — Алтан косился на Вадика, говорил тихо. — Она знает про вашу ненависть к Разумовскому? — Думаю, очень догадывается, я не сдерживался. И можно на ты. — Есть вероятность, что она может предположить, что ты хочешь его убить? Зачем мы покупали оружие? — Вообще, у меня была мысль… — Алтан начал грузиться и стало ясно, что ему тяжело говорить. — Забей, я все слышал. — Воскресенский сдался, осознав, что сейчас не время играть в хорошего слугу. — Она могла связать покупку катан вот с этим всем? — Могла. — Дагбаев хотел было возмутиться, что Шурик подслушивает ходит, но было не до этого. — Что самое «прекрасное»: мы не можем и виду подать, что знаем. Все должно быть, как обычно. — Вадим смотрит в снег, затылок чешет. — Да. Расскажите, как именно хотели убить Сережу? — С чего я могу тебе доверять? — Алтан, расскажи ему. — Вадим кивает. — Ему можно, клянусь собственной жизнью. Дагбаев чуть медлит, думает, но выбор у него невелик, хоть и юнца он знает всего ничего. — Я думал устроить теракт на открытии казино, чтоб вы по людям постреляли в масках чумного. Тогда мы сразу уберем лояльность общественности. Потом он бы начал искать зачинщика, тогда бы вышел на посредника. Цепанули бы маячок, отследили бы хату и накрыли б на месте. Убил бы его и ничего не получил бы — террориста ведь убрал. — Алтан устало пускал пар изо рта на воздух, думая, что делать дальше. — Я думаю, Юма захочет войти в момент, когда ты убьешь Сережу, и сказать, что ты — убийца и терорист. Тогда нам надо сделать так, чтобы она либо не туда пришла, либо не застала тебя врасплох. Не убивать Сережу не вариант, да? — Шурик смотрит с некоторой надеждой. — Да. — Она хочет тебя убрать и взять твое наследство и твои группировки, чтоб наладить дела, видимо. И видимо, придется делать, что я говорю, ибо в контакте с ней буду только я. — Воскресенский вздыхает. Алтан мрачно смотрел. Шурик думал, что тот будет истерить, но истерики бывают только в быту, видимо, потому что в реально угрожающих ситуациях Дагбаев чрезмерно спокоен. Вот и сейчас он пусто и холодно смотрит куда-то сквозь, прижавшись к Вадиму и совершенно не стесняясь этого. — Надо убирать Юму. — Вадим тяжело выдыхает, голову поднимает и смотрит на звездное небо. Природа вокруг была очень спокойной, умиротворенной: деревья стояли черными столбами, луна идеально освещала все пространство, покрытое белым снегом и исполосанное тенями веток. И полная тишина, пока голоса напарников не разрезают ее. Дракону в таком положении было жутко неуютно. Он просто не понимал, как избавиться от тревоги, и эта непоколебимость окружающего мира казалась давящей. — Я не хочу оставаться круглой сиротой. — Алтан поднимает глаза на Вадима, подставившего лицо луне. На нем красиво ломались тени деревьев. — Юма опасна? Она поддается манипуляциям? — Шурик смотрит на боссов стеклянным взглядом. — Опасна, она убьет меня. Про манипуляции… Хуй ее пойми, давно не общались. — Дагбаев придавливает ногой снег, глядя на узор следов, которые оставляет ботинок. — Дай нам с Вадом волю действий сейчас, пока поздно не стало. Прошу тебя. — Воскресенский говорит крайне серьезно. За эти пару дней они не стали супер-семьей, конечно же, но остатки хромой и косой совести просили поиграть в благочестие. — Даю. Только не делайте ей слишком больно… — Дагбаев становится угрюмым. — Она не сама по себе дрянь, у нее выбора не было. Я ведь тоже дерьмо, Вадим не даст соврать. — Не говори так. — Дракон целует в макушку, прижимает ближе. — Вот так же, как он меня оправдывает, я могу оправдать каждый юмин шаг, но мне насрать на мотивации, ибо я пострадал знатно и меня волнует это. — Алтан закрыл глаза и сделал полный глубокий вдох. — Завтра бы пронести жучок, но нас досмотрят наверняка. Вообще, адрес — кафе… Может и нет. — Воскресенский удивлялся, что все сразу так выходит. — Эх, Серегу бы, и были б тогда микрочипы… — Нахуй пусть ходит твой Серега. — Вадим шагает ближе, подтягивая за собой Дагбаева. — Так надыбаем. Либо старые работают, глянем. — У вас есть? — У нас все есть, у нас я менеджер. — Вадим улыбается. — Так понимаю, с утра в город не метнуться, агрегат отследят? — Отследят. — Алтан вздыхает. — Останешься в доме. — А если Шурика вальнут? Нет уж, надо пойти с ним и быть недалеко. — Дракон гнет бровь. — Разберемся на месте. — А мне одному дома сидеть? Вдруг вас специально выманили? — Шурик оставит тебя в Галерее, проспект тот же, будешь на людях в ТЦ. На месте решим. — Дракон глаза закатывает. — Проще отмазать факт наличия машины в центре. — Поздно будет на месте. Завтра еду я на машине, а ты едешь на метро в гриме. — Воскресенский кивает на Вадика. — Надо шрам закрыть, парик нацепить и горло чтоб не видно было. — Шурик озирается. — Ебать, может меня тогда сразу в ростовой костюм медведя, че? — А это идея. — Алтан улыбается. — Пришло время платить за свои ебанутые покупки на алике и заодно печатать листовки. — Нет уж, Золотейшество, в минус двадцать в ростовом надувном тиранозавре я стоять не буду.