Dullcore

       «Тупые ублюдки! Я душевнобольной! Мне положено устраивать такие спектакли!»

Джеффри Гоинс, фильм «12 обезьян». We belong together — Ritchie Valens Данная комната была самой звукоизолированной в Дулкоре. Она находилась под землей, где-то на глубине сорока семи футов, и представляла собой довольно старый хирургический кабинет, который отнюдь не подразумевал симбиоз многофункциональности, строгой упорядоченности и идеальной чистоты: когда-то белоснежная плитка на стенах сейчас пестрила кровавыми разводами и прилипшей грязью, местами отваливалась кусками, оголяя холодные бетонные стены; по углам висела покрытая темной пылью паутина, а кругом громоздились папки с эскизами и чертежами человеческих частей тела, кучи ненужной корреспонденции, пузырьки с мутной жидкостью, давно пустые сигаретные пачки, от которых все ещё можно было почувствовать вонь, разорванные картонные коробки и старые банки, почти до краев наполненные жидкостью, формалином, что хранил биологические препараты. Хоть кричи во все горло, срывая голосовые связки, никто из лечебницы этого не услышит. Возможно, лишь исхудалые крысы, водящиеся в низких ржавых трубах, и то не факт. Скорее всего, и они скоро там подохнут. Доктору Ким Намджуну кричать, конечно же, не хотелось, но вот перевернуть свой стол из нержавеющей стали, заваленный хирургическими инструментами, жаждал. На лбу выступали капли холодного пота, а нижняя губа была искусана, из-за нервов, до крови. Дрожь чувствовалась по всему телу. Даже глухая тишина, разбавленная лишь мерным дыханием одной пациентки, лежащей без сознания на операционном столе, давила на него, словно огромная скала, но он пытался взять себя в руки и наконец начать. Прежде, чем потянуться к еще чистому орбитокласту*, лежащему на столе между ножницами и скальпелем, он вытер потные ладони об белый халат, чтобы инструмент не скользил в пальцах. Времени было катастрофически мало, ведь «подопытная» могла проснуться в любой момент и вновь начать истерить и отбиваться, как пару минут назад, пока доктор Ким ее не вырубил поставленным ударом в основание черепа. Жалко, конечно, но регионарная анестезия для него была слишком дорогим удовольствием. Процедуру такого рода мужчина проводит в шестой раз, поскольку предыдущие пять оказались неудачными: пациенты становились будто зомбированными, теряли моторную координацию, ничего не ели и не пили, даже не разговаривали, и в короткие сроки испускали дух. К большому негодованию доктора было неизвестно, что именно идет не так и в чем состоит его ошибка при проведении этого «медицинского блендирования», ведь все движения твердо следовали методологии. Но, как гласит высказывание Диогена Синопского, древнегреческого философа, «Надежда — последнее, что умирает в человеке», потому доктор Ким Намджун сдаваться не собирался, приводя сюда каждую неделю по новому пациенту. Заостренный конец хирургического инструмента, что больно уж походил на огромную иглу или на нож для колки льда, он осторожно нацеливает на кость глазной впадины, стараясь не обращать внимание на дрожащую в предвкушении руку. На шее у него билась синяя жилка — судорожно трепетала, словно крылышки колибри, а сердце норовило давать непредвиденные сбои. Это не первая, но и не последняя его попытка проведения трансорбитальной лоботомии, которая, как Намджун считал, устранит эмоциональную составляющую больных пациентов, сделает их покорными и подарит чувства безразличия и эйфории, но само по себе было волнительно. Будто в первый раз. Свободной рукой доктор нащупывает на столе небольшой хирургический молоток и подносит к рукояти, предназначенной для манипуляции орбитокластом. Капли поступившего пота блестели в ежике темных, местами даже седых волос и стекали по лицу, словно слезы. Сейчас безумного доктора даже, к примеру, нашествие инопланетян не остановит. Лицо Ким Намджуна потемнело — оно всегда становилось таким при операциях, от которых зависело, станет ли он известным и признанным хирургом или нет. Он чувствовал, что родился для большего, чем торчать всю жизнь в каменных стенах Дулкора, к которому привязан, как цепной пес к будке, и заполнять очередные медицинские бланки пациентов. Доктор мечтал о власти, и его глаза от таких мыслей напоминали узкие щелки, а голова разламывалась в мечтаниях. Наконец рука, державшая хирургический молоток, дернулась, дабы нанести первый удар по орбитокласту и вонзить острый конец в череп, но былые, безмятежно закрытые глаза лежащей пациентки лениво разлепились, словно ото сна, и сердце доктора неистово забилось. Неуверенность украла слишком много времени. Аквамариновые глаза мисс Джейн прыгали с лица Намджуна на блестящие инструменты в руках, и с ужасом начали расширяться, чувствуя опасность. Она могла бы вырваться, могла бы сбежать по лестнице наверх, но молоток нанес резкий удар по рукояти «иглы», что с силой вонзилась в глазницу над расширившимся глазом и пробила тонкую кость. Послышался своеобразный хруст, похожий на разламывание сухой ветки, на которую случайно наступаешь, гуляя по осеннему лесу. Женщина всхрапнула и принялась лупить воздух, жалея о том, что проснулась, что пошла в неизвестность с нагоняющим ужас доктором, и даже, что появилась на свет. Ее лицо уродливо исказилось, как при параличе мимической мускулатуры, а глаза закатились вовнутрь. — Мисс Джейн, прошу вас, не дергайтесь! — цыкнул главврач и ввел зауженный конец орбитокласта в лобные доли мозга на почти семь сантиметров. Мисс Джейн тогда впервые закричала, хрипло и пронзительно, а ее крик вонзился в уши, как сотня заточенных ножей. Руки упали на грязную ткань, которой был застелен операционный стол, и пациентка наконец притихла. Хирург неспешно двигал инструментом в горизонтальном и вертикальном направлении, тем самым, рассекая волокна лобных долей, а также обрывал все их связи с таламусом. Со стороны это отнюдь не выглядело, как жестокая и серьезная операция, а как обыкновенное ребячество некомпетентного врача. На медицинский столик со звонким стуком приземляется уже ненужный молоток, и вместо него доктор Ким берет плотный бинт, разматывая нужную длину на ходу. Медленным движением он вытаскивает из черепа женщины орбитокласт, на конце которого блестела жирная масса грязного цвета, и отправляет к молотку на стол. Крови почти не было, зато осталось небольшое отверстие. И, доктор готов был поклясться, что, посветив туда фонариком, можно было бы разглядеть розоватую часть полушария мозга. С остальными пациентами дело обстояло хуже: они вырывались яростнее и кричали истошнее, потому Киму приходилось удерживать их одной рукой, а второй втыкать остриё в глаз. Бывало, что и не получалось. Или «нож для колки льда» пробивал не то, или застревал в черепе, и тогда главврачу приходилось избавляться от своих подопытных, как от мусора. Он в гневе разрезывал забористым мясницким ножом шеи до тех пор, пока не покажутся окровавленные трахеи, и пациенты, захлебываясь в жалких хрипах, умирали на операционном столе. От тел помогала избавиться кремация, на которую, хоть и скрипя зубами, но дал разрешение мистер Чон, заведующий клиникой. «Цель оправдывает средства», — твердил ему доктор Ким, отмывая засохшую кровь с рук в маленьком ведерке. Где-то под ногами запищали подбежавшие крысы. Они были настолько худыми, что можно было бы пересчитать торчащие ребра, а их шерсть местами и вовсе отсутствовала. Проклятые твари выглядели больными и жалкими, будто бы бежали на своих лапах чуть ли не со времён черной смерти. Они всегда набегали, лишь учуяв свежее мясо, чтобы полакомиться. Но в этот раз им придется поголодать дольше, потому что мисс Джейн еще дышала. — Адские отродья, — выплевывает доктор Ким и с силой пинает носком ботинка одну из крыс, что норовила залезть выше. Та, пошатываясь, будто проглотила приличную дозу крысиного яда, убежала обратно в трубу. За ней встрепенулись и оставшиеся. Грудная клетка пациентки размеренно поднималась и опускалась, а сама она неотрывно смотрела в потолок, пока мужчина бинтовал ей голову и глаз. — Мисс Джейн, как ваше самочувствие? — любезно интересуется Намджун, завязывая последний узел и отходя назад на пару шагов, чтобы оценить ее общий вид. Пациентка молчала. — Мисс Джейн, я не привык повторять по несколько раз. Не испытывайте мое терпение. Женщина, которая еще вчера улыбалась персоналу, шутила с остальными пациентами, рассказывала о своей молодости своему воображаемому другу, сейчас медленно поворачивает голову к доктору и смотрит на него совершенно пустым взглядом. Огонек в них погас, как свеча на ветру. Из нее будто напрочь выкачали жизненные силы, оставив лишь оболочку. От этого главврач Дулкора теряется, не веря, что у него наконец получилось провести успешную лоботомию.                               

***

Тэхен паркует свой старенький Volvo чуть криво, но не обращает на это должного внимания, погруженный в забытье беспричинной тревоги. И каждый раз, когда приходил в сознание, он видел пред собой привязанного к кровати Чонгука и нависающего над ним священника. Вчера он не смог даже остаться до конца сеанса, боясь услышать собственными ушами, что пациент в самом деле серьезно болен, а не одержим. Нет, он и сам это понимал, ведь достаточно лишь припомнить, в каком месте находится Чонгук, но не принимал, упрямо оттесняя истину в последней инстанции в самые дальние уголки памяти. Одно дело — опираться на собственные рассуждения и мнения, и совсем другое — слышать это от третьего лица. Поэтому вчера, сославшись на то, что к нему якобы приехали родители, Тэхен выбил себе выходной у уставшего мистера Чона, сел в свою машину посреди ночи и уехал домой, в Обан. Доехал он на рассвете, также пропустив момент, когда земли несмело коснулся первый снег. В этом году он выпал рано, в начале декабря, наполняя воздух легкой морозной свежестью, из-за чего хотелось прищурить глаза. Парень заходит в свой дом и запирает за собой дверь, хотя никогда этого не делал. В его параноидальных представлениях Скульптор вламывается сюда, все переворачивает вверх дном в поисках его, Тэхена, и находя, без раздумий убивает. Психопат добирается до каждого, в конце концов. Рано или поздно даже самая крепкая дверь должна распахнуться и впустить зло — это принцип мира. Тоже ещё бином Ньютона. В момент кончины душа или переходит в мир вечности, или угасает, но в любом случае глупо там испытывать беспокойство о том, что наше тело протыкают проволокой и связывают веревками. И откуда столько недоверия к, казалось, безопасному для Кима человеку? Тэхен двинулся в гостиную и достиг ступеней, ведущих на мансарду, в спальню, прежде чем его остановила мысль: а вдруг Чонгук болен маниакально-депрессивным психозом*? Манию сменяет гипомания, и наоборот. Также чужое девиантное поведение уж сильно схоже с описываемыми Жан-Пьером Фальре* в своей статье случаями. Он ведь не смотрел чонгукову медицинскую карту, хотя должен был. Пациент действует подобно сильному магниту, но Тэхен не хочет быть притянутым к нему. С такими мыслями он все-таки поднимается в свою комнату и обессилено падает на кровать, проваливаясь в тревожный сон. Ближе к концу дня в дверь нетерпеливо постучались. Стуков было больше двух, что дало понять сонному парню, что он не в лечебнице, а дома. В спальне было темно из-за плотно зашторенных окон, и Тэхен слабо ударился бедром об угол комода. Наверняка вскоре появится синяк. Чертыхаясь под нос, он все-таки спустился на первый этаж и почти прикоснулся к замку. — Кто? — тихо спрашивает, надеясь, что его не услышат и просто уйдут. Его пальцы зависли в воздухе в паре миллиметров от дверной защелки, что являлась главным гарантом безопасности. — Грабитель, — недовольно прилетает в ответ. Ким расслабленно выдыхает, узнав голос, и приоткрывает гостю дверь. — С каких пор ты впускаешь в дом воров? Ай-яй, я же унесу что-нибудь. Тэхен не отвечает и осматривает пришедшего знакомого, что живет в доме напротив, с ног до головы. Мужчина, что уже лет пять, как носит обручальное кольцо, и еще три, как является отцом, выглядит бодро и свежо, словно только вступил в подростковый период. Над Ким Сокджином сжалилось само понятие времени, даря ему способность сохранять прекрасный образец человеческой природы и абстрактное чувство красоты и молодости. Тэхен часто шутит о наличие у соседа на чердаке волшебного портрета, подобному Дориана Грея. — Признать честно, я не прочь познакомиться с твоим Бэзилом*, — говорит Тэхен, натянуто улыбаясь севшему на диван гостю. Его визит удивил, даже напряг. — Я и сам был бы не против познакомиться с ним, — хохочет Сокджин, закидывая одну ногу на другую и осматривая гостиную. — Ты бы хоть свет впустил в дом, а то, как в норе живешь. — В норе я изредка сплю, а живу я, по большей части, в своем кабинете в Дулкоре. В его словах была только правда, ведь работы в психиатрической больнице достаточно для того, чтобы часто там ночевать. И живет парень на почтительном расстоянии, а тратиться на топливо каждую неделю — неразумно и невыгодно. — По тебе заметно, — обеспокоенно комментирует мужчина, разглядывая больной вид Тэхена. — Не слишком ли ты молод для такой работы? Получив чужой изумленный и полный непонимания взгляд, Джин спешно поясняет: — Ты не подумай ничего такого… Просто это место и рядом не стоит с безопасностью. Работать среди душевнобольных — тот еще стресс, особенно для такого неоперившегося организма. Люди предпочтут даже работу в шахтах, нежели в этой психушке, где всем под семьдесят лет, потому там и открыты всегда вакансии… — Там есть и молодые пациенты вообще-то, — упрямо возражает Ким, перебивая пришедшего гостя. Он поднимает правую руку и начинает перечислять некоторых, одновременно загибая по пальцу: — Джек, Елена, Юнги, Кэсси — с ними, к твоему сведению, легко работать. Еще Чонгук, его пару дней назад только привезли. В голове невольно всплывает четкий образ убийцы, что криво улыбается Тэхену и подмигивает следом, отчего парень слабо трясет ею, чтобы отогнать этот рой преследующих везде мыслей. Словно куполом его накрыла рефлексия, из-за которой парень не заметил нахмурившегося и задумавшегося Сокджина. — Вам новенького привезли? — переспрашивает мужчина, будто чему-то удивленный. Но Тэхен не понимает, чему именно, ведь газеты должны еще пестрить фотографиями Скульптора, что выходит из полицейского грузовика, поднимается по ступеням и заходит в здание. Он помнит и количество вспышек, озаряющих лица персонала, вышедшего посмотреть на привезенного психопата, и как репортеры громко выкрикивали свои банальные вопросы, наподобие «зачем убили тех людей?», «чем вы болеете?» и «каково знать, что вас ненавидят во всем Соединенном Королевстве?». Материала было более, чем достаточно, чтобы еще месяц публиковать его во всех газетах и ставить в известность народ. Это была сенсация года. — Да, — подтверждает Ким, начав тереть веки глаз, чтобы окончательно избавиться от сонливости. — Ты работаешь в нашей мэрии, как мог не знать? Сокджин неопределенно пожимает плечами, все еще пытаясь вспомнить, говорил ли кто-нибудь ему про «пополнение» в психиатрической больнице или нет, но без толку. Последний месяц давался ему крайне трудно, как члену лейбористской партии: выборы в Рутерглене*, а месяц назад состоялись всеобщие выборы в Соединенном Королевстве*, где они победили консерваторов, следовательно, прилично прибавилось работы. Про семейную жизнь и говорить Джину нечего, так как выходные дни для него — редкое удовольствие в этом году. Государственные проблемы оказались серьезнее какого-то там Чонгука из Дулкора, потому, можно предположить, никто из мэрии и не придал значение новенькому. — На работе проверю, кого на этот раз вам привезли, — обещает больше самому себе мужчина, вставая с дивана и поправляя на себе костюм. — Я чего зашел то… Помнишь Ларса Нильссона, который, после своей скандальной публикации о тайнах Дулкора, уехал из страны? — Тэхен кивает, и мужчина продолжает: — Никуда он не уезжал, в общем… Местные охотники нашли тело в лесу, недалеко от шоссе, ведущее в лечебницу, и в нем опознали бывшего доктора Нильссона. В гостиной повисла гробовая тишина, но Тэхену она казалась слишком громкой, почти оглушающей. Сокджин стоял в ожидании хоть какой реакции, но медбрат не спешил ее являть. Ветер — парни мельком и почти одновременно отметили, что он усилился, — разрушил витающую тишину завываньем в кроне пихты за окном. Больше никаких звуков не было — лишь колючий ветер и дыхание двоих парней. — Что с ним случилось? — опасливо интересуется Ким спустя пару минут. Его сердце забилось в разы быстрее то ли от окутывающего его ужаса, то ли от щекотливого волнения. Ларс Нильссон — уволившийся год назад из Дулкора врач, который выпустил небольшую по объему статью в городской газете «Обан Таймс» под названием «Дулкор: лечение путем пыток?». В статье большим шрифтом были описаны проводимые терапии: контрастной водой, электрошоком, трепанации и лоботомии, порка (о ней Тэхен знал, но все равно считал бесчеловечной), но мало кто в городе воспринял написанное всерьез. Именно из-за этого, по слухам, униженный Ларс уехал подальше, чтобы начать жизнь с чистого листа и без лжи. Все оказалось иначе — его убили. Но кто? — Еще не выяснили. Тело было почерневшим и обуглившим, потому было проблематично в нем узнать человека. Ларса выдала татуировка в форме пятиконечной звезды в круге около пупка. Его еще и жена опознала, потом забилась в истерике, — рвано вздыхает Джин, вспоминая ссохшееся, как после соприкосновения со страшным жаром, тело в черном мешке. По структуре и весу оно выглядело, как угольки, которых его жена — Мелани Ким — достает из дровяной печи каждое утро. — Поблизости не было ничего колючего? Похожее на проволоку, к примеру? — Что? Нет, — отрицательно мотает головой мужчина, не понимая, какая еще проволока могла быть в лесу. — Тэхен, я уже опаздываю на работу, поэтому пойду. А ты будь, пожалуйста, аккуратнее и на работе, и по дороге туда. Мы не знаем точно, убийство это или несчастный случай. Нужно быть начеку, согласен? Тэхен коротко кивает, провожая гостя до двери. Он точно уверен, что это убийство. Но кто мог совершить такое, если главный преступник страны под жестким контролем в Дулкоре? Чонгук бы не смог сбежать, так еще и найти нужную тропу до шоссе в незнакомом лесу. Там, бывало, и сами охотники терялись, наворачивая круги и иногда безуспешно ища дорогу в город. Сокджин дружески хлопает его по плечу и выходит из дома, быстрым шагом направляясь к своей машине, а Тэхен обратно запирает дверь и садится на пол около нее. Тело было сожжено, возможно даже, заживо. Наверняка Ларс кричал и звал на помощь, но кто его мог услышать в лесу? Никто. Идеальное место для преступления. Но его совершил не Чонгук, ведь это отнюдь не его способ, и Тэхен видел его каждый день в лечебнице: то в общем зале, то в комнате, то в коридоре с охранниками, что отводили пациента на процедуры. Неужели все эти дни стоило бояться кого-то другого, а не Чонгука? Что пациент имел в виду, говоря, что по ошибке оказался в психбольнице? Какова вероятность, что его просто подставили и отправили заместо настоящего психопата отбывать наказание? Тэхен запутался в том, где правда, а где ложь, но он почти убежден в том, что Чон Чонгук невиновен.