Правила игры.

      От шума трибун неприятно гудит в ушах, ноги ватные, кажется, ещё немного и вовсе перестанут слушаться, пальцы на руках подрагивают от напряжения, сердце бешено стучит в груди, готовое вот-вот вырваться наружу. Глубокий вдох, затем медленный выдох.       Матч длится уже непозволительно долго. Конец третьего периода. Табло показывает 23:24. От волнения потеют даже ладошки, становясь неприятно влажными, из-за чего липнут к мячу. Ошибиться нельзя! Борьба за выход в финал областных соревнований в этом году разыгралась нешуточная, ребята обоих команд стояли насмерть.       Антон Шастун - нападающий сборной по волейболу школы №1 города Воронежа ждал свистка судьи, чтобы совершить подачу, от которой зависел исход всей игры. Он старался не смотреть по сторонам, но взгляд сам метнулся на тренера.       Арсений Сергеевич Попов выглядел безупречно, даже слишком для физрука. Его негласной традицией было ездить на соревнования в классическом костюме, что сильно отличало его от всех остальных тренеров, присутствующих в зале и одетых в мешковатые треники.       «К победе всегда нужно готовиться заранее!» — вот и всё, что отвечал Попов на вопросы про столь неординарный выбор одежды для спортивного мероприятия.       Когда команда, возглавляемая тренером, одетым с иголочки, гордо ведущим своих спортсменов в бой, заходила в зал, то в нём на несколько мгновений воцарялась тишина: все отрывались от своих дел и замирали, смотря на главных претендентов на победу. А после начинались бесконечные перешёптывания.       «Звери» - негласное прозвище, данное команде Попова остальными участниками игр, наводили ужас на всех, потому что победить их было практически невозможно: идеальная техника, отточенные движения, слаженная работа команды.       Среди волейбольного сообщества города ходило много слухов о бесконечных тренировках «зверей» и жестком тренере, у которого в команде оставались только лучшие из лучших, способные выдержать тот темп жизни, что им задавал Арсений Сергеевич. В команду к нему стремились попасть, если не все, то многие, и на отборочных этапах перед каждым учебным годом было не продохнуть. Ребята, принятые в команду, переводились из других школ, чтобы заниматься у того, кто делает из обычных, но талантливых ребят, настоящих чемпионов, которые впоследствии попадают в сборные различных знаменитых клубов.       Команда Попова – чемпионы! И это было неоспоримым фактом. До сегодняшнего дня.       Готовясь к соревнованиям, никто из ребят, да и сам тренер, даже представить не могли, что борьба окажется настолько ожесточённой. Счёт был напряженным на протяжении всех трёх партий, первую из которых команда продула с треском - 9:25. «Позорище!»- как сказал Попов.       В перерыве после столь сокрушительного провала тренер долго и упорно орал на ребят в раздевалке, что было на него не похоже. Он редко повышал голос, скорее делал едкие замечания, да и повода для надрыва связок у него ещё не было. Сборная первой школы уже многие годы была лучшей в городе, поэтому этот матч был чем-то вроде исключения, неприятного и неожиданного.       Благодаря словесным внушениям Попова второй период команда вытянула, но счёт во время партии скакал из крайности в крайность, периодически уравнивая числа на табло, но в итоге был на грани - 25:23.       И вот – третья партия подходит к концу, и несмотря на то, что силы у обоих команд на исходе, приходилось держать себя в руках и не показывать усталости. Атмосфера накалилась до предела, Антона бросало то в жар, то в холод, тело било легкой дрожью.       Смотреть в такой ответственный момент на тренера было очередной ошибкой, которой не удалось избежать. Арсений Сергеевич был в бешенстве. Шастун сразу заметил это - лоб и виски блестели от пота, выступившего из-за волнения, руки, сжатые в кулаки, скрещены на груди, глаза сужены и смотрят пристально, смотрят прямо на него, и это отнюдь не добавило Антону уверенности перед предстоящей подачей. Сердце мальчика пропустило удар от такого внимания к своей персоне.       «Сравнять счёт, сравнять счёт, сравнять счёт...»- одна единственная мысль бесконечно крутилась в голове мальчишки.       Зал замер в ожидании, на долю секунды воцарилась блаженная тишина, в клочья разрываемая свистком. Руки Шастуна дрогнули в нерешительности.       «Смотри только на мяч, только на мяч!»- Антону страшно, от него зависит будущее их команды, он просто обязан выложиться на полную и, если не забить, то хотя бы сделать максимально некомфортную для соперников подачу.       Восемь секунд после свистка на разбег, прыжок, удар и ...       Судья просигналил слишком рано, чтобы известить о забитом или не забитом мяче. Антон, только приземлившийся и собирающийся вернуться с зоны подачи на своё место, чтобы бороться за последний мяч, нервно сглотнул и проследил за тем, как субъект его переживаний приземляется прямо на поле противников, которые даже не обратили внимание на это, а уже дружно обнимались и поздравляли друг друга с победой, смеясь на тем, что пресловутые «звери» не такие уж и страшные. Где он мог ошибиться?       - Заступ! - крик судьи был, как пуля, выпущенная в лоб.       «Нет! Только не это! Пожалуйста! Этого не может быть! Я не мог так облажаться!»       Антону показалось, что земля уходит из-под ног. В плохом смысле этого выражения. Найти в себе силы, чтобы посмотреть в глаза товарищей, которых он подвёл, не представлялось возможным. Посмотреть в сторону тренера приравнивалось к самоубийству. Голову словно сдавило обручем, Шастун пошатнулся, картинка перед глазами поплыла, и он уже было подумал, что падает в обморок, пока до него запоздало не дошло, что обзор ему закрыла пелена слёз, рвавшихся наружу.       Отвернувшись лицом от площадки к выходу, Антон без промедлений ринулся вперёд, стараясь ни в кого не врезаться, ведь сквозь размытые очертания, которыми приходилось довольствоваться, было проблематично добираться до двери, ведущей вон из этого проклятого зала. Его окрикнул кто-то из команды, но это осталось не замечено, пока в спину не прилетело громогласное:       - Шастун! Стоять!       До боли знакомый голос звучал холодно и отстранённо, но от этого не менее устрашающе, отчего мальчишке стало невыносимо даже подумать, что сотворит с ним Арсений Сергеевич, если он сейчас продолжит своё отступление и не повернёт обратно. Мысль, сделать то, что от него ждут, пронеслась в голове со скоростью света и ни оставила после себя ни единого следа, поэтому Антон не остановился, а наоборот, со стороны казалось, даже начал двигаться быстрее.       Но Шастун не видел себя со стороны и ощущал всё по-другому. Он словно находился в кошмаре наяву, где ты изо всех сил бежишь, но почему-то не можешь сдвинуться с места, а твоя цель безжалостно удаляется от тебя, а ты всё бежишь и бежишь, теряя всякую надежду на спасение. Паника практически с головой накрыла парня, когда у него наконец-то получилось покинуть пределы поля, вылетев за массивные створки прохода в спортзал.       Хлопнула дверь туалета, щелчок закрывающейся щеколды оповестил о том, что Антон теперь вне зоны досягаемости, по крайней мере в физическом смысле этого понятия. Он стоял, прижавшись спиной к холодной стене, и никак не мог отдышаться. Его побег от места, где он находился после неудачной подачи, до туалета занял порядка десяти секунд, но по личным ощущениям Шастуна, он бежал, если не целую вечность, то половину от неё точно.       Рваное дыхание парня нисколько не помогало унять непрекращающуюся дрожь в теле, а кажется даже наоборот, ухудшало и без того плачевное состояние мальчика. Антон медленно сполз на пол, хватая себя за волосы так, словно хотел вырвать их с корнем.       По небольшому помещению разнёсся душераздирающий вой, от которого, кажется, даже стёкла в окнах коридора начали дребезжать. Оставалось только надеяться, что за дверью импровизированного убежища не было людей, которым бы не посчастливилось это услышать. Шастун содрогался от беззвучных рыданий, сдерживать которые не осталось ни сил, ни желания. Хотелось кричать во весь голос и громить всё вокруг, но позволить себе такого в общественном месте подросток не мог, поэтому из его рта лишь изредка вырывались хрипы и скулёж, вперемешку со всхлипами.       Холодный пол и стена, на которых уже практически лежал Антон, мерзко морозили кожу на открытых участках, незащищённых тканью формы. Туалет пах соответствующе своему названию и не разбавлял мрачности окружающей атмосферы, затрудняя и без того сбивчивое дыхание.       Непроизвольно скатившись со стены на грязный пол, Шастун скрутился в позу эмбриона, поджав под себя ноги и обхватив колени, чудом помещаясь на небольшой площади комнатки, едва ли предназначенной для подобных действий. Попытки выровнять дыхание не увенчались успехом, что ещё больше разозлило и без того разнервничавшегося мальчика, из-за чего он резко сел и с остервенением несколько раз ударил по треснутому кафелю на стене, отчего тот окончательно развалился и с неприятным лязгом полетел вниз, ударяясь о пол и разлетаясь на острые осколки, один из которых полоснул Антона по ноге - ровно над одним из белых наколенников, опираясь на которые он сидел. Рана оказалась глубокой и кровь, под воздействием силы притяжения, тут же хлынула вниз, мигом пропитывая и окашивая светлую ткань защиты в алый цвет.       Шастун не обратил на это внимание, продолжая избивать ни в чём не повинную стену, сбивая руки в кровь. Красный цвет победы! Так ведь говорил Попов? Он вообще много говорит и не всегда по делу, но Антон всегда как губка впитывает все его слова, потому что не может поступать с ним по-другому, не может пропустить что-то мимо ушей или проигнорировать.       - Красный цвет чемпионов! Поэтому у нашей команды красная форма. И я хочу, чтобы вы запомнили: чемпионами не рождаются, ими становятся! Только работая каждый день, превозмогая слёзы и боль можно действительно чего-то добиться. Красный – цвет победы, а победа обычно даётся с кровью, поэтому трусам и лентяям не место ни в спорте, ни в моей команде!       Антон хорошо помнит день, когда услышал эту пламенную речь. Это было самое начало его тренировок у Арсения. Маленькие мальчики, пришедшие заниматься волейболом, представляли себе тренировки весёлым процессом, на которых они просто будут играть в мяч. Никто не был готов к ежедневным силовым упражнениям, которые будут закалять не только тело, но и дух.              Многие, с кем Антон пришёл тогда в секцию, самоликвидировались в первую же тренировку, не говоря уже о последующих, на которых Попов никому не делал ни единой поблажки, требуя выполнения всех упражнений, после которых не хотелось ни то, чтобы играть, вообще двигаться.       Но Шастун тогда не ушёл, не бросил, а остался и работал каждый день на износ, проверяя себя на прочность, но делал он это, к сожалению, не из-за большой любви к спорту и к волейболу, в частности. Профессиональная любовь, к тому, чем он занимался пришла многим позже, когда Антон повзрослел и действительно стал получать удовольствие от тренировок. Первое время он ненавидел бесконечные забеги, прыжки, приседания, которые приходилось выполнять по кругу неприличное количество раз, и после которых, казалось, сердце не выдержит и вырвется из груди от перенапряжения.       Он терпел, не пропускал ни одной тренировки, и со стороны казалось, что он очень трудолюбивый и преданный спортсмен. Как бы не так! Да, он был предан, но только не спорту, которым занимался, а человеку, ради которого он и пришёл в этот спорт.       Молодой учитель, устроившийся работать в школу сразу после армии, в которой добровольно отслужил после окончания института, был обаятельным, и сразу свёл с ума всех особей женского пола, работающих и учащихся там. И Антона, для которого новое чувство внутри было странным и пугающим.       При одной только мысли об учителе, который выглядел так, словно сошёл с обложки модного журнала, внутри у пятиклассника Антона Шастуна всё трепетало и, словно, перехватывало дыхание. Именно в тот период своей жизни мальчик понял, что такое бабочки в животе, ведь это именно они появлялись при любом упоминании Попова.       Речи ни о какой любви, конечно, не шло, Антон ещё не знал, что такое любовь, но зачем-то нашёл в интернете страничку учителя в ВК, добавился к нему в друзья и скачал все его фотки на свой первый сенсорный телефон, который ему так вовремя подарили. Он листал свою галерею по несколько раз на дню и любовался привлекательным мужчиной на фотографиях. А какое счастье он испытал, когда увидел оповещение о том, что заявку всё-таки приняли. Этого не описать словами!       Именно с этой принятой заявки в друзья всё в жизни Антона Шастуна пошло наперекосяк. Не сказать, что у одиннадцатилетнего мальчика были хоть какие-то планы на жизнь, но влюбляться в учителя он точно не хотел. Если бы он тогда только знал, что это затянется на долгие-долгие годы, то точно бы не стал делать некоторых вещей, о которых будет потом жалеть. Но он не знал…       Арсений Сергеевич устроился работать в первую школу Воронежа летом того года, когда Шастун закончил «началку» и перешёл в пятый класс. Он считал себя уже взрослым, но вёл себя, конечно, по-детски, особенно рядом с объектом своих симпатий.       Не зная другого способа привлечь внимание, кроме как постоянно пакостничать, Антон бесконечно изводил молодого учителя своими выходками, за что каждый урок физкультуры и ОБЖ, которые так же вёл Попов, расплачивался гневными замечаниями, написанными красной пастой в дневнике.       Отвратительно вести себя в присутствии Арсения Сергеевича – было единственным шансом обратить его внимание на себя, потому что из толпы таких же школьников, как и он сам, выделиться чем-то другим было сложно.       Ненависть лучше безразличия. Именно так решил Антон для себя. Он чувствовал слишком много к человеку, к которому не полагалось чувствовать вообще ничего, поэтому ему было необходимо получать что-то в ответ. Любая эмоция Попова, его реакция, реплика в сторону мальчика дарила тому бесконечную радость, даже если это был гнев, раздражение или очередная лекция о поведении.       Мысль о том, что учитель запомнит Антона и будет думать о нём вечером, после рабочего дня, была так соблазнительна, что он не мог не поддаться искушению сделать всё, чтобы не выходить у мужчины из головы, даже понимая, что ничего хорошего Попов о нём не думает.       Бесконечные срывы уроков заканчивались замечаниями, как в устном, так и в письменном виде, жалобы классному руководителю Антона стали еженедельным ритуалом Попова, но ничто из этого не останавливало мальчика и не сбивало с намеченного пути, целью которого было как можно чаще выводить Арсения Сергеевича из себя. И этот план работал отлично: Антон бесил, Арсений бесился. Работало это до тех пор, пока на очередном уроке физкультуры, который, как и всегда, находился под угрозой срыва, Попов не сделал объявление о том, что у них в школе открывается волейбольная секция для мальчиков, которую будет вести ОН.       Тогда Арсений только начинал свою тренерскую деятельность, не был известен и успешен, поэтому приглашал прийти всех желающих, лишь на мгновенье бросив на Шастуна встревоженный взгляд, надеясь, что причина его ночных кошмаров не заинтересуется и не воспользуется его предложением.       Антон конечно же заметил это и очень разозлился, хотя, казалось бы: а чего он ожидал от человека, которому портил жизнь каждый божий день? Но осознание того, что его не хотят видеть, больно кольнуло в груди, порождая сомнения в эффективности его методов воздействия на объект воздыхания. Шастун даже засомневался, стоит ли идти туда, ведь была вероятность, что его и вовсе не пустят, с позором отправив обратно домой. Но он пошёл.       На первую тренировку пришло много народа, среди которого Антону быстро удалось затеряться, чтобы не попасться на глаза Попову в первые же минуты и избежать отправки домой. Впервые в жизни, Шастун прятался от учителя, а не крутился прямо у того перед носом.       Какие у человека возникают ассоциации со словосочетанием «тренировка по волейболу»? Игра, движение, экшн! А если добавить ко всему этому слово «первая»? Вот и все ребята, пришедшие в тот день, лишь строили догадки, ожидая, что они, как говорится, с корабля на бал, сразу встанут играть, но не тут-то было.       Первую тренировку Антона и тренировкой то язык не поворачивался назвать, это было чем-то вроде отбора, причем больше походившего на естественный. Лекция о волейболе, с которой начал Попов, поставила в ступор всех и тут же выявила тех, кто для команды Арсения Сергеевича не подходил: сразу после неё домой отправились те, кто не слушал учителя, сидел в телефоне, всячески отвлекался и отвлекал других. Чеканя фамилии тех, кто должен покинуть спортзал, Попов заметил Шастуна и удивился, что тот сидел тихо, и внимательно слушал, впитывая каждое слово. Выгнать и его у Арсения не поднялась рука, таким притихшим и послушным тот выглядел.       Сразу после лекции детей, желающих вступить в ряды волейболистов, осталось меньше половины от изначального числа, что сильно беспокоило Антона, который больше всего на свете мечтал оказаться в команде и боялся оказаться тем самым следующими, чью фамилию выкрикнет Попов, не оставляя даже шанса показать себя в деле.       Заметив на себе оценивающий взгляд учителя, Шастун сжался и нервно вцепился пальцами в скамейку, на которой сидел, с такой силой, что у него побелели пальцы, словно это могло спасти его. Каково же было удивление мальчика, когда Арсений Сергеевич лишь чуть дольше задержался на нём оценивающим взглядом сощуренных глаз и молча прошёл дальше, продолжая называть фамилии тех, кто, по его мнению, был не в состоянии соблюдать правил элементарной дисциплины, которая являлась необходимым аспектом в воспитании спортсменов.       Определение физической подготовки не было решающим фактором при отборе, но позволило многое понять, как ребятам, так и учителю. Домой отправились не только, те кто халтурил и ленился, но и те, кто для себя решил, что не сможет справиться с ежедневной нагрузкой, которую обещал им Попов.       В результате отбора из, наверное, человек шестидесяти, Арсений Сергеевич оставил 12, которые мысленно разделил на старшую и младшую группу для удобства тренировок. Попов сам не понял, почему оставил Шастуна, но тот на протяжении всего времени, пока происходило отсеивание, вёл себя серьёзно и собрано, старательно слушая и выполняя всё, что было нужно, чем приятно удивил Попова, решившего всё-таки дать ему шанс.       Всё что чувствовал Антон после своей «первой тренировки» — это усталость, при чём не только физическую, но и моральную. Он так переволновался, что, когда всё-таки понял, что ему позволили остаться, казалось, не устоит на ногах от облегчения, которое словно электрический разряд, прошло через всё тело.       С того первого дня «новой жизни», как окрестил её Антон, прошло 4 года, за которые многое изменилось, но больше всего изменился Арсений. Того улыбчивого молодого преподавателя, решившего дать Шастуну шанс, вытеснил надменный и холодный циник, для которого люди были лишь средством достижения цели.       Он не привязывался к ребятам в команде, отчего часто тасовал её, выворачивая основной состав, как ему вздумается, на должности капитана тоже долго никто не задерживался, что было не принято в обычных волейбольных командах.       Арсений не имел любимчиков, хотя, наверное, так просто казалось из-за того, как часто он их менял. Расположения Попова добиться было трудно, и обычно он симпатизировал тем, кто постоянно подхалимничал перед ним, выслуживаясь и лебезя. Антон считал это мерзким, хотя в глубине души конечно завидовал тем, кто мог запросто начать бессмысленный диалог с тренером, бестактно спрашивая, как у него дела и что он делал на выходных.       С возрастом Антон всё больше проникался своими чувствами к Арсению, разбирался в себе, пытаясь понять, почему же у него на протяжении уже не одного года, перехватывает дыхание и появляются бабочки в животе лишь при одном упоминании тренера, что уж говорить о моментах, когда тот находился в поле зрения Шастуна. Вывод был неутешительным: Антон влюбился.       Любовь… Школьник часто смаковал это слово, ища в нём именно тот подтекст, который он вкладывал в свои чувства к учителю. Выходило печально. Арсений был для Антона центром вселенной, личной недостижимой мечтой, солнцем, на которое можно было только смотреть, не имея возможности дотронуться, не только из-за расстояния до него, но и из-за температуры, которая причинит тебе невыносимую боль прежде, чем убьёт. Но ведь даже смотреть на солнце больно, что уж говорить о взаимодействии с ним.       Так и получалось, что Антон медленно слеп от своей любви к Арсению, который не знал, да и мог знать о том, что какой-то мальчишка до смерти в него влюблён.       Со временем любовь переросла в зависимость. А может быть и была ей изначально, скашивая свою ужасную суть под маской первой влюблённости, и Антон, которому отрезали крылья, на которых он летал, воодушевлённый светлыми чувствами, упал с небес на землю.       Если любишь – отпусти. Наверное, все слышали эту фразу, которая на самом деле, кто бы что ни говорил, имеет место быть. Ведь нельзя насильно удержать человека, которого ты любишь, если он счастлив не с тобой. Чистая и искренняя любовь – это светлое чувство, которое толкает людей на подвиги ради того, кого они любят. любящий человек жертвуют всем, чтобы у его второй половинки всё было хорошо, даже если это будет вдали от него.       Любовь Антона была другая. И любовь ли это была? Крайняя необходимость видеть Арсения каждый день вскоре превратилась в страшную зависимость, где Попов был наркотиком, без употребления которого, жизнь Шастуна теряла смысл, и из яркой и счастливой становилась серым месивом блеклых событий, от которого было тошно.       Антон ходил в школу только из-за того, что точно знал, что после ужасно скучных уроков он проведёт целых два часа в обществе человека, который дарит ему улыбку лишь одним своим присутствием. Тренировки обычно начинались в три часа дня и у Антона после занятий было достаточно времени, чтобы сходить домой, покушать, переодеться и оставить сумку с учебниками, как делали это другие ребята, но после уроков Шастун сразу шёл в спортзал, игнорируя эту возможность, ведь именно благодаря этому у Антона появлялся лишний час для общения с Арсением Сергеевичем.       Это время Шастун называл их с Поповым «сакральным часом», где они были только вдвоём. Безмолвная традиция, которую подросток придумал себе сам, появилась совершенно случайно, когда однажды Антон, задержавшись в школе, уже не успевал зайти домой и пошёл в спортзал сильно раньше необходимого времени, не ожидая встретить в дверях Арсения Сергеевича, который с приветливой улыбкой попросил его помочь с заполнением журнала, раз уж он бродит здесь без дела, и Шастун конечно с радостью согласился. Счастью его не было предела, когда, быстро управившись вдвоём с заполнением электронного журнала, Попов предложил выпить чаю, угостив Антона шоколадкой за помощь.       В тот день Шастун впервые, оставшись наедине с учителем, не выслушивал очередные обвинения в безобразном поведении и неуважении к старшим, как это частенько бывало раньше, а душевно и мило беседовал с преподавателем, окончательно осознавая, что его жизнь уже не будет прежней, ведь всё, что его интересовало его до встречи с Арсением Сергеевичем меркло на фоне учителя, отныне поселившегося в его сердце, запершегося там и уходить не собирающегося.       После того дня Антон приходил в спортзал чисто по инерции, зная, что его помощь в любом случае не помешает, а если делать будет действительно нечего, то они просто выпьют чай с домашним вареньем, которое так обожал учитель и всегда пытался накормить им Шастуна.       Но время шло, Антон взрослел, Арсений холодел. Время от времени Попов выпроваживал, пришедшего помогать ему Шастуна под разными предлогами, которых с каждым днём становилось всё больше. Посидеть один на один с учителем удавалось уже не так часто, но теперь эти встречи, если и состоялись, то приносили Антону радости в разы больше, чем раньше, ведь теперь они были чем-то исключительным и не частым, но всё равно со временем скатились к нулю и перестали существовать, уничтожив «традицию» Антона на корню.       Всё, что осталось у мальчика – тёплые воспоминания, в которых Арсений Сергеевич смеётся, рассказывая что-то о себе маленькому Антошке, который пьёт чай с вареньем, сидя на стуле в «каморке» спортзала и болтает ногами, весело улыбаясь. Знай тогда Антон, что этих посиделок больше не будет, то записывал бы каждую из них в блокнот, чтобы не упустить ни единого момента, который когда-то принёс ему счастье.       Если говорить о месте Шастуна в команде, то его описать можно очень просто, ведь по мнению Попова Антон был одним из лучших, но никогда не был лучшим, не был первым, тем, кто безоговорочно превосходит всех других в своих умениях игры, хотя с этим можно было не согласиться. И Шастун знал, что Арсений Сергеевич не прав, и догадывался о том, что тренер тоже знает, что нагло врёт, занижая способности Антона.       Шастун, к своему огромному сожалению, никогда не был в любимчиках у Попова, хотя так отчаянно этого желал. Ему всегда чего-то не хватало до того, чтобы Арсений Сергеевич похвалил его, встал на его сторону во время очередного конфликта внутри команды, или выбрал Антона на ту роль, о которой он мечтал с первого дня в сборной.       Так произошло и перед этой судьбоносной игрой, которую «звери», как говорится, слили. Последняя или «крайняя», выражаясь языком Попова, тренировка прошла в стандартном режиме. Ребята выложились на полную, работали в новых связках, в которых разыгрывали мяч, тренировали подачу, приём, атаку. Работали, как всегда, слажено, четко, быстро и красиво, так, что ни у кого, кто находился тогда в спортивном зале, не возникало ни единого сомнения, что завтра их команда порвёт всех своих противников, как это было на первом, районном этапе. Никто не беспокоился о том, что у них может не получится выиграть. Это было исключено.       Оставалась лишь одна волнительная деталь перед тем, как Попов отпустит всех по домам, отдыхать и набираться сил перед предстоящей игрой. Перетасовка команды всегда была неприятным моментом, потому что никто из ребят не мог быть уверен на сто процентов, что не окажется в этот раз на скамейке запасных, а всё-таки войдёт в основной состав. Так было и в этот раз.       Выстроившись кругом вокруг тренера, мальчишки внимательно слушали, кто же будет играть на завтрашнем старте, потому что изменений был много, ведь после первого этапа соревнований, Попов сделал для себя очередные выводы, выделив лидеров и аутсайдеров нынешнего сезона, которые, как ни странно, действительно часто менялись в течение всего учебного года.       Всю сегодняшнюю тренировку Арсений Сергеевич дергал ребят, меняя тройки, комбинируя выигрышные сочетания игроков, в которых не должно было быть ни единого слабого места. Собрав всех парней вокруг себя, он медленно обвёл их взглядом, словно убеждаясь в правильности своих решений и быстро и безжалостно стал называть основной состав.       Услышав свою фамилию первой, Шастун громко выдохнул и широко улыбнулся, зная, что обычно первым Попов называет того, кого поставит капитаном в предстоящей игре. Мальчику показалось, что вот он, тот самый звёздный час, когда все его мечты начнут сбываться: он станет капитаном и докажет, что достоин носить это звание, докажет не только себе, но и Арсению Сергеевичу, что он всё-таки не просто один из, он и есть тот самый.       Назначить капитаном Антона было самым логичным из всех исходов, об этом думал не только сам Шастун: так говорили другие ребята в команде, которые знали, что лучше него никого нет, поэтому те, кто был бы рад его назначению, счастливо улыбаясь, подбадривая Антона.       - Капитаном будет Карпов, - как гром среди ясного неба. Это было не просто неожиданно, это было до слёз обидно, потому что пресловутый Карпов был жутким коротышкой, с совершенно не подходящей для волейбола комплекцией, лишь каким-то чудом до сих пор остававшийся в команде. Чудо это было простое и понятное – личная симпатия Попова, который непонятно что в нём нашёл. Алексей Карпов всегда стоял в основном составе, хотя совершенно этого не заслуживал. Видимо подхалимные улыбочки Лёши очень нравились тренеру, который даже не скрывал того, что ему приятна лесть из уст этого «слизняка», - Всем спасибо за тренировку, завтра не опаздывать! До свидания, больше никого не задерживаю.       Назначение Карпова ни у кого восторга не вызвало, его многие открыто недолюбливали и играть под его началом, честно говоря, не хотели. Другое дело – Шастун, весёлый и открытый парень, готовый в любой момент подстраховать и поддержать не только во время игры, но и в обычной жизни. Его назначения уже долго ждали многие, но видимо мечтам не суждено было сбыться.       Понуро топая к выходу из спортзала, мальчики недобро перешёптывались, то ли обсуждая, то ли осуждая выбор тренера. Было понятно одно, они недовольны всей сложившейся ситуацией, решение Попова было встречено острой критикой. Весь запал и энтузиазм перед предстоящей игрой схлынул, не оставив после себя ни следа. Зал опустел, оставив так и замершего Антона один на один с Арсением Сергеевичем, который неприятно прищурился, смотря на мальчика, который почему-то не хотел уходить.       -Шастун! Проснись и пой! Все уже ушли. Свободен! – фразы разносились по опустевшему спортзалу неприятным эхом, разбавляемые гулом удаляющихся шагов тренера, который уходил в свою «каморку», чтобы переодеться и тоже отправиться домой.       Антон медленно повернулся в сторону, куда ушёл Попов, и через секунду рванул следом.       - Арсений Сергеевич! Стойте! Так нельзя! – быстро добежав до, уже успевшего скрыться за дверью, учителя, затараторил Шастун, хватая того за рукав толстовки.       - Что? – лицо мужчины скривилось в чём-то наподобие ухмылки, которая некрасиво перекосила лицо Попова.       - Так нельзя, вы не правы. Вы не можете так поступить с ними. С нами! Со мной! Зачем вы это сделали? – Антон говорил так громко и быстро, что ему едва доставало воздуха, который он хватал рваными неаккуратными глотками, словно начиная задыхаться от собственных слов.       - Тебя забыл спросить, Шастун, - Попов снова сузил глаза, прищуриваясь, словно пытался детальнее рассмотреть Шастуна, и перешёл на рычание, произнося фамилию ученика сквозь зубы.       - Но я лучше него! Я лучше их всех вместе взятых. Не нужно делать вид, словно вы этого не знаете! Почему вы так поступаете? Что я вам сделал? Чем не угодил? – Антон, всё ещё говорящий на повышенных тонах, до сих пор держал рукав кофты тренера, в который вцепился, комкая его и машинально дёргая на себя.       - Хватит! Я всё сказал! Капитаном будет Карпов! – Арсений Сергеевич резко вырвал свою руку из тонких пальцев мальчишки.       - Но… - потеряв единственную соломинку, за которую он хватался, Шастун несмело сделал шаг вслед за продолжившим удаляться от него мужчиной.       - Разговор окончен, - Арсений практически скрылся за второй дверью, действительно собираясь поставить точку в их диалоге.       - Они же все вас теперь ненавидят! – резкий выкрик заставил учителя остановиться, развернуться, возвращаясь на шаг назад, и опасно склониться над, сжавшимся под гневным взглядом, мальчиком.       - Тебе то какое дело? – выплюнул Попов, выпрямляясь и продолжая смотреть на Антона сверху вниз, - Хочешь заслужить их любовь? Не стоит стараться. Они и так без ума от твоих выходок! - рука, ударившая по столу одновременно с последним выкриком, неприятно отрезвила Шастуна, который нервного сглотнул, прежде чем продолжить говорить тихим вкрадчивым голосом, вкладывая в свой вопрос всю боль и безнадёгу, что поселилась в нём, после назначения на роль капитана этого треклятого Карпова.       - А вам теперь любовь не нужна? – Антон смотрел на учителя своими огромными зелёными глазищами, не мигая.       - Твоя? – Арсений вздёрнул подбородок, словно указывая им на мальчика и продолжая этим действием свой вопрос, - Нет!       Шастун пропустил тот момент, когда учитель развернулся и ушёл к себе, хлопнув дверью. Слова болезненной пощечиной опустились на замершего Антона, который лишь спустя несколько секунд понял весь ужас сказанной Арсением фразы.       Мальчик не помнил, как дошёл домой, и, только зайдя в квартиру, он обнаружил, что даже не переоделся и не взял куртку, так и шёл по улице зимой в одной спортивной форме и кроссовках. Пришлось быстро переодеться, накинуть запасной пуховик и бежать обратно в школу за своими вещами, которые он там оставил.       Весь оставшийся вечер и половину ночи Антон проплакал, жалея себя, так и заснув от усталости. Утро дня соревнований выдалось тяжелым, открыть опухшие от слёз красные глаза оказалось непосильной задачей. Кое-как собравшись со сборами и чудом не опоздав, Шастун явился к месту сбора команды, выглядя ужасно уставшим на фоне своих отдохнувших свежих товарищей.       Антон знал, что от предстоящей игры ожидать чего-то хорошего не стоит, но то, как всё прошло, он не мог представить даже в самом ужасном сне. Чертов Арсений Сергеевич с его проклятым Карповом, который на площадке был какой-то смутной тенью, отдалённо напоминающей игрока, что уж говорить о звании капитана. Он пропускал свои мячи и хватал чужие, совершенно разрушая командный дух.       Все были в ужасе, но возмущаться никто не решался. Шастун тоже молчал, вчерашней беседы ему хватило с головой. Но лучше бы он закатил Попову истерику после первой слитой партии, в которой Карпов неуместно влезал во все розыгрыши там, где он был не нужен, пытаясь со своим метром с кепкой, совершить атаку, забирая мячи, принадлежащие Антону, который бы их, если и не забил, то точно перебросил бы через сетку.       Арсений Сергеевич словно не замечал всего этого, игнорируя все ошибки Леши, место которому было даже не на скамейке запасных, а лишь в рядах болельщиков. Зато Шастуну прилетало за троих, даже там, где мяч был упущен не по его вине.       Все события последних двух дней одновременно свалились на Антона. Разочарование, злость, обида, боль – всё это вырвалось наружу в один миг, накрывая мальчика с головой.       И вот теперь, сидя на полу в грязном туалете, Антон смотрел на свои руки, со сбитыми в кровь костяшками и беззвучно рыдал, время от времени размазывая по лицу слёзы, вместе с кровью.       Порезанная нога противно ныла и тянула, пропитанный кровью наколенник неприятно лип к коже. Всё в этом мире словно вмиг ополчилось против Шастуна.       Требовательный стук в дверь оказался внезапным, ведь приближающихся шагов Антон не слышал. От неожиданности Шастун шарахнулся к противоположной от двери стене, но так как всё ещё сидел на коленях, то закономерно встретил препятствие в виде керамического унитаза, об который ударился локтем, чем вызвал довольно громкий и гулкий звук.       Человек за дверью постучал ещё раз, прочищая горло. Не сложно было догадаться, кто это был.       - Антон! – выплюнутое сквозь зубы имя, заставило мальчика зажать рот руками, чтобы не издавать никаких звуков, которое настойчиво просились наружу вместе со слезами, - Не позорь меня! Быстро выходи! Проигрывать тоже надо уметь, а не прятать голову в песок, как страус, при малейшей опасности.       Тихий, размеренный, пропитанный ядом, голос, которым Арсений в привычной своей манере чеканил слова, резко сменился ударом ладони о поверхность двери, которая в миг показалась Антону картонной и готовой вылететь при следующем подобной варварстве со стороны тренера, отчего у подростка по спине побежали мурашки.       - Ты трус, Антон. Слышишь меня? Трус! Лучше бы ты сегодня вообще не выходил на площадку, пользы от этого было бы ровно столько же, а вот вреда меньше, в разы меньше!       Арсений срывал на парне злость, Антон знал это и понимал, что лучше ему послушать сейчас мужчину и выйти, но задетая гордость дала о себе знать, вырываясь наружу тихим писком вместе с судорожным всхлипом.       - И не скули там. Живо выходи. Имей совесть! Я не собираюсь за тобой бегать и успокаивать. И лучше бы тебе выйти и как все, поблагодарить соперников за игру и проявить хоть каплю уважения к ним, если для меня его у тебя не осталось. У тебя есть пять минут, чтобы оказаться там, откуда ты позорно сбежал, и встать в строй. Время пошло, и не дай бог ты сейчас не явишься, разговор тогда у нас с тобой будет совершенно иной.       Напоследок ударив по двери ещё раз, тренер вернулся в игровой зал, размеренно стуча каблуками туфель о половые доски. И как только Антон мог не услышать его приближения?       Так и не выйдя ни на награждение команд, ни на их прощание, Шастун сидел в злосчастном холодном туалете до тех пор, пока голоса, доносящиеся снаружи, не утихли и за последим уходящим не захлопнулась дверь. Медленно поднявшись с занемевших ног, Антон открыл щеколду и несмело выглянул в коридор, который встретил его свежим воздухом и звенящей пустотой.       Зайдя в раздевалку, Шастун обнаружил свои вещи, сложенные той же ровной стопочкой, в какой он их и оставил, что немного смутило его. Мальчик ожидал, что после столь сокрушительного провала, ребята из команды обидятся на него и как минимум раскидают вещи позорно спрятавшегося труса, но всё было в порядке. Антону стало тошно от того, что он был такого плохого мнения о своих друзьях, силой воли заставив себя успокоиться и не дать воли новым слезам.       Снимая наколенники Шастун, поморщился от того, как неприятно отлеплялся один из них, пропитанный кровью, которая уже успела засохнуть и приклеить защиту к коже.       Рана на ноге перестала кровоточить и стянулась легкой плёночкой, содрать которую можно было при любом неаккуратном движении, что сильно затрудняло процесс переодевания.       Когда Антон уже застёгивал куртку, дверь в раздевалку быстро отворилась, ударяясь об стену и заставляя Шастуна испуганно вздрогнуть. Он не ожидал увидеть там своего лучшего друга, который сегодня практически всю игру просидел на скамейке запасных. Шастун думал, что все уже ушли, поэтому появление Димы стало неожиданностью и не сказать, что приятной.       Антон как можно скорее отвернулся лицом от друга, чтобы тот не заметил красных глаз и наспех умытого от крови лица. За поспешностью своих действий Шастун забыл про порез, который при развороте грубо обтёрся о жесткую ткань светлых джинсов мальчика, который чертыхнулся про себя, понимая, что скорее всего испачкает кровью не только наколенник, но и штанину.       - Тош, - несмело начал запыхавшийся от быстрого бега Дима, - я понимаю, что ты хочешь побыть один, и я сейчас уйду, просто там Сергеич, и он нас всех, конечно, уже на чихвостил, но он ждёт тебя, и он сказал, что не уедет, пока ты к нему не подойдёшь. Он на парковке около школы, - от волнения предложения Позова получались нескладными и некрасивыми, было заметно, что роль гонца ему не нравилась и подставлять друга он не хотел, но ослушаться тренера не мог.       - Дим, - пауза, пока Антон подбирал слова, затянулась, заставляя Позова нервничать ещё больше, - я тебя никогда ни о чём не просил, но сейчас, пожалуйста, скажи ему, что я уже ушёл, что ты не смог найти меня нигде. Пожалуйста! – Шастун так и не развернувшись к Диме бессильно всплеснул руками.       - Антон, я, я скажу, но обещать, что он поверит, не могу. Но я постараюсь! Правда!       Дверь раздевалки снова хлопнула, оповещая о том, что Позов убежал обратно, а Шастун, закидывая рюкзак на плечо медленно пошёл к выходу, по пути осматривая штанину джинсов, которая уже начала пропитываться вновь пошедшей кровью.       - Я знаю, Дим, я знаю, - шёпотом в пустоту сказал Антон.       Решив постоять около выхода десять минут, чтобы точно быть уверенным, что Попов уехал, Шастун засёк время, облокотившись на стену. Голова кружилась, а отмеренные десять минут казались вечностью. Наконец пропищал сигнал, оповещающий о том, что можно идти и Антон без задней мысли толкнул входную дверь, ведущую на улицу. Какого же было его удивление, когда, выйдя за неё, Шастун увидел, закутавшегося в свой пуховик Арсения Сергеевича, облокотившегося бедром на капот своей машины.       Первой мыслью было забежать обратно в школу, но было уже поздно, Попов заметил Антона и оттолкнулся от иномарки, принимая вертикальное положение. Нужно было идти. Еле перебирая ногами, Шастун поплёлся в сторону парковки, потому что другого способа выйти со двора школы, в которой проходили соревнования, он не знал.       Пока Антон шёл, в его голове созрел план, который мог сработать, если провернуть его с уверенным видом. Мальчик собирался просто невозмутимо пройти мимо тренера, словно так и задумывалось, но ничего не вышло: как только Шастун вышел за ворота и повернул в противоположную от учителя сторону, Попов схватил его за руку и силой дёрнул на себя.       - Поговорим? – той враждебности, что была в его голосе в спортзале практически не осталось, было скорее какое-то усталое смирение и желание сгладить конфликт, что не было для Арсения Сергеевича привычным. Он никогда не извинялся, потому что никогда не считал себя виноватым.       - Нет? – попытка не пытка, решил для себя Антон, поэтому надеялся, что честный ответ сможет спасти его от нежелательной беседы.       - Что с ногой? – отпустив руку Шастуна, Попов дернул вверх окровавленную штанину, заставляя мальчика замычать от боли. И как только заметил, зараза, темно ведь уже.       - Порезался, - отступив на шаг назад, прошипел Антон.       - Порезался или порезал? – сузив глаза в своем привычном излюбленном жесте, поинтересовался физрук.       - Имеет значение? – Шастун знал, что Арсения это не интересует, и спросил он просто из любопытства.       - Может быть, - Арсений, обойдя капот, подошёл к водительской двери и мотнул головой в сторону пассажирского места, - садись в машину.       - Я пешком, Арсений Сергеевич, - и пока тот осмыслял сказанные Антоном слова, мальчик резво, насколько мог, пошёл в направлении своего дома.       - Антон! – выкрик остался проигнорированным, и мальчик уверенно продолжил своё шествие, слыша, с какой силой захлопнулась дверь машины, прежде чем та рванула шипованной резиной по снежной наледи.       Разговора завтра избежать не получится, а значит к нему нужно подготовиться. Ночь обещала быть долгой.