Дело Грецкого Г.А.

09.07.86 (скрытый текст)       Я говорил с Толиком по поводу раскопок. Аккуратно попытался подвести его к тому, что на храм стоит взглянуть поближе, но он, к моему сожалению, согласен был сделать это только завтра. Вот поэтому я и сделаю это сам…       Вразумительного ответа из центра планетологии так и не поступило. Экипаж нашего корабля — капитан, пилот и техник не смогли объяснить, что показал сканер грунта. Сергей сказал, что с ним вроде бы всё в порядке — соседний участок сканер показал без проблем. Все эти обстоятельства значили лишь одно — бессмысленно ждать.       Когда все уснули, я вышел из офиса. Рыжие барханы потемнели, звезды Вакан-Танка не было видно — это и всё, по чему можно было понять, что на Брэдли ночь. На небе абсолютная чернота и миллиарды звёзд. Ни одна из них не была мне знакомой ни на Земле, ни уж тем более, здесь. А мысль о том, что это ещё и не те звёзды, которые я наблюдал, стоя ночью на берегу моря, вовсе пускали холод по моей спине. Точно ли я на своём месте? Ждёт ли кто-то меня там?..       Я отвлекаюсь… Опустив голову, заметил недалеко от себя УПСП. Универсальное Планетарное Средство Передвижения-4 — типичный, даже устаревший транспорт, на котором мне уже доводилось ездить на прошлых командировках. Отсутствие атмосферы означает отсутствие звуков, и поэтому никто не услышал, как я завожу транспорт. Обозначенный на карте провал ускорил дело — я отметил эту точку и беспрепятственно начал движение к ней. Всё шло, как по маслу. Я был уверен, что ничего опасного в том храме нет, а в том, чтобы просто посмотреть поближе, нет ничего преступного.       Прошло немного времени, прежде чем я добрался до провала. Не тратя ни секунды, я вышел из УПСП и прикинул, что свалиться с крутого уступа в темноте было бы не лучшим итогом моего конфиденциального предприятия. Я нашёл трос, один конец которого закрепил на бампере УПСП, а другой — на своём скафандре, и стал аккуратно спускаться. По крайней мере, настолько аккуратно, насколько это было возможно в условиях пониженной гравитации.       Чем ближе я оказывался к арке, тем явственнее мне становились слышны какие-то… Голоса? Это было больше похоже на пение, церковные хоралы, но голоса эти были совершенно не похожи ни на один человеческий, который я мог слышать когда-либо раньше. Эти голоса звучали скорее как музыка, чем как пение, как гудение, и лишь тончайшая грань не давала сказать, что они исполнены инструментом, а не человеком. И звучало всё это будто только в моём сознании из-за монолита, но в действительности — лишь в моей голове. Это же вакуум, абсолютная тишина — какие ещё звуки? Немудрено было бы занервничать, но когда я оказался совсем вплотную к арке, я почувствовал умиротворение. Кислородная смесь, которую я вдыхал, вдруг стала ощущаться сладкой. Эйфория… Величие… Вот, что я ощущал. Я был уверен, что прикоснувшись к этому монолиту, почувствую тепло. Так и оказалось. На моих губах непреднамеренно появилась улыбка. Я взглянул на датчик скафандра — температура сто девяносто по Кельвину, минус сто семнадцать по Фаренгейту, минус восемьдесят три по Цельсию. Если бы от монолита и могло исходить тепло, которое я смог ощутить через скафандр, оно бы явно повысило местную температуру. Это всё в моей голове…       Я поспешно вскарабкался обратно на верх уступа. В голове было так много мыслей, что когнитограф, казалось, начал барахлить. Всю дорогу, пока ехал, удалял текст. Эх, если бы можно было поставить УПСП на автопилот!       Собирался было больше не записывать мысли, но когда вернулся в офис, встретил протрезвевшего Васильева в холле. Он спросил меня, тоже ли я слышал то пение и начал ли понимать, почему они, рабочие, называли это место «храмом». Я попытался отрицать, но прораб подступил, посмотрел мне в глаза и сказал, что видит по ним. Бедолага, наверное, не выдержал чего-то подобного на своей тяжёлой работе. Или я просто успокаиваю себя?..