Дело Грецкого Г.А.

10.07.86       Оператор центра планетологии заверил Теменко, что исходя из полученной ими информации, опасаться в раскопках нечего. Кто-то из рабочих на заднем плане, помню, сказал что-то про чёрную дыру внутри планеты, но эту версию сразу отбросили, даже не сообщив центру. Иван Сергеевич кроме этого связывался с заместителем главы центра, своим хорошим знакомым, но тот сказал, что для них оснований вмешиваться нет. Зам сказал ему в случае чего оставаться на связи, но сейчас они ничем не могут помочь.       После этого декан поделился с нами мыслями, что должен был сразу догадаться — «Никаких дополнительных ресурсов на раскопки не выделят, но попытаться стоило». Он распорядился, чтобы в один из Гоферов поместили комплектующее системы жизнеобеспечения из корабля — сканер-электроэнцефалограф. По его задумке, ЭЭГ должна будет покрыть некоторую область раскопок и определить, производится ли какое-нибудь психическое влияние в той зоне.       Мы сидим в офисе, наблюдая по «видеосвязи» за тем, как Гофер, стараниями оператора, приближается к «храму». Оператор безуспешно пытается развлекать нас, пока планетоход добирается к месту раскопок. «Гофер-8 — один из первых удачных образцов рабочего планетохода. Устойчивость и передвижение по местному бездорожью у него, конечно, не такие хорошие, как у УПСП… Но он достаточно массивен, чтобы дробить гусеницами камни, мешающие проезду. УПСП берёт проходимостью, а Гофер — функционалом, хоть первое и считается Универсальным». Зачем ему рассказывать об этом геологам, знакомым с техникой?.. Впрочем, стоит отдать должное — я ещё лучше запомнил дорогу до «храма», концентрируя внимание на картинке.       Гофер подъехал к провалу, и приблизительно пол-часа мы следили за тем, как он раскапывает и трамбует уступ, чтобы подготовиться к работе. На миг мне показалось, что я видел в глазах Кодака скуку — может, он и вправду хотел, чтобы второй Гофер веселья ради свалился в провал?       Когда планетоход закончил с уступом и начал приближаться к провалу, я почувствовал какое-то ободрение. Хоть оно и показалось мне ни с чем не связаным, я не придал этому значения. Пока не услышал пение у себя в голове. 10.07.86 (скрытый)       Эйфорию сдуло как ветром. Я почувствовал натуральный страх, больше того — я ещё и ощутил себя нашкодившим мальчиком в лице Теменко. Надеюсь, они не поймут по моему поведению, что что-то не так, что я чем-то выдам свою причастность к этому «пению»… 10.07.86 (продолжение)       Декан, Толик и рабочие невзначай переглядывались. Наконец, Кодак спросил, все ли почувствовали воодушевление, на что присутствующие ответили положительно. А вот Васильев явно нервничал. Он ходил из стороны в сторону, его движения становились всё резче, пока он вовсе не вышел из операторской. От этой ситуации ли, или от чего другого, моё дыхание стало чаще и это оказалось заметно. Кодак спросил, как я себя чувствую. Я постарался отмахнуться — всё, мол, в порядке, просто немного нервничаю. У меня не было настроения акцентировать на этом внимание. Он спросил о пении. Я не успел ответить — оператор воодушевлённо призвал всех: «Я открываю!».       Я был слишком возбуждён, поэтому не следил за тем, насколько аккуратно он это делает. Я всегда относился к этому процессу педантично, но не в этот раз. В конечном итоге, плита была пробита по контурам арки. «Храм» был вскрыт. Арка была достаточно большой, чтобы Гофер проехал внутрь, и как только он это сделал, что-то в моём сердце ёкнуло. Пение прекратилось. Так же резко, как и началось. 10.07.86 ©       Я могу поклясться, что прямо перед тем, как пение оборвалось, чётко расслышал слова: «Не бойся». Иронично, но именно это меня и напугало больше всего. То гудение — это ещё куда ни шло… Но слова? Кто мне их сказал? Кто ещё их слышал? С чем же мы столкнулись?.. 10.07.86 (п)       Чтобы как-то отвлечься, я жадно стал высматривать детали места, куда въехал планетоход. По структуре стенки внутри «храма» были… долеритовые. Точно такие же, как и снаружи, в провале. Гофер отъехал уже достаточно далеко от входа, но на полу до сих пор лежала пыль. Пожалуй, я ни разу в жизни не видел столько пыли. Я не хочу думать о том, откуда она в замкнутом пространстве, потому что «храм» был не просто запечатан, он был буквально внутри камня. Мне начинало казаться, что здесь дальше мы должны будем получить ответ на этот вопрос. Теменко попросил оператора остановиться, чтобы осмотреть внутреннее помещение.       Учитывая то, сколько здесь пыли… Должно быть, в ней что-то можно найти. Но Гоферы — слишком уж грубый транспорт для того, чтобы случайно не разломать найденное. На прошлых экспедициях Гоферами производили шурф и при надобности снимали до метра реголита, основными же работами, как и сто лет назад, занимались люди. На Земле, возможно, нам бы помогали машины по очистке грунта, находки бы чистили воздуходувы, за процессом их консервации следил бы специальный ИИ. Но здесь мы сами по себе. В раскопках главное — аккуратность, я всегда так говорил. Чем аккуратнее раскопки, тем выше шанс найти больше. Но в этот раз Теменко нас не пустит заниматься чем-то подобным. Зачем вообще тогда заниматься хоть чем-то, если мы не можем сделать ничего?.. Это пение, которое слышно даже через видеосвязь, конечно, пугает, но ещё ничем никому не повредило.       Я взял на себя смелость предложить декану начать раскопки своими силами. Он не сразу ответил мне, но ответ был из разряда тех, что выставляют собеседника в неприглядном свете. «Позже, пожалуйста». Про себя выдохнув и успокоившись, я стал догадываться, что не обо всём можно поговорить в присутствии рабочих.       Я снова обратил внимание на «храм». Внутри буквально было пусто, даже ни одной трещины. Среди пыли можно было рассмотреть только единственный камень. Камень внутри камня. Что ж… Это не слишком удивительно для геолога, хоть и более характерно в случаях, когда «внешний» камень представляет из себя своего рода скорлупу, а внутренний — ядро, так называемая оолитовая конкреция. Но о природном происхождении камня в камне в нашем случае и думать не стоит — этот явно внесли сюда. Только кто же? Инопланетяне? И зачем?..       Дальше внутри пещеры был… вход в грот, насколько я могу судить. Туда Гофер проехать бы не смог — слишком узко, но человек прошёл бы. И что-то мне подсказывало, что именно там лежит ответ на все наши вопросы. Но что бы там могло быть? Зал с отчётом на постаменте?.. Я спросил декана, что он думает об этой пещере. Он сказал, что нужно определить её возраст и попросил оператора отломить небольшой образец камня от входа.       Когда образец был взят, а Гофер стал возвращаться к офису, мы могли считать полевые работы на сегодня оконченными. Теменко, Кодак и я вышли из операторской. Декан обратился ко мне, ссылаясь на предложение копать своими силами. Он извинился за то, что пришлось сперва отказать мне в ответе, и сказал, что мы не должны давать рабочим поводы сомневаться в собственной компетентности. Ситуация, по его словам, неординарная, и, как было сказано в нашем предварительном отчёте, требующая тщательного исследования, не терпящего спешки. Стоило ожидать чего-то подобного — декан заботится о нашем авторитете. 10.07.86 ©       Позже я поговорил об этой же ситуации с Кодаком, и он задал мне вопрос, почему я так рвусь в «храм». Я стал разъяснять, как это может быть важно для науки, но он сказал, что мы понятия не имеем, к чему нас может привести пение местных сирен. Толик всегда был для меня голосом разума. Но иногда хочется поступить так, как подсказывает сердце. Что-то говорит мне, что дальше в «храме» нет никакой опасности, несмотря на то, что природа его вызывает вопросы. Что-то говорит мне, что именно туда лежит мой путь.       Он напомнил мне, что я, сколько он меня знает, всё время рвался искать какие-то тайны науки, будто моё представление о ней создано публицистикой. Конечно, нет… Публицистика временами становится серьёзным испытанием даже для доцента, проверяет на прочность его умение критически мыслить. И всё же, публицистика — ложь лишь наполовину. Великие открытия бывают и должны стимулировать нас. Ведь именно стремление к неизвестному, к ответам на неразрешимые, казалось бы, вопросы, двигало человечеством всё время его существования. Невероятного в жизни становится всё меньше… Я же уверен, что до конца ещё далеко.       Кодак попросил меня быть осторожнее. Но выбора у меня, пожалуй, нет. Стоять на месте я не могу. 10.07.86 (п)       Какое-то время спустя Теменко пригласил нас на корабль, где мы смогли бы увидеть результаты ЭЭГ. Он предупредил, что не вполне уверен в том, что должно было бы быть в результатах. Впрочем, как и все здесь. Очевидно, практика была эксперементальной. Я же всё никак не мог понять, каким образом можно просканировать область на предмет мозговой активности, но Артур Кларк небезосновательно говорил, что любая существенно развитая технология неотличима от магии. Пугало иногда то, насколько быстро эти технологии вокруг нас развивались.       Система жизнеобеспечения лежала на плечах Галины, ИИ-ассистента. В сущности, она бот-консультант, от которой зависело только понимание состояния того, кто к ней обращается. Её ПО было достаточно развито, чтобы можно было доверить ей консультировать себя: речь её по большей части почти не отличалась от человеческой, не чувствовалось даже скриптовых фраз. К тому же, она могла разъяснить простыми словами то, что показывала система жизнеобеспечения.       На ЭЭГ были широкие волны. Теменко попросил Галину снова озвучить расшифровку. Бот повторила приятным голосом: «Электроэнцефалограмма показывает тета-волны, ритмы, которые колеблются в районе 4-8 герц. Говоря проще, это состояние сна со сновидениями или же глубокой медитации. Если у Вас возникают ещё какие-нибудь вопросы, я с радостью постараюсь на них ответить».       Теменко развёл руками, всем своим видом показывая, что был прав. Это место производит психическое влияние. Впрочем, что бы показало ЭЭГ, если бы никакого влияния не было? Я схватился за эту мысль. Спорить с деканом было бы не слишком правильно, поэтому я отошёл с Кодаком в сторону и спросил его об этом. Он сказал что ЭЭГ показала бы «нормальные ритмы». Нормальными Кодак назвал бета-волны, отражающие бодрую мозговую активность. Я парировал: такие показатели могут значить что угодно, для ЭЭГ разница будет только в том, насколько мозг… Или в принципе, зона, психоактивна при этом. Тогда Толик сказал, что ЭЭГ должна была бы показать ровную линию — отсутствие активности. Но в этом случае сканер, похоже, что-то уловил…       Ещё через какое-то время декан позвал нас, чтобы сообщить о том, что у камня из «храма» нет возраста. «В каждом камне, — начал объяснять он, — должен быть радий, накопленный за время его существования. Его незначительное количество, но он всегда должен быть. В этом образце радия нет. Более того, нет совсем ничего. Это и не камень, и ни что другое. Боюсь, слишком многие факторы указывают на то, что нам стоит прекратить раскопки. Мы столкнулись с чем-то необъяснимым, и вероятнее всего, представляющим угрозу. Завтра мы загерметизируем вход в пустоту».