Дело Грецкого Г.А.

Запись 09.07.86       Кодак заснул с включённым когнитографом. Немудрено — по сути, у него на виске электролипучка, которая этому никоим образом не помешала. Проблема в том, что после этого ему пришлось долго удалять довольно бессвязный, по его словам, но стыдный лично для него текст. Может, и мне стоит попробовать? Кто знает, что выдаст когнитограф мне. По словам Кодака, «это был интересный опыт, но мысли во сне выглядели набором не всегда понятных даже для меня в том обстоятельстве слов и словосочетаний. Боюсь себе представить, что было бы, если бы мой когнитограф рисовал картинки — а такие ведь тоже есть». После слов про картинки становится действительно страшно!       Такие разновидности когнитографов обычно используют художники — это привело к увеличению количества всеобразных артов. Я стараюсь мыслить, учитывая, что мы — продукт выживания своих предков, что мы неотъемлемая часть временной линии, и прошлым невозможно пренебрегать. Раньше бы наверняка сказали, что это обесценивает труд людей, но сейчас намного больше ценится умение мыслить. К тому же, далеко не у каждого получается нарисовать целую картинку в уме, но готовую основу можно распечатать на принтере и дополнить «по старинке», вручную. Я считаю, что это лучше нейросетей, выдающих арты по описанию.       Капитан говорит, что до посадки осталось всего пару часов. Следует подготовиться — в нашем корабле притяжение сильнее, чем на Брэдли. По стандарту, нам выдали специальные белые скафандры, которые, скорее всего, носить придётся всё время работы. Достаточно запасов кислорода находится в главном рабочем офисе на Брэдли, но и на нашем корабле остаются некоторые портативные резервы.       Когда мы входили в верхние слои атмосферы (или как это назвать на безжизненной планете?), было несколько непривычно видеть, как круглая поверхность Брэдли постепенно разравнивается. Её края, казалось, стремились соединиться, словно хотели завернуть наш и так подобный тубусу корабль в трубу. Но, слава богу, в какой-то момент они остановились и превратились в куда более привычный горизонт. Именно это я и имею ввиду, когда говорю, что космос меня пугает.       Брэдли выглядит как Марс на начальном этапе колонизации Илоном Маском — впрочем, как я слышал, почти везде так. Нетронутая человеком поверхность планеты заполняется футуристическими постройками — полями солнечных батарей, белыми цилиндрами, тубусами, куполами. В них люди живут, но вне построек время пребывания ограничено запасом кислорода в скафандре. На Новом Крае можно жить за счёт так называемой «паратерраформации» — мы живём в свинцовых куполах с алюминиевым покрытием изнутри (для защиты от инфракрасного излучения, как говорят), внутри которого климат весьма приемлем. По ощущениям будто находишься на Земле, за исключением ультрафиолетового освещения. Оно заменяет Солнце и динамично меняется, повторяя циклы дня и ночи. Для вылета же пришлось ехать в аэропорт, расположенный в «нежилой» зоне. На Брэдли, очевидно, так же, но с разницей, что основные виды здесь — рыжие барханы, словно из пустынь на Земле.       Если на Новом Крае параллельно происходит постепенная полная терраформация, и по новостям время от времени сообщают, что ещё где-то нашли живое растение или тип бактерий, то на Брэдли по непонятной причине ничего такого не предвещалось. Это была голая, непримечательная, неживая планета, на которой кроме рабочих бараков и карьеров почти не на что смотреть. Теменко в одной из своих речей как-то оговорился, что колонизация сектора Веспуччи происходит неравномерно. Украина, не имея достаточно ресурсов на целеустремлённое покорение космоса, получила от американцев в благодарность за плотное сотрудничество часть звёздной системы Вакан-Танка, в том числе и Новый Край. Куда перспективнее закрепиться на Новом Крае, чем улучшать Брэдли и подобные планеты-карьеры. Думаю, в этом и кроется причина — Брэдли просто планетка для выкачки железа и урана, не более, на ней нет смысла жить простым людям. И всё же, видя, что Марс уже примерно наполовину терраформирован, я невольно задаюсь вопросом, как бы выглядела та или иная планета, будь она «живой».       Мы не успели зайти в офис — как только совершили посадку, нас тут же встретил прораб. Валентин Васильев, который говорил со спешкой и предпочитал, чтобы его звали «Артёмыч», сразу предложил повезти нас к провалу. Он настаивал на том, чтобы осмотр произошёл как можно быстрее. Транспортом служило дряхленькое УПСП-4, но главное, что места в нём хватало — тот же час как мы сели в общий вакуум, от Васильева неожиданно запахло спиртным, и я старался держаться подальше. Но то, что он рассказал по дороге, определённо привело нас в замешательство. Прораб утверждал, что перед работой сканировал местный реголит и никаких подземных пустот в месте падения Гофера не было. Мы попросили показать нам скан и лично убедились в его словах. Рядом с местом падения находился кратер — перепутать нельзя. Подземный провал не мог образоваться в том месте. Грунт на скане был высокой плотности, долерит. На глубине в пять метров, на которую провалился Гофер, обнаружены монолитные горные породы. Вход в «храм» находился прямо внутри одной из них, словно какая-то сфера его туда переместила. Насколько мне известно, наука всё ещё не находится на таком уровне, чтобы телепортировать что-нибудь, да к тому же на планету вроде Брэдли, находящуюся в соседней от Солнечной системе. Сам же вход можно было определить по очертаниям наподобие арки, будто выдолбленной в этом монолите. Глядя на этот феномен, даже Теменко молчал, нахмурив брови так, что казалось, круглые очки вот-вот упадут. Позже мы поняли, что он вспоминал случаи, сколь нибудь похожие на этот, применял знания космических законов, но первые его комментарии звучали скорее как неуверенные предположения, которые он тут же сам и обрывал. В это время Васильев явно нервничал и без конца говорил, что этот «храм» его пугает. Спуск пока решили отложить.       Завершив первичный осмотр, мы поехали в главный рабочий офис. Нужно было отметить, что мы увидели и какую информацию получили, но после услышанного все были слегка обескуражены. Писать, тем не менее, что то было нужно, и тут понадобилось второе образование Кодака — журналистское. Говоря кратко, «первичный осмотр не дал достаточно сведений для точных утверждений, необходимы дальнейшие исследования». Заранее сказать ничего было нельзя, нужно было обдумать ситуацию.       Во время плотного обеда, частично оставшегося ещё с корабля, мы спросили у Васильева, делали ли рабочие скан провала уже после падения планетохода. Прораб ответил отрицательно, дав работникам задание послать Гофер с этой целью. Хорошо, что большая часть транспорта может управляться как вручную, так и автономно — когда мы закончим в офисе и снова отправимся на место провала, скан уже будет готов и доступен.       Пришёл скан. Там есть всё — очертания провала, долериты, железные руды, но не то, что должно было потенциально быть за аркой. Не то… Ожидалось, что на скане может отобразится хотя бы текстура монолита, но там была пустота. Абсолютная пустота, просто чёрное пятно — и ладно бы сканы были чёрно-белыми и нечёткими, но здесь всё было как надо, цветное, кроме этой зоны. Как будто бы что-то не даёт заранее узнать, с чем мы имеем дело и приглашает нас посмотреть лично.       Этот «храм» встречает нас загадкой, и я должен её разгадать, что бы это ни было. Конечно же, закрадывался лёгкий страх, но объективно бояться было нечего — это мог быть простой сбой или, что ещё лучше, какой-то новый феномен. Открыть что-то новое в наше время фундаментально — как в эпоху Великих Географических открытий. Многие имена, а теперь и наши, наверняка останутся в памяти будущих поколений. За время своей научной деятельности я понял, что если ты чего-то боишься — действуй, ты можешь стать первооткрывателем. Для чего же ещё существует наука, как не для того, чтобы наслаждаться открытием нового, особенно сейчас?..       Сразу после получения скана Теменко отправил на Новый Край запрос в центр планетологии, чтобы сюда прислали специалиста. Нам он сказал, что скан явно что-то искажает, и пока не станет известно точно, какая природа у этого искажения, копать, даже автономными Гоферами, будет рискованно. Временами Теменко небезосновательно считался научным коллективом излишне осторожным.       Васильев сетовал на пятиминутную задержку сигнала. Она, по его словам, могла бы вылиться в ожидания удовлетворения запроса месяцами. Он ругал власть и безуспешно пытался незаметно отпивать из фляги. В этот момент прораб обмолвился, что радиации в этой зоне точно нет, но убеждать нас копать не спешил. «Артёмыч» явно что-то знал, о чём говорить ему было либо страшно, либо неудобно.       Я подошёл к самому краю провала. «Храм» манил меня, несмотря даже на резкий спуск, а задержки только разжигали желание начать копать самому. Ах, если бы не долерит, если бы это была просто земля, мне бы хватило обычной лопаты! Меня бы не остановило и теменковское «Не спешите, Григорий Альбертович»!       Остаток дня у нас оказался свободен — мы ждали вердикта центра планетологии. По возвращению в офис я попросил местного технаря, молодого парня по имени Сергей, нанести место провала на карту. Рабочие ориентировались в этих местах почти без неё, и до этого явно не горели желанием говорить о «храме» в принципе. Надеюсь, скоро мы узнаем, что это такое…