breathing in fumes (of love)

Kate Bush – Running Up That Hill (A Deal with God) The Smiths – This Night Has Opened My Eyes Soft Cell – Heat Pink Floyd – Comfortably Numb

Она бежала. Бежала так отчаянно, что, казалось, от кед не осталось ничего, одни шнурки, мотыляющиеся вокруг лодыжек. Она не могла остановиться. Это было подобно смерти. Мрачная, но при этом такая белоснежно яркая фигура едва ли не наступала ей на пятки, хваталась за её образ, за её тяжёлое, сбивчивое дыхание, за самые важные для неё воспоминания, так и стремясь урвать себе кусок побольше. Хваталась за огненно-рыжие волосы, некогда собранные в хвост, а теперь стыдливо развевающиеся по ветру. Она не могла позволить настигнуть её. Не сегодня. Преследователь был убийственно спокоен. Настолько, что его тихая поступь внушала ужас, застывающий в лёгких и не позволяющий вздохнуть полной грудью. Такого с ней никогда не приключалось, хоть она и жить не могла без неприятностей. Зачастую их устраивал её старший сводный братец, обладающий самым скверным характером. Он жаловался матери на её выходки, говорил, как ему то и дело приходится вызволять её из передряги. Да, Макс, ты – худшая из сестёр, но, может, всё-таки карма существует, и братец твой заслуживает подобной занозы в заднице? Макс чуть сбавила шаг, но в момент, когда присмотрела подходящее укрытие в виде заброшенного трейлерного дома, ускорилась, ловко юркнув в открытое окно. Там она и замерла, наблюдая за тенью мужчины, только-только подошедшего к её маленькому спасительному островку на колёсах. Сейчас она жалела только о том, что пришлось разбить любимый скейт о голову этого ублюдка, а ему хоть бы хны. Для него это было не опаснее самой крохотной царапинки. Не так она представляла лето после выпуска из старшей школы. – А я думал, ты бесполезная. Мешающаяся под ногами. – холодный голос раздался эхом в ушах девушки. – Как интересно. Гонялся за одной безумной, наткнулся на кое-кого поинтереснее. – шаги за окном затихли; чёрная, тяжёлая, всепоглощающая тень нависла над единственным источником света. – Юная волшебница не станет выручать тебя. Ей собственная шкура дороже. Она молчала, внимая его словам. Ей так и не было понятно, какого чёрта ему нужно. Она всегда думала, что подобные мужчины, зацикленные на маленьких девочках и девочках-подростках, – педофилы и конченые извращенцы. Его слова изначально походили на то, что говорили такие уроды, только бы жертва поверила, попала в цепкие сети. Нет, всё слишком просто. Почему он заговорил о той, что буквально упала ей на голову? О той милой девчушке, немного странной (кого ещё назвали бы в честь числа?) и робкой, но такой смелой, рыцарственной? Как можно было считать обыкновенной ту, что рассказала сто и одну историю о путешествиях в неведомые земли; ту, что готова поделиться всем с какой-то Макс, попавшейся ей просто так? Какое ей дело до Макс Мэйфилд, не вписывающейся ни в одну из компаний из-за пацанских увлечений? Нет, не мог это быть монстр из прошлого новой знакомой. И почему он, чёрт возьми, не зайдёт в трейлер и не закончит начатое, раз уж на то пошло? – Ты здесь ради меня. Из-за меня. – Макс, хоть и знала Оди (такое сокращение имени очень понравилось им обеим, стало чем-то личным, важным) не более пары дней, ни разу не слышала таких ноток в голосе. Ещё хуже: она и предположить не могла, что Оди может быть такой. Решительность была заразительной, неостановимой. Она должна помочь. Ценой всего, что у неё есть. «Надеюсь, мама меня поймёт. А брат… в пекло брата», – с этими словами она уверенно отворила дверь трейлерного домика.

***

– Нэнси… Джонатан? Какая неожиданная встреча. – Робин, только-только проснувшаяся от настойчивого стука в номер, стояла в дверном проёме и быстро-быстро моргала, борясь со сном и осознанием того, что они последовали за группой в ещё большее захолустье, чем родной Ричмонд. – Здравствуй. Робин, да? У меня разговор к тебе и к ребятам. Они здесь? Потому что это дело экстренной важности. – торопливо проговорила Нэнси, с еле скрываемым недовольством заправляя непослушные кудри за ухо. – Мы можем войти? – Да, конечно. – Бакли запускает их вовнутрь и, бегло оглянув коридор, тихонько закрывает дверь на ключ. – Слушаю. Только тут одна я. Они на какую-то вечеринку укатили. С менеджером. – Боюсь, у меня нехорошие новости как раз касательно их так называемого менеджера. Я пробила его по своим каналам. У меня есть связи в штате, да и не сильно шифровался этот менеджер. Он родом из Хокинса, точнее, уже много лет тут жил. – И мы сейчас в Хокинсе. Что дальше? – А дело в том, что… – подключается к дискуссии Джонатан. – Мне незадолго до всей истории с музыкальным фестивалем прислали конверт с интересным письмом и внушительным чеком. На несколько десятков тысяч долларов. – И Джонатан сразу же решил посоветоваться со мной. Это была его первая неделя в редакции, и я немедля выбрала его напарником. У него шикарные снимки, успели заценить в недавнем выпуске? – А то. – Робин всё также стоит неподалёку от выхода, так, будто готова дать отпор любому вошедшему. – Выкладывайте уже. – В письме рассказывалось о группе “Corroded Coffin”, об их невероятных планах покорить музыкальную индустрию и всякая прочая чушь. Но самым занимательным был фрагмент о том, что их чуть ли не хедлайнерами на Live Aid называют. И что им пророчат совместное выступление с легендарными Black Sabbath. – Всё верно, Нэнс. И там была незамысловатая подпись, неразборчиво написанные «У» и «Х» и пара завитков. А ещё постскриптум были указаны все подтверждённые местонахождения участников группы на время фестиваля и на пару дней после. Вот мы и проверили. Ну, тогда, около отеля в Ричмонде. Мы не думали, что всё подтвердится. Розыгрыши в нашей работе не в новинку. – Да. – поджав губы, произносит Уилер, внимательно изучая комнату. Взгляд её упал сначала на двуспальную кровать, а затем и на арку, ведущую в соседнюю комнату. – Неплохо устроились вы тут. Это твои апартаменты или и ребята тут живут? – Как много вопросов ты задаёшь, Нэнси! Ты всегда такой была, а сейчас ещё любопытнее стала. – нахмурившись, Бакли скрестила руки на груди и посмотрела девушке прямо в глаза. От нахлынувшего недовольства она и забыть забыла, что никогда так долго не пялилась на кого-то глаза в глаза. – Думаешь, я не помню, какой ты в школе была? Как постоянно всё вынюхивала, писала в газетёнку всякую грязь. Правды так добиться хотелось? Что тогда, что сейчас никакого толку нет от твоих записулек. Так переходи к самому важному, а не морочь мне голову. Джонатана Байерса Робин тоже узнала. В начале выпускного года они вместе ходили на курсы по фотографии, но потом она забросила, поняв, что это не для неё. Вообще любые перемены в деятельности она воспринимала крайне болезненно, а ощущалось это так, будто она заставляет себя переступить через собственные принципы, бросить то, что для неё и так было важно изначально. Единственное изменение, которая Бакли смогла принять, – это участие в кружке, где обсуждали книги и фильмы в жанре научной фантастики. – А ты всё та же зануда, Бакли. – хмыкает Нэнси, устраиваясь на мягком бежевом пуфике в изножье кровати. – Допустим. Мы начали расследование до того, как об этом вы попросили. Нас бы не было там, у отеля, если бы мы сидели сложа руки! Так вот, мы смогли узнать, кому принадлежал «автограф» в конце письма. Некому Уильяму Харгроуву, попадавшему несколько раз в местное отделение полиции за избиение одноклассников. Один раз он даже напал на мальчика, учившегося в том же классе, что его сестра, а она, так, на минуточку, на четыре года младше. Не знакомо ли тебе это чудесное имя? – Бля-я-ять. – выругалась Робин, сползая по стене. Эдди оценил бы, как она почти пропела это словечко. – Этот Билли – мутный тип. Вот почему мне не хотелось оставлять Стива наедине с ним. – переходит она на полушёпот. Она накрывает ладонями уши, будто это поможет изолироваться от гнетущих мыслей. – По статистике такие, как Билли, во взрослом возрасте становятся более агрессивными и неуправляемыми. – По статистике? Серьёзно? Тебя волнует какая-то статистика? Твои знаменитые друзья в опасности, а ты тут сидишь размышляешь о такой бессмыслице! – Нэнси, не наседай, прошу. Мне не наплевать на Стива и Эдди! Я и без тебя понимаю, что ситуация… Зачем Харгроув вам деньги отправил? – Чтобы мы осветили это в прессе. По всему штату новость прошлась. И там ещё была какая-то глупая фотокарточка со Стивом и Эдди. Так мы и узнали, кого нам искать надо. – Понятно… что ничего не понятно. – вздыхает Бакли, уставившись в точку где-то между журналисткой и фотографом. – А ты чего замолк, Джонатан? – Пытаюсь сложить всё воедино. После концерта у меня состоялся разговор с Эдди. Он нёс такой бред, что я едва успевал за ходом его мыслей. В тот момент почему-то было не до того, чтобы сложить два плюс два. Мансон… он говорил про то, что их занесло в прошлое. Но не помню, когда точно... – Четырнадцатого июля этого года. На следующий день после фестиваля. Именно поэтому их быть не могло там. – заключает Робин. – Харгроув так уверенно заявил, что они «проебались с Live Aid», но при мне эта тема больше не поднималась. Будто это что-то незначительное. Да и Стив совсем закрылся после общения с ним. Он не может быть заодно с Харгроувом! – Харрингтон мог узнать что-то лишнее, а Уильям в ответ припугнул его, чтобы помалкивал. – предположила Уилер, сделав пометку в блокноте. – Если ты записываешь весь разговор, можете уходить. Без вас разберёмся. Вдруг ты вообще шпионка? Билли тебе заплатил! – Издеваешься? Зачем бы мы попёрлись в Хокинс? И чек мы трогать не стали. – Ради сенсации, Уилер. Ты ради неё что угодно сделаешь. И эта ситуация – не исключение. – Чёрт! Да, читателям бы понравилась эта милая сказка о путешествиях во времени, манипуляциях в музыкальной индустрии и о двух несчастных, попавших в ловушку времени. А неплохо получается. Такая статья для нашей газеты – ничто. – Нэнс, пожалуйста, давай потом о статье подумаем. В первую очередь, мы тут, чтобы помочь ребятам. Эдди хоть и долбанутый, но сами они не разберутся. – Джонатан берёт Уилер за руку, прижимает костяшки пальцев к собственным губам, оставляя лёгкий поцелуй. Обычно такое успокаивало девушку. – Робин, мы поможем. Как представители от прессы. Ну что, перемирие? – Ладно. – в унисон протягивают девушки. Бакли окидывает парня благодарной, едва заметной улыбкой. А может, ей показалась забавной зарисовка с поцелуем? Байерс в школе то и дело любовался Уилер, а тут, наконец, перешёл к решительным действиям.

***

Вечер выдался весьма увлекательным: сначала пришлось довести Мансона до ванной и держать его волосы, пока тот прощался с недавно съеденным ланчом лицом к лицу с фаянсовым товарищем; чуть позже – втихую, подальше от пристальных голубых глаз Харгроува, выводить чуть протрезвевшего из дома и затащить в такси. Да ещё водитель загнул цену, узнав в Эдди «музыканта из телевизора, на которого постоянно слюни пускает его пятнадцатилетняя дочка». И таксисту было вообще по барабану на мольбы Стива быть потише, не привлекать лишнего внимания: он врубил что-то из репертуара Уэйлона Дженнингса и запел в такой несвойственной самому исполнителю манере, что у Стива уши в трубочку свернулись, а Эдди, прильнув к двери автомобиля и нетерпеливо опустив стекло, блеванул снова. Водитель грязно выругался и чуть ли не пинками вытолкнул парней из салона машины. Мансон, приземлившись на пятую точку, рассмеялся, так ещё и от души. – И чего ты смеёшься? – не на шутку разозлился Харрингтон, поднимая напарника на ноги. – Нам ещё квартал идти. – Да похер. Есть сигаретка? Я походу забыл свои у этого козла в машине. – Не курю. – А что ж тогда Харгроув сказал, что ты у нас по Marlboro, а? Неужто напиздел? – подначивает Мансон, снова и снова ощупывая все карманы. – Он меня не знает. Видимо, так флиртовать пытался. Я курить бросил ещё год назад. – Бля, герой. Подскажешь парочку лайфхаков? А то сторчусь окончательно или помру от какой-нибудь болячки в лёгких. – Эдди со всей дури пнул камешек на дороге. – Тут главное самому поверить в то, что получится бросить это дерьмо. – Стив обеспокоенно взглянул на осунувшееся лицо Мансона в блёклом свете уличных фонарей. – У меня само собой вышло. Перестал общаться с Томми и… компанией, так и тяга курить пропала. – Я так не смогу. Раз уже позорю светлую память о маме. Так что… ничто не спасёт. – А если… с тобой будет кто-то, кто поверит в тебя? – Харрингтон смущённо отвёл взгляд. – Мой друг пытался. Много раз. Я срываюсь и всё по новой. С каждым разом затягивает глубже. – Пообещай, что когда выберемся, ты дашь мне шанс. Всего один, чтобы помочь тебе. – голос звучит так, будто он вот-вот разрыдается. Пусть Мансон даст ему шанс. В отличие от всех, с кем когда-либо дружил Харрингтон в школе. В отличие от его безразличной матери и «направляющего на путь истинный» отца. – Только один. – Эдди протягивает ладонь, чтобы закрепить сделку. Стив отвечает робким рукопожатием.

***

По прибытии в гостиницу их встретила тишина. Робин, так и не дождавшись их, уснула в своей части номера, укутавшись в одеяло, из-под которого едва виднелась копна русых волос, а снизу – милые носочки с котиками. Стива не могла не умилять эта картина. Он бы так и замер, любуясь безмятежным сном подруги, если бы не маленькая проблемка в виде длинноволосого музыканта, требующего всё внимание себе. Харрингтон помогает ему умыться и переодеться. Так, стягивая с Мансона пиджак, он снова застывает, всего лишь на жалкие пару секунд, задумываясь о шрамах на запястьях парня. На запястьях, хранивших всю историю, всю боль и страдания, выход которым он не смог найти никак иначе, как припадая к косячку подобно сладким губам. Эдди временами выпадает из реальности, задаёт не имеющие смысла вопросы. Пока Стив умывает его лицо, он бормочет невнятную чушь о драконах и эльфах. По крайней мере, это бормотание позволяло не думать о безвыходном положении, о тоске, скрываемой за тёмно-карими глазами. Глазами, всегда печальными, хоть и донельзя сияющими, живыми. Умело же Мансон прячет своих демонов. – «Каждый из нас обречён на потери. Но тебя-то не назовёшь бедным и несчастным: ты не потерял самого себя – а это самая горькая потеря». – произносит Эдди, утыкаясь лицом в полотенце, участливо поданное Стивом. – Мне всегда нравилась эта цитата. Когда я впервые читал эти книги… Когда мама читала их мне, было так спокойно. Я и не понимал смысл этих слов Леголаса, пока не потерял её. Не потерял надежду на лучшую жизнь. Как бы я хотел оставить страхи позади, стать свободным… – Леголас? – лишь смог из себя выдавить Харрингтон. Ему сразу же стало до невозможности стыдно от незнания. – Ага. Из «Властелина колец». Читал? – Не-а, только смотрел. И я уснул на середине второго фильма, пришлось даже пересматривать. – Какой ужас, Стив! Это культовое произведение в жанре фэнтези! Хорошо хоть досмотрел! На кого у тебя был краш в детстве? Только честно отвечай. – Я имена не помню… на героиню, которую сыграла Лив Тайлер. А, ещё Вигго Мортенсен. – отвечает Харрингтон, осторожно выводя Мансона из ванной комнаты, держа за руки. – Бля, что? Тебе нравился Арагорн? Ты же осознаёшь, что он – мужчина? – Эдди приземляется на кровать и тотчас же заливается смехом, утыкаясь в подушку, дабы не шуметь сильно. – А что в этом такого? – Стив густо покраснел. Ладонями попытался прикрыть слишком заметное смущение; щёки сильно-сильно горели. – Он храбрый, но при этом благородный и скромный. Таинственный, будто держит на себе тягости и лишения всего мира. Именно это мне в нём нравится. И у него очень красивые глаза. – Вау. Ты открываешься с необычной стороны, Харрингтон. – зевая, протягивает Эдди. – Я сейчас вырублюсь, чел, продолжим разговор утром. Только запомни, на чём мы… – и он проваливается в глубокий сон, так и не договорив и так очевидную фразу. Стив улёгся по соседству, уставившись в потолок. Мансон, забывшись сном, воспользовался моментом целиком и полностью, закинув руку на плечо Харрингтона. Сон не шёл от слова совсем. Вспомнилось одно из недавних сновидений, крепко засевшее в памяти, из-за которого Стиву было очень-очень неловко. Всё началось резко, у Харрингтона не было ни минуты, чтобы привыкнуть к тому, что уготовили ему царство Морфея и собственное больное подсознание. Он ощущал на себе как минимум две пары рук: одни ласковые, требовательные, не заходящие дальше дозволенного; другие – не знающие слова «нет», старающиеся добраться даже до самого сокровенного, интимного. Руки явно были мужские: сильные, жилистые, слишком большие для женских. Наглые руки не желали медлить, ловко повернули Стива к себе, заставили распахнуть глаза за мгновение до столкновения с жадными влажными губами. Язык, ещё более наглый, чем руки, проник между губ Харрингтона, стремительно начав завоёвывать территорию. Поцелуй не был похож на танец языков, на их сплетение. Это были односторонние выпады, ожесточённая борьба. Ладони другого мужчины покоились на обнажённой талии Стива; к собственному удивлению, на нём не было даже нижнего белья. Он стоял между двумя мужчинами подобно открытой книге, а они изучали его тело, каждый в особой манере. Руки стоящего позади были сухими, холодными из-за множества колец; мозолистые кончики пальцев рисовали что-то красивое на коже. Стив знал наверняка, что эти руки могут написать прелестнейшую из картин, а холстом для неё послужит его тело. Мысль, столь мимолётная, стирала грань между смущением и возбуждением. И Харрингтон, дабы быть ближе, приникнул спиной к груди мужчины, открывая вид на шею с родинками, так напоминающими укус вампира. Именно к ним осторожно, после тихого вопроса «Можно?» и судорожного кивка Стива, прикоснулись губы, а следом и впились острые клыки. – Так не пойдёт. – процедил Харгроув, оторвавшись от губ Харрингтона и завистливо взглянув на Мансона, наслаждающегося сладкой на вид (и вкус) шеей, на которой уже виднелись следы от зубов. Конечно же, это были эти двое. Сначала терзают наяву, а теперь во сне. Мало им что ли пытать Стива в реальности? – А тебе недостаточно того, что ты заграбастал первый поцелуй Стива с мужчиной? Имей совесть. – с этими словами Эдди спустился ниже, влажно проводя языком между лопаток, тут же оставляя шлейф бесчисленных, почти невесомых поцелуев. Он тёрся носом о кожу, вдыхал аромат. Через пару мгновений приятное истязание завершилось, казалось бы, даже и не начавшись. Билли оттащил Мансона в сторону, заняв его место за спиной. Властно обхватил торс Стива руками, не желая отпускать ни на секунду. Он почти рычал, так зол он был. Харрингтон, отстранённый и словно находящийся где-то извне, наблюдал за происходящим молча, не в силах предпринять что-либо. Для него это означало конец спектакля (спящий разум предложил именно это сравнение), а он не желал выходить из зала, не дождавшись концовки. – Стив, тебе же нравится, когда тобой овладевают вот так. Можешь ничего не говорить, я знаю это. Твоё тело, твоё сердце желают этого. Откройся соблазну. – прошептал на ухо Билли, едва касаясь кончиком языка чётко очерченной линии челюсти. – Он прав в какой-то мере. Тебе нужно определиться, чего хочет твоё сердце. Остатки здравого смысла, если таковые ещё борются за выживание. – Мансон оказался прямо перед ним. Глаза цвета тёмного шоколада заглядывали в самую душу, а волосы, скорее казавшиеся неуправляемыми, как перепады настроения их обладателя, выглядели просто невероятно. Стив смущённо опустил взгляд на пухлые ярко-розовые губы, на которых застыла молчаливо-выжидательная улыбка. От неё пыталась отвлечь жёсткая хватка на шее. Харгроув был непреклонен. Воздуха становилось так мало, и последний вдох, последнее усилие Стив потратил на то, чтобы беспомощно, умоляюще соприкоснуться лбами с мужчиной перед ним. Это было так глупо. С ним играли все вокруг, и сознание решило не отставать. Это была одна из тех игр, из которых невозможно выйти победителем или побеждённым: ты просто выбираешь одну из сторон, а потом ждёшь последствий. Неужели фантазия Харрингтона так и грезит увидеть противостояние Эдди и Билли? С Билли было всё очевиднее некуда. Только идиот бы не понял намерений. Но Эдди… тот оставался загадкой, сложной карточной игрой, при которой детали раскрывались постепенно, шаг за шагом. Было сложно: совершишь ошибку – получишь «штрафную» карту в виде враждебности, а если сделаешь всё правильно или окажешься в нужном месте в нужное время – раскроешь один из ужасающих секретов, так называемых «козырей». Прочувствуешь боль, страх и безысходность. Желание помочь. Помочь. Именно этому со временем научился Стив. Нужно помогать ближнему, поддерживать. Отец не поощрял подобное, скорее, игнорировал всё хорошее с моральной точки зрения, когда-либо сделанное сыном. Он обращал внимание только на отвратительные поступки Стива: дружба с ублюдками, частая смена девушек, пассивное поведение в школьных конфликтах. Отец говорил: «Лучше уж ты молча будешь смотреть, как бьют очередного отброса общества, чем сам станешь козлом отпущения и будешь валяться рядом с подобным мусором». И после стольких лет нерешительности он всё бросил. Окончание школы послужило своего рода сигналом. Призывом к переменам, да таким разительным, что Харрингтон сначала боялся взглянуть на себя в зеркало и не узнать человека в нём. Было тошно, но возвращаться к прежнему окружению, образу жизни он не пытался. Для него это было временной петлёй, хотя этого выражения он не знал, по ассоциации называя свою жизнь «до» днём сурка. За коротких полтора месяца и вправду полегчало. Он проводил больше времени в компании ребят из средней школы, которых часто подвозил на всякие собрания и посиделки, а порой нанимался нянькой для младшей сестры одного из мальчиков. Больше всего он сблизился из этой компании с Дастином Хендерсоном. Тот носит брекеты и часто улыбается, эту деталь Стив помнит ярче всего. Как и забавные кепки, которые Дастин капец как обожает. Они общались весь последний семестр, но летняя пора и много свободного времени стали поводом познакомиться поближе. Для Дастина Стив стал сродни старшего брата, которого у него никогда не было. Мальчик часто рассказывал о заседаниях какого-то странного клуба с жутким названием. Что-то связанное с адом, но Харрингтон так и не смог запомнить, как бы не пытался. Председатель клуба, он же организатор и основатель, то и дело становился объектом рассказов Дастина. Этот самый Эдди по прозвищу «Отверженный» – крутой, слушает лучшую музыку (как раз у него Хендерсон перенял любовь к таким группам, как Dio, Judas Priest и Iron Maiden). И Стив в некоторые моменты поддерживал разговоры о музыке, не зря же он увлекается этим жанром уже чуть больше года! Дастин всё время стремился выпытать, откуда у Харрингтона любовь к металу, но тот не желал раскрывать, что ему понравился длинноволосый парень, выступающий едва ли не на каждом школьном концерте, а потом огребающий от ребят из баскетбольной команды. Это означало бы, что Стив признался в том, о чём и разговор заводить не стоит. В том, что он остервенело стал бы отрицать, ведь одна мысль казалась противозаконной, запретной, неправильной во всех смыслах. И в глазах Дастина (а, может, и того музыканта), Стив приобрёл бы статус наивного влюблённого, хоть это и не было влюблённостью, а одним только искренним восхищением! Харрингтон, борясь с бессонницей, потихоньку собирал воедино все пункты, все разрозненные воспоминания. Одно за другим, медленно и верно, складывались в общую необъятную картину. Всё сводилось к Эдди, начиная с музыканта на школьном концерте. Это не мог быть кто-то другой, без шансов. Затем истории Дастина. Имя основателя клуба Адского-чего-то-там не могло вот так совпасть с именем Мансона. Это всё был один человек, а Стив – невнимательный идиот, не желавший видеть ситуацию целиком. Далее рассказы Эдди о группе. Всё возвращалось к воспоминанию, где он впервые увидел их вживую. Рассказы о каких-то настольных играх и фильмах в жанре фэнтези. Должно быть, клуб Адского-чего-то-там был посвящён этой тематике. Ведь Мансон показывал тату с двулапым змеем, а потом цитировал «Властелина Колец». Всё это время жизнь Харрингтона крутилась вокруг одного человека. Он помешался, с ума сошёл? Он уже и не понимал. Боялся озвучить чувства к Эдди вслух даже наедине с собой, хоть и ловил себя на мысли, что желал бы обнять парня, поцеловать, заботиться о нём. Вдруг он просит о слишком многом? Мансон вскользь упоминал свою ориентацию, но Стив же не считается, да? Эдди определённо не нравятся качки-позеры, слушающие парочку рок- и метал-групп, а также почти всю поп-музыку 80-х. Ах да, ещё Тейлор Свифт. За такое Харрингтона можно осудить на пожизненное. Стив хотел спать. Безмятежно. Может, во сне придёт решение всех проблем? Но он продолжает вглядываться в пустоту, в беспросветный мрак, которым теперь виделись ему собственное положение и ненужные никому чувства. Никому кроме самого Харрингтона. Тихое дыхание Мансона постепенно стало убаюкивать. В этом было какое-то невидимое умиротворение, долгожданный покой: Эдди, уткнувшись лицом в плечо Стива, не показывал никаких признаков обеспокоенности. Страхи и агония отступили, дали последний, столь необходимый шанс на пару часов отдыха. Из соседней комнаты раздался едва слышный шелест простыней: вероятно, Робин перевернулась на другой бок и видит уже десятый сон. Отвлёк от мыслей о подруге снова же Мансон, громко шмыгнувший носом. Тогда Стив провёл по кудрям кончиками пальцев, заботливо убирая от лица назойливые пряди около чёлки. Реакция была незамедлительной: парень более уверенно обнял его, тем самым делясь сладко-тягучей, такой приятной дремотой.