Искусство хорошего костюма должно (не)много вызывать

      То, что Бактериана снимали довольно много из-за своей большущей популярности, по сути означало приговор. Ну или то, что Усахаре Тобикичи просто нужно было взять под контроль весь свой спектр эмоций и чувств и снова начать относиться к Урамичи как обычно. Как обычно.       Ему всего-то просто нужно было избавиться от своего учащенного сердцебиения, когда в поле зрения встречался полуобнаженный мужчина со своими сильными мускулистыми руками. Что мозгу, что члену всего-то нужно было смириться с каждым голым проблеском кожи.       Черт, он жил с этим человеком в свои восемнадцать лет, и ничего не происходило, так почему это навалилось на него сейчас — десять лет спустя?! Сейчас ему нужно было просто немного отдалиться от него.       Не сказать, что Тобикичи и Урамичи были лучшими друзьями. Они были соседями по комнате с первого года обучения Усахары и жили вместе, пока не выпустились.       То, что произошло после этого, не было таким уж и важным, пока они все не снова собрались вместе в «Вместе с Маман». Они даже не знали, когда успели преодолелеть ту неловкость, чтобы Усахара начал подшучивать над Урамичи из-за некой зависти или неспособности ладить с этим человеком, и когда Урамичи начал ругал его за такое детское поведение.       Стоило упомянуть: они все еще иногда вели себя так, как будто им было чуть за двадцать.       Урамичи решили затолкать в другой сегмент «Бактериан vs. Дезинфектор», и на этот раз пострадал Усао-кун. Без заклятого врага — Дезинфектора-Икетеру — врагу пришлось бродить на свободе и срывать свой гнев на любого, кого его бренной душеньке захочется. Которым случайно оказался кохай в костюме зайчика. Урамичи просунул руку в прорезь костюма и потянул Усахару за щеку, заставляя младшего ойкать от боли, пока детишкам оставалось лишь смотреть на них.       Всего лишь мужчина в смешном фиолетовом наряде мучает бедненького маленького зайчишку.       Тогда Усахара не успел отдохнуть. После того случая, Урамичи нашел себе новый метод пыток: наблюдать за тем, как его кохай завывает от боли с красными щеками и дуется на него. Каждый раз, когда младший делал свои привычные едкие комментарии о нем, метод Урамичи заключался в том, чтобы схватить его за лицо и потянуть, заставив младшего кричать от боли. — Урамичи-сан, — умолял он, — остафовись, — он больше не мог нормально выговаривать слова. Урамичи настиг Усахару, пока тот сидел на диване. — Будь сторожен, когда других зовешь гориллами, — ответил старший, приподнимая лицо вверх. — Пвасти-пваастии! — пролепетал он. Урамичи на секунду отстранился, оставляя младшего чувствовать всю боль своих воспаленных щек. — Знаешь, — начинает он, — ты ведёшь себя как воспитатель детсада.       Что было самым странным в их отношениях, так это то, что подобные ситуации начали возникать только после того, как Усахара начал пытаться держать дистанцию. Они по-прежнему ладили, как обычно, но он воздерживался от своих обычных слов и пытался вести себя так, как будто они были не более чем коллегами. Это длилось полных два дня, прежде чем Урамичи начал пробиваться в психику Усахары, мучая его всеми разными способами, которые он только мог найти. — В этом только твоя вина, — сказал ему Урамичи. Голова блондина была запрокинута, чтобы видеть своего коллегу. Потому он должен был знать, что ему надо было двигаться, когда увидел, что рука снова собиралась схватить его за лицо и — что, в общем-то, и случилось, — потянула за щеку, открывая рот. — И у меня уже достаточно опыта, чтобы им быть. Особенно имея дело с непослушными детьми, вроде тебя, — Урамичи отвел свои карие глаза от него, пока серые Усахары — наоборот — смотрели. Его рот все еще был открыт, а сердце бешено колотилось от прикосновения. — Ой, как хорошо! — ворвался режиссер Дерекида, — Вы все здесь.       Это заставляет Усахару понять, что он и Урамичи были не единственными в гостиной. Куматани, Икетеру и Утано сидели рядом с ними, не обращая на них внимания. Голова Тобикичи резко повернулась вперед, и руке Урамичи оставалось упасть ему на грудь. Он по-прежнему стоял за ним, пока все полностью сконцентрировались на говорящем режиссере. Пальцы Урамичи игрались с верхом его черного майки, который он носил в костюме, поднимаясь все ближе и ближе к его шее и ключице, никогда не оставаясь на месте — даже когда Усахара ерзал.       Усахара ничего не слышал из того, что говорит Дерекида. — Они были когда-то настолько близки? — некоторое время спустя он слышит, как Утано шепчет это Куматани. — Нет, — отвечает ей Куматани, обхватив свою медвежью голову руками. — Хотя… нет, не так. Они всегда были ближе с друг другом, чем с остальными, но… Что-то изменилось.       Усахара надевает кроличью голову и прячется в вонючем, потном, но комфортном костюме розового животного. …       Вскоре они встречают Амона.       Усахара думал, что он вполне себе адекватный, да, немного эксцентричный, но кто на этой работе не такой? Капеллини пыталась приставать к нему и даже поцеловать, но он знал, что она несерьезная, и что дружелюбна?       Учитывая всех остальных чудаков, с которыми он работал, с ним уж точно всё было в порядке.       Амон расспросил их всех о своих снах (Усахара первым же получил отказ), а затем Урамичи объяснил свой подробный сон обо всех приправах, исчезнувших из мира. Кто бы мог подумать, что его нелепые сновидения приведут их к шиноби-специями? И что еще хуже, то, что Амон создал для Урамичи отдельную важную роль — бога Шисо.       Либо кому-то нравилось одевать Урамичи в провокационной одежде, выжимая максимум из того, что можно было сделать для телешоу с участием детей и для детей, либо Усахаре нужно было наконец-то успокоиться. — Почему я всегда… такой? — Тобикичи слышал, как Омота спрашивал своего визажиста — Потому что нам это нравится. А ты наш раб, — ответила она ему и продолжила, — и потому, что нам нужно что-то дать печальным женщинам, которые смотрят это со своими детьми. — Это не моя проблема. И вообще Икетеру-кун прямо там. Почему бы его в рабство не отдать? — Он слишком милый. Джентльмен. От природы харизматичный… — А я — не?.. — Ни капли, — прилетел ответ. Урамичи похлопали по спине и протянули два листика, отчего тот вскрикнул, — А теперь иди, вперёд и с песней.       Урамичи словил взгляд Усахары, наблюдая за ним из-под головного убора. Он посмотрел на него в ответ, и от этого взгляда Усахара съёжился, — но не раньше, чем полностью он понимает из чего представляет наряд его сенпая. Он перевел взгляд на Куматани, прежде чем начал смеяться. — Что-то смешное? — спросил Урамичи, расхаживая в коротких джинсовых шортах. Утано и Икетеру тоже рассмеялись от сего вида. Таким образом, Куматани остался единственным, кто сохранил свое самообладание. — Н-нет… — прохрипела Утано, — ничего. Ничего подобного, — и согнулась пополам.       Было сложно не смеяться на сцене, и хотя наряд Урамичи был забавным, мучая их тем самым на видео, Усахара все еще считал, что он хорошо выглядит.       В тот вечер они пошли домой к Омоте, как он обычно делал это с Куматани. Урамичи всегда вел себя так, будто испытывал всю неприязнь к их нахождению у себя в квартире, но тем не менее всегда приветствовал их внутри. Они приготовили гёдза из периллы, и съели их, распивая вместе с этим пару бутылок чего-то спиртного, после чего поняли, что пора сворачиваться. — Я пойду домой, — первым сказал Куматани, собирая тарелки и пустые банки — В раковине оставь, — кричит ему вслед Урамичи. — Эй, вставай, — он поворачивается и обращается к Усахаре. Пьяный парень только простонал в ответ, пробуя еще одну порцию саке.       Куматани возвратился и направился к входной двери. — Отвези и его домой, — попросил его Омота. — Не могу — ответили ему, после чего пояснили: — У меня брат дома, и я не могу оставить его одного. — Думаешь, он у меня здесь останется? — спрашивает Урамичи. Куматани моргнул, надевая куртку: — Не в первый раз. И сегодня тоже. Увидимся завтра, — и с этими словами Мицуо вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь.       Урамичи вздохнул, вставая. Он взял со стола всё, что осталось, и пошел восстанавливать свою кухню, оставляя Усахару в гостиной. Только когда он закончил, Омота вернулся к 182-сантиметровому взрослому «дитю», который был у него в квартире. — Усахара, просыпайся, — сказал он ему, опускаясь на колени до его уровня. Тобикичи открывает свои сонные, серые глаза. — О-о-о… Бог Шисо пришел забрать меня, — пробормотало «дитя», снова прикрывая их. — Нет, идиот, — говорит Урамичи, дергая его за уши. — Ну же, вставай, пока я не оставил тебя гнить прямо на этом полу. — М-м…но мне здесь очень нравится, — говорит Усахара, поправляя ноги и переходя со своего места к Урамичи. — Ты что, меня ненавидишь? — Я ненавижу всяких назойливых кохаев, которые не знают, когда надо завязывать со спиртным, — ответил ему Урамичи, отводя взгляд от пристальных серых глаз — Ну это же не я, — вторил он, выставляя свои руки вперед по обе стороны от Урамичи и наклоняясь еще ближе, чем раньше. По правде, было так тихо, что можно было услышать их сердцебиения. — Да, сенпай? — Не называй меня так, — говорил Урамичи, — ты так не называл меня со времен универа.        Его глаза, наконец, встретились Тобикичиными, которые упали на его губы, прежде чем взглянуть на него снова. — Я… могу тебя поцеловать? — Это поможет тебе встать? — Наверное, — Усахара усмехнулся, прежде чем приблизиться еще ближе, слишком близко прижимаясь к его лицу. Пахло спиртом и потом. Омота не мог рассердиться на него из-за этого, ведь, вероятно, он пах точно так же. Усахара поднял руку, чтобы обхватить его щеку, притягивая его еще ближе. Урамичи почти сидел на нем. — Правда-правда могу? — раздался шепот вместе с прикосновением пальцем уголка губы. — Тебе лучше молчать, — говорит ему Урамичи, прежде чем кивнуть на его вопрос. Он чувствовал себя излишне горячим, как будто близость к Усахаре что-то с ним делала. Нет ничего плохого в пьяном поцелуе между друзьями, он знает, что уже когда-то занимался подобным. Может быть, сейчас он был слишком измотан, чтобы вспомнить, чем он занимался в университете.       Усахара снова улыбнулся, прежде чем их губы столкнулись. Его рука прижалась к спине Урамичи, чтобы притянуть его ближе, когда тот, в свою очередь, устроился на коленях младшего. Поцелуй сначала был нежным, как первый экспериментальный.       Вот только Усахара нуждался в куда большем: руки начали прокладываться под рубашкой сенпая, а язык пытался проникнуть в его рот.       Они на секунду отстранились глядя друг на друга. Руки Урамичи обвились вокруг его шеи, вцепившись в его светлые волосы. Усахарины же были на его талии, сжимая напряженные мышцы, прижимая пальцы к коже. Он облизнул губы и снова потянулся сенпая, прижимая их губы друг к другу, но уже с большей яростью и возбуждением.       Он целовался — нет, — он целовался с человеком, который мучил его днем ​​и ночью как физически, так и морально. Его болеющие щеки от непрекращающегося растяжения Урамичи, были последним, о чем он думал, когда его язык оказался во рту этого человека. — Я хочу… — начал он, когда они оторвались от друг друга. — Заткнись, — заткнул его Урамичи, снова прижимаясь к чужим губам. — Слушайте, я тут телефон свой оставил. Вы его не видели? Твою ж ма-… — Куматани с глухим стуком уронил на пол сумку, которую держал в руках. Урамичи оттолкнул Усахару, слезая с колен и вставая. Младший поджал опухшую губу, отворачиваясь от них обоих. — Ага, — сказал Урамичи запыхавшимся голосом. Он взял черный телефон, лежавший на столе рядом с тем местом, где он только что целовался со своим кохаем, и протянул ему. — На.       Ему сил не хватило посмотреть на Куматани, но было очевидно, что обычно стойкий молодой человек смотрел на него с опущенным ртом. — Спа… Спасибо, — ответил Мицуо, — я сейчас пойду, — Его голос был немного выше обычного, когда он сказал это. Он поднял свою упавшую сумку и быстро свалил из квартиры.       Урамичи повернулся к Усахаре и сказал: — Иди в ванную и ложись спать. Спать будешь на диване. Иначе я никогда не позволю тебе провести еще один мирный день.       Тобикичи кивнул, встал и ушел. Урамичи вздохнул, запер дверь и выключил свет. Он не обратил внимания на то, чем там занимался Усахара. На эту ночь ему уже было достаточно одного кохая.       Проснулись они вместе. Первым был Урамичи из-за того, что утреннее солнце ударило ему в лицо. Потом он почувствовал некий жар. Который принадлежал некоему кохаю, чьи руки обвились вокруг его талии и прижались к нему.       Урамичи повернул голову и поглядел на виновника торжества: — Ты что, черт возьми, делаешь? — спросил он, отрывая руку и, не колеблясь, заставляет другую чуть не упасть с кровати. — Ой! — вскрикнул он, лавируя на полпути по матрасу и сползая с него: — Пожалуйста, будь милее со своим миленьким и юным кохаем, Урамичи-сан! — Не тогда, когда он спит в моей постели и пьёт весь мой алкоголь. Что ты здесь забыл? — Ты мне простыню не дал, — говорил Усахара. — Я почти простудился.        Именно тогда старший заметил, что Усахара был без рубашки, и сразу же инстинктивно заглянул под его простыни. Вздохнул он с облегчением: внизу был полностью одет. — Конечно, если на тебе не было одежды, — проворчал Омота, стягивая с себя простыню. — Она вся промокла! — воскликнул он: — И ты не жаловался, когда бросил мне подушку для тела. — позже послышалось бормотание — Что ты сказал? — Урамичи посмотрел на него, встал с кровати после того, как переполз через Усахару в буквальном смысле. Затем взгляд был переведен на часы, и он ругнулся: — Мы опоздали.       Омота поднял выброшенную подушку с пола и шлепнул ее по лицу Усахары, когда тот тоже решил встать с кровати. Он взял свою одежду и направился в ванную. — Мы можем вместе принять душ! Время сэкономит! — воскликнул полуобнаженный Усахара. А за это он получил вешалку — прямо в грудь.       Они пришли в студию в одно и то же время, добираясь вовремя, и стараясь не делать все это настолько неловким, насколько могли. Оказалось, что Урамичи всегда приходил в студию на полчаса раньше, и хотя он думал, что они опаздывали, на деле - ничего подобного. На Усахаре были те же брюки, что и накануне, и одна из рубашек Урамичи, которая сидела на нем слишком уж уютно. По ширине плеч и высоте Урамичи ему уступал, но Тобикичи всё равно почти всегда носил плотные вещи, так что это было не так уж и страшно. Однако Усахара мог подтвердить, как много еще оставалось для воображения. — А, Урамичи-кун! — режиссер поприветствовал его, — Ты сегодня чуточку поздней пришел? И еще в одно время с Усахарой-куном. — Моя ошибка, — соврал, — будильник не сработал. — Слишком занят, обнимая подушку, — тихо пролепетал Усахара, за что Урамичи бросил на него смертельный взгляд. Младший тоже быстро поприветствовал директора и убежал, прежде чем его сенпай успел бы причинить ему хоть какой-то вред.       Урамичи снова обрушал на Усахару свой праведный гнев за кулисами, хватая за уши и оставляя Куматани лишь молча наблюдать за ними. — Что с тобой? — обращается Утано к нему с вопросом: — Как будто приведение увидел. — Уж лучше бы приведение. — отвечает он ей, а мысли возвращаются к тому, что произошло вчера. То, как Усахара и Урамичи…