Запах надежды

— Блять, струну порвал! — Без нее играй. — Поручик, начинай сначала. — Чья-то тень мелькнула за окном... Блять! — Горшок снова забыл слова. — Безголовый тип ворвался в дом. —напомнил Князь. Нежно взял протянутую руку и застрочил на ней текст маркером, который всегда был под рукой у творческой натуры: вдохновение ударяло в необычные моменты, так что нужно было иметь при себе пишущий предмет. Особенно часто накрывало, когда он гулял с Мишей и тот то красиво стоял, то делал странное выражение лица, когда задумывался над чем-либо. В последний раз они сидели на лавочке в парке, и чуткий художник обратил внимание на то, как живописно в глазах цвета торфа отражался пожар заката, кровавое свержение дня ночью. Проиграв еще десяток песен по несколько раз, парни закончили и, чтобы расслабиться после выматывающей репетиции, пошли за пивом. Андрею не нравилось, что Горшенев злоупотреблял выпивкой, но он ничего не говорил, потому что и сам, хоть и в намного меньших количествах, пил. — Да бля, че мы вечно пиво хлещем, вот, что нужно, е-мае! — парень поднял бутылку водки, демонстрируя всем ребятам "настоящий" напиток, словно акушерка, показывающая матери новорожденного. Князь не оценил, но промолчал, лишь слегка нахмурившись. Никто не видел, что он до отказа мышц сжал кулаки в карманах. — Не, а что, почему нет? — согласился Саша. — Решено! Одной бутылкой не ограничилось: их же четыре крепких парня. Но Поручик и Балу поторопились по домам после первой, а оставшаяся полностью досталась в распоряжение Миши. Очень зря. — Может, ты не будешь все это один пить? — с отчаянной надеждой посмотрел на него Андрей, прекрасно знакомый с взрывным характером друга. — Так помоги мне! — Ты ведь знаешь, я не особо увлекаюсь крепким. — Вот тогда другим не мешай наслаждаться! Горшок выпил все без закуски. Он нажрался вконец, после чего уснул на столе. Безнадежность взяла в плен сознание Князева: слишком безрассудно поступает черноглазый, хотя прекрасно чувствует тревогу соулмейта так же сильно, как любые другие эмоции и чувства, ведь они у них почти общие, но отмахивается, утверждая, что они делают рок-н-ролл, и вообще они панки, так что не нужно разводить сопли, молодые ведь е-мае. Беспокойство пропитывало мысли Андрея, как масло новоиспеченный блин, щедро проникающее в каждый квадратный сантиметр. Выразив в тоскливом вздохе всю боль и обиду, он с трудом притащил отключившегося пьяницу на диван и заснул рядом, стыдливо утерев слезу, прорвавшуюся через барьер напускной стойкости. Открыв глаза, на которые головная боль передалась заразой, он встретил васильково-лазурную грусть взгляда Князя, который протягивал ему минералку. — Ты это... прости меня, знаешь ведь, что если я начну пить, не оторвусь. — жадно осушив полбаллона, виновато проговорил Миша. Андрей потянулся к его терпким от алкоголя губам, запуская руки в беспорядок на голове. Горшок чувствовал все переживания друга и всю подаренную в поцелуе нежность, сочетание боли и привязанности вмешались в ритм его сердца, а душа его выцветала. — Андрюш... — он хотел было сказать, как дорожит им, но вместо неумело подобранных глупых слов, какие обычно выходили в попытках передачи его чувств, он прильнул к светловолосому, дрожа в его руках от потерянности и стыда. — Меня в армию забирают... — признался Князев, спутав все мысли в гудящей от похмелья голове парня. Тот отстранился и вонзил свой на удивление четкий, твердый взгляд в лицо друга. — Как? Нет! Что со мной станет, я же... — Пообещай мне держаться. Мы ведь всегда вместе. Я буду все время о тебе думать, мы будем видеться во снах. — Обещаю. — закрыв лицо руками, неуверенно прошептал Миха. Соврал.     *** Несмотря на то, что физически они находились далеко, их ментальная связь ничуть не ослабла. Мутные сны отражали и усливали их тревогу и грусть, только ухудшая нерадостное состояние обоих. — Князев, иди, художник ты наш, разрисуй ту обшарпанную стену соседнего блока. — впаривая банки с краской и кисточки, скомандовал упитанный мужчина в форме. —Так точно! Устроился в армии он неплохо. Прознав о его творческой натуре, ему обычно поручали несложные задания художественного содержания, чем он был доволен. Только сильно он по Мише скучал. Безумно. Ответный импульс резонировал, умножая их болезненно подавленное состояние. Отчего-то на душе Андрея было неуютно. Бескпокойство зарождалась неторопливым ростком, а потом он зацвел, расправился и гордо расправил лепестки павлиньей аляпистостью, пришивая взгляд на себя, сводя с ума. Тревога раздирала внутренности, разрывала. Что-то было не так. Что-то с Горшком.    Окружение сливалось в единую бесконечную линию, кружка на столе подрагивала, заставляя ложку в ней звенеть. Прислонившись к стеклу, Князь почувствовал вибрацию, которая передалась на зубы. Осталось немного. Вокзал встретил толпой бродящих людей, зацикленных на своей рутине. Никто его не ждал. Привычное беспокойство, с которым он уже смирился, вдруг запульсировало в голове, отдалось холодным потом по вискам. — Опа, вот ты где, приехал наконец! —Приветственно произнес Балунов. — Где Миша? — возбужденный нетерпением, сведенный с ума сожравшим душу страхом накинулся Андрей. — Не знаю, мы что-то давно и не виделись, отстранен он как-то был, чаще выпивать стал, много молчал, совсем скучал по себе, только чего его здесь нет? Жуткая мысль, маячившая где-то на втором плане уже давно, щелкнула ясным осознанием, привлекла на себе внимание, как что-то очевидное. Всучив ошалелому басисту чемодан, Князев пустился в бешеный бег, сметая все вокруг. Дверь их пристанища была незаперта, светловолосый, заведенный мрачной догадкой, толкнул ее, впечатав в стену. Хрупкая фигура, притянув к себе колени, дрожала в углу. Волосы чуть не доставали до плеч, лицо было небритое. —Андрюш... — Горшенев поднял запыленный взгляд, — я нарушил обещание. Нет, я... — голос сорвался. — Я все разрушил! Князев упал рядом и обнял трепещущее тело, гладил по волосам, шепча: "Все хорошо, я рядом, теперь все будет хорошо..." — Ты не понимаешь, я подсел на героин. Андрей замер. Казалось, ему затянули тугой корсет, мешающий дышать. В голове не складывалось понимание, мозг отрицал услышанное. Нет, такого не может быть. — Андрюш, я брошу, я пытался, но одному не выкарабкаться, помоги мне, Андрюш... — Я сделаю все... — он сжал худое тело, не выпускал из рук. Долго. Так долго, что оба они повязли в тягучем размытом сне, который теперь был приятным и теплым. Они снова вместе,  они преодолеют все. Сладостная дрема уволакивала их прочь от ужасов жизни, здесь они были едины.