Сквозь путь тернистый

«Почему мы так страдаем? Очевидно, потому, что рождаемся на свет, чтобы жить не столько для души, сколько для тела. Но мы обладаем способностью мыслить, и наш крепнущий разум не желает мириться с косностью бытия» Ги де Мопассан «Милый Друг» 4 декабря 21:00       В серой массе скучковавшихся одиноких душ, погрязших в безликой толпе, соединенных одной цепью капиталистического общества, он лишь безмолвно трепыхается в борьбе с собственным разумом.       Деструктивное влечение к саморазрушению, что до ярких кругов в глазах кричит о душевной пустоте, толкает к очередному внутреннему конфликту личности. Но Мирон лишь тяжело откидывается на спинку кресла, делая глубокий вдох, тем самым выравнивая все вспыхнувшие негативные думы: весь спектр эмоций, пережитый накануне, осел внутри смогом и перекрывает доступ к спокойному существованию.       В организме Мирона Яновича корректно работает лишь мясорубка из мыслей и ощущений. И к ней обязательно была бы инструкция по использованию и противопоказаниям, если бы наш многоуважаемый вообще читал бы такого рода бумажки.       «Если хотите прожевать еще один раз все переживания насчет недавних релизов, нажмите на кнопку «повторить». Примечание: данный механизм имеет свойство часто ломаться, и при неполадках мысли обычно прокручиваются до того момента, пока организм не отключится. На данный момент мысленная мясорубка включена на всю мощность. Осторожней в использовании!»       К огромному сожалению, Мирон не соизволил разобраться даже в принципе работы целой конструкции по разбору полетов в собственной голове, в следствие чего он, не жалея свой усталый разум, сейчас упивается желчью и негативом, вызванным у рэп-критиков и сотоварищей по ремеслу.       Дотошный жид.       Весь вечер листал ленту социальных сетей в водовороте эмоций и мнений.       Возвращение отца русского рэпа всколыхнуло не только безропотно ждущую фанбазу, но и весь жанр, да и чего скрывать, самого отца тоже. Это событие дало ресурс на творчество множеству контентмейкеров, главной целью которых было явно не пропустить мимо огромную волну хайпа. Мирону льстил такого масштаба ажиотаж вокруг нового альбома и его персоны в целом, но реакция людей никогда не бывает однотипной, и к каждой доле критики, к каждому слову одобрения он старался относиться с пониманием и благодарностью. Привыкший отмалчиваться, хранить собственные мысли в закрытой библиотеке разума, он внутренне, наоборот, сильно загонял себя чужими едкими фразами, насыщался негативом и потом иссыхал в одиночестве белых комнат.       Во время процесса скроллинга интернет-простор как-то слишком расточительно пролетали минуты, будто это сама жизнь проходила мимо, не задевая. Мирон же лишь постукивал пальцами по столу, пока на экране сменяли друг-друга твиты знакомых артистов с пожеланиями и поддержкой, нападки оксивойск хэштегами, видео с разборами от Плюшевого и бесчисленные интервью Шокка. Стримы близких к индустрии медийных личностей с их всратыми мнениями просматривались лишь частями и с бесчисленными перемотками. В атмосфере полной погружённости в бесконечную виртуальную сеть, сумерки наступили незаметно, унося временной поток все дальше от человека, склонившегося над всемирной паутиной, будто Бог, следивший за созданиями своими грешными. Алкоголь же на дне стакана грустно отражал блики на данный момент столь лишнего света в комнате, пока на экране макбука на репите стоял один единственный видеоролик с участием Славы Машнова.       Мирон все так же, как и десть лет назад, был полностью во власти этого дурного юноши, поющего про него частушки. Слишком больно, слишком сильно бил он по состоянию высшего невинного блаженства артиста, задевая укромно спрятанные слабости, открывая их на всеобщее обозрение, обличая перед публикой. Машнов — это натуральная кость в горле, непрекращающийся гул в ушах у Мирона, от которого уже столько лет невозможно избавиться. Он буквально выступал против любого его высказывания и проявления творчества.       «Десять лет спустя, и я снова читаю дисс», — звучит из колонок начало очередного произведения КПСС месячной давности, первое прослушивание которого Мирон откладывал в дальний ящик за неимением свободного времени перед релизом альбома.       Но вот уже в четвертый раз проигрывается песня и идет все по той же хронологи: сначала упоминается BEEF, Жиган, вот он читает параллельно о падении баттл-рэпа — все это уже было, давно проходили и, кажется, уже разъяснять тут нечего, но Слава все так же рьяно роется в уже постиранном и собранном белье, выдавая все за грязь и грех. Дальше идут строчки про ситуацию с Шокком: об эдаком предательстве прежнего близкого друга, которого плохой дядя Мирон обозвал токсичным дебилом, пока Роме все еще готов ноги вылизывать.       — «Новая мужественность — нет, братан, ты снова зажертвил», — повторяет вслух за Славой Мирон, принимая, но не понимая до конца такую привязанность мальчишки к Вагабунду, его слепую ярость на ситуацию прошлого.       Пришло время отпустить сие событие не только Мирону с Димой, но и отпетым фанатам прежних времен, в которых, кажется, все еще болью отзывается распад легендарного дуэта. Ситуация оставалась бы комичной и дальше, но строчки про Веру режут по живому. Даже после разговора с ней по душам, чувство вины колет неимоверно остро. Они уже взрослые люди, между собой всё разъяснившие, но почему все еще так разъедают грудную клетку сожаления о неизгладимых ошибках, совесть рвет на части за его маленькую девочку пиздец.       — Когда умрешь — порежу вены, чтобы ебать тебя в аду, — хмыкает устало мужчина, повторяя уже запомнившуюся строчку из дисса, пытаясь прогнать от себя образ юной Веры.       — Сколько бы времени не прошло, ты все еще верен своей ненависти. А ненависть ли это или только финансовый интерес, как к денежному мешку, из которого ты пытаешься вытрясти максимум? — рассуждения вслух продолжались, сопровождаемые фоновым звуком записанного стрима Славы, заменившего прежний музыкальный видеоряд.       «Слава КПСС разобрал альбом Oxxxymiron — «Красота и уродство» — виднеется на экране название переключившегося по неверному клику в ютубе ролика. Внимание сразу же перетекло с дисса на изречения Машнова, который с серьезной миной рассуждал насчет «гениальности» Оксимирона и о том, какое осознание пришло к нему: все они просто хейтеры и осуждают без оглядки то, какого качества материал им преподносят. Мирона пробрало на улыбку: так знакомы ему эти рофлы, так приелся этот троллинг в одни ворота, даже чувствуется что-то родное — понятно сразу в чей огород и кто кидает камни.       Но стрим на ускоренной скорости все шел и шел, а Окси сильнее растирал пальцами виски, вслушивался и анализировал, анализировал и вслушивался, иногда перематывая безмолвные качания головой под бит треков «Красоты и Уродства», а иногда перекручивая назад на произнесенные Славой фразы. Пытался уловить главную суть, но получалось лишь больше надумывать и загоняться. Хоть ясно разъяснил для себя, что альбом будет состоять из тех треков, которые хочется сочинять и петь именно самому Мирону, что оно будет о Мироне и для Мирона, но как-то отдаленно надеялся, что Славе понравится. Фанат его творчества в две тысячи десятых, он должен был хоть ностальгическую песню из альбома для души найти, но, судя по реакции, не только не нашел, но и не пытался и вряд ли считает должным оценивать его музыку как искусство.       Стрим медленно подходил к завершению, стакан опустел, а голова Яновича превратилась в натуральный звенящий улей.       — Спасибо, Мирон, делай топ-донат, иначе не позвоню, — клоуны подначивают клоунов. Машнов развлекается и зарабатывает, а у Мирона даже сил не остается уже ахуевать от превышения уровня кринжа за эти несколько часов.       Чего только стоила распевка «Мирон, Мирон, трахни меня» — удивляться от донатов странного содержания от его лица не приходится вовсе. Стрим ставится на паузу, а Мирон собирается с силами, чтобы наконец-то подняться с насиженного кресла и прошествовать к кровати. Ему срочно нужна перезагрузка системы, чистка засоренных мыслительных процессоров, чтобы не дать волю мыслям, развязность и тухлость которых в купе с бессмысленными противоречиями и размышлениями без логичного конца запутают его в клубок самоистязания и укора за это самое самоистязание.       Свет с щелчком погасает сначала в комнате, а лишь затем чуть с опозданием на экране ноутбука. Футболка с шортами летят на кресло, не пройдя маршрут полностью, остаются скомкано лежать на полу перед пунктом назначения. Лишь только заебанное тело приземляется на мягкую поверхность, а веки под тяжелым грузом сегодняшнего дня тянутся вниз, как стандартный рингтон телефонного звонка прерывает новообразовавшуюся тишину комнаты, заставляя мужчину лениво тянуться к гаджету рукой. Он не в силах сделать большее. Будто бы вся сила воли уходит на этот жест, и он с неимоверным торжеством цепляет звенящий телефон с тумбочки, на который поступает звонок с незнакомого номера.       — Алло, — фраза, произнесённая чисто из вежливости, в такие дни самокопания телефон Мирона обычно не реагирует ни на какие уведомления, но сегодня, по велению чистого рефлекса, трубку он поднял.       — Оксиминог, где топ-донат? — слышится на другом конце провода насмешливый голос Машнова.