Наследство Гробарей

      Максим не знал, что лежало в тех ящиках, и знать не хотел. Оно было тяжелым, пахло дешевой химией, а сверху заворачивалось в газетную бумагу. Один за другим он перетаскивал их от машины к цеху, тогда снова возвращался к повидавшему всякое грузовику и опять брал с собой груз.        Выбирать работу не пришлось — какую дали, за ту и взялся. По крайней мере часть зарплаты здесь платили едой, а вторую половину — теми самыми деньгами, что в последнее время, оправдывая слова философов, стали просто бумажками. Да какая к черту разница, из чего была сделана та колбаса, хоть из крахмала и перемолотых копыт (так говорили дети во дворе). Главное — она была вкусной… съедобной… Вообще была.       Таскать всякого рода тяжести Макс привык еще с детства. В его семье было принято работать с малых лет, и хотя времена крестьян и рабов давно прошли, традиция сохранилась. Да, пришлось признать, что он был им благодарен за полученный опыт — среди пятерых неопытных парней его выбрали как того, который «хоть пару раз что-то тяжелее ведра подымал».       Грузчик спокойно переносил ящики, игнорируя запах и проступивший на лице пот. Его совершенно не волновало убитое в хлам окружение: ржавые ворота, обстриженные до пеньков тополя (на кой, спрашивается, их вообще сажали?), выщербленная ямами дорога, грязно-зеленая краска самого здания и даже закиданный окурками пост сторожа. Все это он мог стерпеть, даже глазом не моргнул. Но тут прозвучало два слова, и все испортилось.        — Быстрее, кретин! — Прохрипел водитель, допивая пиво.       Он еще что-то сказал, впрочем, это не имело значения. Макс ответил ему в язвительной манере, из-за чего завязалась драка. Ее результатом стали несколько вмятин на капоте грузовика, разбитый нос противника и синяк под глазом нашего героя. После их отвели к старшему. Грузчик не был пьян, но смутно помнил события того дня.       На водителя наорали — что там с ним было дальше не имело значения, зарплату сняли — толи за ремонт машины, толи за моральный ущерб, или еще какую причину нашли — тоже не столь важно. Максима выгнали с работы. Пожалуй, вот это уже стоило внимания.       А результатом этого дня стало его возвращение домой — на пятый этаж хрущевки, где никогда не поставят лифта. По подъезду, выкрашенному все той же мутно-зеленой краской, к двери номер 36 с выцвелым коричневым цветом.       Открыла Аня — жена. Верхние пуговицы на розовом халате были расстегнуты, темные волосы небрежно торчали во все стороны — она сама недавно вернулась с работы, только переоделась.        — Ну как день? — Спросила супруга, наблюдая, как спутник ее жизни падает на табуретку, и дрожащими пальцами пытается развязать шнурки.        — Я… В общем… меня…       Собрав все свои силы в кулак Максим хотел сказать «уволили», как вдруг в коридор выбежала их дочь — семилетняя Маша. Девочка держала в руке надгрызенную морковку. Морковку, которую мама незаметно спрятала в складки фартука, пока вела учет овощей в магазине. Конечно, ей было не сравниться с колбасой, но по крайней мере она была настоящей.        — Пап…        — Папа очень устал сегодня, милая. — Перебила девочку жена. А когда дочка вернулась на кухню (где по телевизору как раз шло что-то цветное, толи мультик толи реклама) обратилась к мужу. — Из-за чего?        — Кретин. — Выдавил из себя горе-работник. Разве это было достойным оправданием? Да ради семьи он должен был стерпеть любые муки, и обзывательства пьяного водителя — далеко не то, что можно назвать испытанием.       Но Аня не стала его осуждать, она лишь понимающе кивнула.       Это слово сопровождало Максима всю его жизнь. Как ни как, а отец никому неизвестного работника из квартиры 36 был не кем-то там, а самым настоящим гробовщиком. Эта профессия словно пришла из далеких времен и далеких краев — там, где устраивали пышные балы и рисовали портреты богатых вельмож. Не сказать, что в те времена владельцы похоронного бизнеса причислялись к королевской свите, однако Георгий всегда подавал себя так, что любой король на его фоне померк бы.       У «кретина» было много значений. Неудачный работник, лентяй, непунктуальный, неаккуратный — все эти слова и много других нехороших, тем не менее не матерных, были вырезаны из словаря Георга Гробаря и заменены тем самым на букву к. К своим работникам он был строг, а к единственному сыну — и подавно.        Мать Максима Раиса всегда кивала на это и закрывала глаза — главное, что соседи не обсуждали их семьи, ведь стоило только ее сыночку принести двойку, порвать штаны или подраться с одноклассником, как он тут же становился кретином и получал ремнем от отца, а потому ходил как шелковый. Юный Гробарь был одним из немногих, кого эксперты на лавочке не называли наркоманом — а это многого стоило по мнению маминых подруг.       И все же он бывал кретином минимум два раза в месяц, то с поводом то без — наверно, отцу то слово очень нравилось. Как бы там ни было, а работа в похоронном бюро сделала из Максима крепкого парня, и если кто другой посмел бы назвать его этим словом (как случилось сегодня) тому следовало бежать со всех ног.       Но против отца юноша никогда не шел. Так бы он и прожил всю жизнь под его присмотром, если бы не случилась Аня. Аня Федорова — продавщица магазина, которая всегда была вежлива с людьми, даже если кто и говорил, что человек лентяй, алкаш, или того хуже — червь, разбогатевший на чужом горе. Их отношения длились три года, после чего Максим объявил родителям о своем намерении жениться. Тогда отец в последний раз назвал его кретином, пригрозил лишить всего и угрозу выполнил, однако и сын при своем остался — собрал вещи и ушел из дома, чтобы жить долго и счастливо, пускай и не так богато, как могли себе позволить гробовщики.       С тех пор о Георгии тут не вспоминали, да и с другими родственниками пришлось прекратить общение, когда на свет появилась Маша. Не хотелось, чтобы и ее в школе дразнили, и неизвестно, что хуже — что ее дед копает могилы, или что он живет в роскоши, в то время как обычные пролетарии гнут спину.        — Какое странное совпадение. — После долгой паузы наконец-то сказала жена. — Ты как раз вспомнил о нем, а ведь твой отец позвонил нам сегодня, и ведь узнал же как-то номер, и меня узнал, хоть мы и не виделись не разу.       Глаза Максима округлились от удивления. И что же такому властному человеку как он могло понадобиться от такого кретина, как Гробарь младший? Он даже о смерти матери не сообщал, а тут на тебе — позвонил.        — Это совпадение ничего хорошего с собой не несет. — Не долго думая ответил отец семейства.        — Но он показался мне… необычным. — Даже сейчас, зная все то, что было между отцом и сыном, наслышанная о жестокости а порой и безумии старого гробовщика, Аня умудрялась защищать его. — Ни разу не сказал гадости в мой адрес, поинтересовался за здоровье Маши, и просил тебя к телефону. Его голос был таким жалобным. Максим, а что если он раскаялся?        — Если…       Конечно же он в это не верил. Такие как Георгий Гробарь никогда не исправляются, даже могила их горба не выровняет. С другой стороны, раз уж отец решил получить с него выгоду, быть может и сам Максим мог бы сыграть по его правилам? Им бы не помешало немного еды, и, если подумать, машина — он слышал, что люди с машиной могут найти неплохую подработку, а если бы владелец погребального бизнеса познакомил бы его с парочкой старых клиентов… Среди них вполне могли оказаться люди, способные помочь их семье.       Еще минуту назад он думал, что готов на все ради своих любимых, и корил себя за то, что не сумел держать кулаки под контролем. И вот судьба дала шанс, по сравнению с которым пьяная потасовка была детским садом.       Пальцы уже набирали номер, бережно записанный женой на листике бумаги. Когда в трубке раздались гудки сердце замерло, а когда на той стороне ответили, снова застучало.        — Похоронное бюро Гробарей, я вас слушаю.        Без сомнений, у трубки стоял сам Георгий. Необычно, раньше он всегда держал одного работника именно для телефона — чтобы не соревноваться с разыгравшимся артритом и не разбираться с хулиганами.        — Аня сказала, ты хотел поговорить со мной. — Мысленно Максим повторял одну мантру «будь спокойным, как Смерть», он не помнил, где, когда и от кого этому научился, но оно всегда помогало сохранять уверенность в голосе, к тому же мыслей никто не слышал.        — Сынок, — это ласковое слово в его исполнении прозвучало фальшиво, — мне нужна твоя помощь, и как можно скорее. Твой паршивый дядька Леонтий украл у меня семейную реликвию и не хочет отдавать, а ты всегда с ним был в хороших отношениях. Верни украденное и тогда, обещаю, твоя семья получит достойное вознаграждение.       Макс не знал, какие силы помогли ему выслушать отца. Сколько вещей ему хотелось бы высказать! Почему Георгий не послал кого-то из своих рабочих, почему не обратился в милицию по поводу кражи? Да и вообще с каких это пор кретин, который женился на бестолковой торговке, стал сыночком и единственным спасением. Это чертово слово «почему» так и вертелось на языке, однако Гробарь младший придушил его. Ради Ани и Маши — «почему» их не накормит.        — Мы давненько не общались, он все еще живет в квартире над городской аптекой? — Стараясь звучать как можно спокойнее спросил сын.        — Да, именно там, куда бы еще этот кретин переехал, у него ведь ни гроша за душой, паршивый пес, недальновидный…        — Я навещу тебя когда что-то узнаю. — На этих словах Макс повесил трубку.       Дядюшка Леонтий был его отдушиной и лучшим другом в детстве (одногодки не очень то хотели играть с сыном гробовщика). Когда-то он занимался самым безобидным делом в похоронном бюро — договаривался за место и дату поминок, даже на покойников не глядел. Однако, закончив училище Леонтий пошел работать столяром, и лишь изредка навещал родных, выслушивая недовольство от всех, за исключением младшего.       С годами визиты становились все реже, а когда умерли дедушка с бабушкой Макса и вовсе прекратились — братья никогда не ладили. Нельзя сказать, что племянник расстался с ним на враждебной ноте, просто их общение сошло на нет и не было повода его возобновлять.       Поэтому на следующее утро, когда вместо того, чтобы пойти на биржу труда, Гробарь направился в квартиру над аптекой, он не на шутку переживал. Заскочить после стольких лет со словами «верни отцу его реликвию, и да, привет!» — и кем он будет после этого?        Вход в подъезд располагался неподалеку от аптеки, там же по традиции с двух сторон стояли лавочки, а за ними под окнами росли огурцы, которые уж никак не сочетались с понятием «городская клумба». Пейзаж урбанистической грядки дополняло одно тощее дерево, на которое кто-то прибил старого мишку, но самыми худшими во всей этой картине были бабки, что по традиции расселись на лавке.        — Молодой человек, а что это вы у нашего дома ошиваетесь, я вас здесь раньше не видела. — Сказала одна из них.        — Тут мой дядя живет, мы с ним не очень часто общаемся, Леонтий Гробарь, знаете?        — Конечно. — Подхватила вторая. — Почти полтинник, а ни жены нет, ни детей. Он должно быть больной, или наркоман какой, а ты, раз пришел к нему в такое время, тунеядец.        — Не знаю, я в его семейные дела не лезу, мне просто спросить надо.        — Спросить, или в подъезде окурков набросать? Ну-ка иди от сюда по-хорошему, лодырь, или сейчас милицию вызову!       Последние два слова подхватила вся отара старушек. К счастью в тот миг из дома вышел Леонтий, он почти не изменился со дня последней встречи Гробарей, и сразу узнал племянника.        — Заткнитесь. — Бросил дядюшка в сторону старух, а тогда обратился к Максу, — Давно не виделись, племянничек. Это ты вовремя успел, еще бы пару деньков, и меня бы тут не было.        — А что случилось? — Все еще с опаской наблюдая за лавочкой спросил гость.        — Да так, ничего, просто маленький переезд. Купил себе квартиру поближе к месту работы.        — Вор! — Завопила старушка в зеленом платье с ромашками.        — Мошенник! — Подхватила бабка в красном платке.        — Бандит! — Добавила их подруга в бордовой юбке до пола.       Ругаться на них сил не оставалось, от того дядя предложил племяннику зайти на чашечку чая. В его квартире не осталось ничего, кроме раскладушки, кипятильника и пары чашек — остальное уже покоилось в коробках, ожидая грузчиков. И правда, не сегодня так завтра Леонтий должен был переехать, тогда Макс вряд ли смог бы его отыскать.        — Итак, что привело тебя ко мне, после стольких то лет? — Хозяин квартиры сел на одну из коробок, в то время как гость все еще стоял по стойке смирно.        — Даже стыдно говорить о таком. Ты был моим единственным другом, а потом жена, дочь, все не находилось времени, теперь вот что-то понадобилось, и появился.        — Что-же я рад такому ответу. Во-первых, ты не боишься признавать, что нуждаешься в чем-то, а это уже делает тебя лучше отца, во-вторых думаешь о семье, и это тоже достойно похвалы.        — Что касается отца, он и поручил мне это дело. Все торочил о какой-то семейной реликвии и сулил награду, а меня как раз с работы уволили, сам понимаешь…       Леонтий понимал. Лет двадцать назад его сократили на работе, так младший сын гробовщиков вернулся в имение, где его приняли с позором и поставили мастерить гробы — хоть на что-то образование сгодилось. Максим помнил, как менялось лицо дядюшки за обедом — он с трудом ел, кривясь от каждой ложки, понимая, что вся семья ликует в своей правоте. К счастью со временем стране понадобились строители, и там бывший столяр нашел себе применение, а позже вернулся к делу и теперь даже думать не хотел о тех временах.        — Поверить не могу, что он решил помириться с сыном, и все из-за этой старой лопаты.        — Лопата? — Глаза Максима округлились от удивления. — Так наша семейная реликвия — какая-то ржавая лопата?!        — Не совсем. А ты думаешь, на какие деньги я купил квартиру? Лопата то древняя, необычная, только брат ей никогда не пользовался — лежала на чердаке годами, вот я и одолжил. Если Георгий так хочет, пусть отдаст половину своего состояния тому, кто ее купил — для меня то жалко было. Я назову тебе покупателя, а ты передай ему — авось и получишь что-то от старого скряги, но я бы не надеялся.       Отблагодарив дядюшку за полученную информацию, Максим поспешил к похоронному бюро, что в одночасье служило домом его семье многие годы. Помимо контактных данных, Леонтий поведал племяннику одну историю, которую ему рассказывал дед Константин вместо страшилки.