Ворон и горечавка

Моё ржавое сердце готово упасть На горячий песок, на раздетые нервы. Не пытайся простить, а попробуй понять Каково это быть: и последним и первым.

По кабинету Силко гуляет сквозняк. Впитывает в себя горклый запах табака, расточительного тлеющего в скучной серой пепельнице. Погребенный под грудой документов, мужчина устало ставит подписи — перьевая ручка скользит по грязно-желтой бумаге с характерным скрипучим чирканьем. Его почерк ровный и угловатый, колкий, будто буквы сложены из тонких шипов-игл. Но с каждым новым листом стройные линии становятся все менее аккуратными. Пытаясь сосредоточиться, Силко снова и снова выжигает взглядом уже прочитанные строки, но никак не может осознать их смысла. А все потому что малышка-Паудер скребется в углу, как домовая мышь, возясь с кучей ржавых железок. Навязчивый звук действует на нервы. Только со временем мужчина стал понимать, во что именно ввязался, впустив девчонку в свой мрачный дом и не менее мрачное сердце. Привычный быт раскололся о детское любопытство и непреодолимое желание бесконечно находиться рядом. Он рад с одной стороны, что Паудер не чувствует себя забытой и брошенной. С другой — одиночество, такое тихое и понятное, дарующее покой после мучительных попыток не дать Зауну рухнуть, попросило не поминать лихом. Когда очередная шестеренка выпадает из маленьких девичьих пальчиков и шумно катится по полу, закончив свой путь металлическим лязгом, Силко, наконец, не выдерживает. Откладывает ручку на подставку и легким, небрежным движением поднимается с любимого кресла. Паудер слышит его шаги — оборачивается чуть беспокойно, как запуганный зверек. Не привыкла еще до конца, хотя старательно учится доверять. Бедный ребенок — думает Силко, с мягкостью глядя в огромные синие глаза. Сколько нелестных слов и резкостей она успела услышать в свой адрес, ошиваясь среди беспризорников Вандера? Он не понаслышке знает, как жестоки могут быть другие дети. Даже если речь идет о родной сестре или брате. — Что тут у нас? — Спрашивает он, выражая искреннюю заинтересованность. Чтобы не нависать над девочкой, мужчина благоразумно опускается рядом с ней на одно колено. Украшенный следами осыпавшейся ржавчины, пол усеян подпиленными детальками, гвоздями и мелким мусором. Любопытное пристрастие с роящемся на поверхности столбняком. Нужно будет сказать, чтобы в кабинете убрались. И найти для игр Паудер более подходящее место — на полу ее легко продует. — Очередная «кусака», — отвечает девочка, раздосадовано вертя в руках зубастое устройство, — и как всегда не работает. Силко озадаченно вскидывает одну бровь. Глубина таланта Паудер до сих пор остается для него загадкой, и с каждым днем девочка выдает все больше нового. — Бомбочка, глупый, — поясняет она со вздохом, как нерадивому ученику. — Смотри, если бы она работала… Ловкие пальцы бегло проворачивают ключ несколько раз, после чего отпускают «кусаку» на свободную прогулку по полу. С виду ничего примечательного — железная заводная игрушка, которой явно не хватает цвета, узоров и глаз. Да еще и издающая отвратное скрежетание. Ожившее нечто очерчивает несколько кривых кругов, прежде чем остановиться прямо перед начищенным мыском мужской туфли. Ухмыльнувшись разъеденным уголком губ, Силко одобрительно кивает. —…в конце был бы «бум». Можно сделать «бум» даже цветным, если насыпать внутрь сухой краски. Вай иногда воровала ее из Верхнего Города… Для меня. Паудер осекается, прикусывая кончик большого пальца, испачканного в ржавчине, и опускает взгляд. Хрупкие плечи поникают, но дурная тоска явно не связана с неработающим устройством. Предательство, обрушившееся на девочку в ту жуткую ночь, до конца жизни останется ее кошмаром, неотступно следующим по пятам. Такой либо подчинить, либо подчиниться. И Силко до скрежета зубов хочется, чтобы смышленая драгоценность нашла в себе силы избрать правильный вариант. Желая утешить, мужчина тянет к малышке руки, но задевает злосчастную «кусаку». Импровизированная бомбочка опрокидывается на спину, начинает трястись и громыхать, как консервная банка. Заводной ключ вылетает, следом за ним — шурупы и колкая крошка, до тех пор, пока не срабатывает внутренний механизм. Кусака — как и было задумано создательницей — взрывается, разнося вокруг себя секучие искры. Охнув, Паудер пулей отскакивает в сторону и сжимается, виноватым щенком забиваясь в подернутый густым сумраком угол. Тени в нем оживают, хватают девочку за тощие ноги и пальцами тычут в лицо. Хохочут гиенами, виня и упрекая: Ты вечно все портишь! Настоящее проклятье! Безрукая неумеха, тебе ничего нельзя доверить! Да ты же только и можешь, что причинять другим боль! От громкости до тошноты знакомых голосов в голове становится больно. Обхватив ее руками, девочка раскачивается из стороны в сторону, хриплым шепотом умоляя их прекратить. Уйти. Оставить в покое. Когда от бомбы остается только паленый дымный запах, Силко отнимает костлявую кисть от лица. Один из осколков вскользь прошелся по его здоровой щеке, украсив ее тонкой полоской, сочащейся алой росой. Признаться, такого варианта развития событий мужчина никак не ожидал — стирает кровь тыльной стороной ладони, рассматривает ее удивленно, будто чужую. — Прости, — доносится до тонкого слуха из пыльного угла, тихо и мокро. — Прости пожалуйста, прости! Не кричи только… Я, я не хотела, честно… Она не работала… Не слушай их, ладно? Не слушай! Силко косится на девчонку в недоумении, растирает жидкий соленый металл между подушечками ледяных пальцев. Благоговейный гнев подступает тошнотой к горлу, нервно дергает кадык — какая сука научила ее во всем обвинять себя?.. — Ты умница, милая. Это потрясающе, — спокойный голос звучит вразрез с рыданиями. Самое главное сейчас, это успокоить, отогнать безумные образы. — Она не должна! Не должна была сработать! — Почему нет? — Хрипло выдыхает Силко, поднимая с пола горячую покореженную деталь. — Разве она не за этим была создана? — Да, но… Зажав пластинку между средним и указательным пальцами, мужчина демонстративно поднимает ее вверх, зрительно прикрывая не искаженную сторону своего лица. Имплантированный глаз хищно горит янтарем с мухой-зрачком по центру. — Не позволяй никому сомневаться в тебе. Себе в первую очередь. Ты проделала огромную работу и должна гордиться результатом. Паудер недоверчиво утирает лицо рукавом, пряди неоновых волос мерзко липнут к влажной коже. Отклеив их, девочка непроизвольно пододвигается вперед, постепенно выбираясь из своего эфемерного убежища. — Ты правда так думаешь? — Конечно. Зачем бы я стал тебе врать? Честность – это очень важно. — Но я же поранила тебя. Сделав вид, что позабыл о саднящей царапине на щеке, мужчина удивленно косится куда-то вбок. Коротко трогает ранку. — Ты об этом? Правда думаешь, что моему лицу можно сделать хуже? Паудер пропускает короткий смешок, но быстро пытается заглотить его обратно. То, что случилось с Силко — больно, а не смешно. Хотя она еще и не знает всей истории целиком. Только то, что это сделал Вандер. Подробности мужчина обещал рассказать чуть позже. Но когда же наступит это «чуть»? — Иди-ка сюда, — мягко просит Силко, устроившись на полу, и малышка послушно подается в его осторожные руки. — Я горжусь тобой, П-паудер. Звучное имя саднит язык — работает с переменным успехом, поскольку девочка каждый раз выдает разную реакцию. Проклятое напоминание о недавнем прошлом, но мужчина еще не смог найти ему замену. К счастью, в этот раз она будто не замечает болезненного обращения. Это к лучшему. — И давно ты делаешь все эти… — Силко спотыкается, пытаясь подобрать подходящее слово. — Штуки? — Не очень. Какая разница, если из-за них всегда случается что-то плохое. Мужское лицо трогает нежная грусть, хотя самые краешки губ и вздернуты в призрачном подобии улыбки. — Не говори так, милая, — он касается пальцами маленького подбородка, заставляя Паудер поднять голову и посмотреть в глаза, — в тебе теплится удивительный талант. Пройдет немного времени, вот увидишь, все о тебе заговорят. И о твоих «кусаках». — Я могу попробовать сделать что-нибудь покруче. Силко усмехается, накрывая девочку объятиями. Она такая маленькая, что даже его худое, тщедушное тело по сравнению с ней кажется большим и сильным. — Ты можешь все, что пожелаешь. Но, — мужчина осторожно отстраняет ее от себя, взяв за грязные ладошки, — настоящему изобретателю нужна своя мастерская. Чтобы никто не отвлекал его от работы и можно было спокойно экспериментировать. Чтобы было безопасно. Для всех. Как ты на это смотришь? Глаза, в которых совсем недавно мерцали слезы, теперь искрят жадным предвкушением. Едким и голодным. Силко самодовольно кивает, стойко выдерживая столкновение своих разноцветных радужек с неугомонной океанической синью. Когда-нибудь он покажет малышке и эти живые воды. Покажет ей все. — И еще стоит заменить этот старый хлам на хорошие материалы. Я распоряжусь, чтобы ты получила все необходимое. — И порох? — О-очень много пороха, — заключает он спокойным, как у покойника, голосом. Чем бы дитя ни тешилось… Кабинет, стены которого до этого слышали лишь тяжелые голоса, крики боли и звон кубиков льда в бокалах виски, вдруг наполняется оглушительным девичьим визгом. Не затыкаясь, Паудер бросается Силко на шею, душит его от переизбытка чувств и вонзает потоки благодарности прямо в обостренно слышащее ухо. Мужчина сипло охает, не зная, то ли прижать девчонку к себе, то ли начать вымаливать молчание. Но что-то сентиментальное внутри побеждает, и тощее тело опрокидывается спиной на пол, позволив маленькому цепкому чудовищу одержать над ним верх. — Как думаешь, тебе бы пригодились мои изобретения? — Ты даже не представляешь, насколько они мне нужны, — бормочет он без тени сарказма. — Сама же слышала от Севики, мои бездари еле справляются. — О, да! Я постараюсь быть лучше их всех! А еще можно такую пушку сделать, которая будет стрелять синим и... — отпустив жилистую шею, Паудер задумчиво прислоняет указательный палец к губам, но не проходит и нескольких мгновений, как Силко требовательно отдергивает его от лица. — Обязательно. Но для начала, будь так добра, смой ржавчину с рук, маленький изобретатель. В Зауне и так достаточно всякой заразы, избавь себя хотя бы от этой.