Ворон и горечавка

Что значат имена, слова и лица, Когда застынешь в шаге у черты? Ведь чтобы дать бутонам распуститься, Должны завянуть старые цветы.

Порой кошмары Паудер поглощают ее. Становятся галлюцинациями, пожирающими детский разум изнутри и снаружи, терзают ее и гонят — прочь из собственной головы. Она стойко сражается. Вступает в контакт вместо того, чтобы бежать и игнорировать. Пытается дать отпор. Но, будучи ребенком, крайне сложно одержать верх над самим собой в одиночку. Это долгий — иногда не имеющий конца — процесс, в ходе которого рядом всегда должен быть кто-то, кто станет якорем. Кто отчеркнет явь от нави, прогонит смертоносные ужасы и вернет назад, если ты ненароком заплутал в лабиринтах собственных страхов. Бездонная черноокая пропасть поглощает звуки — детский крик отражается от разрисованных лопастей гигантской турбины, но никому не слышен. Возможно, именно из-за рискованного расположения убежища маленькой Паудер, Силко взял за привычку проверять девочку по ночам, если та не прибегала к нему сама и не отключалась прямо в кабинете. Этот раз не стал исключением. — Это неправда! Это все бред!!! — Звонкий голос звучит в битом стекле, хрустит под подошвой обуви разнесенными вдребезги устройствами. — Я этого не делала, оставь меня в покое, Майло! Хватит врать! Стоя на круговом столе, заботливо оборудованном стараниями Силко под рабочий верстак, Паудер верещит в пустоту и швыряет все, что попадется под руку. Обычно бледное от зауновского сумрака лицо сейчас полыхает красным, опухшие глаза сочатся безостановочными слезами. Хлюпая и задыхаясь, девочка вдруг хватает что-то с полки и швыряет уже в противоположную сторону. Бомба-обезьянка взрывается через несколько секунд, охватив пламенем свалку из разобранных на части мягких игрушек. Охнув в ответ на тлеющие искры, Паудер впивается руками в растрепанные волосы и закусывает губу. Замирает, будто слушая чей-то голос. И чем дольше длится ее оцепенение, тем сильнее смыкаются челюсти — губа кровоточит, пуская в пляс терпкий коктейль из железа и соли. Некоторое время Силко наблюдает за происходящим с тихим ужасом. За насыщенные годы жизни он не раз видел, как сходят с ума, казалось бы, самые непробиваемые элементы преступного мира. Как люди, находясь в наркотическом угаре, становятся зверьми. Как от невыносимой боли впадают в безумие несчастные, теснящиеся в сточных канавах Нижнего Города. Однако совсем еще крохотного ребенка в таком состоянии он видит впервые. Своего ребенка. — Я не ошибка! Я не ошибка, слышишь?! — Не унимается Паудер. Осмысленная речь то и дело срывается на дикий, нечеловеческий рев, сотканный из ужаса, вины и боли. — И он не оставит меня! Он – не вы, и не моя сестра! Он никогда так не поступит! Не в силах и дальше смотреть на этот кошмар, мужчина торопливым шагом подается вперед, но девочка только вздрагивает и поворачивает неадекватный взгляд в его сторону. Стеклянные радужки цвета горечавки мутнеют, глядят невидяще, и Силко останавливается. Прыткий ум торопливо складывает детали головоломки, дает понять, что он сейчас — лишь часть безумного детского видения. — Ч-что ты такое? — Распухшая нижняя губа предательски дрожит. Паудер нервно слизывает кровавый мазок и непонимающе щурится, пытаясь идентифицировать высокий тощий силуэт перед собой, полыхающий огненными глазами. — Ты с ними заодно, да? — Паудер, детка, — произносит мужчина вкрадчивым голосом, и в осторожном жесте протягивает вперед две раскрытых ладони, — я здесь, с тобой. Посмотри на меня. Посмотри как следует, милая. Еще один шаг вперед оборачивается броском, от которого мужчина едва успевает увернуться. Что-то тяжелое с грохотом падает за его спиной, сбивая бочку с маленьким музыкальным проигрывателем на ней. Запах истлевшей синтетики, оставшийся от рваных игрушек, сплетается с шумом и эхо — настоящий хаос в диковатом его проявлении. — Не подходи! Убирайся! Убирайтесь отсюда все! Перед затуманенным взором — огонь, мрак и ненависть. Кривые лица, злые и опасные. Они винят ее, зовут по имени. Паудер, Паудер, Паудер! Словно текст проклятия на заеденной граммофоном пластинке. Девочка проводит по мокрому лицу руками, оттягивает вниз воспаленные веки. Слезы, сопли и кровь. Маленький уродливый ребенок, слабый и напуганный. Бесполезный. Приносящий несчастье. И маячат вокруг глаза, кисти рук, пряди цветных волос. Ревут разрушенным прошлым, сыплются обломками зданий. И Паудер ревет вместе с ними, не зная, куда деться от разрушающего чувства вины, слишком тяжелого для ее маленьких плеч. Оно рвется наружу, слизью сочится по коже вниз, к пальцам рук, истерзанным в нервном ковырянии. Хочется сжаться, укрыться, сигануть в бездну под ржавыми лопастями. Да разве сбежишь так от самого себя? От собственного имени, вонзающегося мириадами игл в покореженный разум? — Паудер… Ничтожество. Силко пытается дозваться. Уговорами, нежностью, требованиями. Но она не слышит. Сносит ураганом полки и металлические подвески, которые они совсем недавно сделали вместе. — Паудер. Мальчики были правы. — Паудер! Ты — мое проклятье! — Не смей называть меня так! Оплетенная истерикой, как терновой цепью, девочка с воем бросается на жуткую красноглазую тень. Худая нога срывается с края стола, и фигурка неловко летит вниз. Силко едва успевает подскочить, чтобы подставить ладонь под девичью голову, дабы уберечь ту от удара об пол. Недовольная таким положением, напуганная, едва опомнившись Паудер принимается отбиваться, как зажатый в кулаке мотылек. Но потерявший всякое терпение, мужчина вместе с ней съеживается на полу и прижимает к себе трепыхающееся тело. Она пытается драться. Бьет кулаками, куда может дотянуться, рвет обглоданными ноготками, силится вырваться. Но Силко терпит. Льнет губами к жесткой макушке, с трудом вынося боль в напряженной глазнице. До тех пор, пока крики не переходят в тихий детский плач, а удары — в слабые подергивания уставшего тела. Когда-то и он сам находился в похожем состоянии. Но рядом не было никого, кто мог бы сковать его теплом рук и не дать разбиться. С Паудер все будет иначе. Медленно, она возвращается из своего мира, теперь глотая не только соленые слезы, но и стыд. — Тише, детка, — холодная мужская рука оглаживает спутанные волосы по всей длине, — все закончилось. Они тебя не достанут. — Я убила их… — Ты не виновата. — Я убила их всех… — Они виноваты сами. Силко чуть ослабляет хватку, позволяя девочке вдохнуть воздуху. Глядит на нее сверху, ловя вернувший себе осознанность синий взгляд. — Прости меня… — Мне не за что тебя прощать. — За то, что не узнала тебя. И за то, что опять чуть не поранила, — Паудер шмыгает носом, заглатывая содержимое, и Силко тактично делает вид, что не обратил на это внимания. — Мое имя теперь… Звучит ужасно. Мужчина беззвучно выдыхает, постепенно отходя от случившегося. Ему чудовищно хочется курить, но излюбленные ноксианские сигары сейчас сиротливо лежат в кабинете. Медленно сев, он ненавязчиво увлекает Паудер за собой, прислоняет ее затылком к своей жесткой груди. — Я действительно настоящее проклятье… Досада жаром исходит от девичьего тела. Прикрыв глаза, мужчина вдыхает ее полными легкими и задерживает в них, позволяя болезненно обжечь солнечное сплетение. — Ты – дар, детка. — Даже Вай сказала, что я Джинкс*. Силко осекается, невольно выдерживая недолгую паузу. Возможно, этот вариант может быть неплохим решением проблемы. Склонившись к самому уху, он проницательно изрекает: — Так будь ею. — Да нет же, я… — Пусть маленькая, слабая Паудер, которую обижали самые близкие… Паудер, которую бросили, останется там. В той ночи, которую ты так ненавидишь. Оставь ее, детка. — Костлявые пальцы сжимаются на хрупких плечах, накрывают их незримым мрачным плащом. — Пусть Джинкс живет. Джинкс, которую никто не посмеет тронуть. Джинкс, силы которой будут опасаться. Моя Джинкс. Девочка тяжело сглатывает. Перспектива обрести новое имя взамен старому кажется ей странной, но… Речи Силко звучат так убедительно, так воодушевляюще. Он — самый умный из всех, кого она знает. Он всегда прав. Быть может, прав и сейчас? Уличив замешательство в съежившемся тельце, мужчина умаляет свой напор. Ослабляет хватку. — Не переживай, нам ни к чему торопиться. Ты можешь подумать об этом позже, и озвучишь решение, когда будешь готова. Но если ты не против, пока только я буду называть тебя так, идет? — Чтобы я могла всегда узнать тебя сквозь свои кошмары… — догадывается девочка, расслабляясь в безопасной птичьей хватке. — Верно. Ты очень умная, Джинкс. Ты знаешь об этом? Девочка оборачивается к мужчине лицом, пытается изобразить улыбку на заплаканной физиономии, даже хочет что-то сказать, но тот прерывает: — Чш-ш, — острый палец накрывает пунцовые губы ледяным касанием. — Это риторический вопрос. Тебе нужно поспать. Я отнесу тебя в постель. Аккуратно, Силко поднимает Джинкс на руки и не без удовольствия отмечает, что она заметно потяжелела с момента их первой встречи. Жизнь у него под крылом определенно пошла девочке на пользу. — Я не хочу, чтобы они опять заговорили, — бормочет она, указывая рукой куда-то в сторону сожженных игрушек. Не глядя, мужчина успокаивает ровным тоном: — Не заговорят. Я прослежу, чтобы ты смогла спокойно заснуть. И прогоню всех, если потребуется. — Обещаешь? — Обещаю, Джинкс. Я никогда никому тебя не отдам.