Холодной зимой думаю о весеннем ветре

К своему счастью, даже в тоске Чу Ин не забыл потребовать у Юйлоу в дорогу шёлковый верхний халат цвета сосновых игл и нижний — цвета морской волны. Мысль о том, что перед противником он будет выглядеть достойно, немного ободряла. А-Чжи с самого утра пришлось ему прислуживать: причёсывать, расправлять складки на одежде. Он и в купальне не прочь был помогать, но Чу Ин его решительно не пустил, прекрасно зная, чем всё закончится. Не время. — Что ты так волнуешься? — спросил А-Чжи, окуривая его благовониями. — Это ведь дружеская игра, не то что с мастером Хуном! — Все эти годы я оттачивал своё мастерство, — Чу Ин подставил рукав. — Я встречался с разными мастерами и изучал их стиль. Но… для того чтобы открыть в себе новое, истинное вэйци, нужно измениться. Найти свою внутреннюю силу. По-твоему, я изменился? А-Чжи внимательно взглянул ему в лицо, слегка надул губы, задумавшись. — Раньше позор и людская молва тебя бы сломали, а теперь ты ничего не боишься. Как… как Линь Чун в старые времена. Поставь перед тобой императора — пройдёшь мимо и не поклонишься, и не потому что гордый, а будто... просветлённый. — Это вовсе не так. — Небеса тебе не зря что-то показали. После такого человек всегда меняется, — А-Чжи отставил курильницу. — Скажи лучше, перед партиями со мной ты так волновался? Ну хоть раз! Чу Ин улыбнулся, опустил глаза. — Я боялся, что засмотрюсь на тебя и сделаю какой-нибудь глупый ход. И все узнают, что я проиграл тебе. — Э?! А что, проиграть мне — позорно?! Чу Ин смущённо улыбнулся. — Внезапный проигрыш обнаружил бы мои чувства к тебе. Наши партии и так были слишком откровенны. — Откров… так ты всё знал! Чу Ин не стал рассказывать ему, что понял всё не по игре, а по откровенному взгляду и прикосновениям, просто боялся обмануться. Пусть лучше А-Чжи думает, что его Ин-эр — всезнающее божество вэйци! — Я не могу заставлять Мэй Чансу ждать. А-Чжи кивнул. — Провожу тебя до его дверей. Если он и тогда не захочет меня впустить, делать нечего, буду собирать вещи. Чу Ину стало жаль его. Такой решительный со всеми остальными, перед Мэй Чансу А-Чжи поникал под грузом вины, хотя всё сложилось как нельзя лучше. — Не нужно меня провожать. Я спрошу его ещё раз, и может быть он сменит гнев на милость. — Ай, не люблю я, когда за меня просят! — Кто осмелится просить за командующего дворцовой стражей? — Чу Ин склонил голову к плечу. — Нет в столице военного более влиятельного, чем цин Мэн. Он ждал, что А-Чжи улыбнётся, но тот наоборот помрачнел, задумчивый. — Но мы не в столице. Здесь, в Цзянху, человека ценят по способностям и поступкам, и прошлое здесь не важно. И имя не важно… ладно, это я просто болтаю. Иди, Ин-эр, вернёшься ко мне с победой. Не зря же я тебя столько тренировал! Он неожиданно взял руку Чу Ина в свою и ласково поцеловал пальцы. — На удачу. Чу Ин не стал допытываться, к чему он завёл разговор о Цзянху. К своему стыду, ему перед серьёзной партией совершенно не хотелось знать, что и кого тревожит. *** Ли Ган встретил его у каменной лестницы и проводил в светлую уединённую беседку среди бамбука. Доска уже стояла на низком столике, разложены были подушки, приготовлен чай и маленькая жаровня рядом с местом, предназначавшимся Мэй Чансу. Чу Ин опустился на подушку, расправил полы одежд. Он старался казаться спокойным, но сердце выпрыгивало из груди. Может ли человек, потерявший смысл жизни, сражаться с тем, кто обрёл этот смысл в борьбе? Руки у него разом ослабли, голова закружилась. Он, пожалуй, упал бы в обморок, если б не увидел Ли Гана, бережно ведущего главу Мэя под руку. Ни следа не осталось от небрежности больного: Мэй Чансу одет был неброско, в голубой лён, и перепоясан ничуть не изысканным шерстяным синим кушаком, но дорогая нефритовая заколка в волосах отличалась изяществом, и причёска с выпущенными у висков прядями придавала величественности. Они обменялись поклонами и приветствиями, сели наконец друг против друга. Больше ни слова не было сказано между ними. Вот с лёгким стуком опустился на доску белый камень. И немедленно Чу Ин встревожился. Первый ход в сан-сан? В этом веке? Должны пройти сотни лет, прежде чем это посчитают уместным! Он поднял глаза на Мэй Чансу и наткнулся на внимательный, острый взгляд. Значит, проверка характера... Чу Ин едва заметно кивнул своим мыслям. Разум, который никогда не удовлетворяется простыми решениями, разумеется, найдёт однажды этот ход, вырвавшись из привычных рамок и нарушив правила. Он решил играть с Мэй Чансу так, как играл бы с Юй Сяояном, не делая скидок на век, бросая вызов, но лишь затем, чтобы дать противнику возможность показать своё мастерство. Начало вышло обманчиво плавным, однако Чу Ин вовремя заметил ловушку. Мэй Чансу как будто благородно позволял ему наметить территорию, лишь иногда делая пробные вылазки, но вылазки эти каждый раз давали ему ещё немного влияния: где один шаг, там и три, а где три — там вторжение. Чу Ин до поры до времени позволял ему это, изо всех сил стараясь не улыбаться от удовольствия. Мэй Чансу был таким, как он предполагал: мудрым, осторожным… но где же дерзость и ярость Линь Шу? Не могли же они погибнуть. Впрочем, партия, показанная А-Чжи, говорила, что этот человек должен почувствовать контроль, тогда и откроет своё истинное лицо. Чу Ин старался приглашать его не слишком явно, но в какой-то момент Мэй Чансу будто догадался о его тактике: взглянул холодно и атаковал всерьёз. Лишь получив отпор, он несколько успокоился, позволил себе явную насмешку над противником, явную провокацию человека, уверенного в победе. Всё как будто шло по плану: новое приглашение и новая атака… Но Чу Ин дрогнул, раскрыл веер, борясь с внезапным приливом жара. Не слишком ли близко он подпустил этого человека? Не слишком ли был самоуверен? Этот блеск в глазах и лёгкая улыбка… Поражение будет едва значительным, в половину камня, но всё же будет. Мэй Чансу сражался как человек, твёрдо решивший однажды, что больше никогда не проиграет. Чем может ответить этой решимости тот, кто потерял всё, так и не познав тайну чёрных и белых? «Для чего я играю?», — спросил Чу Ин пустоту внутри. Но получил в ответ лишь молчание. Он закрыл глаза, представив, что играет с Сяогуаном. Их партии никогда не были противостоянием воли. Чу Ин просто счастлив был отдавать Сяогуану свои силы, свои знания, ведь не было ничего радостнее, чем видеть, как он растёт. «Сяогуан… теперь твоя очередь придать мне сил». Он снова взглянул на доску, медово светящуюся в рассеянных лучах, проходящих сквозь листву бамбука. Каждый ход был прекрасен и утончён. Оригинален и дерзок. Но всё же… Чу Ин позволил себе улыбку. «Твоё вэйци устарело!», — обиженно выговаривал ему Сяогуан. И для него, мальчика из будущего, это так и было. Но Мэй Чансу, как бы талантлив и умён ни был, оставался человеком своего времени. Чёрный камень лёг на предназначенное ему место, легонько стукнув о доску, и наступила тишина — лишь крики ласточек да журчание далёкого ручья нарушали покой. Мэй Чансу медленно потянулся к чаше и выложил на доску два белых камня. Он вежливо поклонился, признавая поражение, как того требовала традиция, но Чу Ин не сдержался: поднялся со своего места, встал на колени и совершил земной поклон. Он не видел лица Мэй Чансу, Линь Шу, но почувствовал, как тот замер на мгновение, прежде чем помочь ему подняться. — Это я должен кланяться вам. Вы мастер, а я всего лишь смиренный ученик. Чу Ин печально улыбнулся. — Мы постигали тактику и дух вэйци разными путями. У вас восемь лет тяжких испытаний, у меня — тысяча лет игры. Мэй Чансу сел на место, налил себе и ему чаю. — Как вы поняли? Старший брат Мэн не стал бы рассказывать. — Он не рассказывал мне о Мэй Чансу, — Чу Ин сел напротив. — Но рассказывал о Линь Шу. — Он показал вам нашу старую партию. — Глава Мэй проницателен. И без сомнения великодушен, — Чу Ин легонько склонил голову. Сердце его трепетало. Значит, это правда… человек, столь любимый А-Чжи, жив. — Теперь, когда вы чувствуете себя лучше, не могли бы вы сменить гнев на милость и встретиться с ним? Мэй Чансу склонил голову к плечу, будто раздумывая о чём-то. — Брат Мэн не должен слышать моего голоса, не должен видеть моего лица. Я не хочу, чтобы в будущем ложь о нашем знакомстве давалась ему тяжелее, чем сейчас, — он вынул из рукава сложенные листы и передал Чу Ину. — Отдайте ему. Думаю, он удовлетворится этим объяснением. Чу Ин с поклоном принял послание. — Вы можете мне доверять, глава Мэй. Я сохраню вашу тайну, — сказал он невпопад. Лишь потому что это нужно было сказать. — Я знаю. Мои люди давно наблюдают за вами по просьбе одной персоны. — Одной персоны? — от мысли о том, что за ним всё это время следили, Чу Ину стало неприятно. — Ваша матушка помогла когда-то офицеру армии Чиянь и он этого не забыл. В благодарность за спасение любимого брата его младшие сестры, Юйлоу и Сяохуа, присматривают за любимым сыном вашей матушки, — Мэй Чансу улыбнулся. Чу Ин вновь поклонился, скрывая заалевшие щёки. — Я недостоин такой доброты! Ведь я ничего не сделал! — Жизнь брата Мэна нелегка, хорошо, что в ней есть что-то кроме служения императору. За то, что поддерживаете его, вы достойны благодарности. Они снова обменялись поклонами, но в тот миг, когда Чу Ин думал, удобно ли будет распрощаться, откуда-то сверху послышался шорох и звон разбившейся черепицы. — Вы там! — потребовал глава Мэй, едва сдерживая смех. — Спускайтесь! Раздался звук, подозрительно похожий на подзатыльник, и две знакомые фигуры спрыгнули с крыши беседки. Хун Тэ и Фэн-гэ, смущённые и взъерошенные. Они тут же упали на колени, кланяясь. — Простите, глава! — сразу же заголосил Хун Тэ. — Это всё я, недостойный, втянул ребёнка, подговорил его подсмотреть! Фан-гэ молчал, то поглядывая на доску, то опуская глаза. — Разве я помиловал вас для того чтобы вы шпионили? — Мэй Чансу даже не пытался казаться грозным, сидел, улыбаясь и расслаблено сложив руки на коленях. — Мы просто хотели посмотреть на игру! Глава так давно ни с кем не играл! Нам сказали, что господин Чу мастер, а кто не хочет увидеть игру мастера! Простите нас, глава! — Вы… играете в вэйци? — с замиранием сердца спросил Чу Ин, стиснув веер. Фан-гэ застенчиво кивнул. — Так, немного… у нас есть доска… или чертим на земле, когда скучно. — Значит, вы видели всю партию от начала до конца, — Мэй Чансу показал на отверстие в крыше. — И что скажете? — Это… — начал было Фан-гэ, но Хун Тэ ткнул его локтем. — Это такая партия, какой мы раньше не видели. Какой ход у главы в начале! А как мастер Чу защищался! Ух! Вот это была битва! Но Мэй Чансу не так легко было сбить с толку. — Фан-гэ. А ты что думаешь? — Я… — Фан-гэ смущённо поклонился. — Я думаю, что глава смог бы победить. Был один ход… — Ничего он не думает! — тут же вступился Хун Тэ. — Не ругайте его, я его сам потом отругаю! — Значит, я мог бы победить. Покажи мне, как, — Мэй Чансу указал на доску. Фан-гэ приблизился несмело, но его взгляд, прикованный к доске, был взглядом игрока, для которого правда вэйци важнее церемоний. — На восьмидесятом ходу вам нужно было прилипнуть к его камням вот тут и ни за что не давать им соединиться. На восемьдесят пятом вы бы его разрезали. Но вы отступили, походили в верхний правый угол, хотя там немедленной угрозы не было. — Как же я должен был ходить? — Об этом я и толкую! Вы отступили, а мастер Чу почувствовал вашу слабину и тут же пошёл в атаку! — глаза Фан-гэ заблестели. — Вам надо было просто сделать ход вот сюда, в му-вай, и оправиться он бы не смог. Чу Ин хотел было возразить, что это обманчивое преимущество, одно разрезание не принесло бы победы, ведь у чёрных были и другие возможности… но, взглянув ещё раз, всё понял. И едва не задохнулся от радости. — Значит, по-твоему, я был недостаточно решителен? — спросил Мэй Чансу, задумчиво разглядывая доску. — Не знаю, — Фан-гэ понял, что его не ругают, и немного осмелел. — Вам надо было схватить его и не отпускать, а вы ушли и спрятались. На вас не похоже. Мэй Чансу улыбнулся, но взгляд его был холоден. Он явно собирался дать отповедь, но Чу Ин его опередил. — С вашего позволения, дело не в нерешительности, глава Мэй. Вы сыграли это дин ши так, как научил вас ваш учитель. Так, как его играли в моё время. А я… — он улыбнулся, вспомнив Сяогуана, — …сыграл ответ так, как научил меня мой учитель. Наше вэйци никогда не принадлежит только нам. Он обернулся к мальчикам. Нет, они не были Сяогуаном и Хун Хэ, но в их чертах он видел будущее. Взгляд Фан-гэ был взглядом Сяогуана, и его неловкая кривоватая улыбка тоже. Его острый ум, его страсть к вэйци и невероятный талант. Дух Хун Тэ, защитника слабых, его доброта и верность перейдут однажды Хун Хэ. Пройдут века, объединятся царства, рухнут и вновь вознесутся города, но огонь, передающийся из поколения в поколение, будет теплиться, пока не вспыхнет сверхновой. Кто познает тайну чёрных и белых? Одни всегда на свету, в блеске славы, другие — в тени, но разве первые важнее вторых? Если нет света и тени, чёрного и белого, нет и вэйци. — Фан-гэ. Скажи, о чём ты мечтаешь? — А? — вопрос застал мальчика врасплох. Он усмехнулся неловко, но довольно. — Эхе, ну… помогу маме, она хотела лавку открыть. А потом женюсь на Ши Цзюйэр. Но у неё богатая семья, а лавка дорого стоит, поэтому сначала надо заработать денег. Точно, моя мечта — стать богатым! Мэй Чансу переглянулся с Чу Ином, улыбаясь. — Меня окружают практичные люди, мастер Чу. Найдёте ли вы здесь дух вэйци? Чу Ин и не ждал от Фан-гэ иного ответа. О, Сяогуан! Жизнь была неласкова к твоим предкам. — Фан-гэ, что если я приведу тебя и Хун Тэ к богатству? Фан-гэ немедленно взглянул на Мэй Чансу, ища ответа, но тот оставался бесстрастен, улыбаясь как Будда. — Мы не можем, — встрял Хун Тэ. — Герои Цзянху должны быть верными, а мы верны главе. Если снова погонимся за наживой, себя перестанем уважать. Верно, брат? Фан-гэ кивнул. — Господин Чу, так нельзя. Мы давали клятву и всё такое. Чу Ин нахмурился. Это была похвальная верность, но ужасно мешающая его планам. Он обернулся к Мэй Чансу. — Глава, я знаю, что эти дети талантливы в вэйци, и Фан-гэ особенно. Прошу вас, отпустите их со мной! Вы не представляете, как это важно. Мэй Чансу не спеша налил себе чаю, вдохнул аромат. — Важно для союза Цзянцзо? Для этих детей? Или для вашего счастья? Он говорил спокойно, но взгляд был холоден. Чу Ин не отвернулся. — Важно для будущего. Для будущего вэйци! В наступившей тишине Фан-гэ откашлялся. — То есть ничего не делать, просто играть в облавные шашки? Я всё равно, наверное, не смог бы так, я же просто иногда, под настроение… извините. Я и не хочу уходить! Не ссорьтесь с главой из-за меня! Снова препятствие! Но Чу Ин не собирался так легко сдаваться. Ради Сяогуана он готов был на всё! — Человек, способный перевернуть игру одним ходом, должен играть. Глава Мэй, вы, обманом лишённый своего призвания, как никто должны это понимать. — Фан-гэ каждую свободную минуту проводит за доской, — вдруг сказал Хун Тэ. — Он с мечом столько не тренируется, сколько с шашками. С ним давно не играет никто, кроме меня, потому что никто не может его победить. — Брат Хун! — взмолился Фан-гэ, но тот лишь отмахнулся. — Да молчи ты! Это правда. Глава, я денег готов собрать, чтоб выкупить Фан-гэ, если надо. Только пусть мастер Чу тоже немного докинет. — Вы не рабы, вам не нужно себя выкупать, — эта страстная речь как будто не произвела на Мэй Чансу впечатления. — Но меня кое-что удивляет. Разве вэйци не учит людей, что есть множество путей к достижению желаемого, мастер Чу? — Поясните, прошу, — потребовал Чу Ин. Мэй Чансу слегка подался вперёд. — Почему я должен отдавать этих мальчиков… если просто могу забрать вас? *** Палочка благовоний почти догорела, когда вошёл А-Чжи. Он ничего не заметил, тут же прошёл за ширму, мыть руки. — Кузнец сказал, подковы обратный путь выдержат, но я всё думаю, может гнедую перековать? — спросил он под плеск воды. — Она под тобой не хромала? Чу Ин улыбнулся его тени в полумраке. Он специально прикрыл ставни, чтобы свет едва проникал тонкими лучами. — Какой ты бессовестный, А-Чжи. Разве мне сейчас до лошадей? А-Чжи немедленно отбросил полотенце и вылетел из-за ширмы. — Что? Выиграл? Да я специально не стал сразу тебя поздравлять! Это же и так было понятно. Но подожди, я кое-что припас на этот случай! Он загремел чем-то в сундуке и достал запечатанную глиняную бутыль. — Рисовое вино! Нежное, как шёлк, даёт в голову, как таран. Лучше в округе не найти! Давай выпьем за твою победу! Он даже внимания не обратил, что его возлюбленный сидит на разобранной постели и пояс его распущен, а волосы едва сдерживает одна тонкая золотая шпилька. В каких же мыслях должен витать человек… — Взамен у меня есть фруктовое вино, А-Чжи. Я налью тебе, а ты нальёшь мне. Попробуем, у кого лучше. Он взял А-Чжи за рукав и усадил рядом, поднёс чарку вина к его губам. Он видел однажды, как прислуживает императорская наложница, и пытался повторить её плавные жесты. А-Чжи выпил залпом, и принял виноградину из его рук, мимоходом поцеловав пальцы. — Лёгкое и сливовый аромат приятный! Ну-ка, теперь попробуй моё. Он, не поняв правила игры, так же поднёс вино Чу Ину, но тот осторожно взял чарку из его рук. — И вправду… — у него дыхание перехватило. — Оно прямо как ты: обманчиво мягкое, но от него дух захватывает. — Когда это я тебя обманывал? — А-Чжи обнял его. — Ну, расскажи, как прошло. Тяжело было? А обо мне он что-нибудь говорил? Чу Ин высвободился из его объятий и мягко толкнул на подушки. — Я расскажу потом. Всё шло так, как ему думалось, однако он немного замешкался с поясом А-Чжи: оказалось, что к нему хитрым способом крепится потайной нож, и нет возможности снять, пока не развяжешь всё узлы… А-Чжи пришлось ему помогать. У него это получилось в два движения. — Ин-эр, может, дальше я сам… Но поцелуй заставил его замолчать. Янское пламя, жаркое солнце. Пульс на его шее был, как бег горячего подземного ручья. Запомнить бы это навсегда… Эту солёную влагу в ложбинке между шеей и плечом. Едва заметный шрам под левым соском, там, где копьё прошло вскользь, крепкие мышцы, напрягающиеся под смуглой кожей… Вот здесь вражеский меч едва не вспорол ему печень. Вот здесь удар ножа рассёк дорожку тонких тёмных волос, спускавшуюся от пупка вниз… — Ин-эр… хорошо, но может не надо… Чу Ин зажал ему рот. Ему было немного смешно и немного обидно от недоверия, но нахлынувшая нежность растопила все обиды. Милый А-Чжи, такой верный, так долго хранивший чужую тайну, и даже любимому её не раскрывший! Как это должно быть тяжело! И как горько знать, что старый друг на него в обиде. Он заслужил самое лучшее обращение, ведь скоро… — Я думал, тебе неприятно… — Какой ты непонятливый. Страшно приблизиться к тому, что желаннее всего. Теперь, чувствуя себя печальным и счастливым одновременно, Чу Ин наконец понял секрет. Не нужно было никаких особенных техник и приёмов из книг, достаточно просто любить. Любить А-Чжи, любить его тело целиком и полностью, ничего не стыдясь. В конце концов это так просто… Не сложнее, чем обхватить губами крупный, алый танхулу, слизнув выступившие капли. Да, это как с танхулу… можно начать сверху, а потом продолжить сбоку, немного помогая языком. Затем снизу и до самого верха, будто снимая последнюю ягоду. И снова начать сначала, но в этот раз забирая чуть глубже. Шипение и резкий выдох. Он никогда ещё не слышал, чтобы А-Чжи издавал такие тихие, беспомощные звуки, до треска комкал простыню. А стоило всего лишь быть с ним нежным и искренним. — Теперь у меня ведь хорошо получается? — нужно чтобы А-Чжи признал очевидное и больше не смотрел на него свысока! — Хорошо… только не останавливайся. Чу Ин довольно улыбнулся. То-то же. Он мог бы продолжать, но ему хотелось другого. Скользнул с плеч гладкий шёлк, пепел, слетевший с благовоний, звякнул о поднос, заглушая невольный стон. Он ещё никогда не пробовал делать это вот так, и рад был, что в комнате полутьма, что А-Чжи не видит его сосредоточенного лица, не видит его тела: эта поза была такой откровенной… А-Чжи на мгновение перестал дышать. — Не больно? — спросил он севшим голосом. Чу Ин помедлил, провёл ладонями по его груди, его животу, запоминая ощущения. — Нет… но это иначе… непривычное чувство… — он подался вперёд, приподнимаясь немного, и зажмурился от стыда, представляя, как развратно должно быть выглядит. — Я должен… делать всё сам? А-Чжи перехватил его руку, сжал, переплетая пальцы. — Могу я… а можешь просто опереться о меня. — Нет… нет, не нужно. Просто обещай не смотреть. — Не буду обещать! Зачем ты меня оседлал, как жеребца, если не хочешь, чтоб я смотрел на твою красоту? — возмутился А-Чжи. — Давай я тебе взамен помогу рукой. — Нет, ты будешь меня сбивать. Он пожалел, что выпил слишком мало вина, но одного взгляда на А-Чжи было достаточно, чтоб вся неловкость рассеялась. А-Чжи смотрел на него с восхищением, как на чудо. И каждое его движение навстречу, каждый судорожный выдох были, как высшая похвала. — Ин-эр… возлюбленный, сокровище… «Нет, это ты, ты моё сокровище!», — мысленно прошептал ему Чу Ин и зажмурился, чтоб не заплакать от нахлынувших чувств. Неужели это в последний раз? Неужели… Он сбился с мысли, потому что А-Чжи вдруг сел, его мужское естество выскользнуло из плена, оставив после себя неприятную пустоту. — Подожди… — прошептал он, лихорадочно целуя ключицы, собирая губами выступивший пот. — У нас никогда вместе не получается. Хочу вместе… Его пальцы заполнили пустоту. Жёсткие, грубоватые, но знающие, куда нажать, как глубоко проникнуть. Чу Ин смешался сперва, неспособный найти ритм, потому что А-Чжи завладел им полностью. Крепкая хватка, мозоли от меча, удовольствие на грани боли… — Нет, А-Чжи, не так резко… Тот вдруг смутился немного. — Прости, я как себе. — Как ты можешь так с собой обращаться? Нужно быть заботливее! — Обычно времени нет на… ох… Чу Ин обнял его одной рукой за шею, прижался лбом ко лбу, награждая короткими поцелуями в такт движению руки. И А-Чжи почувствовал, поймал ритм. Движения стали осторожнее, поцелуи откровеннее. Раньше мысль о том, чтобы коснуться чужого языка своим, вызывала у Чу Ина неприятную оторопь — теперь же он не понимал, как можно отказаться от этого с любимым, с единственным… с единственным… В какой-то миг он потерялся в ощущениях, вкусах, запахах, и, кажется, даже укусил А-Чжи легонько, или А-Чжи укусил его… Не важно, всё это было не важно… *** — Затем он попытался ослабить мою защиту. По правде говоря, мне нелегко было выстоять, он верно угадал слабое место в моей обороне… А-Чжи? — Я слушаю, слушаю… — сонно пробормотал А-Чжи, обнимая его крепче. Чу Ин вздохнул и снова опустил голову ему на грудь, перебирая влажные завитки волос. — Нет, ты не слушаешь. Ты засыпаешь, — он улыбнулся. — Я тебя так утомил? Или тебе наскучили рассказы о вэйци? Только выбирай ответ осторожно. — Просто мне с тобой спокойно, — А-Чжи помолчал, глядя в сторону. — Возвращайся со мной. — Нет, — Чу Ин огляделся в поисках одежды. — Я останусь здесь. С А-Чжи немедленно слетел весь сон. — Как это здесь?! — он сел рывком. — Ты мне про шашки тут рассказывал, а про самое главное молчал?! Чу Ин сердито взглянул на него. Как бы ни был А-Чжи добр, такта ему иной раз недоставало. — Я никогда не говорю просто так. Если б ты дослушал, понял бы, что это важно. Я наконец осознал, в чём смысл моего возвращения, А-Чжи! А-Чжи помрачнел окончательно. — Почему во всём должен быть смысл? Ты любишь меня, а я тебя. Тебе же самому нравилось просто жить и радоваться! — Никто не может жить одной любовью, — мягко ответил Чу Ин. — Моя цель — сохранить пламя вэйци для будущего. Я навсегда останусь учителем Сяогуана и многих других, если позволят Небеса. Быть в тени ради того, чтобы другие сияли, вот моё призвание. — Но постой, этот Фан-гэ не твой Сяогуан! — Нет. Но через долгие века алая нить тянется от него к Сяогуану. А-Чжи отвернулся, задумчивый. Не дождавшись его ответа, Чу Ин ушёл за ширму. Вода, которую он заранее приготовил, остыла, но он не замечал холода. Сердце разрывалось от того, что пришлось обидеть А-Чжи, но что он мог поделать? Быть изгнанником в столице или помогать Фан-гэ, смотреть, как он растёт, радоваться его победам? Разве же это выбор? — Хорошо, — судя по скрипу досок, А-Чжи встал с постели и расхаживал теперь по комнате, наверняка полуодетый, в одних нижних штанах. — Ин-эр, я знаю, как всё устроить! Чу Ин оделся и вышел из-за ширмы, на ходу завязывая пояс. — Мне нужно отдать тебе одну вещь… Но А-Чжи не слушал его. Схватил за плечи, прижал к себе. — Я всё решил, Ин-эр! Я остаюсь с тобой. Чу Ин лишился дара речи. А-Чжи… А-Чжи готов был бросить свой дом, свой пост, свой высочайший титул… ради него. Невозможно! — Ты не можешь! Как же твой долг?! Твоя присяга императору!. — Кому? Тому императору, который тебя довёл до самоубийства? Тому, кто был так труслив, что благороднейшего из принцев испугался? Тому, кто убил Линь Шу? Нет, хватит с меня! Я так не могу! — А Сюли и Сяолун? А все твои родные? Разве на них не падёт кара?! А-Чжи хмуро отмахнулся. — Сюли и Сяолуна я как-нибудь вывезу, с вдовы брата спроса нет. Старший племянник… он ни о чём не знает, зачем его приплетать? Что-нибудь придумаю! А пока нужно пойти к Мэй Чансу. Он не сможет мне отказать, ему нужны сильные борцы! Он отпустил Чу Ина и принялся поспешно одеваться. — Если я сам не готов ничем жертвовать, то не имею права тебя заставлять! Он потянулся за халатом, но Чу Ин решительно перехватил его руку, сжал так крепко, как только мог. — Я не приму такую жертву! Не приму! Ты сам не веришь в то, что говоришь! Ты потеряешь всё, А-Чжи. Свой дом, своё положение, все свои привилегии… — Подумаешь! У меня есть меч и крепкие кулаки, в Цзянху этого достаточно, чтоб получить всё, чего захочешь. — Ты… ты не знаешь, каково это, быть изгоем! Ты не знаешь, что такое настоящий позор! Разве хоть раз в жизни люди отворачивались от тебя? — Нет, но… да какая разница?! Мы будем вместе, это же главное! И свободными! — А-Чжи. — Чу Ин осторожно взял его вторую руку в свою. — Мне хочется плакать, когда я думаю, что мы снова расстанемся! Но если ты останешься, то однажды горько пожалеешь, и возненавидишь меня. Нет. Я не приму тебя! Если останешься, я уйду! Навсегда уйду от тебя! Вместо ответа А-Чжи крепко обнял его. Чу Ин закрыл глаза, зная, что значит его молчание. Ещё одно маленькое мгновение вместе, а потом... — Ты всерьёз, Ин-эр? — Да. Я тебя возненавижу, клянусь! Я смогу! — Тогда… тогда ты мне пообещай, — А-Чжи замер как каменный, каждое слово давалось ему с усилием. — Пообещай… что вернёшься ко мне, мастер Чу Ин. — Но… — Что «но»? Если Фан-гэ такой же талант, как твой Сяогуан, он без труда пробьётся при дворе! Чу Ин улыбнулся. А-Чжи… всё же А-Чжи понимал его как никто! — Я сделаю Фан-гэ величайшим игроком Лян и всех окрестных царств. А-Чжи отпустил его и хлопнул по плечу, заставил себя улыбнуться. — Я это запомню! Но не обязательно возвращаться прямо тогда, можно ведь и раньше. А ещё у нас и сейчас есть время. Давай выпьем ещё вина. Чу Ину невероятно хотелось поцеловать его и снова отвести за полог, хотя бы для того чтоб просто обнимать, но вместо этого он достал из рукава письмо. — Мэй Чансу не сказал, можно ли тебе читать его до отъезда, но… А-Чжи тут же выхватил у него письмо, пробежал глазами, сел на край кровати, жадно всматриваясь в каждую строчку. Чу Ин пристально наблюдал за его лицом, пытаясь угадать, о чём пишет Мэй Чансу, но не успевал, так быстро сменялись чувства. Наконец, А-Чжи сложил письмо и печально усмехнулся. — Я нужен ему в столице. Так и думал. Он знал, что я захочу с тобой остаться. Чу Ин опустил глаза. Неужели и вправду это было так очевидно? Он старался на людях вести себя скромно, а по ночам — тихо, и лишь раз взял А-Чжи за руку при всех… О, не стоило этого делать! — Он… он всё ещё на тебя сердится? А-Чжи вдруг взглянул на него укоризненно. — Ты ещё не понял, что он за человек, да? Чу Ин покраснел. — Мэй Чансу меня проверял. Смотрел, смогу ли я скрыть от тебя его болезнь. А ты… ты знал, что мне всё известно? — Догадывался, что ты от меня что-то скрываешь, — А-Чжи помахал письмом. — А теперь он сказал мне прямо. — Узнай ты от меня, то поспешил бы к нему, и он понял бы, что мне доверять нельзя. — Ну… конечно поспешил бы, — А-Чжи вздохнул. — Я такой предсказуемый? Чу Ин молча положил руку ему на плечо. Была ли это хитрость, придуманная заранее? Или Мэй Чансу обдумал его слова и решил открыться? Он понимал, что никогда не узнает правды, да и не хотел знать. — Ин-эр, он тебе сказал, чего хочет взамен? Ты, считай, забираешь у него два клинка, и хороших. — Сперва ему нужно поговорить с Фан-гэ и Хун Тэ о чём-то. Они были так растеряны… — И ты согласился, даже не зная, чего он попросит?! — Чего бы он ни попросил, за такую милость нет цены слишком высокой. А-Чжи смерил его внимательным взглядом и вздохнул. — У каждого свой долг, значит… ладно, давай допьём вино. Ты же победил, это надо отпраздновать! Пойду отыщу каких-нибудь закусок. Он наскоро повязал пояс и вышел, быстро, не оглядываясь. Чу Ин вновь остался один посреди тёмного леса, и тени сгущались вокруг. *** А-Чжи решил выехать пораньше, на рассвете. Солнце ещё не вышло, последние звёзды мерцали в светлеющем небе, у подножия горы залёг туман. Чу Ина немного пошатывало. Он никогда ещё не пил так много, но А-Чжи всё подливал и подливал ему, а он впервые в жизни не хотел быть трезвым. Веселиться ему тоже не хотелось, но он пытался, и постепенно нарочитое веселье стало искренним, ведь они играли в домино, но А-Чжи всё время путал стихи, и невозможно было не смеяться. В конце концов всё закончилось поцелуями и объятиями, слишком уж пьяны они были для чего-то ещё. Даже для разговоров. — Нужно поспать… но я не усну! Стоит закрыть глаза, всё начинает кружиться, — пожаловался Чу Ин, садясь в постели. — А я тебе помогу, — А-Чжи крепко обнял его, покачивая. — Вышла полная луна… Он пел совсем тихонько, как привык, наверное, петь для Сюли когда-то давно. Чу Ин хотел поблагодарить его за это, за доверие, но слов не нашлось. Последнее, что он почувствовал — как А-Чжи укладывает его и укрывает одеялом. Даже сковозь сон он боялся, что А-Чжи захочет уйти не попрощавшись. Сам он поступил бы именно так! Но на рассвете А-Чжи погладил его по щеке, слегка потянул за ухо. — Ин-эр. Не передумал? Поедем со мной. Чу Ин улыбнулся ему, не открывая глаз, и покачал головой. Он чувствовал, что больше не пьян, но похмелье так и не пришло. Хотя он охотно променял бы печаль на боль. Он проводил А-Чжи к нижним воротам и хотел поклониться на прощание, но А-Чжи крепко обнял его и долго-долго не отпускал. Время остановилось. — Холодно, — наконец сказал он, разжав объятия. — Иди, а то замёрзнешь. Поспи ещё. Он плохо умел прощаться, к тому же у ворот стояла охрана. Да и что бы изменил ещё один поцелуй, ещё одно «люблю»? Чу Ин осторожно коснулся его щеки и отступил. Он должен был держаться, но слёзы всё бежали и бежали. — Ты ведь напишешь мне? — тихо спросил он. А-Чжи кивнул и поспешно отвернулся, вскочив в седло. — И… передай Сюли и Сяолуну, что я вернусь! Снова кивок. Будто слов не осталось. А-Чжи ударил коня по бокам, и тот встряхнулся как будто с облегчением, ринулся с места в галоп. Чу Ин промокнул глаза рукавом, отвернулся… и едва не столкнулся с Мэй Чансу. Тот стоял, кутаясь в плащ с меховым воротом, невозмутимый, будто был здесь с самого начала. — Правильные решения даются тяжело, но разве потом не легче на сердце? — спросил он, глядя вдаль на клубящуюся пыль. — Нет. Оказалось, что нет, — Чу Ин сжал веер, чтобы руки не дрожали, поклонился, чтоб не видно было лица. — Господин Мэй, моя благодарность неизмерима. Я сделаю всё, чтобы отплатить добром за добро. Мэй Чансу жестом пригласил его следовать за ним. — Я хочу, чтобы вы присматривали за Фан-гэ и Хун Тэ. Учили их. Показали им мир, чтобы они смогли сыграть с лучшими мастерами. — И… это всё? — Остальное они сделают сами. Чу Ин нахмурился. — Мэн Чжи сказал, что вы потеряете двух воинов, и это правда. Они больше не должны сражаться, в вэйци нет места жестокости! Мэй Чансу взглянул на него с нескрываемой иронией. — Разве вэйци не военная игра? — Она давно поднялась выше этого предела, положенного людьми. Прошу, не вовлекайте этих детей в битвы! — Хорошо. Служить союзу Цзянцзо можно и иначе, — Мэй Чансу спрятал руки в рукава, ёжась от холода. Его походка казалась несколько неуверенной, будто он не привык носить собственное тело. Чу Ин едва поборол порыв взять его под локоть, как старца. — Что вы хотите сказать? — Вы, кажется, встретились с барышней Гун Юй. Какой она вам показалась? Чу Ин нахмурился, не вполне понимая причину вопроса. — Она прелестна и, кажется, привязана к главе. Она великодушна и чувствительна. По моему скромному мнению она чудесная девушка. — Всё это вы поняли за несколько мгновений? Впечатляюще, господин Чу, — сколько иронии было в этих словах! — Гун Юй так же, как вы, играет на гуцине. Её исполнение не знает себе равных. Скоро она отправится в столицу, под крыло Тринадцатого господина в дом Мяоинь. Вы слышали о таком? Это название было Чу Ину определённо знакомо. Музыкантов из дома Мяоинь приглашали на праздненства все, кто хоть что-то смыслил в музыке. — Мелодии Тринадцатого господина невероятно изящны. Если их будет исполнять барышня Гун Юй, лучшего союза нельзя пожелать, — вежливо ответил он, ожидая, когда же глава Мэй выложит всё карты. — Мелодии Тринадцатого господина хороши, — согласился Мэй Чансу, глядя вдаль, на сосны, черневешие на фоне розовеющего неба. — Но к ним все привыкли. Я хочу, чтобы вы написали что-нибудь для Гун Юй. Чу Ин застыл, как громом поражённый. — Я не смею! Это… это слишком! Я играю лишь для себя, мои умения… — Разве не вы только что сказали, что сделаете всё, о чём я попрошу? Чу Ин запнулся под его изучающим, холодным взглядом, и вновь поклонился. — Мне ещё не приходилось писать для кого-то. К тому же, я не знаю, что понравится барышне Гун Юй. — Когда боль пройдёт, ваше сердце само подскажет, о чём поведать и кому. — Мэй Чансу остановился у подножья лестницы. — Не смею задерживать, я поднимаюсь по ступеням очень медленно, а вам наверняка хочется спать. Поговорим днём. Чу Ин обернулся к горам, туда, где не видно было уже одинокого всадника, лишь жаркое солнце вставало из-за горных пиков. — Сдаётся мне… — прошептал он. — Сдаётся мне… это начало прекрасной дружбы. *** Он вернулся в их с А-Чжи уединённое жилище у пруда, желая только лечь и уснуть, уткнувшись в подушку, пахнущую так знакомо… но к его удивлению в комнате уже хлопотал Фан-гэ: убирал со стола, насвистывая себе под нос. Заметив Чу Ина, он немедленно поклонился. — Мастер Чу! Будете спать или принести вам кипятку для умывания? А может, чаю? Вы скажите, не стесняйтесь. Он тоже не мог усидеть на месте от смущения. Прямо как Сяогуан… — Пока мне ничего не нужно. Почему ты прислуживаешь мне? — Уж этого Сяогуан никогда бы не сделал! — Ну как… вы учитель, а я — ученик, глава мне сказал всё сделать чтоб вам было хорошо и удобно. Вам как? Хорошо? Удобно? Чу Ин довольно улыбнулся и кивнул. Стоило ему снять верхний халат, как Фан-гэ тут же бросился искать, куда повесить. — А когда будете меня учить? Сегодня же? Мне надо быстро разбогатеть, времени совсем нету! — Куда ты так спешишь? — как похож он был на маленького Сяогуана! Значит, нетерпение было у него в крови. — Пока я буду играть в шашки с Хун Тэ, Ши Цзяоэр выдадут за кого-нибудь другого, — он плюхнулся на подушку напротив. — А знаете что? Не надо вам меня учить, я уже лучше всех тут! Ну, кроме главы. Так что давайте просто будем путешествовать и играть со всякими важными шишками. Вы будете от них подарки принимать, а я докладывать главе про то, что увижу и услышу, как он приказал. Моего умения для этого хватит! Всё встало на свои места. Хороший игрок в вэйци вхож во многие знатные дома. Глава Мэй лишился двух мечей, но приобрёл двух шпионов! Сперва Чу Ин рассердился, но быстро одёрнул себя. Однажды Фан-гэ станет лучшим игроком Поднебесной, и даже господин Мэй не сможет ему указывать. Нужно лишь дождаться момента, а после можно будет высказать ему всё о его неуважении к вэйци и использовании детей! — Ты победил всех слабых противников в небольшом поместье и уже хвастаешься? Нехорошо. Вэйци — это не ярмарочные бои на потеху, Сяогу… Фан-гэ. Фан-гэ поскучнел. — Будете меня философии учить? Это же просто облавные шашки! Камень туда, камень сюда. А философию вокруг них всякие лентяи разводят, которым бы только болтать целыми днями! — Непочтительный мальчишка! — Чу Ин вспыхнул от возмущения и стукнул его веером по макушке. — Ай! Чего сразу драться?! — Я не мог проучить тебя в прошлой жизни, но в этой не позволю говорить глупости! Принеси доску, и я покажу тебе, что ты ничего не понимаешь в вэйци! — Да? А может, это я вам покажу, что вы не такой уж великий мастер, у-чи-тель! — Посмотрим! — Посмотрим! Фан-гэ немедленно принёс доску и демонстративно водрузил её на стол, сел нарочито изящно, откинув нечёсанные густые волосы назад. Просто смешно! Нет своих манер, так подражает чужим, будто обезьяна! Неужто и играет так же? Разумеется Чу Ин разнёс его в пух и прах. И снова. И снова. О, пусть этот мальчишка мрачнел всё больше с каждым поражением, но поделом. Какое право имел он оскорблять дух игры?! — Хватит? Или, может быть, ты хочешь ещё что-то сказать о философии вэйци? — Нет, учитель, — пробубнил Фан-гэ, понурившись. — Тогда иди и принеси мне воды для умывания. И чай. И печенье! А после разбери с Хун-тэ эти партии. Придёте ко мне с ответом, как вышло, что такой умный юноша так позорно проиграл! Фан-гэ бросил на него взгляд исподлобья. — А вам это здорово нравится, да? Гордитесь собой за то, что побили ребёнка? Мелочно это! Недостойно господина… Чу Ин запустил в него костяшкой домино, забытой на полу. Он специально промахнулся, но Фан-гэ резво отбежал к дверям, ухмыляясь. — Правда глаза колет! — крикнул он, и исчез. Чу Ин рассмеялся, прикрывшись веером. Маленькая обезьяна! Впереди у него ещё такой долгий путь! *** Фан-гэ хоть и был непослушной обезьяной, но занимался усердно. Проходя мимо плакучей ивы, Чу Ин заметил в шатре ветвей две фигуры, склонённые над доской, услышал недовольное бормотание. Поделом этим мальчишкам! Они думают, что знают всё, а он им покажет, что есть неизмеримо больше. Сперва это их рассердит, испугает, но после — обрадует. Простых людей страшит неизвестность, но игрок в вэйци счастлив каждой новой партии, потому что не знает, какой она будет. Постичь тайну чёрных и белых, объять необъятное число ходов, разве это не счастье? Что-то они видят на доске? Чу Ину вэйци представлялось безграничным звёздным небом, целой вселенной: вот в непроглядной тьме сияет центр небес, окружённый восемью звёздами, а между ними искрится алмазами несчётное количество ходов, тысячи, миллионы созвездий-комбинаций! И редко, раз в столетие вспыхивает среди них сверхновая Божественного хода, ослепительная в своем величии. Когда-то он мечтал забыть всё и снова стать учеником, чтобы заново испытать восторг открытия, но больше не нужно было мечтать — он испытал это с Сяо Байлуном и Сяогуаном, он готов был испытать это снова вместе с Фан-гэ и Хун-тэ. Пусть сейчас они недовольны и гордыня мешает им увидеть великую красоту, но как прекрасно будет оказаться рядом, когда они поймут! Так, улыбаясь самому себе, он дошёл до беседки Утренней свежести и замер, не решаясь войти. Гуцинь всё так же лежал на столе, но на струны упало несколько алых лепестков — видно, барышня Гун Юй упражнялась здесь, склонив над гуцинем украшенную цветами прелестную головку. Позади бамбуковая чаща, впереди пропасть, а за пропастью дом того, к кому стремится её сердце. Почему она выбрала это место? Почему не играет для возлюбленного в его покоях? Значит, её любовь вовсе не безоблачна… Чу Ин сел перед инструментом, осторожно собрал тонко пахнущие лепестки и спрятал в рукав — было бы святотатством выбросить их! Ему легче было думать о страданиях барышни Гун Юй, чем о своих. Он тронул струну, и она отозвалась жалобным вздохом. Счастье и печаль идут рука об руку. Как счастлив он, найдя Фан-гэ! Как горько расстаться с А-Чжи, как одиноко! Разве можно испытывать сразу всё? Верно, и барышне Гун Юй непросто: как отрадно служить возлюбленному, как горько смотреть на него через пропасть, не имея права даже рукава его коснуться… Лишь окончив играть, он подумал о том, что следовало записать мелодию, но искать тушь и кисть было слишком утомительно. Бессонная ночь взяла своё: он оперся локтем о стол и лишь на мгновение закрыл глаза… …а проснулся, когда солнце коснулось стволов бамбука. Утренний туман ещё клубился вокруг, рассеивая лучи, птицы деловито сновали в ветвях, распевая. Но что-то было не так. Даже птичье пенье не могло скрыть иной тишины… …той тишины, в которой он пребывал веками. Он выпрямился и заметил белый рукав из плотного шёлка. Вновь погребальные одежды. Вновь лёгкость, будто тело ничего не весит. — Чу Ин? Чу Ин! Ты… ты почему здесь? Сяогуан. Его Сяогуан во плоти! В одной из своих нелепых пижам, такой радостный, такой неуместный здесь! Он вернулся? Или беседка эта — на самом деле павильон Ван Сян Тай, последнее место встречи с родными душами перед долгой дорогой в загробный мир? Но нет, Чу Ин не ощущал себя мёртвым. Он чувствовал радость Сяогуана, как свою, и это было правильно. Они снова соединились… Нет, не снова. Они и не расставались никогда. — Сколько лет, сколько зим… — Сяогуан неловко усмехнулся, будто не веря своему счастью. — Не ждал… увидеть меня? Не дождавшись ответа, он сел на перила беседки, отвернулся, подыскивая слова. Не понимая, что между ними всё уже давно сказано. Неспособный даже усидеть спокойно: всё-то ему нужно было раскачиваться и ёрзать. — Пока тебя не было, я жил отлично, не беспокойся. Я хочу сказать… даже если тебя нет рядом, жизнь продолжается. Чу Ин улыбнулся ему, хотя слёзы наворачивались на глаза. Но что он мог ответить? Жизнь продолжается, горькая и радостная, бесконечная. — Когда я разговаривал с тобой там, на чердаке, ты же точно всё слышал. О чём он говорит? Сколько раз Чу Ин говорил ему, что не призрак и не подслушивает чужие разговоры… Ох, Сяогуан, в одно ухо влетает, из другого вылетает! — Мы с Юй Ляном поедем на кубок Северной звезды. Мы теперь национальная юношеская сборная. Так они с Юй Ляном сошлись наконец… Разумеется, как могло быть иначе? Как жаль, что от этого союза не получится детей — какими бы великими мастерами они стали! — Шэнь Илан квалифицировался. Хун Хэ… решает семейные проблемы. Но не страшно, я всё равно буду его уговаривать не бросать игру. Чу Ин улыбнулся снова и кивнул легонько. Шэнь Илан, Хун Хэ… все они там, в будущем, и родятся лишь через тысячу лет. Но что такое время? Существует ли оно на самом деле? Ведь сейчас они с Сяогуаном вместе, и между ними нет никаких преград. — Ты ушёл, не попрощавшись, но я тебя не виню. Чу Ин склонил голову в знак извинения и поднялся. О, Сяогуан… его сердце не может смириться. Чу Ин и жалел его и радовался — значит, их любовь всегда была взаимна… что может быть отраднее, чем знать это? Но всё же, не нужно было Сяогуану надрывать душу новым прощанием. Он отвернулся, собираясь уйти, но доски за ним скрипнули — Сяогуан вскочил, тяжело дыша. — Скажи что-нибудь! Хватит играть в прятки! Он так и не понял. Что бы они ни сказали друг другу сейчас, всё будет мало. Он ещё мог встретиться с А-Чжи, но с Сяогуаном им больше не увидеться в этой жизни. Как же слова могут тут помочь? Нет, неверно. Они больше не встретятся, потому что никогда не расстанутся. Через Фан-гэ, через его детей и внуков они вечно будут вести молчаливую беседу, пока не встретятся однажды в будущем. Их встреча одновременно уже случилась и ещё не произошла, а значит, она длится бесконечно. Вэйци — игра двоих. Без Сяогуана нет сегодняшнего Чу Ина, без Чу Ина нет будущего Сяогуана. Тем, кто составляет единое целое, не нужны слова. Он взял веер, свой драгоценный веер, и почтительно протянул Сяогуану, вложил в несмело протянутые ладони. Сяогуан уже коснулся, а он ещё не успел отпустить, и на мгновение два мира сошлись. Время, безграничное время раскинулось перед ним, словно тканое золотом полотно. Вот Ши Гуан и Юй Лян входят плечом к плечу в ярко освещённый зал, и Ши Гуан вскидывает руку с веером, готовый к сражению. Вот Линь Цзе, смертельно усталый, с обветренным лицом, из последних сил поднимает алый флаг над заснеженной вершиной Эвереста. Его сердце всегда было сердцем воина, оно бьётся за всех погибших на этом пути. Вот Яо Юань настраивает гитару, с улыбкой думая о странном мальчике, который то ли пытался неловко закадрить его в баре, то ли действительно спутал с кем-то потерянным, любящим вэйци. Вот А Бао сидит на крыше гонконгской пресвитерианской церкви, любуясь закатным солнцем и тоскуя по ушедшей возлюбленной, по утраченной невинности. Острый ум и умение приспосабливаться дадут ему всё, чего он пожелает, но будет ли он по-настоящему счастлив ещё хоть раз? Вот Мэн Чжилэй, серьёзная и холодная, садится за доску в Таинственной комнате, смотрит на дверь, нервно щёлкает резинкой на запястье, ожидая, когда войдёт легенда. Случилось чудо, она добилась своего: Великий мастер снизошел до того, чтобы сыграть с ней, с девушкой. Хоть и с первым даном, хоть и лучшей выпускницей академии Ицзянху, но всё же — с девушкой. Неспортивно. Не по правилам. И всё же она здесь. Она проиграет в этом сражении, но бабушка рассказывала ей, что их семья — семья воинов, а воины не отступают лишь потому, что противник старше и опытнее. Они сражаются до конца. Великий мастер входит, здоровается с журналистками, кивает протоколисту, неловко вскочившему его поприветствовать. Мэн Чжилэй не может заставить себя взглянуть на него прямо, но она давно научилась делать вид, что смотрит человеку в лицо, глядя на самом деле между бровей. На лоб Великого мастера падает серебристая прядь, скрывающая тяжёлую складку: у него подвижное, улыбчивое лицо (Мэн Чжилэй видела все его пресс-конференции, все игры), но годы глубоких размышлений оставили свой след. Про великого мастера Юя говорят, что он твёрд, как яшма, про великого мастера Ши говорят, что он неумолим, как время, но Мэн Чжилэй не боится бросить вызов и самому Времени, слишком долго она этого ждала. — Репортёров просят покинуть помещение! Они кланяются друг другу. Мастер садится, расстёгивает пуговицу пиджака и одним лёгким движением раскрывает веер. Свой знаменитый веер, чёрный, с красным лаком на конце… Всего одно мгновение, тонкая золотая нить в бесконечном узоре. Чу Ин отпустил веер и поклонился, признавая равного. Никто не исчезает навсегда, никто не появляется из ниоткуда. Все в этом мире связаны, однажды Сяогуан поймёт... — …читель! Учитель! Мы разобрались! Больше вам меня не провести! Чу Ин улыбнулся в последний раз, не утирая слёз, и шагнул в золотистую дымку. Ни один сон не может длиться вечно. Жизнь продолжается.